Мерно покачиваясь на своем верблюде, вождь думал, как жить дальше. Он вспомнил, как торопился, когда ночью ехал в город-храм, как вослед ему летели слова Цураам: "Не ходил бы ты никуда…", и с досадой согласился: "Права, как всегда, права, все видит наперед! Что теперь скажет, когда расскажу о своем позоре?.."
Цураам, встретила мужа спокойно, но его понурый вид вызвал в ней жалость. Как ни сердилась она, как ни таила обиду за проданного сына, Персаух был дорог ей. Вся их жизнь прошла бок о бок, и в горе, и в радости – всегда они были вместе.
– Вижу, с недобрыми вестями ты вернулся, – заключила она, покачав головой и поцокав языком, как обычно.
– Права ты была, Цураам, зря я не послушал тебя, – покаялся Персаух, и это удивило жрицу. "Видать, растоптали твою гордость, муж", – подумала она, понимая, какой удар нанесли старому вождю.
– Ты никогда не слушал меня, не в том дело. Расскажи, что случилось. Вместе подумаем, так ли это плохо.
Персаух рассказал. Цураам слушала, не перебивая. Но в рассказе мужа она уловила горечь и обиду.
– Все ли так было, как ты понял? Не придумал ли ты сам того, чего не было? Говорила тебе и не раз – гордость твоя разум твой затмевает.
– Не знаю… но ведь так и было! Меня одного к себе позвал Шарр-Ам!
– А не особое ли уважение он тебе выказал? Не поддержки ли от тебя хотел, а?
Персаух озадачился.
– А то, что я всю бурю, как загнанный пес, просидел в его покоях, это тоже об уважении говорит?
Цураам положила свою сухонькую ладонь поверх руки мужа.
– Не до тебя царю было во время бури. Он себя спасал. Жизнь свою спасал, трон свой. Сдается мне, буря ему на руку оказалась. Вожди те ничего не поняли, глупцы! Жизнь свою погубили, и людей своих тоже. А другие, Персаух, просто испугались. Не знали они, как с тобой разговаривать. Ведь царь тебе особое внимание оказал. Не спеши выводы делать. Поживем – увидим, как все дальше сложится. А то, что ты клятву верности дал, это хорошо. Сдается мне, Шарр-Ам жизнь свою посвятил служению богам, а не войнам и славе предводителя. Царская тиара ему нужна, чтобы управлять городом, чтобы строить храмы, чтобы прославиться, как Верховному жрецу – жрецу, который с богами может разговаривать, к кому они благоволеют. Шамаш ему в помощь!
Персаух хотел верить жене, но обида так легко не уходит. Нравится ей терзать сердца людей.
– А как в немилость впадем, а, Цураам? Ведь не сегодня завтра придут гонцы от царя, снова людей попросят, зерно, мясо. Что делать тогда? Как я своих людей в неволю своими же руками отправлю? Кто я после этого? Свободный вождь или такой же подневольный, как они?
– Не спеши, Персаух. Нас боги тоже своей милостью не обошли. Сегодня мы почитали Иштар, как положено, восхваляли, хоть и без тебя. Сын наш тоже даром жреца не обделен. Он весь ритуал выполнил, и богиня приняла наши жертвы. Я видела – довольна она! Будем просить нашу покровительницу о благополучии нашего племени. Подскажет она путь. Да уже я знаю, с чьей помощью возвысится наше племя, наш род.
– Не пойму я, Цураам, о ком ты говоришь? Не о сыне ли нашем, Эруме? Все не успокоишься, все обижаешься на меня. А ведь без белого верблюда не было бы всего того, что мы сейчас имеем! – распалился Персаух. – А мальчика нашего я в хорошие руки отдал, к великому мастеру. Уж я-то в этом разбираюсь! И дом у него богатый, и руки золотые…
– Остановись, муж! – осекла его Цураам. – Не о сыне я говорю сейчас. Хотя дня без дум о нем не проходит!
– А о ком? – опешил Персаух.
– О девочке нашей. Ты и забыл уже… о Камиум. Вижу я впереди у нее великое будущее, а через нее и нам почет будет и уважение.
Персаух не стал возражать. Да и успокоила жена его гордость. В эту ночь за своими стенами уснул он без тяжелых дум. Да и о чем сожалеть? Его стражи охраняли покой его племени. Его люди доверяли своему вождю. А он постарается, найдет выход, чтобы защитить их и в милости у царя остаться! Не будь он Персаухом!
Глава 7. На все воля богов!
Камиум птицей летела по коридорам дворца, окрыленная тем, что ее госпожа – царица Иссур, попросила груш. Прижав к себе глубокую чашу, заполненную крупными зеленоватыми плодами, Камиум наконец миновала длинный коридор, скользнула в обеденный зал, свернула влево и попала в глухую комнату, из которой не было другого выхода. Переведя дух, Камиум развернулась и помчалась назад, теперь уже вспомнив, что по пути в хранилище, вошла она в обеденный зал через другой проход, который оказался дальше. Шмыгнув в него, юная жрица миновала еще одну комнату и на выходе из нее врезалась в человека, который как раз собирался войти. Чаша выпала из рук, и груши разлетелись по обе стороны порога. Не замечая того, с кем столкнулась, Камиум присела, подняла чашу и торопливо начала собирать груши. На первой же она увидела хорошую вмятину; из трещинок на тонкой кожуре сочился сок. Сердечко жрицы похолодело. Как теперь она подаст эти груши царице?! Еще мгновение назад окрыленная счастьем, сейчас незадачливая служанка чувствовала себя растерянной.
– Кто ты? – строгий голос, фальцетом прозвучавший откуда-то сверху, словно ударил по голове.
Камиум втянула голову в плечи и с опаской подняла глаза. Над ней возвышался длинный мужчина в юбке, какую носят жрецы. Тень от его бритого подбородка касалась верхней части бронзовой пластины, лежащей на груди. Пластина поблескивала в полумраке, как и гладко выбритая голова жреца.
Хищный нос, походивший на клюв орла, потянулся к растерявшейся жрице. Она испугалась, представив, что сейчас он вонзится в ее темечко, и закричала. В огромных глазах, расширенных, как от хорошей порции хаомы, метнулся страх. Но детская откровенность взгляда таила за собой непостижимую глубину и тайну. Жрец потонул бы в тех глазах, однако сочные, розовые, как заря, губки на нежном личике спасли его от дальнейшего погружения. Он поднял молоденькую жрицу за плечи и, стиснув ее, присосался к губам.
Камиум никак не ожидала ничего подобного и в первые мгновения повисла на руках жреца, но когда в ее невинный ротик заполз слюнявый язык, она замычала и уперлась ладонями в острые плечи, пытаясь оттолкнуть сластолюбца. Но он еще крепче сжал ее. Камиум, защищаясь, как кошка, напрягла пальцы, и острые ноготки вонзились под ключицы. Жрец обезумел от боли. Он отшвырнул наглую девчонку и пошел на нее зверем. Камиум больно ударилась спиной. Жрец надвигался, как черная волна песка во время бури, и, казалось, нет спасения, но босая нога злодея ступила на одну из помятых груш. Мягкая плоть сжалась, сок окропил глиняный пол, и жрец поскользнулся. Камиум отползла в сторону и, вскочив на ноги, побежала. Краем глаза она отметила, как жрец упал, как его коленки задрались вверх, а длинные загребущие руки звонко шлепнули ладонями о пол. Лысая голова ударилась и тут же поднялась, словно спружинила. Ругательства понеслись вслед убегающей девушке. И она помчалась по дворцу, не разбирая пути. Только влетев в покои царицы, Камиум остановилась, прижалась к стене и, соскользнув по ней на пол, разрыдалась, уткнувшись носом в обнажившиеся коленки.
Иссур приподнялась на ложе.
– Оставьте ее, – приказала она служанкам, пытавшимся выпроводить плачущую девушку. – Что с тобой, дитя? Кто тебя обидел?
Ласковый голос успокоил Камиум. Но страх не исчез.
– Я боюсь, госпожа… – пролепетала она и подняла глаза на царицу. – Ой, я потеряла груши… – опомнилась она.
Царица понимающе кивнула, склонив голову чуть набок. Но слабость дала о себе знать головокружением. Сердце снова зачастило, и Иссур почувствовала, как ее грудь полоснула боль – еще легкая и тонкая, как ниточка, но пугающая.
– Госпожа… – со щек Камиум падали слезы, – я так виновата, простите меня, я снова пойду за грушами, я сейчас!
Она решительно встала. Видеть посиневшие губы царицы, которая была добра к ней, как Цураам, Камиум не могла. Ей очень хотелось угодить Верховной жрице Маргуша, доставить ей удовольствие хотя бы вкусными фруктами…
– Постой, не из-за груш же ты рыдала, – царица говорила с придыханием. Было понятно, что каждое слово дается ей с трудом.
Камиум забыла о своих бедах и кинулась к белой нише, на которой стояли небольшие сосуды со снадобьями, приготовленными Цураам. Старая жрица обучила свою приемную дочь всем премудростям знахарства, и девушка уверенными движениями взяла маленькую чашку, влила в нее по несколько капель из разных флаконов и, разбавив лекарство водой, подала царице.
– Выпей, госпожа, это поможет тебе.
Царица проглотила горькое снадобье и откинулась на подушку, закрыв глаза. Камиум пододвинула к изголовью ее кровати мраморный столбик с желобком наверху и капнула туда масло эфедры. А сама взяла веер и движениями от себя замахала над столбиком. Аромат эфедры проник в легкие царицы, и она глубоко вздохнула.
– Спасибо, дитя, мне уже лучше, – Иссур открыла глаза. – Сядь ко мне ближе, расскажи, что случилось с тобой.
Страх за жизнь царицы оказался выше собственного страха, и Камиум, почти забыв о нем, рассказала о встрече со жрецом. Лишь вспомнив его отвратительный язык, она сбилась. От взгляда царицы не ускользнула перемена в служанке – ее более чем обычно приподнявшаяся грудь, встрепенувшиеся ноздри и огненный взгляд, направленный куда-то вне этой комнаты.
Положив свою холодную руку на теплую и нежную ручку жрицы, Иссур сказала:
– Этот человек никогда больше не прикоснется к тебе, как и другие мужчины. Не бойся, Камиум. Я сегодня же поговорю с ним. – Иссур залюбовалась осветившимся счастьем личиком. "Как же легко настроение этой красавицы меняется! То страдала и так искренне, то теперь рада и тоже искренне. Была ли я такой? – царица пыталась вспомнить себя девочкой. – Наверное, да. Вспыльчивость и отходчивость – это, скорее присуще молодости. К старости мы замедляемся, даже в чувствах". Прислонив ладонь к щеке Камиум, царица погладила ее и, откровенно любуясь, значительно произнесла: – Ты предназначена царю! Только такая, как ты, достойна взойти с ним на ложе Иштар вместо меня.
Камиум опешила. Цураам, готовя ее к служению царице, наставляла, как понравиться ее младшему сыну, еще неженатому, как добиться его любви, как, угождая царице, получить ее благословение, но о царе пророчица не сказала ни слова!
– Вижу, ты не думала об этом, как и твоя наставница. Но думала я! Если у моего Шарр-Ама будет любовница, под стать самой Иштар, то ему и в голову не придет снова жениться. И тогда ничья дочь приближенных к царю не станет претендовать на роль царицы. И тогда… тогда никто не заберет трон у моего сына! – Иссур поманила Камиум и прошептала ей в лицо: – Многие ждут моей смерти, чтобы одурманить голову царя и взять власть в стране. Ты, Камиум, будешь витать в его мыслях, когда я уйду, только о тебе, о твоем безупречном теле и о твоих изощренных ласках будет он думать. А когда он умрет, мой сын царем станет!
– А я? – пролепетала Камиум.
– О тебе он позаботится, я скажу, – царица вернулась на подушку, закрыла глаза и громко сказала: – Я научу тебя искусству любви. Я знаю в этом толк! – уголок бесцветных губ поднялся вверх: царица была довольна своим планом. Надо только охладить пыл Силлума. А то ведь не откажется сам от невинности такой сладкой девочки! Ох уж этот любитель девичьей плоти! Насколько мудр, настолько и похотлив. – Лукур! – позвала она старшую жрицу. Та незамедлительно вошла в комнату. – Пусть сегодня после вечерней службы Силлум зайдет ко мне, есть разговор.
Жрица молча поклонилась и вышла, уведя с собой и Камиум. Верная служанка лучше всех понимала царицу. Сейчас ей был нужен покой!
* * *
Но с тех пор покой потеряла Камиум. Слова Иссур о ласках царя приводили девушку в ужас. Она боялась Верховного жреца. Трепетала перед ним, как перед богом. От мысли о близости с ним волосы шевелились на ее голове. Камиум плакала тайком от царицы, больше ночью, уткнувшись мокрым носом в покрывало. От Иссур не ускользнула тревога, поселившаяся в глазах девушки. Да и тени под ними становились все больше и темнее.
– Не заболела ли ты, Камиум? – как-то поинтересовалась царица.
Камиум испугалась до дрожи в теле. Ее ладошки взмокли, ноздри приподнялись, как если бы ей не хватало воздуха. Опустив глаза, вдруг заполнившиеся слезами, Камиум мотнула головой.
– Нет? Но ты вся дрожишь, похудела, побледнела… Тебе надо чаще бывать у реки, дышать свежим воздухом, греться под солнцем. Лукур! – позвала Иссур. – Проследи, чтобы Камиум каждый день ходила на реку! А то она подурнеет, и будет годна только для службы в храме.
– Госпожа, госпожа, – Камиум упала перед царицей на колени, – я согласна служить в храме, разреши, я сегодня же отправлюсь в любой, какой ты скажешь!
Иссур изумилась.
– Ничего не понимаю… А ну-ка рассказывай, что случилось? Опять Силлум? Он домогался тебя? Или уже… – Иссур сама испугалась того, о чем подумала.
– Нет, нет, моя царица, помощник царя не домогался меня… я… я…
– Да говори же! – Иссур теряла терпение.
– Я боюсь царя…
Царица от неожиданности развела руки. Ее пухлые губы расплылись в улыбке. Даже румянец проступил на опавших щеках.
– Боишься царя?! – Иссур расхохоталась. – Так вот в чем дело!.. – она поманила Камиум к себе, усадила ее рядом и, поглаживая по напряженной спине, проворковала: – Шарр-Ам не всегда царь или жрец, девочка, он бывает просто мужчиной, которому нужны ласки. Да и сам он ласков. Вот увидишь, тебе понравится, как он будет тебя гладить, вот так, как я сейчас. – Иссур скользнула рукой к тонкой шейке Камиум, нежно провела пальчиками по ушку, слегка ущипнула за мочку. – Ну как, не страшно?
Камиум сидела ни жива ни мертва. Царица ласкала ее, прикасаясь к разным частям ее тела, и от этого сбивалось дыхание, сердце рвалось вон из груди, кровь собралась в потаенных местах и пульсировала, вызывая жар. Волна чувств от страха до сладкого восторга растекалась внутри. Камиум облизала губы, судорожно вздохнула.
– О! Ты чувственная, я сразу поняла это, – Иссур, казалось, обрадовалась. – Шарр-Аму это понравится…
Но вдруг царица оттолкнула девушку. Горечь и досада обожгли ее сердце. Лаская молоденькую жрицу, она сама почувствовала желание, но осознание своей беспомощности как женщины, которая состарилась и немощна, разозлили ее. Она больше не нужна своему мужу. Ни ее ласки, ни советы, ни тепло ее сердца – ничего не нужно Шарр-Аму от нее! Что ж, она подготовит ему сюрприз! Да, она переступит через свою гордость и научит эту молоденькую неумеху искусству любви. Тогда Шарр-Ам скажет ей, своей жене, спасибо! Он будет помнить о ней всегда, как только эта жрица будет касаться его тела своими нежными пальчиками.
– Камиум, – в голосе Верховной жрицы прозвучали удары гонга, – запоминай: царь не любит ужимок, но он расслабляется сразу же, как только… как только женщина садится перед ним на колени и медленно ведет руками по его бедрам, ощупывая пальцами все волоски, покрывающие их… Ты поняла? – закричала Иссур, сверкнув очами.
– Да, госпожа, – сжавшись от страха, пролепетала Камиум.
Иссур прижала руку к груди и резко побледнела. Камиум кинулась за снадобьем. Больше в этот день уроков не было. Но засыпая в ту ночь, Камиум шевелила пальцами, представляя, как ее руки скользят по бедрам царя.
* * *
Царица угасала с каждым днем. Когда она чувствовала себя лучше, то делилась с Камиум секретами любовных игр. Эти уроки длились недолго, царица быстро уставала, но Камиум впитывала ее советы, как песок воду, и наступил момент, когда Иссур решила, что пора исполнить задуманное и показать жрицу Шарр-Аму.
В тот день царь принимал купцов. Все чаще торговые люди сворачивали со своего обычного пути из Хараппии в Аккад или Элам и, сделав хороший крюк вдоль берегов Мургаба, заезжали в Маргуш. А то сначала направлялись в Бактру и оттуда по пескам в город-храм. Все больше в мире узнавали о процветающем Маргуше, о его Верховном жреце, воздвигшем величественный город с многочисленными храмами на берегу полноводной реки Мургаб. Царь же любил слушать рассказы купцов о чудесах Хараппии, о странах Междуречья, память о которых еще жила в сердцах маргушцев.
Купцы привозили в Маргуш тонкие ткани, поделочные камни, руду, ароматические масла, приносили в дар царю необычные фрукты, украшения. А из Маргуша везли на запад и восток зерно, изделия мастеров – гончаров, ювелиров, ткачих. На площади перед дворцом Шарр-Ам приказал построить дома для отдыха купцов, обустроить загоны для скота и хранилища для товаров. Сюда же стекались со всех концов Маргуша мастера и земледельцы, скотоводы и резчики по камню. Торговля кипела к обоюдной радости и жителей страны, и купцов. Процветали и храмы. Жрецы принимали пожертвования, совершали обряды как во время особых праздников, так и в будни, внимая просьбам страждущих общения с богами.
Посланница царицы дождалась, когда царь, довольный и подарками, и беседой, вышел их тронного зала и направился в свои покои.
– Господин, – окликнула его Лукур. Он узнал старую служанку жены, остановился, – госпожа просит навестить ее.
Отчего-то настроение царя испортилось. Он вспомнил о больной Иссур, и тень не то сожаления, не то недовольства скользнула на его лицо. Он давно не заходил к жене, узнавая новости о ней от слуг. В последнее время Иссур тяготили обязанности царицы, и постепенно ее место в тронном зале занял советник царя – жрец храма огня Силлум. Иссур не беспокоила мужа по пустякам, потому Шарр-Ам сразу почувствовал что-то неладное и, не раздумывая, направился к ней.
Ожидая мужа, Иссур надела новую рубаху, а поверх нее яркий конас, нарумянила щеки, накрасила губы и густо подвела глаза черной краской. Тяжелые бусы из крупных камней лазурита легли на ее опавшую грудь, бронзовая заколка с навершием в виде головы быка скрепила седые волосы в валик на затылке. Служанки разбрызгали по спальне царицы масло миндаля и воскурили траву полыни. Терпкий, горький аромат, заполнивший комнату, передавал чувства царицы, ее тягостное настроение. Иссур знала, что муж поймет ее, только вдохнув воздух в ее комнате.
Она не ошиблась.
– О чем тревожишься, Иссур? – спросил он, как только вошел.
– Проходи, Шарр-Ам, присядь рядом.
Царица полулежала на широком ложе, опираясь спиной о подушки. Царь присел и взял ее за руку. Иссур едва заметным жестом прогнала всех служанок. Но Лукур, как всегда, затаилась за дверью, готовая войти по первому зову.
Шарр-Ам поднес пальцы жены к губам, прикоснулся к ним.
– Какие холодные, – удивился он, взглянув в лицо Иссур, – не приказать ли отнести тебя во двор, к солнцу? Сегодня оно жаркое, ты быстро согреешься.
– Нет, Шарр-Ам, вряд ли Великий Шамаш согреет меня теперь. Передо мной открылись врата Эрешкигаль, это холод ее покоев остужает мое тело, но мое сердце еще горячо и полно любви к тебе…