Иссур разволновалась. В былые времена после слов о любви, муж обнимал ее, и они проводили вместе страстные ночи, а то и дни. Но то было раньше, теперь же Шарр-Ам только снисходительно улыбнулся, хотя его взгляд потеплел.
– Не преувеличивай, Иссур, Эрешкигаль пока не до тебя…
– Я бы и рада думать так, но… скоро я уйду, Шарр-Ам. Потому и позвала тебя.
Откровенность, с которой Иссур произнесла эти слова, открыла царю всю их неизбежность. В его сердце появилась жалость.
– Неужели все так и есть?..
– Да, Шарр-Ам, так и есть. Я готовлюсь в дальний путь, и мне… мне страшно, Шарр-Ам!.. – неожиданно Иссур заплакала. Но тут же сжала зубы, остановив рыдания. Не хотела она, чтобы муж запомнил ее плачущей.
Шарр-Ам сам испугался. Он и не догадывался, насколько плохи дела жены.
– Не бойся ничего, ты лишь сменишь покои, но я тебе обещаю, твой вечный дом будет просторным, и в нем будет все, как и здесь. Ты ни в чем не будешь нуждаться – ни в воде, ни в еде, ни в слугах. Ты – царица! И останешься ею и после ухода.
В глазах Шарр-Ама Иссур разглядела тревогу.
– Испугала я тебя, муж, – она нашла в себе силы и мягко улыбнулась, – не беспокойся, не затем я позвала тебя, чтобы жаловаться. Я хочу, чтобы ты меня помнил. Я всегда хотела бы быть с тобой, но…
– Обещаю тебе, когда придет мой черед, я присоединюсь к тебе, и в Стране Без Возврата мы будем вместе! – перебил Шарр-Ам, крепче сжимая ее потеплевшие пальчики в своих горячих ладонях.
Иссур провела рукой по его щеке, притронулась к бороде, закрыв глаза от щемящего сердце удовольствия вновь почувствовать тепло мужа.
– Ты все так же нежна, – промолвил он.
– И, когда я уйду, ты будешь ощущать мою нежность воочию, всегда, когда только пожелаешь, – опустив руку, загадочно пообещала Иссур. – За тем я тебя и позвала, Шарр-Ам. Я думала о тебе все это время и подготовила для тебя девочку, обучив ее всему тому, что умею сама. Кто, как не я, лучше всех знает, как приласкать тебя, а? – игривые нотки прозвучали в слабом голосе. – Есть у меня молоденькая жрица, ее привела ко мне провидица из племени Белого Верблюда. Девушку зовут Камиум. Запомни, Шарр-Ам – Камиум. Она понравится тебе, не сомневайся. Но обещай, что призовешь ее только тогда, когда я займу свое место в новом доме.
Шарр-Ам удивился, но кивнул в ответ.
– Хорошо. Теперь я спокойно уйду. Когда ты будешь смотреть в ее глаза, ты будешь видеть мой взгляд, когда она будет ласкать тебя, ты будешь ощущать мои прикосновения, когда… – царица начала задыхаться.
Лукур вбежала в комнату. Шарр-Ам отошел от постели жены, с жалостью смотря на ее бледное лицо, которое даже румянец не мог оживить.
– Где Камиум? – приподняв царицу, прошипела Лукур.
"Камиум, Камиум, Камиум…" – прошелестело по коридорам многоголосое эхо.
– Я здесь! – звонкий голосок влетел в комнату, отчего Шарр-Ам вздрогнул. – Я здесь, госпожа, – Камиум ухватила с ниши флакон со снадобьем и поднесла к губам царицы.
Шарр-Ам скользнул взглядом по хрупкой фигурке жрицы, ее лица он не смог рассмотреть – она ускользала от него, вертясь, как осенний лист на ветру. Но ее голосок звучал в ушах новой песней. Впрочем, как только царь перешагнул порог покоев царицы, в последний раз взглянув в ее безжизненное лицо, он озадачился другими думами, забыв о молоденькой жрице из племени Белого Верблюда.
– Царица готовится в дальний путь. Пришлите ко мне Лефа и Силлума, – приказал он слуге, ожидающему его.
Зодчему предстояло в кратчайшие сроки построить усыпальницу, не уступающую по роскоши дворцовым покоям, а любимому жрецу царицы – подготовить обряд очищения.
* * *
Иссур умерла в знойный день. Лучи солнца, скользнув к ложу царицы из проема над нишей, осветили бескровное лицо. Не трепетали ноздри от втягиваемого воздуха, не подрагивали сомкнувшиеся веки, за которыми навсегда застыл прощальный взгляд. Посиневшие и слегка распухшие губы были плотно сжаты. Седые пряди неприбранных волос саваном прикрывали щеки, шею, грудь… Служанки с трудом перенесли застывающее тело на носилки, накрыли свою госпожу с головой и под мерные звуки гонга ее в сопровождении всей свиты понесли в особый храм, туда, где в течение трех дней душа будет прощаться с телом, а боги внимать гласу жрецов, рассказывающих о добрых делах усопшей и прося для нее светлого царства Ки.
Пройдя весь дворец от покоев царицы, которые находились в его западной части, до большого двора между южной Песчаной башней и Храмом очищения, скорбная процессия остановилась перед узким входом, зияющим черной пустотой на фоне белоснежной стены. Солнце уже поднялось высоко и хорошо припекало, но вымощенная кирпичами часть двора перед Храмом, пока оставалась в тени. Слуги опустили носилки и отошли в сторону. Верховный жрец сел на колени в изголовье умершей и воззвал к богу Ану:
Царь богов, пресветлый Ану!
Тебе, властителю неба, я хвалу воздаю!
Родоначальник старейших богов, милостью своей облеки нас!
Да будут силой твоей боги чужие повержены,
Да будут демоны и спутники их изгнаны,
Да будут отпрыски демонов и заклинания злые изгнаны!
Да будут грязь и вражье колдовство изгнаны!
Из тела, покинутого душой, новое царство возведи,
Пускай воды Реки Жизни напитают его!
Во имя великого Ану, призываю я его первородных сыновей!
Во имя великого Ану, призываю я их сыновей и дочерей!
Двенадцать почитаемых превыше всех богов, явитесь!
Обитатели небесного царства, явитесь!
Явитесь же и исповедь души царицы Иссур послушайте!..
Голос Верховного жреца оборвался на высокой ноте. Монотонный гул голосов жрецов и жриц, подхвативший призыв царя, вырвался за стены цитадели. Плач послышался из-за них: то женщины Маргуша выразили свою печаль о царице. Их крики поднялись к огненному лику Шамаша. Он услышал глас людей и воззвал к богам, почивавшим на небесах. Двенадцать верховных богов спустились к храму Очищения, из печей которых уже доносился аромат жертвенного мяса и пахучий дымок воскуренных трав.
Жрецы Храма вышли к траурной процессии. Царь и его дети поклонились почившей царице и отступили в сторону. Жрецы подняли носилки и внесли тело в Храм.
* * *
В Храме очищения – узкой тропке между жизнью среди людей и жизнью среди духов – время будто остановилось. Не слышалось ни людской речи, ни мирской суеты. Жрецы тенями скользили по Храму: не разговаривая, не создавая никакого шума. Душе, еще витавшей рядом с телом, нужен был покой, чтобы привыкнуть к бестелесному состоянию и подготовиться к вечной жизни. На это ей отводилось три дня.
Оставив носилки в небольшом уединенном дворике Храма, жрецы без лишних слов удалились в особое помещение, где душе усопшей предстояло общение с богами. Каждому из них было подготовлено отдельное место, обозначенное глубокой нишей с мозаичным символом над ней. Орел распростер крылья над нишей Ану, две змеи сплели свои тела над троном Эа, пучок тростника завис над нишей для Иштар. Скупой свет проникал в эту загадочную комнату в проем над очагом, в котором уже горел священный очистительный огонь. В центре помещения в углублении на полу тоже тлел огонек, нет-нет накидываясь на пучок ароматических трав, положенных на кирпич в центре этого очага. Углы комнаты освещали масляные светильники. В каждую нишу служители Храма поставили керамическое блюдо с дымящимися кусками жертвенного ягненка. Рядом в кувшинах с длинным, как шея верблюда, горлышком, стояла хаома. Два глиняных глаза, подобные расширенным глазам жрецов, украшали каждый сосуд.
Один из служащих занес большое блюдо с ценными подношениями от царской семьи. Двенадцать золотых предметов заняли свое место в нишах и лишь после этого внесли тело царицы. На нем уже не было ничего из одежды. Теперь царица лежала на правом боку с согнутыми ногами, а ее лицо и грудь закрывали волосы. Главный жрец Храма очищения воззвал ко всем богам, привлекая внимание к душе усопшей и прося принять царицу Маргуша в небесные чертоги. Дав душе время пообщаться с богами, носилки понесли дальше – в узкий проем в стене, ведущий в небольшое помещение, в котором служителям Храма предстояло омыть тело усопшей и умастить его маслами.
Ритуал очищения длился весь день, и только к ночи подготовленное тело вынесли в большой двор с белоснежным полом и оставили там на ночь. Рядом с этим двором возвышалась вторая Башня Связи Небес и Земли, на которой в эту ночь нес службу Силлум.
Любопытные звезды зависли над безжизненной Иссур, разглядывая с высоты темных небес ту, которой вскоре предстояло пройти семь врат в царство Эрешкигаль. Родственники царицы готовили богатые дары царице подземного мира, чтобы она выпустила царицу земную в небесное обиталище богов – туда, куда могли попасть только цари и жрецы высшей касты и то при заступничестве Великих богов – Ану, Энлиля и Эа. К ним-то и обратил свои мысли жрец храма Огня и верный слуга Шамаша. Но взгляд Силлума был обращен в другую сторону – вниз, во двор, в белоснежном прямоугольнике которого едва различались очертания такого же белого тела царицы.
Та, которую Силлум нежно любил с самого детства, почитал, как мать и свою благодетельницу, лежала внизу бездыханная. Он не смог попрощаться с ней при жизни. В последнее время царица никого не принимала. Болезнь отбирала все ее силы, а выглядеть немощной перед кем-то из свиты Иссур не хотела. Только для мужа, для царя Маргуша, она сделала исключение. О чем они беседовали, Силлум не знал. Это раньше они делились секретами, обсуждали придворных, рассказывая друг другу последние новости, которые стекались к ним обоим от разных доносчиков. А теперь Силлуму предстояло привыкнуть к тому, что он остался один. Нет теперь никого в этом мире, с кем бы он мог поделиться сокровенным, от кого мог выслушать и нарекания, и советы.
– О, Иссур, я знаю, душа твоя здесь, рядом с этим телом. Обрати свой взор на меня, поговори со мной… Зачем же ты оставила меня, моя царица? Как мне жить дальше без твоих ласковых глаз, без твоих теплых пухлых ручек, без твоей любви?.. Услышь меня, Иссур, скажи что-нибудь…
Но, кроме стрекота цикад – то утихающего, то нарастающего, – Силлум ничего не слышал. И в душе его поселилась тревога. Неужели та, которую он любил всю свою жизнь, не видит, как он страдает сейчас, не слышит его призыва, не ответит, чтобы рассеять его смятение?.. Нет, Иссур не отвечала. Ее душа общалась с богами – со всеми теми бездушными существами, которые свысока глазели на нее, нагую, беспомощную, сжавшуюся в комок под открытым и таким безучастным небом.
– Иссур…
Силлум упал на колени и разрыдался, как ребенок. С Иссур уходила в небытие его единственная любовь. Сердце, обожженное огнем страданий, осыпалось пеплом – тем, что осталось от его детских чувств и его преданной души. Всхлипывая и растирая слезы по щекам, Силлум плакал последний раз в своей жизни. Излив свое горе, он успокоился, поднялся на ноги и до тех пор, пока на небе не погасла последняя звезда, тихонько пел гимны, прославляющие богов, вплетая во фразы, заученные еще в детстве, слова, восхваляющие добродетель усопшей царицы.
* * *
Ранним утром на четвертый день после смерти царицы люди вновь заполнили двор перед Храмом очищения. На сей раз дверь, которая вела в Храм, оказалась запертой, но открылся невысокий проем в стене слева, у самой земли, и через него жрецы Храма очищения вернули тело усопшей, подготовленное к дальнему пути в загробный мир. Царица лежала на носилках на боку и в одной рубахе, но на ее запястьях сверкали серебром браслеты, богатое ожерелье из самоцветов свисало с шеи, из-под волны волос, убранных по традиции в валик, виднелись серьги. Семь предметов уносила царица с собой, чтобы беспрепятственно пройти семь врат царства Эрешкигаль, одарив каждого стража одной из драгоценностей.
Слуги быстро превратили носилки с царицей в паланкин, и больше никто не увидел ее тела за полотняными занавесями.
Траурная процессия во главе с Верховным жрецом вышла из дворца через западные ворота и обошла цитадель, дабы царица успела попрощаться со всем, что было ей дорого в этом мире. Жрицы в белых рубахах до пят и с ветками полыни в руках двумя рядами шли за носилками. Камиум и Лукур находились впереди всех. Запах смерти от тела царицы ударял в нос, как только ветерок веял в лицо. Камиум взмахивала веткой и, как зачарованная, продолжала тянуть грустную песню о том, как Иштар преодолевала ворота царства своей сестры, все дальше отдаляясь от жизни. Одурманенный соком мака мозг Камиум застыл в ужасе с того момента, когда по приказанию Силлума ее определили в вечные служанки царицы. Но сердце молоденькой девушки рвалось из груди, и вместе с его толчками, она все больше ощущала тревогу, которая голосом Иссур нашептывала ей в ушко: "Ты предназначена царю…" Царю! Не царице… Силлум не знал о последней воле Иссур, но и оставить себе юную красавицу он не мог – царица взяла с него клятву, что он никогда не прикоснется к этой девочке. А клятву своей благодетельнице жрец огня нарушить не мог! Но и оставить красавицу для кого-то, пусть даже для самого царя, он не хотел. Протест, ревность, обида – все чувства смешались в его пылающем сердце, и жрец решил, что служанке, пусть даже такой юной и красивой, самое место подле усопшей царицы.
Когда траурная процессия повернула в сторону озера, мозг жрицы просветлел, но не настолько, чтобы принять решение, как спастись, а лишь настолько, чтобы понять всю безысходность происходящего. Из глаз Камиум одна за другой выкатывались слезинки. Но кто бы подумал, что эти слезы не по ушедшей госпоже, а по своей жизни – еще такой молодой, такой сильной и так жаждущей свободы?!
Не в силах бежать, Камиум покорно шла за мертвой Иссур туда, где еще до строительства дворца были погребены несколько человек из знатных семей. Леф возвел гробницу для Иссур на берегу большого озера, невдалеке от Храма воды.
В вечном доме царицы предусмотрели все, чтобы ей было удобно так же, как и при жизни: в спальне построили возвышение, на котором Иссур будет почивать, в широких нишах поставили любимые вещи – шкатулку с ароматическими маслами, румянами и белилами, с краской для глаз и всевозможными косметическими лопаточками и кисточками; раскрашенные керамические кубки, серебряные и бронзовые булавки и костяные гребни. Большие шкатулки с драгоценностями спрятали в потайных нишах и замуровали их. В обеденном зале разместили сосуды с водой и секирой, чаши с фруктами, блюда и кувшины, а в очаге, устроенном во дворе перед домом, уже жарился барашек. С другой стороны двора на подстилке из соломы лежали умерщвленные заранее бычки и большая лохматая собака – неизменный страж человека и проводник в загробный мир. Здесь же отвели место для слуг.
Траурный дом вместе со двором размещался в глубоком котловане, на дно которого вела широкая наклонная дорожка. По ней и спустились слуги с носилками. А за ними так же двумя рядами прошли к своим вечным местам жрицы. Пока царицу устраивали на ложе, жрицам снова поднесли зелье. Они не сопротивлялись. Дурман все еще окутывал сознание, и тело слушалось чужого приказа. Усадив каждую девушку на земляной пол, им из сосуда с длинным и узким горлышком влили изрядную порцию макового сока, от которого, только проглотив, девушки падали замертво.
Царь со свитой стоял на краю котлована и наблюдал за спектаклем смерти. Вот уже уложили Иссур. Вот достали мясо из жаровни и на блюде отнесли в обеденный зал. Вот уложили почти всех жриц, которые будут служить Иссур и после смерти… Жрицы… "… Я подготовила для тебя девочку… Ее зовут Камиум… запомни, Шарр-Ам!" Царь вздрогнул, вспомнив последние слова жены, и ясным взором взглянул на жертвы. Одна из девушек подняла голову, ее волосы соскользнули за спину, обнажив нежный овал лица. К сомкнутым губам жрицы поднесли носик сосуда с ядом. Но глаза жрицы смотрели прямо на Шарр-Ама. В них, похожих на озера, он увидел… взгляд царицы!
– Стойте! – Верховный жрец поднял руку. Жрец с сосудом замер, его глаза заметались от царя на Силлума. – Эту девушку зовут Камиум? – царь не сводил с нее взора.
– Да, господин, – процедил Силлум, как всегда оказавшийся рядом в нужную минуту.
– Иссур не пожелала, чтобы она служила ей вечно, отправьте ее во дворец.
Силлум скрипнул зубами, но ответил с надлежащим послушанием:
– Слушаюсь, господин.
Камиум вынесли из могилы на руках. Последнее, что она увидела, пока не впала в забытье, это глаза царя – грустные и добрые…