Силлум сжался. Шеру видела, как согнулись его коленки, словно он готовился к прыжку.
– У меня ее нет, господин. Я торопилась на твой зов и не успела взять свою печать…
– Она ее прячет! – Силлум все же не устоял на месте и подскочил к Камиум.
Она решительно встала и одарила его таким взглядом, что он остановился и опустил руки. Его пальцы – растопыренные и согнутые, как когти орла, медленно сжались в кулаки.
– Мне незачем ее прятать! Когда я собиралась к царю, печати не было в моих покоях. Она исчезла! Ее выкрали, и это… твоих рук дело! – Камиум смело бросила обвинение в лицо ненавистного жреца.
– Пусть проверят ее покои! – взвизгнул тот, обращаясь к царю.
Шарр-Ам кивнул.
Двое слуг тенью выскользнули из комнаты и помчались к покоям Камиум. Шеру крепче сжала печать в ладони. Она могла бы сейчас же вмешаться, пусть и рискуя своей жизнью, и отдать печать царю. Но она решила подождать. Силлум уверен, что его служанка уже вернула печать туда, откуда взяла. И потому он сейчас ухмыляется, уже предвкушая, как отыграется на бывшей наложнице царя за все оскорбления и унижения. Камиум встревожена и сосредоточена. Она не знает, где ее печать, и потому боится. Царь… царь выглядит уставшим.
Шеру притаилась за порогом, как мышка, и, вжавшись в стену, наблюдала за драмой и ее актерами. Но вот вернулись слуги. И выражения лиц изменились: Камиум побледнела, даже свежий загар померк, Силлум сощурился, предвкушая приговор, в лице царя промелькнула надежда…
Слуга опустился перед царем на колени и, подняв голову, сказал:
– Печать жрицы не найдена.
Камиум покачнулась, облегченно вздохнув. Глаза Силлума забегали. Царь с нежностью посмотрел на свою возлюбленную.
– И где она может быть, Камиум? – куда мягче, чем раньше, спросил он.
– Она здесь! – крикнула Шеру и вползла в комнату.
Силлум вздрогнул. Пленный поднял на служанку заплывшие синяками глаза. Шеру доползла до царя и, оставаясь на некотором расстоянии, свернулась, как упавший лист, и, не поднимая головы, протянула руку вперед. На раскрытой ладони лежала печать с тюльпаном.
– Где ты ее взяла? – Камиум бросилась к служанке, выхватывая печать, словно стараясь опередить жреца.
– Я нашла ее в… нише, недалеко от твоих покоев, госпожа, – соврала Шеру. – Я бежала вслед за тобой и увидела блеск в нише, посмотрела, а там лежит твой амулет. Я подняла его и…
Силлум грыз свою губу. Ситуация изменилась. Все вышло не так, как он планировал. Теперь и злодей, который якобы шел убить царя, но был вовремя схвачен стражами жреца, а потом, когда ему развязали язык, сознался, что его наняла наложница царя, совсем ни к месту маячил перед глазами. Царь пока молчал, но имя его любовницы уже оправдано. И это все эта девчонка Шеру! Обвинить ее в соучастии с заговорщиками?.. Но жрец не успел озвучить созревший приговор невинной девушке.
– Силлум, – Шарр-Ам опередил его, сделав свои выводы, – наемник заморочил тебе голову, видимо, кому-то надо было не только убить меня, но и жрицу Иштар, обвинив ее в предательстве. Ведь ты бы казнил ее, не так ли?
Силлум усиленно размышлял. Ему очень хотелось отомстить Камиум. Да, он бы ее казнил, была бы на то его воля, но прежде выместил бы на ней всю свою злобу, заставив извиваться на ложе так, как хотелось ему. О! В своих фантазиях он получал безмерное удовольствие, не просто владея телом этой гордой девчонки, но и слыша ее стоны и мольбы о милости. О милости! Но нет, нет у него к ней милости, есть только страсть, неутоленная жажда, и сейчас он был так близок к тому, чтобы напиться из источника, к которому так давно тянутся его губы. Скольких губ он касался, но вкус раскрывшихся ему лепестков невинности именно Камиум преследует его все эти годы, и ничьи губы, даже самые нежные и невинные, не могут стереть в его памяти воспоминания о том единственном поцелуе…
– Я лишь делаю свою работу, господин – охраняю твой покой, – увернулся от прямого ответа Силлум, – а кто выкрал печать твоей наложницы и выкрал ли, я узнаю, – Силлум скосил глаза на все еще лежащую перед царем Шеру.
Она слышала его и поняла, что топор жреца завис над ее головой.
– Что ж, идите все, я устал, – царь оперся подбородком на ладонь и задумчивым взглядом посмотрел на Камиум.
Шеру попятилась назад и выползла из царских покоев вслед за пленником. Силлум поклонился и вышел, шепнув усевшейся за порогом Шеру:
– Придешь ко мне, когда она уснет, – его голос прозвучал глухо, но так, что по коже Шеру поползли мурашки.
Она ничего не ответила, да и незачем отвечать. Она пойдет к жрецу. Ему никто не отказывает. Шеру ощутила всю безысходность своего положения. Оставалось только надеяться, что жрец не отдаст ее в руки мучителей, которые выпытают все, что понадобится, а поддастся своей похоти. Тогда она, Шеру, постарается сделать так, чтобы хотя бы на время злость в его сердце уснула. Страдание обожгло сердце наложницы. Она не могла распоряжаться своими желаниями, да и своей жизнью. Только что ее сердце трепетало от радости за спасение госпожи, а теперь оно словно упало, и вместо живой трепетной плоти в ее груди зияла огромная черная дыра.
Камиум не спешила уходить. Она с мольбой посмотрела на царя. Он протянул ей руку.
– Иди ко мне, девочка моя, – позвал он.
Камиум подлетела птицей и села перед троном. Шарр-Ам медленно провел ладонью по черным волнистым волосам своей любимицы, задержал руку у ушка, лаская его.
– Прости, что не сразу поверил тебе, Камиум. Царский трон – вожделенное место для многих. Силлум – бдительный страж, я доверяю ему, но в этот раз он переусердствовал. Ты ведь не сердишься на своего господина, моя нежная Камиум, – он двумя ладонями приподнял лицо жрицы.
По щекам Камиум катились слезы, но пережитый страх и обида таяли в глазах, вместо них вновь пробивались молодые побеги любви.
– Я не могу сердиться на моего возлюбленного! – шепнула она. – Испытание только усилило мою любовь и страсть. Я весь день ждала встречи с тобой, о, мой господин.
Камиум приподнялась на коленях и потянулась к царю губами, приоткрыв их для поцелуя. Он склонился к личику жрицы и припал к мягким лепесткам, обещающим удовольствие. Руки жрицы скользнули по бедрам царя, игривыми пальчиками пробираясь под его короткую рубашку…
* * *
Шеру остановилась перед закрытой дверью покоев Силлума. Внутри было тихо. Весь дворец погрузился в сон, только стражи несли свою службу и огонь чадящих ламп освещал коридоры и внутренние дворы.
Дом Силлума находился за храмом Огня – храма, в котором священное пламя горело всегда – и день, и ночь, не угасая. Но вход в святилище храма был доступен только жрецу – Силлуму. Огонь был его стихией. Огню поклонялся Силлум, ему молился он, как всесильному богу, который вершит дела людей и царей, зная их тайные помыслы и деяния.
Силлум не жаждал славы. Он жаждал власти. И она у него была! Он карал и миловал, он вершил судьбы подданных царя, получая божественные откровения от живущих своей непостижимой жизнью языков пламени.
Животная страсть была порождением огня, который горел внутри жреца, и он принимал ее, как дар. Когда в его теле кровь ускоряла свое движение, огонь разгорался в чреслах, перекидывался к рукам и ногам, опалял голову и грудь, Силлум не противился этому. В эти мгновения он чувствовал себя счастливым: священный огонь, горевший в печах храма, дарил ему свою силу, а это означало лишь одно – Бог Солнца и Огня, великий Шамаш, благосклонен к своему жрецу! И, как огню, страсти Силлума нужна была пища. И, если огонь оживал, поглощая сухие дрова, то жрец нуждался в живом теле – упругом, трепещущем под ним, издающем стон, который напоминал ему о треске сучьев под языками всепоглощающего пламени…
* * *
Шеру тяжело вздохнула и толкнула дверь. В темноте она не увидела ничего. Только разноцветные мошки летали перед ее взором, и серой тенью легла световая дорожка от ног. Но ее силуэт был хорошо различим на фоне света от ламп, стоявших в нишах коридоров. Гладкая головка, волосы на которой скручены в жгут и лежат невидимыми на спине, высокая шея – нежная и мягкая, покатые плечи, на которых заметны чуть приподнятые сверху проймы рубашки, тонкие руки, опущенные вдоль тела и, наконец, само тело – с плавными изгибами, которые хорошо видны под просвечивающей тканью – такими удобными, такими манящими… И ноги, да, ноги! Длинные, не менее изгибистые, с тонкими хрупкими лодыжками…
Силлум достаточно насмотрелся, чтобы возбудиться.
– Закрой дверь, – приказал он, – иди сюда. Рубашку сними.
Шеру вошла. Она не раз была в этих покоях и уверенно прошла в темноте к ложу жреца, по пути скидывая рубашку, под которой лишь тонкий квадратик платочка стыда прикрывал ее спереди. Когда наложница остановилась, уткнувшись коленками в твердь ложа, Силлум ощупал ее бедра, развязал веревки, державшие платочек. Шеру подавила отвращение от липких подрагивающих ладоней, только сердце в ее груди застучало набатом. Жрец взял руку Шеру и прислонил ее ладонь к своему приподнявшемуся набедреннику.
– Я долго ждал тебя, Шеру, и хотел было рассердиться, но не смог. Ты знаешь, почему? – он поводил ладошкой Шеру, приглашая ее саму приласкать его.
Девушка перевела дух.
– О, да, Шеру, ты всегда понимаешь меня лучше всех! Охлади мой огонь, – Силлум облизнул сухие губы, – или добавь страсти, тогда и тебе станет хорошо, и тогда наш разговор после… – жрец не договорил, вместо слов он издал стон. Шеру умела заткнуть ему рот…
* * *
В эту ночь Камиум спала безмятежно. Устав от дневного жара, от переживаний и от любви, она упала на ложе и улетела к звездам, оставив свое размякшее от ласк тело для обмывания служанкам.
Шеру повторила свой рассказ госпоже по пути назад, умолчав о посланнице Силлума. Зная вспыльчивость и крутой нрав своей хозяйки, Шеру могла предвидеть, как она поступит, и пожалела несчастную девушку. Тайна исчезновения печати с тюльпаном осталась нераскрытой, но было ясно, что, окажись печать в покоях Камиум, не избежать было бы беды. Все, что ни делается, к лучшему! Боги хранят усердную жрицу Иштар!
Силлум, конечно, не забудет своей неудачи, но пока он будет думать, как выкрутиться и оправдаться перед царем, Камиум надо повидаться с Цураам. Вестник покровительницы наложниц – Утренняя Звезда – подошла слишком близко к красному светилу – так похожему на огонь и не предвещающему ничего хорошего. Только Цураам могла распознать планы богов и посмотреть в будущее. Она и Шарр-Ам! Но Верховному жрецу незачем знать о тревогах его наложницы – так решила Камиум. Вспоминая осуждающий взгляд царя, она и после вздрагивала от страха. Не найди служанка ее печати, да в какой-то нише, неизвестно, помиловал бы ее царь, не отдал бы в лапы страшному в своих желаниях жрецу. Хозяин жалует, собака не кусает! Только теперь Камиум осознала всю глубину народной поговорки. Но нет дыма без огня! Теперь у нее есть повод напроситься с царем на охоту, куда он собрался на днях. Не хочет она – верная наложница – оставаться во дворце без своего любимого и защитника! А проходя мимо города Белого Верблюда, Камиум найдет способ отстать от свиты и завернуть к своей мудрой наставнице.
Глава 9. Под зорким глазом орла
Вечерняя заря алым покрывалом опустилась на землю. Пустыня впитывала закатные краски, как песок воду. До самого горизонта ее зыбкая поверхность горела костром, который постепенно угасал. Когда небо посерело, далекие барханы стали похожи на черные угольки, по которым изредка пробегали последние язычки небесного пламени.
На широком тракте, соединившем восток и запад, с наступлением сумерек жизнь не останавливалась. Напротив, когда солнце уже не палило головы, а ночной ветерок освежал лица, она становилась интенсивнее. В обе стороны тракта брели торговые караваны. Изделия из драгоценных камней, шерстяные ткани, бронзовые котлы и зеркала, большие и маленькие горшки для зерна, хну для изысканных рисунков на нежных ручках женщин, золотую фольгу и серебряные чаши, а также полные мешки руды, слитки серебра и золота – все перевозили торговцы, точно зная, где и что можно выгодно обменять.
Вместе с караванами путешествовали бродячие певцы. Они рассказывали истории из жизни богов, прославляли подвиги удалых военачальников и царей, пели мифы о героях, помогающих простым людям. Песни о подвигах смелого воина Кершаспы – злобного на вид, но с сострадательным сердцем в груди – были особо любимы народом. Тот воин сражался с лютыми чудовищами за всех людей, не спрашивая, могут ли они заплатить за свое спасение.
Караван, к которому накануне присоединился одинокий странник, шел на восток. Слева высились хребты Многогорья, справа безграничный простор уходил к самому горизонту, еще определяемому в этот вечерний час. Странник в светлой рубахе до колен, подпоясанной крученым шерстяным жгутом, шел рядом с мулом, на котором, покачиваясь в такт его шагам, сидел бродячий певец. Он отбивал несложный ритм мелодии в маленький бубен. Колокольчики на шеях мулов вторили ему. Летела песнь в долину и за хребты Многогорья. Кто услышал, подхватывал и пересказывал на свой лад тем, кто не слышал. Новые подвиги наполняли копилку деяний прославленного воина, и новые надежды появлялись у тех, кто отчаялся или сбился с пути.
Когда певец закончил сказ, странник остановился, сбросил со спины двойной мешок из свалянной шерсти, покопался в нем и достал небольшой предмет. Снова закинув котомку на плечо, он догнал артиста и, поблагодарив его, вложил в руку тяжелую бронзовую печать с изображением героя песни.
– Да это наш воин Кершаспа! – всмотревшись в решетку узора печати, искусно отлитой мастером своего дела, воскликнул артист.
– Пусть это станет твоим знаком! – улыбаясь, ответил даритель на восторг певца.
– Благодарю тебя, путешественник! – сказитель поклонился, прижав правую руку к груди. – Скажи мне свое имя, и я сложу песню о твоей щедрости.
Путешественник рассмеялся, и его загорелое и обветренное лицо украсил ряд белоснежных зубов.
– О такой щедрости не стоит складывать песни! Хватит и благодарности. Скажи лучше, слышал ли ты о стране Маргуш?
Певец покачал головой.
– Нет, добрый человек, я не слышал о такой стране.
Хозяин каравана, который шел чуть впереди, остановился и махнул на север.
– Там Маргуш, за этими горами. Я слышал о той стране, о тех людях, которые построили город в зеленом оазисе среди Черных песков. На постоялом дворе рассказывали, что город стоит среди проток одной реки, почти как города между Идиглат и Пуратто. Многие жители того города родом из западных стран. Есть и такие, как ты, из племен Страны Болот.
– Наблюдателен ты, караванщик, и знаешь много, – ухмыльнувшись, заметил странник.
– В моем деле по-другому нельзя, – сурово ответил караванщик, – на тракте много людей ходит, есть и те, кто с недобрыми помыслами, а есть и такие, кто свой путь ищет. Вот ты, что тебе за дело до той страны? Откуда ты идешь, что ты за человек?
Странник не спешил с ответом. Много ушей было вокруг. Прав караванщик: среди бродячего люда есть и такие, кто промышляет грабежом и убить может. Потому лучше всего держать язык за зубами. Но и отмолчаться нельзя. Добрые люди отвернутся, заподозрят неладное. Откинув курчавые волосы назад, странник приподнял подбородок. В сумерках только его глаза сияли белками, да резко обозначился горбоносый профиль с аккуратно подстриженным овалом бородки.
– Я свободный человек из мастеровых, зовут меня Кудим, иду из Аккада. Жил я в доме придворного… мастера-камнереза, – немного замешкавшись, добавил Кудим, скрыв, что мастер тот был ювелиром, – когда он умер, я понял, что в том городе ничто меня не держит, и решил попытать счастья в чужих краях. Услышал о стране Маргуш как-то на базаре и пошел.
Караванщик слушал, смотря вперед, но, общаясь с людьми в дороге уже многие годы, он умел различать по тону говорящего, что есть ложь, а что правда. Мастеровой из Аккада в чем-то слукавил, но угрозы от него караванщик не почувствовал, потому не стал уличать его во лжи. У каждого есть свои тайны!
– Вот, таков я человек! – широко улыбнулся Кудим.
– Не лихой он, разве не видно? – вставил свое слово молчавший покуда певец.
– Хорошо, коли так, – согласился караванщик и, как бы в продолжение начатого, но прерванного разговора продолжил: – Две ночи будем идти и дойдем до развилки. Мы пойдем дальше на запад, а тебе лучше там свернуть к горам. Тропа есть через все хребты, а за ними – Черная пустыня. Но в пустыню не иди – сгинешь! Как с последнего перевала сойдешь, иди на восток до реки и потом по ее берегу вниз по течению. Река приведет тебя в Маргуш.
– Спасибо, добрый человек, – Кудим склонил голову, а потом спросил: – Бывал ли ты сам в Маргуше?
– Нет, но дорогу узнал. Сейчас мои товары ждут в Хараппе. Назад пойду, думаю, если все будет хорошо и боги будут благосклонны ко мне, то пойду в Маргуш. Очень мне интересно, что за люд там живет, чем богаты, какие товары им нужнее. Вот ты, что несешь в своем мешке, который даже на осла положить не захотел? – не сдержал караванщик любопытства.
Кудим бесхитростно ответил:
– Одежонка кое-какая, инструмент там, а он для мастера есть самое ценное! Камни, что в пути нашел, кое-что из моих изделий – товар невелик, но одному и того хватит, чтобы за ночлег расплатиться, за еду.
Караванщик кашлянул в усы, смекнул, что с камнями странник не прогадал. В Черных песках не то, что в Многогорье – вряд ли камни есть, да и руда… Но не стал хитрый торговец делиться своими размышлениями, согласно кивнул только и пошел вдоль каравана с проверкой.
– Кудим, а, Кудим…
Певец слишком резво сполз с высокого седла и, не удержавшись на ногах, упал в пыль. Странник помог ему подняться.
– Что ты прыгаешь? Так можно и ноги сломать! – пряча улыбку, он похлопал ретивого артиста по запылившемуся плечу.
– Меня Дамкум зовут, – тряхнув головой, представился певец и чихнул: облако пыли с его лохматой головы разлетелось в стороны, попав и в лицо Кудима. Он тоже чихнул в ответ. – Вот и спелись! – сострил Дамкум.
– Да уж! – откровенно рассмеялся Кудим.
Они пошли рядом: ювелир – стройный и плечистый, и певец – ниже его ростом на голову и с фигурой, напоминающей овал. Узкие плечи артиста плавно переходили в короткие полноватые ручки, которыми он активно двигал при ходьбе. Ноги его в старых сандалиях, вместо изношенных ремешков завязанные обрывками шерстяных веревок, едва отрывались от дороги, отчего походка певца была тяжелой и шаркающей, хоть и быстрой.