Хотя о неожиданности теперь не могло быть и речи, безобидность "Полифема" полностью раскрылась, а абордажная партия морских пехотинцев стала отчетливо видна, три корабля сменили галс, как только отошли на приличное расстояние от суши.
Ветер, дувший так хорошо, начал ослабевать и заходить с юга на восток, так что повторение курса являлось достаточно сложной задачей. Да и вряд ли вообще возможно повторить данный маневр, отметил Джек, наблюдая за французами в подзорную трубу. Он смотрел на кипучую деятельность, сильно отличающуюся от полнейшей неподвижности, о которой помнил в тот момент, когда они разминулись.
Возможно, память его подводила - это частенько происходило в чрезвычайно насыщенные минуты жизни - может, там что-то происходило и помимо зловещего поблескивания мушкетных стволов (эта часть ближнего боя, когда офицеров просто расстреливали как сидящих птиц, нравилась ему меньше всего), но, в любом случае, сейчас французы были очень заняты, верпуя семидесятичетырехпушечник так близко к острову, что бушприт нависал над скалой, и у "Дриады" и "Полифема" больше не будет возможности взять его на абордаж с носа. Также французы торопливо выгружали на берег еще больше пушек.
И дело даже не в том, что "Ворчестер" плыл медленно, пока морские пехотинцы возвращались на борт, а матросы выбрасывали канат из кормового порта по левому борту, чтобы стало возможно бросить якорь с носа и с кормы, и, возможно, снова подойти вплотную. А в том, что маневр, чтобы снова вернуть корабль обратно в точку, откуда тот уплыл, был слишком очевиден.
- Сэр, - произнес Харрис, - могу я предложить высадить моих людей на стороне мола, обращенной к суше, и подойти к батарее с тыла? Было бы странно, если бы французы не выпалили, увидев, как мы бегом приближаемся с примкнутыми штыками.
Джек на мгновение задумался, посмотрел на толпы, спешащие на мол, чтобы не пропустить зрелище, и мысленно представил среди них своих морских пехотинцев, двигающихся повзводно.
Мог ли такой спектакль сочетаться с соблюдением нейтралитета? Харриса он не знал, и хотя тот явно выглядел человеком мужественным, лицо у него довольно глупое. Можно ли довериться, что Харрис не выстрелит первым или не атакует кого-нибудь в пределах видимости? Например, войска бея, если те вмешаются.
И к тому же какая-либо непредвиденная задержка с любой стороны, что угодно, кроме идеальной координации, могло подставить морских пехотинцев под огонь оставшихся пушек левого борта обоих кораблей. Это храброе предложение, но без удачи, грамотного маневра и точного расчета времени приведет лишь к бесконечным осложнениям.
- Отличное предложение, капитан Харрис, - сказал Джек, - но на этот раз я думаю обстрелять его сзади, бросив кормовой якорь, чтобы ветер развернул корабль борт о борт с французом. На корабле не хватит места для абордажа.
- Круче к ветру, - прокричал Пуллингс, и мол с французами исчез за фоком, когда "Ворчестер" начал свой второй заход. Теперь корабль двигался медленнее, круто к ветру, как только возможно, пожилые старшины-рулевые поглядывали вверх на шкаторины парусов, которые вот-вот захлопают. Джек высморкался и подошел к правому борту.
Снова открывается вход в Голетту, и, когда корабль проплывал мимо дальней башни, человек в великолепном тюрбане помахал ему древком с закрепленным конским хвостом. Что это означало, он не знал, но не мог и думать об этом, потому что вот уже наружный изгиб мола, остров, угол, который нужно обогнуть, чтобы обрушиться на врага. А вот и отряд французов тащит тяжелую карронаду, чтобы прикрыть линию подхода: еще мгновение, и они могут накрыть его градом картечи.
- На носу и на корме приготовиться, - приказал Джек. - Приготовиться с топорами, приготовиться.
- Круто на борт, - пробормотал в тишине штурман.
- Есть круто на борт, сэр, - ответил рулевой, и "Ворчестер" привелся к ветру в бухте.
И застыл: обстененный грот-марсель компенсировал тягу других парусов, в ожидании первого выстрела и приказа, который бросит корабль вперед, чтобы обрубить канаты, удерживающие якоря и развернуться напротив борта противника там, в его защищенном уголке.
Первого выстрела так и не последовало; не последовало и приказа. Все то же ощущение тишины и неподвижности: борт француза был выше "Ворчестера", и, даже стоя на орудии, Джек не мог разглядеть квартердек поверх разложенных матросских коек. Все это придавало странное ощущение безликости.
Все порты открыты, все орудия - выкачены. Забаррикадированный шкафут набит выстроившимися в линию солдатами - виднелись их шляпы и мушкеты. От нижних портов поднимался дымок. Помимо этого - никакого движения, если не считать марсов, с которых на него смотрели, мягко покачиваясь в такт волнам, мушкетные стволы. Спустя несколько секунд Джек понял, что приказы французского командира касательно не открытия огня первым столь же жесткие и неукоснительно выполняющиеся, как и его собственные.
Шли минуты. С недюжинным мастерством штурман неподвижно удерживал "Ворчестер", пока внезапный порыв ветра не двинул корабль очень медленно вперед. Матросы у якорей занесли топоры, ожидая команды, но Джек лишь покачал головой.
- Наполнить парус, - прохрипел он.
"Ворчестер", набирая скорость, пошел вперед, пройдя перед батареей, теперь гораздо более мощной, но столь же безмолвной и неподвижной, как и семидесятичетырехпушечник, и мимо столь же молчаливого фрегата. В этом случае Джек хотя бы мог посмотреть сверху вниз на его квартердек, на котором увидел капитана - низкорослого, умного, мрачного на вид человека, стоявшего, заведя руки за спину, и смотревшего вверх. Их взгляды встретились, и одновременно оба капитана коснулись своих шляп.
Джек был абсолютно убежден: французский командир не собирается первым открывать огонь. Но среди тысячи человек на пришвартованных у мола кораблей мог оказаться хоть один дурак, и в расчете на это Джек снова провел корабли - туда и обратно. Дураков там могло хватать с избытком, но явно ни один из них не командовал орудием или не держал в руке хотя бы мушкет. Французы на провокацию не поддались.
- Может быть, пройдем еще раз, сэр, поприветствовав их на обратном пути? - шепотом предложил Пуллингс.
- Нет, Том. Не сработает, - ответил Джек. - Останемся здесь еще на полчаса, с этим изменчивым ветром - и уже не выберемся из этой Богом забытой бухты. Застрянем на несколько недель в компании с этими жалкими скотами, - не обращая внимания на явное разочарование Пуллингса, он повернулся к штурману и повысил голос: - Мистер Гилл, будьте любезны, курс на мыс Меро, затем на Барку.
Он несколько раз прошелся по квартердеку, не желая избегать разочарованных взглядов команды, возвращавших на места орудия, угрюмой, безрадостной атмосферы и глухого ощущения упадка духа. Команда была в нем глубоко разочарована. Он сам был в себе глубоко разочарован.
Глава седьмая
- Итак, сэр, - сказал Джек, - я оставил их там и взял курс на Барку, сперва послав "Дриаду" уведомить вас об их присутствии.
- Понимаю, - ответил адмирал Торнтон, откинувшись назад в кресле, и, нацепив очки, с холодной объективностью взглянул на него. - Тогда прежде чем мы вернемся к делу Медины, дайте мне короткий отчет о событиях в Барке, - добавил он после неприятной паузы.
- Что ж, сэр, боюсь, что и Барка тоже не дала всецело удовлетворительный результат. Когда мы прибыли, Эсмина-пашу осадил его же сын Мюлей, и паша попросил у нас и пушек, и подношений. От чего я счел себя обязанным отказаться, не имея на то вашего согласия, но после консультации с консулом Хамильтоном я отправил на берег своего плотника, старшего канонира и дюжину матросов, чтобы установить его пушку. Большинство лафетов пришло в такую негодность от времени, что оказалось невозможно даже попытаться произвести выстрел.
Однако укрепления едва ли успели привести в удовлетворительное состояние до прибытия из Константинополя эскадры, которая привезла нового пашу с приказом об отзыве Эсмина-паши, который не счел нужным последовать приказу и ночью с большей частью подношений и пушек присоединился к сыну, намереваясь осадить нового пашу, как только отбудет эскадра. Тем временем новый вельможа уведомил нас, что согласно обычаю новоизбранного правителя Барки следует поздравить музыкой, фейерверками и подношениями.
- С музыкой и фейерверками я справился, - сказал Джек с нервной вымученной улыбкой. Но эта вымученная улыбка не нашла никакого отклика у тех, кому адресовалась - ни у адмирала, ни у его секретаря. Первый не изменился в лице, второй уткнулся в свои бумаги. К адмиралу Харту эта улыбка обращена не была, но, тем не менее, последний счел уместным неодобрительно фыркнуть.
Курьезное зрелище - представительный Джек Обри, здоровый малый в расцвете сил, привыкший властвовать, здесь сидел на краешке стула с обеспокоенным почтительным выражением лица перед низеньким, толстым, чванливым стариком, которого мог стереть в порошок одним ударом.
Служба во флоте имела страшные огрехи - в доках царили коррупция и некомпетентность, набор членов команды нижней палубы стал национальным позором, а офицеров - делом чисто случайным, в то время как их назначение и продвижение зависели от влияния и фаворитизма. Но все же флоту удавалось взрастить адмиралов, способных заставить людей вроде Джека Обри трепетать. Сент-Винсент, Кейт, Данкан, из их числа был и адмирал Торнтон, если даже не превосходил их.
- Со времени вашего возвращения к эскадре, - выдержав очередную паузу, спросил Торнтон, - видели ли вы капитана Баббингтона?
- Так точно, сэр.
Он и в самом деле видел его, Уильяма Баббингтона, плывущего на катере с двумя гребцами на каждой банке, переложившего руль в то самое мгновение, когда на горизонте показался "Ворчестер", так что казалось чудом, что шлюпка может держаться на плаву.
- Тогда вам, несомненно, известно, что я рассматриваю возможность предать вас военному трибуналу за несоблюдение приказов.
- Да, Баббингтон дал мне понять, сэр, и я сразу сказал ему, что хотя я и чрезвычайно озабочен тем, что вызвал ваше неудовольствие, я успокаиваю себя тем, что смогу доказать, что выполнил приказы, согласно моему пониманию, наилучшим образом. И я могу добавить, сэр, что капитан Баббингтон постоянно действовал согласно моим распоряжениям. Если они оказались ошибочны, сэр, то ответственность полностью лежит на мне.
- Вы приказали ему вернуться из Медины, не доставив депеши для консула?
- Образно говоря, да, приказал. Я особенно подчеркнул ему необходимость чтить нейтралитет Медины, а он не смог бы его придерживаться, вступи Баббингтон в конфликт с французами. Я всецело одобряю его возвращение - войди он в Голетту, его бы непременно захватили.
- Ведь вы дали свое согласие на захват "Дриады" как на тщательно спланированную уловку? Разве вы не знаете, сэр, что "Дриаде" или другому подобному кораблю предназначено быть захваченным? И что в течение пяти минут с момента получения известий о ее захвате и нарушения французами нейтралитета мне следовало послать эскадру, сместить бея и водворить нашего друга, в то же самое время очистив каждую гавань в стране от французских кораблей? Неужели вы и понятия об этом не имели?
- Никак нет, сэр, клянусь честью.
- Полная ерунда, - возмутился Харт. - Я совершенно четко все обозначил.
- Нет, сэр, не обозначили, - возразил Джек. - Вы выразили в общих словах "дело чрезвычайной важности, требующее особенной осторожности", что меня удивило, поскольку миссия по передаче подношений и дипломатической почты не кажется мне задачей, требующей проявления исключительных способностей.
Вы также заметили о необходимости соблюдать нейтралитет Берберских государств. Когда я обратился к своим приказам, я не нашел там ничего подобного. Даже ни малейшего намека, что их следует понимать с особой подоплекой - что мне следовало направить корабль под моим командованием в западню и заставить его сдаться, возможно, с тяжелыми потерями.
И меня это нисколько не удивляет, сэр, - гремел Джек, его затрясло от гнева от одной лишь мысли, что Баббингтон спускает свой флаг под натиском сокрушительного огня. - Меня не удивляет, что вы не дали мне четких прямых приказов, обязывающих меня поставить друга в подобное положение. С другой стороны, мои письменные приказы, как и ваши устные наставления, требовали уважения нейтралитета, вследствие чего нетрудно будет догадаться, где именно возникла необходимость в свободе действий. И могу добавить, сэр, - сказал он, взглянув в глаза адмиралу Торнтону, - я придерживался нейтралитета с терпением, делающим честь любому из смертных.
В какой-то момент этой тирады, по мере того, как та набирала силу, моральный перевес оказался на другой стороне, и теперь уже Джек Обри, выпрямившись на стуле, раскрыл свои приказы на нужной странице и передал их адмиралу Торнтону, добавив:
- Вот. Я взываю к вашей непредвзятости, сэр. Разве любой смертный не истолкует это место как ключ ко всему делу?
- Законам нейтралитета должно быть уделено скрупулезное внимание.
Пока сэр Джон вновь нацепил очки и просматривал приказы, Харт ввернул, что приказы писались в большой спешке, так как нельзя было терять ни минуты, что у него не оставалось времени перечитать их, и возможно, клерк ошибочно передал его намерения. Что слепой лошади, хочешь кивай, хочешь мигай, один черт, и что несмотря на все это, у него нет и тени сомнения - его устные наставления четко обозначили его намерения. Любой мог заявить, что нечто наклевывается, когда семидесятичетырехпушечнику приказано держаться на расстоянии дневного перехода, любой может заявить, что следует буквально понимать приказы. Ему не в чем себя упрекнуть.
Это было сказано бессвязно, гневно, неумело и несколько запутанно. Адмирал Торнтон ничего не ответил, но Джеку заметил:
- Несомненно, международное право должно соблюдаться, но даже римские добродетели можно раздуть, и есть еще такая вещь, как быть слишком щепетильным наполовину, особенно в войне такого рода, с врагом, который не останавливается ни перед чем. Дать бортовой залп первым в присутствии свидетелей - это одно, а драка на берегу, где первый удар может прилететь от кого угодно - это совсем другое. Неужели вам не пришло в голову десантировать отряд морских пехотинцев?
- Да, сэр. Капитан Харрис учтиво предложил высадить десант. В делах подобного рода я не святее вас, сэр. И я так бы и поступил, не настаивай мои приказы на соблюдении нейтралитета.
- Ничего подобного в них не сказано, - упорствовал Харт. - Ничего подобного в них не сказано, трактуй вы их надлежащим образом.
Никто не счел нужным прокомментировать его реплику, и спустя некоторое время адмирал Торнтон произнес:
- Хорошо, капитан Обри. Несмотря на то, что исход этого дела крайне неудачен, не думаю, чтобы мы могли добавить что-нибудь существенное. Всего доброго.
"Боже святый, любимая", - написал Джек в своем непрерывном письме: - "никогда в жизни я не чувствовал большего облегчения. Весь обратный путь в шлюпке я едва осмеливался улыбнуться или даже поздравить себя. А на борту меня ждал Уильям Баббингтон с выражением такой смертной тревоги на лице, каковая, видимо, была, когда он узрел адмирала при первой яростной вспышке гнева.
Я отвел его на кормовую галерею - стоял тихий вечер с легким бризом с зюйд-зюйд-веста, эскадра под брамселями плыла курсом ост, так что вокруг нас разливался великолепный закат, и дал Уильяму точное описание того, что прошло. Мы веселились как парочка школьников, которым удалось избежать умопомрачительнейшей порки и отчисления, и позвали Пуллингса и Моуэта поужинать с нами.
Я не мог благопристойно рассказать им, что думаю о контр-адмирале - не мог даже описать, насколько больно было слышать и видеть человека его ранга и возраста звучащим и выглядящим настолько жалким, словно какое-то ничтожество - но мы и так прекрасно понимали друг друга, и Моуэт спросил меня, помню ли я ту грубую песенку, которую матросы сочинили о нем, когда я еще командовал дорогой "Софи". Как признался Моуэт, он не имел ничего против того мнения, что в ней выражалось, но ее ритм нарушал все законы стихосложения".
При этом и назвать ее безобидной нельзя, ведь даже в весьма сдержанном припеве пелось, как Джек прекрасно помнил:
Есть мудак у нас один,
Краснорожий сучий сын.
"Вышел прекрасный званый ужин, для полного счастья не хватало только Стивена, и даже он присоединится к нам через два дня, если будет благоприятный ветер и хорошая погода. Этим утром адмирал вызвал меня к себе, принял доброжелательно - никаких холодных взглядов и проклятой ледяной отстраненности, никаких "капитан Обри" или "вы, сэр" - и отдал долгожданный приказ направиться в порт Маон и там взять на борт припасы и моего хирурга, находящегося в тех краях в отпуске.
По правде, приказ имел и продолжение:
- Итак, Обри, как мне известно от доктора Мэтьюрина, вы осведомлены о некоторых его тайных экспедициях: он также сказал, что всецело доверяет вам и предпочитает плавать именно с вами, а не с каким-либо другим капитаном.
В настоящее время ему необходимо попасть на французское побережье, немного западнее Вильнева, как я полагаю. Вы высадите его в наиболее удобном для этого месте, а позже заберете оттуда. Когда и как сделать это - решать вам. И я искренне надеюсь, что вы вернете его целым и невредимым, и с наименьшей задержкой.
Но, естественно, в письме писать об этом было нельзя. Как и о тех мыслях, что практически не покидали его голову.
Он избегал их, как мог, говоря себе "Я надеюсь, скоро мы столкнемся с противником и сможем отыграться за то поражение у Медины. Офицеры и матросы, плававшие со мной раньше, знают, что я не боюсь сражений и, полагаю, могу так выразиться, не чураюсь обычного мужества. Но большая часть команды мало со мной знакома, и, думаю, считает, что я намеренно увильнул от сражения.
Очень плохо, когда матросы плавают под командованием человека, которого подозревают в робости. Несомненно, они не могут его уважать, а без уважения дисциплина идет за борт..."
Дисциплина, как суть боевого корабля, конечно, крайне мила сердцу Джека Обри, но некоторые вещи все же дороже - и репутация одна из них. Он не имел ни малейшего понятия о том, как ценил ее, пока Харрис и Паттерсон не стали относиться к нему нельзя сказать, что неуважительно, но со значительно меньшим почтением, чем раньше.
Это случилось не сразу после его крайне непопулярного приказа оставить французов и уйти, когда он очень хорошо знал, что при этом первом разочаровании и обманутых надеждах, падении сильнейшего воодушевления, на корабле с радостью увидели бы, как его выпорют, а через несколько дней после Медины. Инцидент, во всяком случае, если подобную еле осязаемую мелочь можно назвать инцидентом, сопровождался рядом неоспоримых фактов - появлением пары имен в списке первого лейтенанта - виновных в драках (половина из них бывшие скатовцы, а половина - те, кто плавал с Джеком раньше).
Флотское правосудие жестоко и непрофессионально - без доказывания и соблюдения процедур, но на уровне квартердека с решеткой, оснащенной для немедленного исполнения наказания, оно не рассчитано на какие-либо проволочки, а еще меньше на сокрытие истинных причин дела, и довольно часто правда сразу выходила наружу, ничем не прикрытая, а иногда и неудобная.