5
Несколько месяцев продолжался непрерывный торг. Постепенно согласовали все вопросы, кроме двух - о границе и Запорожье.
Московское посольство подтвердило давние договоры о выплате хану ежегодной дани за то, чтобы крымчаки не нападали на окраинные земли Московской державы.
И хан и султан согласились не помогать правобережным казакам. Это значило, что Порта и Крым, по сути, отказывались от посягательств на украинские земли, лежащие на запад от Днепра, и от поддержки Юрия Хмельницкого.
Не вызвал настойчивых возражений со стороны Турции и Крыма вопрос о Киеве. Мюрад-Гирей быстро признал, что Киев с монастырями и городами, местечками и сёлами остаётся за московским государем.
После долгих препирательств обе стороны выработали, наконец, условия обмена пленными.
Ожесточённые споры разгорелись по поводу статуса Запорожья и особенно о границе.
Московское посольство руководствовалось статьями Переяславского договора и договоров более поздних лет, которые регулировали отношения Украины и России. Оно также опиралось на фактическое положение, заключавшееся в том, что ещё в 1654 году вместе со всем украинским народом Запорожская Сечь воссоединилась с Россией и стала частью Российской державы. Но хан, ссылаясь на категорический наказ султана, яростно возражал против настоятельных требований русских, чтобы Порта и Крым это признали.
Тяпкин, Зотов и остальные члены посольства отчётливо представляли, почему хан упирается. Он и в мыслях не допускал, чтобы южные границы Москвы приблизились чуть ли не к самому Перекопу, а тем более никак не хотел юридически закреплять такое положение. Ему, конечно, надёжнее было иметь соседом неспокойное, воинственное, но не такое уж сильное Запорожье, чем могучую Русскую державу.
Учитывая то, что власть московского царя Запорожская Сечь на деле признает, Тяпкин решил снять вопрос о её статуте с переговоров, с тем чтобы поднять его потом в Стамбуле, во время получения "утверждённой грамоты" от султана.
И султан, и хан не отступали от того, чтобы границей был Днепр, а Правобережье считалось бы ничейной землёй. Тяпкин не соглашался. Переговоры оказались в тупике. Ни одна из сторон не шла на уступки. А время шло.
6
Охрану посольского стана несли сеймены Гази-бея. Они же доставляли из Ак-Мечети топливо, продовольствие и фураж. Сам бей почти каждый день наведывался на Альму, интересовался, как живут послы, не испытывают ли в чем-либо нужды, шутил и даже пытался завязать дружественные отношения с Тяпкиным и Зотовым. Однако все понимали, что это хитрый ханский лазутчик, и Зотов открыто избегал его, а Тяпкин держался насторожённо. Лишь Арсен Звенигора, по приказу Тяпкина, дружбой бея не пренебрегал и, хотя язык при нем придерживал, не терял случая поговорить на интересные для дела темы.
О столкновении Арсена и Романа с беем никто не знал. Сохранить это в тайне они договорились ещё тогда, когда бей освободил их. Бей не хотел, чтобы об этом проведали в Бахчисарае, а Звенигора и Воинов считали, что не стоит зря волновать руководителей посольства, у которых и без того забот хватало. К тому же они чувствовали себя виноватыми, так как сознавали, что подвергли опасности всех своих спутников.
В последних числах декабря, после особенно бурных споров с ханом, когда вконец измученный и потерявший всякую надежду Василий Тяпкин молча лежал на тахте, укрывшись кожухом, а Никита Зотов и Ракович писали за сколоченным запорожцами столом - татары обставили посольский дом по-своему, без обычной в России и на Украине высокой мебели, - заявился Гази-бей.
- Салям! - поздоровался он, снимая с бритой головы лисий малахай и стряхивая с него снег на глиняный пол.
- Здравствуй, бей, - ответил за всех Арсен. - Садись, гостем будешь!
- Благодарю. Но я не гостить приехал, а приглашать вас в гости к себе… Вернее, на охоту… Поедем на яйлу лисиц пострелять.
- Я болен, чувствую себя плохо, - сказал из-под кожуха Тяпкин.
- У нас, как видишь, уважаемый бей, забот невпроворот, - сухо бросил от стола Никита Зотов.
По смуглому лицу Гази-бея пробежала тень.
- Я было подумал, что урусские послы захотят развлечься. И Ванда-ханум надеется… Это она, вспомнив шляхетские выезды на зимнюю охоту в Ляхистане, тянет меня на яйлу. Нашим жёнам-татаркам такое даже в голову не могло бы прийти - не женское это дело. Но у меня жена гяурка, вот и должен иногда исполнять её желания… Чтобы не так много печалилась по родине…
- И очень она грустит? - спросил Тяпкин, откидывая кожух.
- Ещё как! Только и разговору, что о Ляхистане!..
- Если б не хвороба, я с удовольствием принял бы твоё приглашение, бей. Но, думаю, наши молодые друзья не откажутся поразмяться на конях по заснеженным холмам яйлы за зверем. Малость развеяться им не помешает.
- Я с радостью присоединюсь к бею, - сказал Арсен, расценив слова посла как приказ.
- Я тоже, - вставил Роман.
Гази-бей явно обрадовался.
- Вот и хорошо. Тогда я прикажу своим людям оседлать ваших коней.
И он вышел.
- Смотрите, хлопцы, не вздумайте приударять за полькой, а то бей уши отрежет! - улыбнулся Ракович. - Татарин никаких политесов не допустит!
- Как-нибудь обойдётся, - ухмыльнулся Роман, натягивая шапку.
На яйлу охотничий отряд прибыл в полдень. Ванда, отправившаяся из Ак-Мечети в междуречье Альмы и Салгира без мужа, в сопровождении его сейменов, уже ждала в условленном месте. Женщина сидела на большом сером камне, возвышавшемся над бугристой, слегка заснеженной равниной, покрытой кое-где зарослями дрока, боярышника, граба да густой травой. Ванда была в мужском кожушке, расшитом цветными нитками наподобие гуцульских, в шароварах и тёплых, на меху, сапожках. На голове, как и у мужа, - лисий малахай с красной окантовкой, из-под которого выбивались белокурые локоны.
- Приветствую, пани, - спрыгнув с коня и целуя руку Ванде, сказал Арсен по-польски. - Я рад тебя видеть.
- Я тоже, пан… Здесь не часто услышишь родную речь. Правда, не далее как позавчера через Ак-Мечеть проезжали в Кафу польские купцы, но они торопились, и я только один вечер могла усладиться приятной беседой с земляками из Кракова.
Послышался рожок, и все начали готовиться к охоте. Бей послал вперёд загонщиков с собаками, сеймены вытащили из сагайдаков луки. Ванда вскочила на гнедого коня, ей подали лёгкий лук и два пистолета.
Казакам тоже выдали охотничье снаряжение.
Ехали медленно, цепью, держась на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было без опасности для соседа поразить дичь стрелой или пулей из пистолета.
Арсен пристально всматривался в бескрайнюю даль. Ослепительное солнце мириадами цветных искорок отражалось от белого снега, а в холодном сером небе парили орлы.
Издалека, из-за холма, поросшего кустарником, донеслись звуки рожков и собачий лай.
Гази-бей поднял руку:
- Внимание! Смотрите!
Сеймены расположились полукругом, наложили на луки стрелы.
Шум, поднятый загонщиками и собаками, приближался.
И вдруг из кустарников, распушив длинный рыжий хвост, выскочила лисица. За ней - вторая, третья… Напуганные собаками, они мчались сломя голову прямо на всадников.
Зазвенели тетивы луков, просвистели стрелы. Две лисицы забарахтались в снегу, третья как вихрь, взбивая за собой белую пыль, прошмыгнула между всадниками и побежала ложбинкой к редким кустам, темневшим в неглубоком овражке. Арсен и Ванда повернули коней и помчались следом.
- Стреляй, пан Арсен! Стреляй! - крикнула Ванда, когда лиса, перед тем как прыгнуть в кусты, на миг остановилась и оглянулась на преследователей.
Арсен, не останавливая коня, натянул тугую тетиву. Но то ли от быстрой езды, то ли с непривычки промазал. Стрела упала вдалеке в кустарник. Лисица скрылась в овраге.
- Обидно! - воскликнула с досадой Ванда. - Убежала… А какой роскошный мех у неё! Как золото!
- Не жалей, пани, - утешал её Арсен. - Здесь, видимо, такой дичи хватает… Двух уже убили. А это ведь только первый заход. Обещаю добыть тебе хорошую лису!
- Заранее благодарю, пан.
Они поехали назад. Кони шли рядом.
- Какие вести из Речи Посполитой привезли купцы, пани? - спросил Арсен. - Четыре месяца, как мы в Крыму, от всего света отрезаны…
Глаза Ванды погрустнели.
- Когда они уехали, я проплакала всю ночь. Так было тяжко на сердце.
- Почему так?
- Не видать мне больше своей отчизны… Король Ян Собеский готовится к войне против султана и хана.
- Откуда это известно пани? - с любопытством спросил Арсен, внимательно вглядываясь в разрумянившееся лицо женщины.
- От проезжих купцов. Говорят, что против турок выступают Австрия, Венеция и папа… Те хотят, чтобы Речь Посполитая была с ними. А в Польше магнаты никак не могут сговориться. Король Собеский не знает, где взять денег, чтоб снарядить войско для похода. Если султан и хан ударят сначала по Польше, плохо будет. Никто не придёт ей на помощь…
- Так говорят купцы?
- Я сама такое предполагаю.
- Пани рассказала об этом мужу?
- А для чего? - удивилась Ванда. - Я ведь полька! Разве я враг своей отчизне?
- Пани поступила разумно, - похвалил Арсен, мысленно отмечая, что женщина рассуждает здраво и рассказала ему о новостях не без умысла.
Охота продолжалась ещё часа два или три. Арсену удалось подстрелить лису, и он подарил её Ванде, подумав при этом, что всех лис яйлы не хватит отблагодарить женщину и за спасение его и Романа, и за сообщённые ею столь важные сведения.
7
Когда Арсен закончил свой рассказ, Тяпкин сбросил кожух, из-под которого не собирался вылезать до утра, вскочил с тахты и стал быстро ходить по комнате.
- Да ты понимаешь, казак, сколь ценно то, о чем ты сейчас поведал? - остановился он перед Арсеном и сам же ответил: - Нет, не уразумел ты пока всего!..
- Ежели я чего не соображаю, то пусть господин посол пояснит, - улыбнулся одними глазами Арсен, а сам подумал, что не пойми он сразу значение известий, услышанных от Ванды, то пропустил бы их мимо ушей и не передал бы здесь, в посольском стане.
Дьяк Зотов, вытянув тонкую сморщенную шею, почесал пятернёй бороду и пристально уставился на Тяпкина.
- Что ты на все это скажешь, Василий?
- Теперь мы можем со спокойной совестью завтра же подписать договор о перемирии. Вот так-то.
- Это как прикажешь понимать? Разве подготовка Австрией и Яном Собеским похода против Турции каким-либо образом влияет на наши решения?
- Не сомневаюсь!
- Как именно?
Тяпкин потёр руки, хитро прищурился.
- Давай поразмыслим… Выгодно ли нам сейчас, чтобы наш вчерашний противник ввязался в большую и, вероятнее всего, затяжную войну?
- Конечно, - ответил дьяк.
- Чем бы ни закончилась эта война - победой ли Порты, победой ли Европейской коалиции, мы будем иметь передышку в несколько лет, а это именно то, что нам нужно. После долгих войн с Польшей, Портой и Крымом казна опустела, народ устал, вся Украина разорена дотла, - рассуждал вслух Тяпкин. - Поэтому мы должны подписать перемирие, чтобы наша страна хоть немного оправилась, а османы увязли бы в войне на западе. Нельзя допустить, чтобы наша неуступчивость заставила хана и султана искать примирения с Веной и Варшавой и привела бы к третьему походу на Украину.
- Ты мыслишь правильно, пан посол, - вставил своё слово Ракович. - Безусловно, жаль отдавать туркам и татарам наши просторы между Ингулом, Тясмином и Днепром. Но сейчас эти земли пустуют… Ни турки, ни татары их заселить не смогут. Туда вернёмся мы! Пройдёт десяток, полтора десятка лет - и земли эти снова станут частью матери-отчизны.
Только теперь Арсен полностью осознал исключительное значение вестей, с которыми он вернулся с охоты. Конечно, он сразу, ещё там, на яйле, понял, что польские купцы поведали Ванде очень важные новости. Но казак до сих пор никак не представлял, что сообщённые им сведения могли так повлиять на ход мирных переговоров и на судьбы самого Арсена и его товарищей, так ускорить возвращение посольства на родину, а значит, приблизить и поездку в Буджак на розыски Златки и Стёхи…
- До чего же здорово получается! - воскликнул он. - Если завтра подпишем договор, послезавтра отправимся к себе. До чего обрыдло сидеть тут, на этой, провались она в тар-тарары, Альме!
- Не торопись, друже, - охладил пыл казака Тяпкин. - Завтра мы ничего ещё не подпишем, на сие тоже понадобится время. Хотя бы несколько дней… Домой тронуться сможем только после того, как позволит хан, а это будет, должно, не раньше, чем на то получит согласие Стамбула…
- Ах, черт! - не удержался Арсен. - Так, значит, протянется неведомо сколько!
- А ты как думал?!
8
3 января 1681 года в ханский стан вблизи Бахчисарая съехались знатнейшие вельможи Крыма. На холме, где стоял золочёный шатёр Мюрад-Гирея, вырос целый шатровый городок. В долине ржали у коновязей лошади, сновали в засаленных кожухах и овечьих шапках слуги. Повсюду горели костры, над которыми в закопчённых казанах варилась баранина.
Из посольского стана, что по-прежнему стоял на Альме, явилось московское посольство. Стольник Василий Тяпкин, в новом кафтане и чёрной собольей шапке, с подстриженной бородой, не доезжая шагов сто до ханского шатра, остановил коня, солидно, не торопясь, слез и медленно шествовал протоптанной в неглубоком снегу тропинкой наверх. Следом вышагивал голенастый и худой дьяк Никита Зотов. Позади него - Ракович, Звенигора и Воинов.
У ханского шатра толпилась крымская знать. Все молча смотрели на русских, которые с высоко поднятыми головами проходили мимо них.
Возле входа в шатёр дорогу посольству преградил Гази-бей. Приложив правую руку к груди, он поклонился и произнёс:
- Великий хан Мюрад-Гирей ждёт вас!
Два нукера подняли тяжёлый полог, и русские вошли в шатёр. За ними последовали - по старшинству - эмиры, аяны, мурзы.
Мюрад-Гирей сидел в глубине шатра и в ответ на поклоны послов и крымской знати только кивал.
Стояла полная тишина. Хан обвёл взглядом напряжённые лица присутствующих, сложил молитвенно руки.
- Волею аллаха, волею наместника бога на земле, властителя трех материков, султана Магомета Четвёртого оповещаем всех, что, придя к согласию, сегодня мы подпишем договор о перемирии между Османской империей и Крымским ханством, с одной стороны, и царём московским - с другой. Готовы ли урусские послы поставить свои подписи на грамоте?
- Готовы, - громко ответил Тяпкин, слегка поклонившись.
- Тогда, волею аллаха, начнём… Кади, читай!
Вперёд выступил старый, сухой татарин в большом белом тюрбане, в чёрном балахоне с широкими рукавами, встал слева от хана, развернул свиток пергамента. Откашлявшись, начал читать.
Ракович тихо переводил. Тяпкин и Зотов, хотя и знали каждую статью договора на память, внимательно слушали.
По договору, который вскоре войдёт в историю под названием Бахчисарайского, между Россией и Портой с Крымом устанавливалось перемирие на двадцать лет.
Границей между державами от Триполья под Киевом до владений запорожских казаков становилась река Днепр.
Московский государь обязывался выплатить дань ханскому величеству за прошедшие три года, а потом присылать ежегодно по старым росписям.
Хан и султан обещали впредь не помогать казакам Хмельницкого.
Киев с монастырями и городами, местечками и сёлами - Васильковом, Стайками, Трипольем, Радомышлем и другими - признавался владением московского государя. И так далее… И так далее…
Кадий, закончив читать, положил грамоту на узкий длинный столик, стоящий посреди шатра, и рядом разложил грамоту на русском языке.
Первыми поставили свои подписи хан и калга.
Потом подошли стольник Тяпкин и дьяк Зотов. Перекрестились. Разбрызгивая чернила, подписались.
- Вот и конец войне, - сказал дьяк Зотов, отходя от стола. - Теперь, друзья, домой!.. Мы своё сделали!
Арсен Звенигора всматривался в суровые лица крымских вельмож, в хитро прищуренные глаза хана и, как бы отвечая на слова Зотова, подумал: "Конец ли? Ведь ни хан, ни султан не захотели заключить мир… Только перемирие… Не означает ли это, что стоит Порте расправиться с противниками на западе, она сразу же повернёт свои орды на север, на Украину?.."