9
Лишь через два месяца после подписания перемирия Мюрад-Гирей дал согласие московскому посольству на отъезд.
4 марта в полдень хан с калгой, беями и мурзами прибыл в свой стан на поле вблизи Бахчисарая. Сюда были приглашены и русские послы. Тяпкин хотел заявить решительный протест, что их задерживают: то хану, дескать, стало приятно принимать послов Московской державы, то, мол, испортилась погода, степи замело снегом и трогаться в дальнюю дорогу опасно, то из-за других пустяковых причин, хотя всем было совершенно ясно: окончательно согласованные и подписанные статьи грамоты о перемирии хан послал в Стамбул и ждёт ответа. Но не успел стольник Тяпкин поклониться, как Мюрад-Гирей поднялся со своего шёлкового миндера, вышел на середину шатра, где остановилось посольство и, по гяурскому обычаю, пожал всем руки.
- Волею аллаха мы сообща совершили хорошее дело, выгодное для обеих держав, - произнёс он торжественно. - Сегодня вы можете отправляться на родину… В знак искреннего уважения к послам нашего брата, великого государя московского, я вручаю вам подарки - лучших аргамаков из моих табунов. С сёдлами и чепраками… Дарю вам не оружие, а верховых объезженных скакунов - в знак мира и доброго соседства!
Ханские вельможи закивали, зацокали языками. Под высоким шёлковым сводом шатра прошелестело всеобщее восхищение.
Тяпкин, не проявляя удивления, сдержанно поблагодарил и пожал руку хану. Правда, ничего подобного он никак не ожидал, ибо крымские ханы издавна к чужеземным послам относились почти так же пренебрежительно, как к своим подданным. Необычное поведение хана можно было объяснить только тем, что завершённое им дело пришлось по душе султану.
- Спасибо, светлейший хан, за щедрый подарок. Я и мои товарищи очень довольны. Особенно нам радостно, что между нашими государствами установилось перемирие. Ибо, как говорили древние, лучше плохой мир, чем хорошая война. Надеемся, что почтённый хан будет придерживаться заключённых нами статей, а подвластные хану орды своими набегами не станут чинить обид нашему населению и не дадут повода для взаимной враждебности.
- Во всем воля аллаха! - наклонил голову Мюрад-Гирей, и не понять было: одобряет он сказанное Тяпкиным или отрицает.
В тот же день московское посольство, сопровождаемое Гази-беем и его сейменами, выехало из ханского стана по направлению к Перекопу.
Все были в прекрасном настроении. К этому располагало, кроме удачно выполненного царского поручения, ещё и то, что наступила ранняя весна. Снег растаял. Над крымской степью веяли тёплые ветры, звенели жаворонки. С прозрачной высоты пригревало ласковое весеннее солнышко.
Арсену и Роману не терпелось. Они жаждали поскорее добраться домой, в Сечь, а оттуда немедля мчаться в Буджак, где изнывала в неволе Златка. Вызволив её, надеялись узнать что-либо и о Стёхе… Потому непрерывно подгоняли застоявшихся за зиму коней.
Степь лежала перед ними плоская и бесконечная. И дорога, едва заметная среди сухих прошлогодних бурьянов, тонула в синей дали, и казалось, - не будет ей ни конца ни края…
ВАРВАРА-ХАНУМ
1
- Мама!
- Чора! Сынок мой! Вернулся!.. Исхудал-то как!
Красивая белолицая женщина легко, словно девушка, метнулась навстречу юноше, который неожиданно появился на пороге, и прижала его чернявую голову к своей груди. Потом взглянула ему в лицо, поцеловала в обе щеки и только после этого повела в глубь большой, богато убранной комнаты и усадила рядом с собой на покрытую пёстрым ковром оттоманку.
Худая чёрная служанка внесла на широком деревянном блюде еду и миску с водой. Чора ополоснул руки, взял кусок жареной баранины с перцем и запустил в него свои крепкие зубы… Мать с любовью смотрела на сына и нежно гладила его твёрдое, острое колено. Когда он закончил есть и запивал все шербетом, спросила:
- Где отец? Он тоже вернулся? Ведь не был дома почти полгода!
Чора вдруг покраснел и опустил голову. Мать заметила перемену, происшедшую с сыном, подняла пальцами его подбородок, заглянула в глаза.
- Чора, вы, случаем, не поссорились?
- Да, - тихо ответил паренёк и отвернулся.
- Из-за чего?
Чора ещё ниже понурил голову и с усилием выдавил из себя:
- Не что, а кто - причина… Полонянка…
- Полонянка? Это та, которую ты привёз из Немирова?
- Она.
- Так почему вы поссорились?
Чора припал щекой к плечу матери.
- Мама, ты же знаешь, что я полюбил эту дивчину…
- Знаю… - покачала головою мать. - Хотя никак не думала, что дело дойдёт до женитьбы… Ты ещё молод. И та полонянка не скрывала, кажется, что любит какого-то казака, за которого собиралась выйти замуж…
- Да, она говорила…
- Вот видишь!
- Но теперь это не имеет значения! - с жаром воскликнул паренёк. - Она - наша полонянка и с ним никогда не встретится!..
Мать с грустью посмотрела на сына и тёплой ладонью провела по его жёсткому чёрному чубу.
- А что сказал тебе отец?
Чора вздрогнул.
- Отец! Отец! - разволновался юноша. - На Киев мы с ним шли разными дорогами: я из дома, а он - из Немирова… Встретились на Роси, и на радостях я попросил у него позволения жениться на Стёхе…
- Ну?
Чора сжался, чуть слышно прошептал:
- Мне стыдно тебе говорить, нэнэ…
Мать закусила губу. От внезапной догадки отхлынула кровь от лица. Щеки побледнели. Горький клубок, подступивший к горлу, перехватил дыхание. Она поняла все.
- Он отказал тебе, Чора?
- Ты угадала.
- И отругал тебя?
- Ещё как!..
- Что же он сказал? Неужели, что сам женится на той полонянке?
- Да, мама… Прости, что я говорю тебе про это…
На какое-то время в комнате наступило молчание. Потом женщина гордо выпрямилась, сжала кулаки и, как будто ничего не произошло, внешне спокойно спросила:
- Где он сейчас? Снова поехал в Немиров?
- Нет, он здесь… Скоро придёт… Мы вернулись не с пустыми руками, и он делит добычу - ясырь и гурты скота: воины хотят получить свою долю немедленно… Наш ясырь я отправил домой ещё с дороги. Отец заранее отобрал и отделил то, что полагалось нам… Ты знаешь, как это делается.
- Боже мой! Как не знать… Разве можно забыть, как меня однажды пригнали сюда, на берег Днестра, и, как скотину, ощупывали и оглядывали чужие люди. И когда оно кончится! Каждый раз сердце кровью обливается… - с болью сказала мать.
Чора обнял её.
- Мама, успокойся, дорогая! Не нужно вспоминать. Ведь я люблю тебя… Люблю и уважаю больше всех на свете! Ты у нас такая красивая, ласковая и умная, родная моя!
Женщина помолчала. Нахмуренное лицо постепенно стало проясняться, а в глазах засветились тёплые огоньки.
- Спасибо тебе, сынок… Ты у меня добрый… Ну, так где вы побывали?
- На этот раз в самом Киеве. Потрепали окрестные села, ворвались в город… О аллах, какой он большой и великолепный! Наш Аккерман в сравнении с ним кажется мне теперь маленьким и грязным. Если бы не крепость да не дома мурз, то эти бестолково разбросанные глиняные халупы стыдно было бы называть нашей столицей!
- И это говоришь ты, сын мурзы? - удивилась мать.
- Мама, ты сама учила меня говорить правду!
- Но не презирать свой отчий дом, каким бы бедным и невзрачным он ни был…
- Спасибо, мама, за науку.
- Мне хотелось бы взглянуть на ясырь, Чора… И на ту… дивчину… Проводи меня!
Они вышли из дома, утопавшего в зелени сада и виноградников. От Днестра тянуло прохладой и запахами рыбы, водорослей.
Яркое южное солнце палило немилосердно… Пройдя широкий двор, где возле служб бродили невольники и татары-батраки, мать с сыном оказались в дальнем углу усадьбы, обнесённом высоким забором из ноздреватого ракушечника. Здесь, в мрачных низких помещениях, прилепившихся к высокой ограде, жили невольники.
- Вот они, - сказал Чора, показывая рукой на группу пленников и пленниц, которые, устало поникнув, сидели в тени под стеной.
Навстречу хозяйке торопился пожилой, но ещё крепкий татарин-надсмотрщик.
- Салям, Варвара-ханум, - согнулся он в поклоне почти до земли. - Пришла взглянуть на ясырь?.. Он чудесный! Очень хороший ясырь! Будешь довольна, ханум! Пусть аллах продлит твои золотые годы!
- Я хочу, Селим, сначала увидеть дивчину по имени Стёха, - поморщилась женщина. - Покажи мне её.
- Она здесь, ханум. - Надсмотрщик указал на узенькую дверь. - Её кормят лучше других и на работу не гоняют. Так велел молодой мурза, да будут благословенны его дни… Я берегу её пуще глаза, ханум, это дорогая пташка! - Он отпер дверь, крикнул: - Выходи! Тебя желает видеть хозяйка, Варвара-ханум.
Послышался шорох, и из двери вышла Стёха.
Не поклонившись, остановилась и пристально взглянула на Чору и миловидную женщину с тяжёлой, отливавшей золотом косой. Несмотря на тоску, светившуюся во взоре, Стёха была свежа и прекрасна, как только что распустившийся пион.
- Как тебя звать? - спросила задетая за живое её красотой Варвара.
Стёха не ответила, только чуть повела плечами.
- Тебе здесь хорошо? Никто не обижает?
Девушка и на этот раз ничего не сказала. Видя, как сжались её губы и потемнели глаза, Варвара поняла, что не добьётся от неё ни слова.
Чора тоже молчал, но мать заметила, как влюблённо он смотрит на прекрасную полонянку. И у Варвары в груди одновременно с чувством горькой скорби по собственной уходящей молодости росла гордость за сына, взрослого, возмужавшего, овеянного и обожжённого степными ветрами, и тревога за его будущее счастье. Где оно? Неужели в этой дивчине?.. Варвара окинула быстрым взглядом ладно скроенную фигурку, прелестное личико, тугой жгут русой косы, и в душе всплыли противоречивые чувства - жалости, приязни, как к возможной жене сына, и острой ненависти, как к своей сопернице.
- Ну почему ты не хочешь говорить с моей матерью, Стёха? - спросил Чора.
Полонянка медленно повернулась к нему, но тут из гурьбы невольников выскочил худенький человечек с перевязанной правой рукой и воскликнул:
- Стёха! Это ты, Стёха?
Девушка встрепенулась, побледнела и с криком метнулась к нему.
- Дядька Иваник! - Она упала мужчине на грудь, зарыдала. - И ты тут? Тоже в неволе!.. А где Арсен?
Невольники взволнованно гомонили. Варвара и Чора молча наблюдали такую неожиданную для них встречу.
Иваник здоровой рукой погладил Стёху по прижавшейся к нему голове.
- Бедненькая!.. Разыщет тебя, дивчина, Арсен, знаешь-понимаешь. В Немирове все перевернул - не нашёл. Теперича в Крым поехал, подумал, что тебя и Златку туда завёз людолов-салтан…
- О боже! Я тут… А Златка… Не знаю даже, где она…
- Да ты не тужи, найдёт он вас! Вот те крест! - Иваник с трудом перекрестился, от всего сердца желая успокоить девушку. - Хоть весь свет ему пришлось бы обшарить - найдёт! Вот пускай и Кузьма скажет, он хорошо знает твоего брата!..
Рожков поздоровался, с участием посмотрел на сестру Арсена.
- Не журись, девонька! Иваник правду говорит. Арсен вызволит иль выкупит тебя!
Вокруг них столпились невольники. Чужое горе на некоторое время оттеснило их собственное, посыпались советы и утешения. Но скоро люди притихли, вспомнив своё жуткое положение, обернулись к хозяйке.
- Здравствуйте, люди добрые! Здравствуйте, земляки и землячки! - поздоровалась Варвара-ханум.
- Добрый день, милостивая пани, - кто-то несмело ответил из толпы.
Невольники угрюмо рассматривали статную женщину в роскошной шёлковой одежде и в расшитых бисером чириках. Кто она, почему так хорошо говорит на их языке?
Варвара-ханум печально смотрела на них, и на глазах её блестели слезы. Сколько раз уже встречала она таких же несчастных с тех пор, как сама попала сюда! Сколько тысяч их прошло перед ней, но привыкнуть к жестокому зрелищу она не смогла!..
- Боже мой, осталось хоть немного людей на Украине или там уже одна голая степь? - произнесла она с тоской. - Когда же кончится это лихолетье? Когда наша дорогая отчизна перестанет истекать кровью, от боли кричать, в нестерпимой неволе гибнуть?
Всех удивили странные в устах этой незнакомой женщины слова.
Вперёд выступил Кузьма Рожков.
- Об этом, ханум, стоило бы спросить не нас, а ялы агасу да мурзу Кучука… Это они чаще других нападают со своей ордой на Правобережье! Это они вместе с крымчаками да янычарами так опустошают тот край, что там и вправду скоро не останется ни одной живой души… Так что вам, ханум, следует спрашивать у виновника, у своего мужа, кровавого людолова!
- Раб! - воскликнул возмущённый Чора и схватился за саблю. - Как ты посмел сказать такое?!
Но мать придержала его руку:
- Стой, Чора! Этот храбрец говорит то, что есть на самом деле. - И подняла взгляд на стрельца: - Как твоё имя?
- Кузьма Рожков, ханум.
- Кузьма Рожков… Спасибо тебе за правду… Ты смелый человек.
- Мы все тут осмелели, дальше некуда, - пробурчал Иваник, - терять-то нам, кроме жизни, нечего. Чего стоит рабская жизнь, ты, ханум, сама знаешь-понимаешь…
- Не зовите меня так, - тихо сказала женщина. - Какая я ханум? Я тоже полонянка, как и вы…
- Федот, да не тот! - снова не сдержался Иваник.
- Судьба невольников, а особенно невольниц, складывается по-разному…
- Откуда сама? Не землячка, часом? - спросил Иваник.
- Из Борзны, если знаешь.
- Из Борзны? Как не знать… Даже хорошего знакомого имел оттуда… Близкий друг вот её брата, - Иваник кивнул на Стёху.
Глаза Варвары-ханум вспыхнули.
- Знакомого? Если он моего возраста или старше, то я его, верно, знаю… Кто он? Как его зовут?
- Семён Палий…
- Не слыхала.
- Откуда тебе, знаешь-понимаешь… Он ведь недавно стал прозываться Палием. А раньше, пока не пришёл на Сечь и не вступил в низовое товариство, звался Семёном Гурко.
- Что?! - Варвара-ханум побледнела и схватилась за сердце. - Как ты сказал? Семён Гурко?..
- Да, Семён Гурко.
- О боже!
У неё подкосились ноги. Она едва не упала. Чора поддержал её.
- Мама, что с тобой?
- Семён… Братик мой дорогой! - прошептала женщина. - Значит, живой он, живой… А я-то думала, что из всего рода нашего никого и на свете нету, так давно я из дома… Что он говорил? Про кого из наших вспоминал? Расскажи мне, будь добр!
Все были поражены неожиданным открытием и ещё теснее обступили женщину-землячку, которая оказалась их госпожой и от которой в большой мере зависела их судьба. Иваник и Стёха поведали то, что знали про её брата, про его семью, рассказали, как он выглядит сейчас. Не было мелочи, которая бы не интересовала женщину. А когда Иваник с восторгом вспомнил о том, как Семён хорошо играет на кобзе и поёт, женщина донельзя расчувствовалась и заплакала.
- Боже мой, это, конечно, он! Красавец на всю Борзну, не было ни кобзаря, ни певца, кто бы мог с ним сравниться… Ой, увижу ль я его когда-нибудь? - причитала она сквозь слезы.
И в конце концов так разволновалась, что не смогла говорить. Чора взял её под руку и повёл со двора.
2
Мурза Кучук прибыл домой вечером. Хотя он, согласно мусульманским обычаям и законам, и имел четырех жён, но, по сути, его единственной любимой женой долгие годы была Варвара, приворожившая сердце сурового мурзы. Она жила как полноправная хозяйка в его просторном доме на берегу днестровского лимана, вблизи Аккерманской крепости. Остальных жён он давно отослал в далёкие степные улусы приглядывать за многочисленными отарами овец и табунами лошадей.
Сильный, загорелый, с круглой бритой головой, крепко сидевшей на жилистой короткой шее, пропахший после похода конским потом и дымом степных костров, он быстро вошёл на женскую половину дома и, увидев на оттоманке сидевшую в глубокой задумчивости жену, радостно блеснул белыми зубами, раскинул руки для объятий.
- Салям, дорогая Варвара-ханум!
Варвара не бросилась, как бывало, ему на грудь, не стала горячо целовать, даже не поднялась навстречу. Холодно посмотрела на мужа и отвела глаза в сторону.
Кучук остановился.
- Милая моя, что случилось?
Почти за два десятка лет совместной жизни он научился безошибочно угадывать значение каждого взгляда, каждого жеста своей красивой и, по правде говоря, своевольной жены.
- Сам знаешь! - тихо, но многозначительно ответила Варвара.
- Что ты имеешь в виду?.. Ещё один поход на твою родину? Пора бы примириться с этим. Война - моё ремесло! Она приносит больше дохода, чем все мои владения.
- С этим я ничего не могу поделать…
- Что же тогда?
Варвара гордо выпрямилась, смело глянула мужу в глаза.
- Красавицу выкрал… Молодую захотелось!..
Кучук некоторое время стоял неподвижно, ничем не проявляя своих чувств. Постепенно лицо его мрачнело, становилось непроницаемым, словно окаменевшим.
- А-а, вот ты о чем… Напрасно сердишься, милая. Могла бы за это время привыкнуть, что аллах позволяет мусульманам иметь не одну, как у гяуров, а две и даже четыре жены… Тебе известно, в прошлом году умерла Фатьма. Значит, я могу взять себе другую жену. И конечно, как каждый мужчина, отдам предпочтение молодой, а не старой. В этом походе я действительно выкрал в Немирове одну дивчину. Ну и что?.. Можешь не волноваться! К тебе у меня прежние чувства. Ты навсегда останешься моей старшей женой, матерью нашего любимого сына Чоры, единственного наследника, которого подарил мне аллах, ибо другие жены родили мне только девчонок… Тебе этого мало?
Варвара резко вскочила с оттоманки, встала перед мужем. Лицо её пылало, глаза горели гневом.
- Если ты, мурза, думаешь, что я соглашусь на такую жизнь, то глубоко ошибаешься! Аллах мне свидетель, я никогда и ни с кем не пожелаю разделять твою любовь, как рыба никогда добровольно не захочет разлучиться с водой!.. Запомни это навсегда!
Кучук засмеялся злобным смехом, от которого дрожь пробирала всех, кто его слышал. Но Варвара и бровью не повела. Гневно смотрела на мужа, сложив руки на высокой груди.
Мурза вдруг перестал смеяться, подошёл к жене вплотную, обнял и дважды - быстро и горячо - поцеловал в губы.
- И все-таки придётся тебе смириться, ханум, с тем, что произошло! Мне понравилась эта дивчина, и она будет моей.
- Но её любит Чора! - воскликнула Варвара.
- Он ещё ребёнок, - строго ответил Кучук. - К тому же он будущий мурза, и ему не пристало первую жену брать из полонянок.
В его взгляде было что-то такое, что заставило Варвару сдержаться. Она вьюном выскользнула из его рук и молча легла на мягкую кошму, застеленную пушистым пёстрым ковром. Думала, что он ляжет рядом, прильнёт, как прежде, попросит прощения, приласкает, приголубит. Но Кучук круто повернулся и вышел из комнаты.