Варя Белая с увлечением занималась на курсах сестер милосердия. Как ни мала была программа курсов, но и она после затхлой атмосферы института, где ее пичкали больше всего правилами приличия, показалась Варе необычайно интересной. Увлекаясь сама, она сумела увлечь за собой также подруг по курсам. С самого утра двенадцать девушек являлись в гарнизонный госпиталь и атаковали врачей, требуя предоставления им работы по уходу за больными и ранеными.
Кроме того, Варя настояла на организации по вечерам еще специальных классных занятий по общеобразовательным предметам. Это требовало дополнительных расходов, и Варя старательно изыскивала средства. Прежде всего она побывала у Стесселей, но как только Вера Алексеевна услышала о просветительной деятельности Вари, она немедленно стала отговаривать ее от этого.
– Напрасно ты это затеяла. Сестры должны уметь ухаживать за больными, а всякие истории с географиями им совершенно не нужны. Хорошая сестра должна быть прежде всего чистой и сердцем и душой, что бывает лишь у людей верующих и религиозных. Поэтому вам, если уж на то пошло, нужен духовный наставник – батюшка, а не учителя, которые бог весть чему вас научат, – поучала генеральша.
Потерпев неудачу, огорченная Варя быстро шла домой и на углу одной из улиц чуть не налетела на Макарова.
– Милый дедушка, – обрадовалась она. – Как я рада вас видеть, – и низко присела.
– Что так официально? – улыбался адмирал, целуя в лоб девушку. – Покажите-ка мне ваши артурские достопримечательности, – попросил он.
– Да у нас их нет. Разве что наша "Этажерка". Вы там еще не были?
– Нет, не был, но слыхал о ней.
– Тогда я вас туда сейчас поведу. – И, подхватив "дедушку" под руку, Варя повела его по направлению к бульвару. По дороге она горестно рассказала о своей неудаче со сбором средств для курсов.
– Жаль, что вы не принадлежите к морскому ведомству. На что, на что, а на образование никогда не жалко тратить деньги. Всякое учение потом с лихвой окупается Хорошее это вы дело придумали. Если нельзя достать казенных денег, откройте подписку среди своих офицеров. Я тоже охотно подпишусь, да и среди морских офицеров, верно, найдутся жертвователи. Не взяли бы вы на себя организовать и для флотских женщин такие же курсы? – неожиданно предложил он.
– Почему же ваши морские дамы сами не устроят такие курсы?
– Не тем, видно, к сожалению, заняты.
В это время из-за угла показалась команда матросов. Впереди шел рослый боцман в лихо заломленной набекрень бескозырке и с серьгою в правом ухе. Заметив адмирала, он оглушительно скомандовал;
– Смирно, равнение направо!
Матросы, как один человек, повернули сразу просветлевшие лица в сторону Макарова. Адмирал, улыбаясь, внимательно осмотрел команду и мягким баритоном произнес:
– Здорово, молодцы!
– Здравия желаем, ваше превосходительство! – рявкнули в ответ моряки.
– Вольно!
Матросы продолжали идти, все еще глядя на своего адмирала.
– Запевай, – скомандовал боцман.
Звонкий голос затянул:
Выйдет дедушка Макаров,
Бородою поведет,
И артурская эскадра
В бой с врагом пойдет.
Эту песню бойко подхватили матросы, с веселым задором глядя на своего адмирала.
– Ишь, негодники, – не успел приехать, как они уже про меня песню сложили, – тепло улыбнулся Макаров, поглаживая свою шелковистую бороду.
– Песня-то, милый дедушка, хороша, и сложили ее они любя, – сказала Варя, восхищенно глядя на Макарова.
Появление на "Этажерке" нового командующего флотом сразу привлекло общее внимание. Пока адмирал не торопясь шел по главной аллее, со всех сторон собрались любопытные, чтобы лучше рассмотреть адмирала. В это время здесь обычно бывало довольно много народа, а так как день был ясный и солнечный, то на бульваре наблюдался особенно большой наплыв публики.
– Пройдемте куда-нибудь в сторону, чтобы не так привлекать к себе внимание, – проговорил Макаров, сворачивая на боковую дорожку.
Тут они неожиданно встретили Дукельского. Лейтенант подошел к ним.
– Сейчас мне моя внучка рассказала об организации у артиллеристов сестринских курсов. Надо бы и у нас устроить такие же. Вызовите завтра ко мне главного врача морского госпиталя. Переговорю с ним, а потом надо будет побеседовать с нашими женщинами.
Дукельский поспешил это записать в памятную книжку.
Заметив, что адмирал перешел в другую аллею, гуляющие тоже переменили свой маршрут, чтобы опять встретиться с ним.
Спасаясь от этой назойливости, Макаров свернул на самую глухую дорожку, заканчивающуюся тупиком, и сел на скамейку.
– Теперь хоть смотреть на нас не станут, как на каких-то заморских зверей, – с облегчением произнес он и начал расспрашивать Варю о жизни в Артуре.
В это время в аллее показался Звонарев, оживленно беседующий с Ривой.
Он издали раскланялся, не решаясь подойти к адмиралу.
– Сергей Владимирович, адмирал хочет с тобой поговорить! – крикнул Дукельский.
Извинившись перед Ривой, прапорщик поспешил к Макарову.
– Как ваши успехи на Ляотешане? – спросил адмирал, здороваясь с Звонаревым.
– Выбраны места для установки горизонтально базного дальномера. Удалось найти базу в двести пятьдесят саженей, что обеспечит большую точность в измерении дистанции до цели. Дня через три-четыре уже будут выстроены будки для приборов, и дальномер начнет действовать, – сообщил Звонарев.
– А другие работы как идут?
– Морской наблюдательный пункт готов, места для батарей уже определены, дорогу прокладывают, генерал Кондратенко ежедневно там бывает и подгоняет саперов и инженеров.
Пока Звонарев докладывал о проделанной работе, Варя упорно разглядывала Риву, сидевшую неподалеку с моряками.
Посидев с полчаса и полюбовавшись на порт и окружающие горы, Макаров поднялся.
– Мне пора на корабль, – заметил он.
– Есть, – ответил Дукельский.
– Вы, Георгий Владимирович, можете до спуска флага побыть на берегу, – разрешил адмирал.
– Мы проводим вас, дедушка, до самой пристани, – предложила Варя.
У выхода с бульвара они встретили Желтову с Олей и Лелей. Варя оставила Макарова и подошла к ним.
– Кто эта дама? – спросил адмирал у Дукельского.
– Заведующая городской Пушкинской школой Желтова, – за лейтенанта ответил Звонарев. – С ней две учительницы.
– Я хотел бы с ними поговорить, – остановился адмирал, – о чтении лекции для рабочих порта и для матросов.
– Я сейчас ее сюда попрошу, – вызвался поручик.
– Что вы, это невежливо, – ответил Макаров. – Я сам к ним подойду, вы только представьте меня.
Приблизившись к Желтовой, адмирал снял фуражку и подождал, пока Звонарев представил его.
– Адмирал Макаров!
– Степан Осипович Макаров, – поправил адмирал. – Мне хотелось поговорить с вами, сударыня, о проведении лекций для матросов и рабочих порта.
– Мы, конечно, с удовольствием возьмемся за это дело, но едва ли нам разрешат: полиция всегда так подозрительно к нам относится.
– На территории порта, не говоря уж об эскадре, распоряжаюсь я и никакого вмешательства полиции в вашу работу не допущу. Конечно, это не значит, что я разрешу вам вести какую бы то ни было агитацию на лекциях. Все должно быть в строго законных и дозволенных правительством рамках.
– Мы никогда ничего запрещенного не допускаем, но полиция находит нежелательным, например, изложение теории о происхождении вселенной.
– Следует, конечно, избегать тем, которым может быть придан политический характер. О подробностях вы уж сами договоритесь с заведующим кадрами вольнонаемных рабочих и командиром Квантунского флотского экипажа.
– Но они, может быть, с нами и разговаривать не пожелают?
– Георгий Владимирович, вызовите их ко мне на завтра, – я дам указания о лекциях.
Договорившись с учительницами, Макаров вместе с Варей, Дукельским и Звонаревым направился к набережной.
На пристани, не ожидая, пока ему подадут адмиральский катер, Макаров сел в первую попавшуюся шлюпку с "Петропавловска".
– Всего доброго, спасибо за прогулку всем и внучке особенно, – уже издали проговорил на прощанье адмирал.
Проводив Макарова, Дукельский расстался с Варей и Звонаревым.
Двадцать третьего марта Звонарев поднялся, когда еще только начинало светать, и поспешил на Ляотешань, где шла установка батарей и дальномеров. Денщик сообщил ему, что всю ночь сильно стреляли береговые батареи и что будто бы японец опять в проход лез.
На пристани прапорщика ждал катер.
Несмотря на то, что солнце еще не взошло, эскадра уже вытягивалась на внешний рейд. Головным шел "Аскольд" под флагом командующего флотом, за ним – крейсера "Новик", "Баян" и "Диана", флотилию замыкали тяжелые громады броненосцев.
– Всю ночь япошки под берегом шлялись, эскадра, верно, пошла их отогнать подальше. Ноне корабли на якорях не застаиваются, каждый день в море ходят, не то что раньше. Новый адмирал никому покоя не дает: ни миноносцам, ни броненосцам, – занимал разговорами Звонарева старшина на катере.
На опустевшем внутреннем рейде остались только "Ретвизан" и "Цесаревич". "Паллада" была введена в сухой док. Оба броненосца перетягивались на верпах, поворачиваясь бортом к Ляотешаню.
– К стрельбе изготовляются, – продолжал старшина, показывая на броненосцы. – Вчера еще с них телефон провели до самой вершины Ляотешаня. Стрелять будут из порта, а командовать – с горы. Не чует япошка, что его ждет.
– Они прекрасно знают обо всем, что делается в Порт-Артуре, шпионов у них хоть отбавляй, – возразил прапорщик.
В утреннем тумане неожиданно совсем близко появился пирс минного городка.
Сойдя с катера, Звонарев двинулся было по обычной тропинке, но вскоре его остановили два солдата-сапера с красными флажками в руках.
– Обойти придется, ваше благородие, тут сейчас будут рвать скалы, вон стежка вбок пошла, – указал один из них, видимо, украинец, – по ней на главную ношу выйдем, а там уж вас проведут.
Звонарев свернул, куда было указано, и через несколько минут вышел на проложенную саперами дорогу. Тут он встретился с Кондратенко, который только что слез с лошади. Они пошли вместе. По дороге генерал сообщил о появлении японской эскадры у Артура.
– Возможно, опять начнут обстрел города или попытаются высадить десант. На всякий случай я еще ночью двинул к Голубиной бухте полк с батареей.
– Сегодня им едва ли удастся повторить прошлый спектакль: как-никак, а восемь двенадцатидюймовых пушек "Цесаревича" и "Ретвизана" что-нибудь да значат, – ответил Звонарев.
– Только бы они смогли стрелять; вернее, связь не подвела бы.
– Об этом наверняка позаботится сам адмирал, он придает Ляотешаню исключительно большое значение.
Вскоре их встретил инженер-подполковник Рашепский, руководивший постройкой дороги, который доложил генералу о ходе работы.
В это время со стороны Артура донесся тяжелый гул выстрела.
– Береговые батареи открыли огонь, – пояснил Рашевский, и Кондратенко заторопился дальше.
Через несколько минут он с Звонаревым был уже на вершине Ляотешаня. Солнце только что взошло из-за моря, освещая первыми, еще неяркими лучами гладкую поверхность воды. К западу море было пустынно до самого горизонта, но к юго-востоку на сверкающей поверхности воды четко вырисовывалась вся японская эскадра, идущая тремя колоннами к Артуру. Дым из многочисленных труб далеко застилал небо, скрывая за собой часть горизонта. Массив Золотой горы и Тигрового полуострова скрывал от глаз береговые батареи и вышедшую на внешний рейд эскадру, поэтому их выстрелов не было видно, и только взлетающие около судов столбы воды указывали на ведущуюся артиллерийскую стрельбу.
Ответив несколькими залпами по береговым батареям, японцы замедлили свое движение и разделились на две части. Легкие крейсера и миноносцы, отойдя несколько в море, остались перед Артуром, а броненосцы и броненосные крейсера, – всего двенадцать кораблей, – направились за Ляотешань с очевидным намерением повторить оттуда бомбардировку города и порта. Но тут их ожидал неприятный сюрприз: не успели корабли занять позиции для обстрела, как по ним открыли перекидной огонь сперва "Ретвизан", затем и "Победа". Японцы, видимо, не ожидали этого, замялись и только немного спустя начали стрелять; Один из снарядов с "Ретвизана" вскоре попал в головной броненосец, который поспешно стал отходить Дальше в море, за ним двинулись и другие суда.
– Не понравилось чертям! – радостно проговорил Кондратенко.
– Нас, видимо, японцы не замечают или не понимают, зачем мы здесь находимся, – заметил Звонарев.
– Не пророчьте, а то, чего доброго, они начнут нас обстреливать, и тогда нам не поздоровится, блиндажей ведь еще нет, и укрыть людей негде, – предостерегал генерал.
Как бы в подтверждение его слов послышался зловещий свист быстро приближающегося снаряда, и тотчас несколько ниже по горе взвился черный султан дыма.
– Отведите людей, работающих на постройке батарей, за гору, – распорядился Кондратенко.
Звонарен поспешил вниз, где шла установка шестидюймовых пушек под руководством фейерверкера, так как Гобято еще не успел приехать. Солдаты, не обращая внимания на стрельбу, продолжали возиться с установкой лафетов, перебрасываясь шутками.
– Авось, ваше благородие, нас не зацепит, – возразил один из них, когда Звонарев приказал им уходить.
– Надо бы поскорее пушки установить, да тут же их и испробовать по японцу. Первое орудие уже готово.
– Снарядов же к ним нет.
– Вчера к вечеру десятка полтора снарядов и зарядов подвезли и оставили недалеко за горой.
Скоро крайнее правое орудие было уже готово к стрельбе, и солдаты несли к батарее на руках почти трехпудовые снаряды и пудовые заряды. Заметив это усиленное движение, японцы дали залп по батарее.
– Ложись! – едва успел крикнуть Звонарев, заслышав свист снаряда, как дым и пыль уже окутали батарею, а камни и осколки со свистом полетели во все стороны. Солдаты мигом распластались на земле. Один из них, несший тяжелый снаряд, осторожно положил его на землю, а затем укрылся за столь своеобразным бруствером.
Как только опасность миновала, все быстро вскочили.
– Ваше благородие, орудие готово! – доложил фейерверке?
Звонарев в последний раз осмотрел лафет и, убедившись, что все в порядке, скомандовал прицел и целик. Солдаты плотным кольцом окружили пушку, с нетерпением ожидая выстрела.
– Пли!
Прикрывая от солнца глаза ладонями, они старались не пропустить всплеска от падения снаряда.
– Малость недолет, – первым заметил фейерверке?
– Батарею обновили, а теперь пошли по местам продолжать работу, – скомандовал прапорщик.
Солдаты стали расходиться, оглядываясь при каждом выстреле.
Войдя в азарт, вся орудийная прислуга с нетерпением следила за стрельбой. Каждое падение снаряда мимо цели вызывало у всех острое чувство досады.
– Ослеп ты, что ли, сегодня? – сердито бурчали со всех сторон на наводчика. – Протри глаза!
– Ваше благородие, прицелу бы на полделения прибавить, – советовали они Звонареву.
Велика была общая радость, когда наконец снаряд угодил в середину одного из броненосцев и повредил дымовую трубу. Солдаты, бросив работу, начали качать и Звонарева, и наводчика, и фейерверкера. Японцы же, как бы обидевшись на подобное обращение с ними, стали уходить в море под громкие крики "ура" на батарее.
Кондратенко, спустившись на батарею, горячо поблагодарил артиллеристов и пожал руку Звонареву.
– Недолго, однако, сегодня японцы постреляли, всего что-то около часа, да и выпустили совсем мало снарядов. По телефону сейчас сообщили, что повреждений ни в городе, ни в порту нет.
Радостно взволнованный, Звонарев, передав командование подошедшему Гобято, отправился в Управление артиллерии. По дороге ему встретилась коляска, в которой сидел Стессель с женой. Узнав Звонарева, генерал остановил экипаж и подозвал прапорщика к себе.
– Вы с Ляотешаня? – спросил Стессель.
– Так точно, оттуда.
– Каковы результаты нашей стрельбы?
– Попали – один снаряд с броненосцев и один с нашей сухопутной батареи, после чего японцы ушли, – доложил Звонарев.
– От лица службы благодарю вас, прапорщик, – напыщенно произнес Стессель, пожимая Звонареву руку.
– Успех принадлежит не мне, а морякам: это их стрельбы испугались японцы.
– Моряки смогли попасть только потому, что хорошо работали установленные вами дальномеры. Кроме того, и у вас было попадание. Значит, вы, артиллеристы, прогнали японцев, а не моряки. Передайте мною благодарность также генералу Белому, – закончил генерал.
– Мосье Звонарев из скромности умаляет свои заслуги, достойные награды, – вмешалась Вера Алексеевна. – Не беспокойтесь, – за богом молитва, а за царем служба не пропадают. Заглядывайте как-нибудь к нам вместе с Варей Белой. – И генеральша протянула свою руку, к которой прапорщик не замедлил приложиться.
Вечером того же дня Дукельский привез Звонареву приказ по эскадре с благодарностью артиллеристам за удачные действия.
А вскоре Звонарев был откомандирован обратно на Электрический Утес, так как Чиж, идя ночью по брустверу, упал и вывихнул ногу.
Известие о предстоящем прибытии на Электрический Утес генерала Белого вызвало на батарее переполох. Человек двадцать солдат усердно подметали двор, в казарме спешно протирали окна, мыли полы и поправляли стройные ряды коек, В столовой дневальные с остервенением терли столы, смахивали паутину по углам и подбеливали стены. На кухне Заяц, недавно назначенный артельщиком, вместе со своим помощником Белоноговым и кашеваром старательно выписывал на доске раскладку сегодняшнего обеда. Сам Жуковский, выстроив роту, производил осмотр солдатского обмундирования. Ротные цирюльники наспех стригли и брили. Звонарев был занят на прожекторной станции, разладившейся за время его отсутствия. Один Борейко ничего не делал и одиноко расхаживал по брустверу батареи, насмешливо поглядывая на происходящую суету.
– Никогда появление японцев не вызывало у нас такого волнения, – заметил он проходившему мимо Жуковскому, – как прибытие начальства. Можно подумать, что генералы и есть наш главный враг на войне!
Капитан только отмахнулся.
Обернувшись к Золотой горе, Борейко увидел экипаж, в котором сидело несколько человек. В бинокль он сразу разглядел Белого и рядом с ним какого-то моряка в черном пальто.
– Бей тревогу, – приказал он дневальному по батарее.