Поезд тормозит и вскоре останавливается на следующей станции… Я внимательно всматриваюсь в разинутые двери моего вагона и невольно обращаю внимание на вошедшего только что мужчину средних лет. Где я мог видеть его раньше? Нет, бесспорно, его внешность мне знакома. Вот только никак не могу вспомнить, где мы могли встречаться? Электрический импульс больно пронзает моё естество… Чуть смуглое лицо, широкий лоб, волнистые тёмные волосы, небрежно спадающие на плечи… И глаза… Конечно же, такие глаза невозможно было забыть! Удивительной доброты глаза, наполненные великой густой печалью и тёплой мудростью… Вне всякий сомнений, мы раньше где-то встречались…
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Белорусская…"
Толчок, поезд начинает разбег, мужчина, хватаясь за поручни, движется в мою сторону. Его длинный чёрный плащ распахнут, мне удаётся разглядеть под ним строгую белую рубашку с пятнами свежей крови… Я вздрагиваю… Нет, нет, в конце концов это не моё дело… Он может выглядеть так, как ему угодно, но лишь с одним условием – я должен понять, узнать, обратить внимание… Встреча состоялась! И это самое главное для меня сейчас…
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
Мужчина садится рядом со мной, несколько секунд мы смотрим друг на друга. Его взгляд плавно меняется от насмешливого приятельского до тяжёлого скорбного… Я опускаю глаза – мне сложно… Мужчина показывает мне свои руки: прекрасные длинные пальцы в крови – нежная паутина линий на ладонях осквернена страшными сквозными ранами…
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Новослободская…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
Больше я не чувствую скорости поезда, стук его колёс не беспокоит моё возбуждённое сознание… Внутри меня возникает голос, и он несомненно принадлежит природе моего попутчика…
– Придёт время, и ты появишься на свет! Громким вопрошающим криком разбудишь непознанный мир, изо всех сил зажмурив большие серые глаза от внезапного вторжения в твою душу солнечного света. Слёзы незыблемой радости упадут на грудь твоей матери – и это будет самым прекрасным моментом в её жизни! Замечательный муж и отец собьётся с ног, разыскивая для неё самые прекрасные розы в вашем городе… Но может случиться иначе… На грудь твоей матери упадут слёзы отчаяния и безысходности, потому что она будет совершенно одинокой, не имеющей средств к существованию, равно как и понятий о морали. Она не будет рада твоему появлению на свет, не будет знать, как дальше жить. Чёрное сердце её наполнится самыми страшными намерениями…
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Проспект Мира…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время и отчаянно зацветёт сирень, пьяным ароматом проникая в самую глубину твоей хрупкой натуры! Любовь… Ты узнаешь, что такое любовь к женщине. Прочувствуешь нелепость возвышенности болезненного состояния своей души, ощутишь восторг от игры предсказуемых прикосновений, поймёшь зависимость от голоса, от взгляда, от доступности. Любовь сумеет вдохнуть в тебя блаженное счастье, наградить сказочными крылья ми, подарить незабываемые минуты волшебства отношений… Но может оказаться так, что любовь принесёт тебе лишь страдания. Ты потеряешь сон, будешь лишён покоя, приобретёшь ненависть и ревность и навсегда распрощаешься с доверием и открытостью…
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Комсомольская…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и ты познаешь ремесло. Твои исключительные возможности найдут своё отражение в музыке. Какое чудо, волшебство, воспринимать гармонию звуков кончиками пальцев, ритмом сердца, дыханием! Какое наслаждение ловить приходящее извне и упорядочивать в сотни великолепных аккордов-соцветий!.. Но ты можешь распорядиться своей жизнью иначе… Твоим ремеслом станет причинять боль, отнимать, переходить границы дозволенного, сеять вокруг себя зло. Ты будешь отвержен родными, проклят близкими, но уважаем подобными себе, то ли от безысходности, то ли от фатального надрыва сущности своей сбившимися в серые стаи, навсегда оста вившие белый свет…
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Курская…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и ты вспомнишь, что такое ждать. Да, да, я не ошибся, именно вспомнишь, потому что будешь хорошо знаком с этим чувством. Абсолютно любой душе на том ли, на этом ли свете, никогда не удастся из бежать ожидания. Оно может быть приятным или утоми тельным, безликим или тягостным, может придавать раз личную окраску твоему настроению, но всегда будет под водить черту в твоём существовании. Так выражает себя время осмысления текущего, происходящего сейчас. Не зримая грань – объяснение ошибок и предшествующих ожиданию поступков. Это – предоставленное тебе время для размышления, поиска нового и понимания надобности давно забытого и брошенного…
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Таганская…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и, блаженно улыбаясь, ты подставишь лицо каплям тёплого весеннего дождя. Кропотливо со тканная из радужных чувств, ярких событий и благополу чия, жизнь будет нести тебе миллионы радостных минут. Большая, дружная семья, надёжные соратники, удачно по строенная карьера, достаток – ощущение незыблемой постоянности и уверенности в завтрашнем дне… Но может случиться так, что в ту весну ты будешь буквально пропитан болезнью и, попав на улицу после длительного заточения в клинике, поймав несколько капель дождя на из мученное лицо, ты нелепо улыбнёшься и еле слышно про шепчешь: "Ничего, ничего, всё ещё наладится… Я сильный, я справлюсь, обязательно справлюсь…"
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Павелецкая…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и… время для тебя закончится. Ты благополучно уйдёшь от глубокой старости, в окружении нежно любящих потомков, давно уже проводив из жизни милую жену и верных друзей. Уйдёшь тихо и спокойно, в глубоком безмятежном сне, достойно завершив череду поступков, событий, свершений и многогранных эмоций… Но нелепость обстоятельств и великое зло человечества – война, могут распорядиться твоим временем совсем иначе… Твой сорок второй день рождения… Горящий самолёт стремительно несётся к земле. И нет никакой возможности ничего изменить, исправить, отредактировать… Реальна лишь неистовая сила твоих рук, держащих штурвал и твой безумно страшный крик, разрывающий глухое пространство чужого неба: "Мама-а-а, я жить хочу-у-у!"…
Последняя секунда легко соскользнёт по стеклянному конусу песочных часов и сольётся с вечностью…..Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Добрынинская…"
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Теперь же мы должны расстаться. Ты выйдешь на следующей станции и покинешь метро. С последней ступенью, ведущей вверх, ты окажешься в ином, и тут же утратишь способность воспринимать твой нынешний мир. Долгих сорок недель надлежит провести тебе в полной темноте, содержащей в себе лишь тёплые воды и доносящиеся извне незнакомые ранее звуки. Новая жизнь разбудит в тебе желания, любовь, страх и заключит все эти чудесные цветы бытия в венок великого терпения.
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
"…Станция Октябрьская. Осторожно, двери закрываются…"
Я стремительно вылетаю из вагона, двери за мной с грохотом смыкаются. За спиной уже начинает разбег неутомимый поезд, увлекая моего спутника в тёмный тоннель неизвестности… Поправив на плечах рюкзак и убрав книгу во внутренней карман куртки, я направляюсь сквозь пустоту станции туда, к лестнице вверх… Не оборачиваюсь, уверенно набираю темп. Вот они, обещанные ступени: первая, вторая… седьмая… одиннадцатая… Внезапно волна холодного свежего ветра проносится совсем рядом: "Помни, что я всегда буду молиться за тебя!.."
Реквием
Я ждал, я слишком долго ждал… Теперь всё смято, скомкано и разрушено… Разрушено даже то, чему только предстояло случиться, что нелепо зарождалось хрупким зёрнышком и имело право на жизнь. Я сломлен, раздавлен и уничтожен. И не отыскать в целом мире той ниточки, до которой дотянуться бы рукой. Не схватить, а просто дотянуться, чтобы кончиками пальцев суметь услышать небо, чтобы познать снова и снова обжигающую мудрость Солнца, восходящего из глубин Океана, чтобы ощутить биение своего сердца так, как это было раньше, когда была другая Вечность…
Сегодня, прежде чем уйти от Тебя, я хочу говорить. Говорить, а не молчать, как это было долгие годы. Мир обрушился мне на плечи, и не суждено найти уже более сил, чтобы выползти из-под этих обломков…
Помнишь ли ты наши первые встречи? Я робко выводил твой профиль карандашом, смущаясь и краснея, будто ребёнок. А Ты при этом улыбалась, отводя большие серые глаза прочь. Я брал тебя за руку, и это было высоким пределом моих мечтаний! Несколько секунд безграничного счастья, и твои пальцы исчезали из моей ладони, выскальзывая тёплым шёлком, выбираясь крохотным тельцем лесной птички, не признающей надёжности человеческих рук… И тогда рождалась пауза, разделяющая нас бездной непонимания и отчуждения.
А потом ты пила жизнь допьяна, азартно, без тени стеснения и условностей. Более всего ты дорожила свободой, свободой во всём и всегда. Как мне было обратить тебя в иное? Как было научить слушать своё сердце, закрыть душу от бытия легкомысленных наслаждений?
Я обнимал твои колени, а ты самозабвенно смеялась, раскидывая по мраморным плечам каштановые локоны. Ты была далеко… И я ждал, ждал бесконечно и мучительно, истощая себя ночным сумасшествием обид, ревности и злости. И лишь в изнуряющей пытке рассвета снова и снова рождалась иллюзия надежды на взаимность…
Потом появился тн. Откуда? Зачем? И куда с его появлением исчезла твоя блажь свободы? Твои глаза наполнились слезами, ты поместила в своё сердце камень боли и с гордостью стала называть всё это любовью. Мы стояли под летним дождём, и я не понимал происходящего! Я сходил с ума! Я слушал тебя о тем, продолжая трепетать перед каждым твоим жестом, словом, взмахом ресниц… Кем я был для тебя тогда? Могла ли ты понять, что я чувствую? Тем не менее, я продолжал ожидать чуда с надеждой, что скоро всё изменится.
Исчез он так же внезапно, как и появился. Ты, как и прежде, не избегала встреч со мной. Впрочем, эти встречи продолжали дарить мне только лишь безысходность моего положения, несмотря на безграничную радость видеть тебя.
Я жил только тобой, каждый день, каждый час, каждую минуту своего бытия в этом мире. Каждая мысль о тебе заставляла бешено биться моё изувеченное сердце.
Так проходили тысячи дней… День ликовал, но по сроку гасил свои свечи, приглашая Ночь. Ночь смело входила в его объятья, но уже скоро таяла в нежных ладонях ласкового Солнца, и не было завершения этой бесконечной карусели времени…
Мне порой казалось, что мука любить тебя не будет иметь границ, что не дано мне уже испытать в своей жизни иное, светлое чувство. Злая улыбка судьбы! Тебе не нужен был мой тёплый бархатный ветер, играющий в первых лучах Солнца, мои кричащие стоном чайки, парящие над глубокой Водой, моё пламя костра, рождающееся в диких тайнах Заката… Ты отвергала всем своим естеством мой мир – мир моего постоянства и преданности…
Случилось так, что через некоторое время я потерял тебя из виду. Настойчивые расспросы твоих бесчисленных друзей не оставляли мне ни малейшего шанса отыскать твои следы. Я обрывал телефонные линии, я бестолково бродил по тёмным переулкам твоего города, заглядывая в чужие стеклянные глаза случайных прохожих. Витрины магазинов настойчиво отражали мою беспомощность, равнодушно смотря мне в след нелепо наряженными манекенами… Потом Я возвращался в свой дом и писал тебе письма, много-много длинных писем, писем в никуда, рождённых только для того, чтобы безмолвно погибнуть в беспощадном пламени старого камина.
Теперь всё завершилось, закончилось… Сейчас я рядом с тобой, я принёс тебе розу. Большой белый бутон венчает шипы и изящные изумрудные листья… Она одна – такова всегда была негласная условность наших с тобой дней, некий ритуал, по которому никогда не имел я права на кричащий пышный букет, вмещающий в себя шквал признаний и страсти. Эта роза, как и прежде, для тебя. Холодный серый гранит твоего надгробия надёжно сохранит её нежность в твоей, иной Вечности. Я слишком долго ждал… Я уничтожен…
Холод
Ты помнишь тот вечер, когда Холод впервые проник в твой дом? Мерзкими влажными змеями выполз он из-под кожи обоев комнаты, по дощатому полу, застеленному ковровой дорожкой устремился к старинному креслу и уверенно обвил твои ноги, моментально забрав тепло и комфорт мягких вельветовых тапочек. Ты не испугался, не удивился, не прогнал его – ты был готов принять его, и принял сердцем, душой…
Когда закончились сигареты и коньяк, лунный свет уже вовсю лизал твой письменный стол, вырывая из полутьмы очертания распахнутого ноутбука и множество разметавшихся страниц законченного романа. Ты подошёл к окну и попытался прочитать ночь: чёрное безоблачное небо в бриллиантовой россыпи недостижимости, пушистые хлопья увлекаемых ветром снежинок, голубые тени сугробов, тянущиеся от калитки, по обе стороны расчищенной дорожки, а за забором – дачный посёлок, дышащий глубоким зимним сном, покинутый своими обитателями до ранней весны, ежегодно приносящей в застывший летаргический мир игривое щебетание крылатых, разнообразие оттенков зелёного и помпезную сочность раскалённого солнца…
Рано утром раздался телефонный звонок… Вероника… Ты не ответил, ты не хотел ни с кем говорить. Холодная смятая постель пленила твоё расслабленное тело, сдерживая импульсы воли и желаний. Вероника не будет названивать долго. Она из той категории женщин, которая в подобной ситуации может воспроизвести лишь одну мысль: "Всё понятно, он сейчас не один… Новая подружка…" Ты лежал и вспоминал историю отношений с ней. Вспоминал спокойно, не утомляемый биением растревоженного болью сердца. Абсолютно ровно… Неожиданно её имя разложилось надвое – Вера и Ника. Это вызвало скупую улыбку: вполне земная Вера, чистящая перед сном зубы, постоянно опаздывающая на работу в издательство, в бигуди творящая у грязной плиты мутный борщ, раскидывая при этом куда попало пепел с тонкой сигареты… И Ника – кокетливая, с загадочным взглядом, шикарной улыбкой и раскрепощёнными движениями рук, не знающих отказа. Прелестная бабочка, Ника – тонкое, эфемерное существо на высоких неустойчивых каблуках, легко вселяющее дьявола в расплавленную плоть самоуверенных самцов… Вне всяких сомнений тебе не нужна ни та, ни другая. Вперемешку с хриплым кашлем из тебя вырвалось лишь шипящее: "дурь какая-то…", и мобильный телефон полетел в стену…
Ближе к полудню приехал Меерсон. Вечером ты не вспомнил про открытую настежь калитку и ключ, торчащий в двери твоего дома, поэтому твой гость беспрепятственно донёс рыхлый снег на своих сапогах до мрачных пределов зашторенной комнаты, до плоскости твоего лежбища. Меерсон долго размахивал длинными худыми руками, грязно возмущался, что не смог дозвониться до тебя, что следует выкинуть хандру к чёртовой матери, наплевать на всё и продолжать жить дальше, не копаясь и не ковыряясь в мусоре, прилипшем к уставшему мозгу. В грубой форме прозвучало напоминание, что через три дня надлежит сдать законченный роман, а ты непозволительно раскис и выпал из темы… Но ни одно действие, ни одно слово голоса незваной совести не смогло поколебать тебя в эти минуты, ты не выдавил из себя ни одного звука, через край переполненный вязким безразличием и отрешённостью… Бросив на письменный стол начатую пачку "Мальборо", Меерсон процедил через плечо безнадёжное "шлимазл!" и удалился прочь…
Приближался вечер. Комната твоя наполнилась множеством седых завитков едкого табачного дыма. Вероятно, мысли выглядели точно так же. Немые рассуждения плотно наполнили воздух. Это были размышления о завершённости, пронизывающей твой маленький хрупкий мир. О фатальной двуликости её смысла. С одной стороны, ты видел великолепный, сияющий триумфом результат воплощения идей, мыслей, образов… Завершённость, как отражение максимальной наполненности, законченности… Как венец любому творению, поступку… Другая же сторона её была еле уловима разумом, но легко читаема душой. В который раз ты осознал то, что завершённость проявляется сразу же по окончании магии произведённого действия и несёт в себе трагический оттенок. Полная реализация и окончательная сформированность замысла, помимо удовлетворения, влечёт за собой покой, отрешённость, а иногда отвращение и безразличие. Творческая энергия, обретя форму, навечно застывает в неизменности, словно капля янтаря под щедрым солнцем, небрежно омытая водами прибоя. Завершённость навсегда разлучает автора с результатом воплощения его замысла. Они перестают находиться друг в друге, взаимодействовать, и каждому уготована своя дорога…
Ты размышлял и анализировал свою жизнь. И конечно же, проекция завершенности ложилась не только на плоды твоего литературного опыта… Ты вспоминал как завершались многие отношения, чувства, жизни близких тебе людей. Как завершались дни, месяцы, годы непрерывного стремления к теплу, к пониманию и любви, то и дело принося за собой апатию, ощущение никчёмности и покинутости. Бесконечный бег за собственным хвостом, за тем, что оставлено позади, что прожито, пе-ре-жи-то… Зачем? Если каждый новый эпизод твоего бытия мгновенно становится прошлым, легко минуя своё завершение…
Ледяная вода, оплавив изящные грани хрустального бокала, больно обожгла горло и вызвала омерзительный страх. Тонкие белые пальцы Холода тронули твою спину и нежно сомкнулись на шее… Что-то оборвалось внутри тебя, закончилось. Казалось, стоит только потянуть за свисающую с рукава твоего свитера ниточку, и тут же, петля за петлёй, ты будешь распущен весь, без остатка, и смотан заново, вполне логично превратившись в мёртвый чёрный клубок…
Ты устал, парень, просто устал, и колючий Холод отвратительно настойчиво жрёт твою душу! Долгие годы скитаний по неизвестности, поиски смысла происходящего, невольное обучение смирению и покорности перед высокими стенами обстоятельств, суета повседневности – это твой путь. Путь в бесконечность, оставляющий в тебе только истинное, имеющее право на жизнь, главное. Без уроков завершённости не может произойти ни одно рождение нового. И это надо уметь понять и принять. Боль, потери, уныние, бездействие – не смерть, а лишь инструмент для перехода по ступеням твоего бытия. И во многом зависит только от тебя, ведут ли эти ступени вверх, или уходят вниз, в темноту… А теперь просыпайся! Эй, слышишь? Просыпайся! И не смей хватать меня за крылья! Я так же, как и ты, умею испытывать боль!.. Советую почаще просить Всевышнего о том, чтобы я не устал от тебя…