- Мы?.. Я?.. Да что ты говоришь, Дарья? Я страну разрушил! Власть переменил! Я что, похож разве на великана такого, чтоб страну разрушить? Да я за кульманом стоял и чертежи всякие рисовал, а чтобы в Смольный, или в райком партии какой?.. Там она, власть партийная, права свои качала, да как же я ее сковырнул, эту власть? Я и рядовым–то членом партии не был. У тебя, как у тех антисемитов: вода в море холодная - жиды виноваты, колбасы в магазинах нет - опять они!
Умные речи Юрия пошатнули логику Дарьи. Сникла она и продолжала уж тихо и не так уверенно:
- Оно, конечно, так. Случается, что и несправедливо скажут, но вот банк–то со всеми заводскими деньгами тебе отдали, а не кому другому. В цеху–то у нас все об этом говорят. Так чего уж и обижаться. Вам теперь грехи замаливать надо. И ведь неизвестно еще, простит ли Господь все дела ваши.
- Ну, Дарья! Пошла–поехала. Не свои ты речи говоришь. В твоем–то возрасте и в политику лезть. Да тебя хоть в Думу выбирай.
- А если б выбрали, и там бы сказала. Чего же и не сказать, если правда это?
Они сидели на лавочке у входа в Казанский собор, и возле них молодая девушка продавала мороженое. Марголис кивнул на нее:
- Ты скажи мне прямо: хочешь жить, как она вот, целыми днями на солнце жариться, зимой на морозе стынуть, или… как многие мои друзья живут: ездить на "вольвах", загорать на Канарах? Пойми наконец, строй жизни теперь таков: если ты умный и жилу нашел - деньги тебе в карман без счета валятся, а если нет у тебя хватки - так и тяни лямку.
- Скажи лучше, если ты русский, то и работай на вас.
- Опять за свое: русский–нерусский! Ваш Бог, когда умом награждает, не спрашивает национальность: сыпанул под черепную коробку и вали, живи со своим умишком; правда, одну национальность изо всех выделяет - нашу, еврейскую. Тут он не скупится, много нам ума отвешивает. Потому и деньги у нас, а у вас работа. Так ты теперь сказать мне должна: как жить собираешься - мантулить до старости, и пить, как твоя мать, или в евроквартире жить и на белой кровати с золотыми вензелями спать? А проснешься - у изголовья служанка стоит и кофе с шоколадом на золотом подносе подает? И в других комнатах, и на даче, и на вилле, что у меня в Испании, - слуги, слуги… И все бегают, и спрашивают: что там госпожа? Скоро одевать ее будем, прическу ей делать?..
- Евроквартиры? Что там уж такого, что их евро называют?
Юрий вынул из кармана связку ключей и, придерживая пухлыми пальчиками за серебряный брелок, протянул Дарье. Этот свой ход он задумал давно и теперь решил, что момент настал:
- А вот тебе евроквартира. Зайдешь в нее и увидишь, что это такое.
С изумлением и даже с некоторой опаской смотрела Дарья на ключи. И не сразу собралась с мыслями.
- Да зачем мне чужая квартира? Как это я стану открывать ее? Там охранники стоят, в милицию заберут. Да и делать мне там нечего.
- Бери ключи от квартиры, дарю тебе. И не думай, что покупаю тебя. Не любишь меня, так и не выходи замуж. А квартиру возьми. Ее за то дарю, что полюбил тебя. И если не судьба нам быть вместе, все равно буду помнить эту самую сильную свою любовь.
Дарья не брала ключи, и тогда Юрий положил их ей в сумочку. Девушка не верила в такой подарок и не знала, что делать, а он, видя ее замешательство, сказал:
- На берегу моря дом - там, где гостиница "Прибалтийская". Выйдешь на балкон и смотреть будешь, как идут корабли торговые и военные, а над ними чайки летают.
Хотел еще сказать, что сто тысяч долларов она ему стоила, но удержался. Подумает еще, где деньги такие взял? Заговорил о другом:
- Дай мне твой паспорт, и я пошлю адвоката, он оформит все нужные документы. Три–четыре дня, и ты войдешь в нее законной хозяйкой.
Дарья, опустив голову, молчала. Понимала: наступил момент, когда она к Марголису будет относиться иначе. Не сказать, что в ней вдруг проснулось чувство любви к Юрию, но иные чувства, и, как ей казалось, не менее сильные, горячей волной хлынули в ее сердце. Ее поразила, обезоружила царская щедрость молодого человека. Иметь собственную квартиру, да еще необыкновенную, красивую и просторную - да она об этом и мечтать не смела, думать не думала и, признаться, плохо себе представляла, как жить в ней будет, кого пригласит на новоселье и пригласит ли вообще кого–нибудь? Пусть уж лучше никто не знает, что есть у нее такая квартира. И даже мать родная… Если бы она была жива. Стоило бы ей узнать, как тотчас же дружки ее набежали бы, вся теплая компания: бомжи, пьяницы, художники, сидящие на Невском и рисующие за гроши гостей города. Вот эта последняя мысль бросила в жар Дарью, она повернулась к Марголису:
- Пойдем сегодня в оперу. Там, кажется, балет дают.
Марголис обрадовался, и они пошли за билетами.
Документы на квартиру оформили. Дарье выдали ордер, и она утром, придя на работу, позвонила Полине и попросила ее зайти к ней, в приемную начальника цеха. Курицына на работе не было, и они уединились в его кабинете. Дарья подала ей ордер. Полина читала: "Выдан Дарье Петровне Синицыной… Сто девяносто квадратных метров…"
Подняла на девушку глаза.
- Не понимаю, объясни пожалуйста.
- Ордер на квартиру. Сами видите…
- Видеть–то я вижу, но откуда он у тебя?
- Марголис подарил.
- Марголис? Наш банкир?..
Полина сидела в кресле у окна и смотрела на Дарью ничего не понимающими глазами. Слышала она от кого–то - не от Курицына - о том, что банкир ухаживает за Дарьей, два или три раза видела его в приемной, но серьезного значения этому факту не придавала. Дарья молоденькая, хороша собой, - ну, волочится мужик, хочет сорвать аленький цветочек. Однажды погрозила Дарье пальцем:
- Гони его!..
Но затем, идя по цеху в свою комнату, подумала: а, может, и стоит пофлиртовать с богатеньким; глядишь, и отломится что–нибудь от сдобного пирога. Но потом все–таки решила, что незачем девке портить свою репутацию.
Продолжала допрос:
- За какие шиши подарок этакий?.. Я в толк не возьму.
- Он мне руку и сердце предлагает.
- Вон–а–а… А он разве не женат? К нему, вроде бы, жена какого–то конструктора перебежала.
- Не знаю. Говорит, что не женат.
- Ну… а ты?
- Я?.. Еще не решила.
- Хорошенькое дело! Она не решила, а квартира царская уже в кармане. Тут что–то неладное. Может, у вас уж и близость…
- Никакой близости с мужчинами я не знала и знать не желаю. Моя мама хоть и пила, но крепко мне наказала: до замужества не балуй.
- Молодец твоя мама. Нам, дурам, теперь волю дали, так мы и вяжемся с кем попало. Всю породу русскую скоро изгадим. То–то уж ни гениев, ни героев у нас нет, и мужики не мужики, а мусор какой–то. Оттого и погибнуть русский народ может. Нам, женщинам, пора за ум браться и в большой строгости себя держать. Но вот - ордер, что с ордером делать? Это ведь не шутка - квартирища такая! А?.. Что ты думаешь?
- Не знаю, - проговорила Дарья тоном десятилетней девочки.
- Она не знает? Темнишь ты. Про себя уж давно решила. Говори, пойдешь за него замуж или как?..
Дарья пожимала плечами.
- У него фамилия… а лицо–то вроде русское.
- Ну, вот, пташечка, запела песенку! Я же по глазам вижу: все ты для себя решила. Ну, и ладно. Пойдем в жилуправление.
Скоро на работу пришел Курицын, Дарья отпросилась у него, и они пошли в жилуправление. Там Полина держалась в сторонке, а Дарья подала начальнице документы. Та долго рассматривала паспорт девицы, ордер и дарственную. Спросила:
- А родители? У вас есть родители?
- Нет, я сирота.
- Вы что же - одна здесь будете жить?
- Я выйду замуж.
- А до того как…
Из–за спины Дарьи выступила Полина.
- Любезная госпожа! Не слишком ли много вы задаете вопросов?
- А вы кто такая? - вспетушилась начальница, похожая на кувшин без ручки.
- Я - адвокат. Личный юрист госпожи Синицыной.
Кувшин сник и склонил голову над столом. Что–то долго писала, а потом вернула паспорт, но ордер положила в сейф. Подала ключи от входа в подъезд и черный брелок с золотой цифрой 3.
Дарья хотела идти, но Полина сказала:
- Верните нам ордер.
- Он должен храниться у нас.
- Мы снимем копию и вам принесем.
- Начальница нехотя отдала ордер.
Выйдя из конторы, поймали такси и поехали в район новых домов, построенных по особому проекту для современной элиты, в середине этих домов находился невысокий, из четырех этажей дворец. В центральный подъезд дворца они и вошли. Встретил их русоголовый богатырь с зелеными глазами, в черной форме непонятного значения, наклонился к Дарье:
- Вы будете Дарья Петровна Синицына? Прошу, пожалуйста.
И он провел ее к лифту.
Женщины заметили еще двух парней, - они, как бесплотные духи, маячили по углам просторного коридора, а в небольшом помещении за стеклом, - видно, бронированным, сидела девушка, модно одетая и очень молодая.
Дарья подумала: "Кто зря сюда не войдет".
Лифт поднял их на третий этаж. Тут провожатый показал Дарье, как открыть первую дверь, и вторую.
Ну, а что им открылось в квартире, описывать не станем. Скажем просто: залы, комнаты и салоны… Раньше такие можно было увидеть лишь во дворцах богачей или важных сановников. Впрочем, нет - и Полина, и Дарья были во дворце Меньшикова, - там даже в комнатах и покоях, где князь принимал царя, они не видели такого блеска и сияния. Тут каждая комната и зала отделывались мастерами из разных стран и по эскизам художников. Диваны, кресла и стулья обтянуты цветной и тончайшей кожей, а люстры, свисавшие с высоченных потолков - такие можно встретить лишь в кремлевских дворцах и театрах.
В самой большой комнате, похожей на танцевальную залу, Полина села на диванчик, окинула взглядом стены, потолок, мебель, покачала головой и сказала:
- Такие подарки не бывают без отдарок.
- Я замуж за него пойду, - тихо проговорила Дарья.
- Замуж?.. Но тогда ты должна будешь расстаться с Родиной и уехать с ним за границу.
- Почему?
Полина на этот вопрос ответила не сразу. Долго и печально смотрела на совсем еще юную девочку, а потом заговорила:
- Нелегко мне ответить на твой вопрос. Повязав жизнь с Марголисом, ты перестанешь быть русской и разделишь судьбу евреев, а их век на российской земле подходит к концу. Они теперь перетекают в иные земли - туда, где их хорошо не знают. У нас их до перестройки тоже плохо знали, а теперь увидели, и даже самые простые люди, в деревнях, тебе скажут, что перестройку, как и революцию семнадцатого года, нам евреи учинили, и Россию великую, что отцы наши собирали много тысяч лет, они же разрушили. А теперь вот голодом вымаривают, холодом вымораживают, водкой, пивом крепленым, наркотиками убойными травят. Теперь уже и по радио они сами нам говорят: семьдесят процентов министров у нас в России - не русские. Подумать только: в России не русская власть! А если бы в Израиле все министры были китайцы? Ты можешь такое себе вообразить? Ну, вот - не можешь, и никто такой нелепости представить не может, а у нас наяву такое. И как ты думаешь: долго это будет продолжаться?.. Ну вот, и я думаю: попрыгают они год–другой на экранах телевизора, наложат в свои бездонные карманы миллионы народных денежек, а там и деру дадут - подальше от нас, а за ними розыскные иски потянутся. Отлавливать их будут.
- Так что же мне делать?
- А ничего не делать. И замуж за него выходить не торопись. Скажи, что время тебе нужно, чтобы узнать его получше.
Полина обвела взглядом картины на стенах, мебель. Заговорила бодро:
- Ладно! Ты–то ни в чем не виновата. И если уж выпал такой подарок…
Положила руку на плечо Дарьи, заключила:
- Позовем твоего дядю. Нельзя такие дела без совета с ним решать.
Дарья согласно кивнула. И Полина позвонила Курицыну. Тот через полчаса приехал. По–хозяйски обошел квартиру, подолгу разглядывал картины, напольные и настольные вазы, ощупал обивку диванов, кресел и, остановившись посреди комнаты, уставился на Дарью.
- И что же - пойдешь за Марголиса замуж или как?
Дарья пожала плечами.
- Значит, пойдешь. Девичье сердце податливо. Вашего брата помани пальцем…
- Ну уж! - возразила Полина. - За всех–то не расписывайтесь. Дарья - девица самостоятельная: любит, так и пойдет, а если ангел над ее головой не пролетел, так уж и никакой квартирой ее не заманишь.
- Квартира тут ни при чем, она Марголису не принадлежала. Таких квартир у него в Питере четыре, да в Москве две, и в Киеве две. На берегу Ладоги вилла и там прогулочная яхта, - и много еще чего у него есть, но все это он у нас украл, у рабочих Северного завода. В банке–то нашем триста миллионов долларов лежали, а зарплату рабочим восемь лет не выдавали - все это Марголису в карман попало. Он потому и трясет миллионами, в недвижимость торопится их вложить. Они, евреи, понимают, что такое деньги; сегодня они есть, а завтра залезет на трон Гайдар слюнявый и все их баксы в бумажки обратит. Будем считать, не он, Марголис, квартиру тебе подарил, а я. Наша она, квартира эта, заводская. Но ты мне документы на нее покажи. Нет ли там подвоха какого?
- Документы в порядке, - сказала Полина, - у меня они.
- Хорошо. Ключи давайте!
Дарья подала ему ключи.
- Ну, вот. А теперь поедемте на работу.
И, закрывая на все замки квартиру, сказал Дарье:
- Жить у меня будешь. И без моего ведома шагу не сделаешь.
И уже в машине продолжал:
- Уж очень ты для мужиков привлекательна. Мать–природа много соблазнов в тебя вложила. Раньше таких–то куколок в большой строгости держали, а чуть что, отец вожжами охаживал. Капканы для вас на каждом шагу расставлены. Так–то, милая. Я тебя и на дискотеку пускать не буду. Там теперь ядовитым пивом глупых девок опаивают, на иглу сажают. Демократы для русского народа геноцид наладили. Хищная англичанка Маргарет Тэтчер извести нас за десять лет надумала, а мы ей "Гогу - Магогу" под нос сунем. Вам, русским женщинам, назло всем врагам рождаемость поднимать надо. По восемь–десять человек рожать. И не каких–нибудь ублюдков, а породистых славян, такими вот, как я чтобы были: рослые, могучие, и - умные.
И Курицын при этих словах расхохотался. Смеялись и женщины. Обе они с восторгом и тайной завистью смотрели на этого веселого и доброго богатыря; и глаза его серые, смешливые губительно палили их души, сладким томлением наполняли сердца. Давно и безнадежно он нравился Полине, что до Дарьи, то она хотя и боялась даже себе признаться в этом, но тянулась к Тимофею во всю силу какой–то неосознанной шальной страсти. И сейчас, когда он забрал у нее ключи и положил себе в карман, совсем не огорчилась, а даже обрадовалась, веря, что если и в новой квартире ей жить придется, то и там она будет рядом с Тимофеем.
Вечером женщины соорудили ужин, и они сидели за круглым столом и сердечно, откровенно обсуждали самые важные для них проблемы. Полина рассказала о письмах мужа, которые тот слал из Америки; он там с оркестром уж второй месяц был на гастролях; маме ее сделали операцию, и она ходит без палочки, - не перестает благодарить Тимофея, давшего деньги на лечение. Дарья рассказала о последней встрече с мамой, когда отдала ей половину зарплаты, деньги тут же у мамы отняли два дружка и побежали в магазин за водкой. Мама плакала и просила у дочери прощения, обещала бросить пить… А теперь вот ее нет.
Дарья неожиданно, вдруг ни с того ни с сего, сказала:
- А Юра Марголис не еврей. Это у него фамилия такая, нелюдская.
И Курицын, и Полина устремили на нее тревожный взгляд; оба они вдруг поняли, что в головку юной девицы заползла нешуточная мысль: а почему бы и не выйти за Юрочку замуж? Банкир, все–таки. Такие–то женишки на дороге не валяются.
Тимофей посуровел; знал природу женщин: если уж девке влетела мысль, то ее из башки молотком не выбьешь. Был бы он хоть отец родной, попытался бы удержать, а так–то, какая у него власть над ней?
Сосредоточенно ел, думал о судьбе Дарьи, знал он по многим примерам, что брак между русским и евреем редко бывает прочным, а если и живут долго, то радости такой союз не приносит. Не однажды женщина, знакомая с юности и вышедшая замуж за еврея, ему говорила: "Знать бы мне, какие мы разные, никогда бы не пошла за него замуж".
Поразмыслив, и так думал: "Мне–то, конечно, да и всему заводу нашему неплохо иметь под боком у банкира своего человека. Власть демократов, как он был уверен, еще много лет проскачет на спине русского народа. Россия–матушка велика, народ разбросан по лесам и весям - пока–то он разглядит противника и зачнет его ковырять чем попадя, а жить надо, и завод на ноги ставить, и деньги регулярно людям платить… Пусть бы сыграла для нас роль русской Эсфири - девка–то вон как хороша! Но вот каких деток нарожает.
Со свойственной прямотой сказал:
- А деток каких плодить станешь? Полтинничками их зовут, полукровками, а простой русский люд ублюдками их окрестил. Ни веры им, ни уважения. Сейчас–то не ведаешь, что это такое, а вот когда сынишка твой или доченька достигнет возраста пяти или шести лет, придет к тебе с улицы и скажет: "Мамочка, а почему если ты еврей, то это плохо?" - "Кто тебе сказал такое?" - "А ребята во дворе говорят. Показывают пальцем и дразнятся". Вот тогда ты и задумаешься: а почему это народ наш, и даже дети малые евреев не любят?.. И вспомнишь всех, кто деньги у нас украл, жизнь красивую советскую порушил. Это ведь сейчас нам с телеэкрана лапшу на уши вешают о жизни "ужасной" до перестройки, а мы–то эту жизнь помним. Тогда за квартиру двадцатую часть зарплаты платили, а теперь четвертую долю отдай. Держава–то наша на первое место в мире выходила - вот какая жизнь была!.. А ныне на уровень африканской страны скатились. Однако и то верно: вражин своих мы в лицо увидели, знаем, кто нас во все времена узит. И не только мы прозрели; теперь книги на многих языках печатают, конкретных виновников называют: кто да почему империю Русскую развалил. И ты в ту компанию попадешь, в лагере противника окажешься. Вот о чем тебе подумать надо.
Зазвонил телефон, и Курицын ушел в другую комнату. Полина, улыбнувшись своим мыслям, сказала:
- Но если уж ты выйдешь за Юрочку, то поступай, как поступают многие еврейки: выйдя замуж за русского, они рожают от своих соплеменников.
- Как? - удивилась Дарья.
- А очень просто: любовника заводят, от него и рожают.
Она смеялась, а Дарья, приоткрыв рот, старалась уразуметь такую игру коварных женщин, а уразумев, улыбнулась, нашла ее очень остроумной.
Полина продолжала:
- Некоторые не очень умные люди только и знают, что ругать евреев. Не видят в них никаких достоинств. Но тогда скажи на милость, как это они, гонимые и презираемые, прошли через тысячелетия и сохранили свое племя. И не только сохранили, а еще и умудрились все деньги у людей забрать, в министерские кресла залезть и гоями управлять. Нашу–то страну сейчас семибанкирщиной называют, - это потому, что семь еврейских банкиров все наши деньги заграбастали и в банках зарубежных спрятали. Вчера один такой денежный мешок на экране телевизора красовался; так он, мерзавец, ехидно улыбаясь, сказал: "Капитал тогда только в Россию будет возвращаться, когда нам официально разрешат вывозить его".