И подвинул кейс с деньгами к Василию. Сам же разложил на столе бланки, печати, извлеченные из кейса, стал составлять тексты необходимых документов. К утру они были составлены, осталось их подписать. На запасных экземплярах сам заделал подписи латышей - это на случай, если они откажутся подписывать документы о передаче акций на имя Качалина Сергея Владимировича.
Но операция "Газ" закончилась значительно быстрее и проще, чем ожидалось. Латыши, проснувшись, огляделись, и один из них, видимо, старший, спросил:
- Где мы находимся?
И, смерив взглядом присутствующих и увидев среди них Василия, обратился к нему:
- Василий, почему мы здесь и кто эти люди?
- Мы все - заложники, - сказал Василий.
- Заложники? Но я не вижу чеченцев. Разве русские берут людей в заложники?
В разговор вступил Качалин:
- Вы не люди, а преступники. Обманным путем приобрели акции. Эти акции стоят десять миллиардов долларов, а вам их продали за сто тысяч. И все, кто вам это устроил, уже в тюрьме. Теперь и до вас добрались.
- Вы следователь?
- Да, следователь.
- Задавайте свои вопросы. Запираться не станем. Мы знаем, что акции нам устроили жулики и готовы всех их назвать поименно.
- Называйте.
- Но вы обещаете учесть на суде наши чистосердечные признания?
- Да, обещаю.
И братья подробно рассказали о том, как они приобрели акции и кто им в этом помог, и сколько денег, и кому они сейчас ежемесячно "отстегивают" от своих доходов. Качалин тщательно записал показания и дал им подписать все листы. Латыши обрадовались, что все оборачивается для них не так уж и плохо, и, когда пришел юрист, составили документы о передаче акций и всей недвижимости "черным ястребам" и оформили это как куплю–продажу. Однако все было устроено так, что ни фамилий, ни места сделки латыши не узнали. И они теперь вполне подпадали под старинную аттестацию, которую дал им русский народ: как у латыша - нет ни шиша.
Братьев накормили и напоили, а ночью Павел Огородников в сопровождении двух своих бойцов отвез незадачливых олигархов на станцию, где им купили билеты и отправили в Ригу.
На следующий день Василий после долгих размышлений принес в секретную комнату кейс с деньгами и сказал:
- Сергей Владимирович! Мы вступаем в отряд сосновских "черных ястребов", признаем вас за командира, а потому берите деньги и поступайте с ними по своему усмотрению. Одно только условие: мы не получали зарплату два месяца, просим ее нам выплатить.
В комнате находились Саша и Оля, и Павел Огородников, и Олег. Качалин пригласил их к столу и сказал:
- Поступим по–божески: два–три года вам придется служить в нашем отряде - до тех пор, пока мы не прогоним из России оккупантов. Вы получите по тысяче долларов на каждый месяц. Итак, тридцать шесть тысяч на брата. На десять человек - триста шестьдесят тысяч. Вот - получай полмиллиона.
Двинул в сторону Василия деньги. И дальше развивал свои мысли:
- Но вот прошли три года, вы вернулись с войны - куда пойдете? Учиться. В институт. Пять лет вам надо кормить себя и семью. Сколько потребуется на брата?
Василий, едва сдерживая волнение, пожал плечами:
- Ну, это уж слишком…
- Что слишком? Вы к тому времени заслужите еще и не такой награды. Итак, сколько вам понадобится? По десять тысяч в год. Итого - по пятьдесят тысяч. Умножим на десять ваших орлов - полмиллиона. Получай и эту долю. А вот это, из тех же расчетов - нашей Оленьке.
То была лишь небольшая часть находившихся в чемодане денег.
- Остальные, - сказал Сергей, - пойдут в кассу "черных ястребов".
В тот же день вся команда Василия собралась в секретной комнате и Сергей рассказал им, как живут "черные ястребы", чем они занимаются, предложил создать особую группу под командой Василия.
Александра и Олег допоздна задержались у Павла Огородникова; вначале ужинали, а потом Саша помогла ребятам приготовить урок английского языка. В двенадцатом часу вышли на улицу и направились домой к тете Лизе.
- Меня поразила новость, что Василий ваш брат. Что же вы раньше молчали?
- А кому и зачем я должен был об этом говорить?
- А хотя бы и мне. Это же так интересно: родной брат! И такой сильный, умный, красивый.
- Что ты хочешь этим сказать? Он умный, красивый, а ты…
- И вы умный и красивый. И даже очень. Я вам давно об этом говорила.
- Ну, во–первых, ты мне об этом не говорила, а во–вторых, не надо так в глаза смеяться. Нехорошо это и на тебя не похоже. Ты со всеми деликатная и скромная, а мне говоришь такие вещи.
Олег и сам не помнит, как в разговорах с ней перешел на "ты" и ее просил отвечать тем же, и она соглашалась, но продолжала обращаться к нему на "вы".
Его упрек огорчил Сашу, она замкнулась и не находила слов для ответа. В самом деле: чтой–то она так "распоясалась" и говорит с ним как с маленьким. Да и с детьми Павла она не говорила таким тоном, и вообще развязность, болтливость не были ей свойственны. Хотела бы как–то поправить свое положение, но решительно не видела для этого средства. И только краснела от сознания неловкости и бессилия, и слышала, как все чаще и сильнее стучит ее сердце.
У калитки дома остановились. Олег вдруг спросил:
- Ты любишь Качалина?
- Качалина? Он слишком важный. Ему много лет.
- Я тоже думаю, что он для тебя староват, - обрадованно согласился Олег.
- Но с чего ты взял, что я должна кого–либо любить?
Теперь и она говорила ему "ты".
- Да я и не знаю, что такое любовь. Качалин мне нравится. Для меня он представляет собой идеал мужчины: все умеет, все знает… И если любить, то, конечно, уж такого. Но вот узнала тебя - и ты мне кажешься сильным и умным. И ты мне нравишься, но любить?.. Может, ты скажешь мне, что это такое - любовь? Я теперь молодая, но вот подрасту, и передо мной так же возникнет эта проблема. А я и знать не буду, что оно такое, эта самая любовь?
Саша и от этих своих словопрений стала краснеть, - чувствовала, как жаром занимаются щеки, и даже будто кончики ушей потрескивают от внутреннего электричества. Опять глупо и опять развязно, но уж выскочили слова и разлетелись, как испуганные воробьи, - их не поймаешь. Олег же никакой глупости в ее словах не услышал. Продолжал выговаривать то, что кипело у него под сердцем.
- Я, Саша, люблю тебя. И если ты скажешь, что не можешь ответить мне взаимностью, то я этого не переживу. Ты лучше не отвечай пока, а только знай, что я тебя полюбил так сильно, что и не знаю, как теперь жить буду.
Саша в один миг сделалась серьезной. И никаких глупых слов ей говорить не хотелось. Впервые в жизни она услышала такое признание, - и от кого? От Олега, который сразу же, еще в первую встречу, ей понравился. Она бы, наверное, и влюбилась в него с первого взгляда, но был Качалин, и нежное чувство к нему, словно струя холодной воды, гасило всякое новое впечатление от парней. Они все на фоне Сергея казались не вполне развитыми и несерьезными; этот же сразу показался ей настоящим и вполне взрослым. Но, главное, он был статен и хорош собой, он был начальник команды и от него веяло спокойной силой, неброской, неторопливой уверенностью во всем, что он делал. Она еще подумала: "Женат ли он, а если нет - есть ли у него девушка?" В душе встрепенулось чувство зависти к сопернице, которая им завладеет.
И вот теперь он признается ей в любви!
От чая она отказалась. Ушла к себе и легла спать, но сон долго к ней не приходил. Она волновалась, но это было радостное волнение. В сердце ее еще оставался Качалин, но в той новой жизни, которая перед ней так заманчиво открывалась, ему уже места не было.
Неожиданно для всех героев нашей повести Качалин принял решение: команду Василия отправить в соседнюю Тверскую область с заданием налаживать там молодежное движение по борьбе с так называемой организованной преступностью. Им были дадены деньги для покупки в районных центрах домов и устройства гаражей с секретными комнатами и ходами - по типу гаража сосновского. В беседе с Василием Сергей сказал:
- Никакого насилия и тем более крови: мы представители народа и справедливость восстанавливать будем законным путем. Помогайте прокурору и милиции, тогда и не будет к вам претензий.
За образец предложил взять операцию "Газ". И заметил, что вся она от начала до конца проводилась по принципу "и овцы целы и волки сыты".
И уж совершенно неожиданным было предложение Олегу. Ему Качалин сказал:
- Для вас есть одно деликатное и в высшей степени важное задание: вам и еще трем вашим бойцам я поручаю охрану Александры. Я уже имел сигнал: ее хотели выкрасть и держать в заложниках. Мама у нее богатый человек, живет в Сирии - об этом прознала кавказская мафия и решила на ней поживиться.
Олег спросил:
- Мафия знает ее адреса - московский и петербургский?
- Думаю, знает. Ее бы надо увезти в какой–нибудь район, и там, кстати, вы бы занялись созданием молодежных бригад по типу "черных ястребов".
Олег на это сказал:
- Я согласен, но как Александра? Не хотелось бы против ее воли.
- С Александрой все улажено. Она не только согласна, но даже обрадовалась такому предложению.
Качалин многозначительно посмотрел на Олега, и будто бы чуть заметно улыбнулся. Он уже догадывался об отношениях молодых людей и, видимо, создавал для них благоприятные условия. Так его понимала и Саша. И хотя ей было грустно сознавать тайную причину качалинской стратегии, но она вспомнила фразу, которую в таких случаях повторяла ее мама: "Видно, не мое". И тем как бы призывала себя покориться воле Божьей. Саша хотя и не без душевной горечи, но и с явным чувством светлой грусти и радости покорялась обстоятельствам. Ведь у нее был Олег. Он рядом и поедет с ней, куда позовет их судьба.
Ее мама была верующей, ходила в церковь и дочери своей говорила: "Мы православные, моя девочка, как деды наши и прадеды".
В Дамаске есть небольшой православный храм, они обе там не однажды были. И Саша научилась креститься, знала четыре главных христианских молитвы. И себе она говорила: "Как это хорошо - побывать в церкви и послушать проповедь батюшки. Я каждый раз выхожу из храма будто обновленная". Сейчас она тоже подумала: "Схожу в церковь, поблагодарю Бога за то, что он дал мне Олега".
Сашу радовала и предстоящая перемена; манили новые места, новая жизнь, новые люди. Она уже представляла, как будет выбирать себе дом, как его обставит, приберет. В ней неожиданно и для нее самой проснулась хозяйка, ей очень захотелось свить гнездо, теперь уже свое собственное.
В тот же день Олег пошел в больницу и попросил юриста рассчитать всю команду охранников. Тетя - Дядя долго смотрел на него круглыми выпуклыми глазами и не мог понять, что ему говорит главный охранник. Потом вскинулся на подушке, почти вскрикнул:
- Он мне говорит! Да ты сошел с ума! У нас договор.
- Я расторгаю договор. В газетах пишут, что во всех банках мира ищут грязные деньги новых русских, составляют списки…
- Какие списки, черт вас побрал! У меня нет денег - ни грязных, ни чистых. Я нищий, как сто бомжей! Я не боюсь, а он боится. Никуда я вас не отпущу!
- Господин Мангуш! (Он требовал, чтобы его так называли). Я благодарю вас за предоставленную нам работу, и мы старались служить исправно, но теперь уходим. До свидания.
- Как уходим! Вы что, уходите все? Но я вам не уплачу расчетных. Куда вы пойдете без денег?
Олег повернулся в дверях, спокойно проговорил:
- На деньги мы не рассчитываем. Вы теперь всем русским не платите за работу - мы постараемся исправить это положение.
- Что же вы сделаете? - выкрикнул юрист, совсем потерявший самообладание.
Олег тихо проговорил:
- Поставим вас на место.
И вышел. Взял за руки двух своих товарищей, стоявших у двери больницы, сказал:
- Хватит охранять этого паука. Займемся делом.
Через два часа они на двух машинах покидали Сосновку. На новеньком "Форде" впереди ехали Олег и Саша.
А еще через час из Сосновки выехала машина, где за рулем сидел Качалин. Эта направилась к домику лесника.
По своему сотовому "дальнобойному" телефону Нина Ивановна получила радостную весть: путешественники возвращаются. Спустилась со второго этажа вниз и доложила об этом Аверьянычу и Соне. Бутенко дома не было; он по целым дням или охотился, или на озере ловил рыбу. Дома его раздражала Соня. Она только и говорила о том, как ей становится лучше, как она уже шевелит ногами и даже пытается приподняться и наступить на них. Просит Николая приподнять ее, и он приподнимает, терпеливо возится с ней, и хотя видит, как ей с каждым днем становится лучше, но Соня ему надоедает и он оставляет ее попечению Аверьяныча и двух служанок, Авдотьи Степановны и ее дочери, восемнадцатилетней Маши.
Аверьяныч терпеливо подбирает сорта грибов, чтобы они были и помягче, поморщинистее, мелко их разминает в пальцах и затем заваривает и томит. Потом он просит Авдотью Степановну или Машу, или Николая Амвросьевича долго втирать эликсир в больные места. Потом готовит компрессы, и так, чтобы влага впитывалась в тело на протяжении всей ночи. При этом Аверьяныч все время разговаривает со своей пациенткой, говорит ей ласковые, утешительные слова: "Вы еще молодая, красивая, вам жить да жить. И ноги нужны будут. А как же без ног? Ну разве это жизнь, когда ноги не ходят. Хотя бы и меня взять. Случись такая напасть, чтобы ноги отнялись, - да что же я тогда бы и делать стал? У вас еще характер хороший, - можно даже сказать, сильный характер, а свались такое горе на мужика - он бы и жить не захотел. Потому как мужик в сравнении с бабой куда как слабее. Это он на вид такой резвый, хорохорится и силу показать хочет, а случись беда какая, тут он и раскиснет. Нет у него внутри крепости, как у вас, к примеру".
Софья такие слова слушает внимательно; и если Аверьяныч монолог свой затянет, станет долго плести кружево своего простонародного речения, Соня даже глаза зажмурит от удовольствия, будто она кошка, и кто–то гладит ее по спине, а то и задремлет ненароком. Она, конечно, не знает многих тайн психологического воздействия на сознание человека, а то и еще глубже - на подсознание, но этим самым подсознанием, видимо, слышит пользу доброжелательных, мудрых бесед своего врачевателя. Она каждый раз после его сеансов, а затем после тщательного втирания снадобья чувствует необычный прилив сил. Ей хочется потянуться, как бы расправить крылья, словно она хочет подняться в воздух. И по ногам слышит живительный ток, и поднимает их над полом, а затем наступает на них и, опираясь на ручки кресла, поднимается. И раз, и два, и бессчетно раз, пока не устанут руки. Стоять она еще не может, но откуда–то изнутри организма так и рвутся силы, чтобы поднять ее.
Особенно хорошо себя чувствует Соня по утрам, когда тело всосет всю влагу, приготовленную вечером, и ноги как бы просятся к ходьбе, в них по венам и мельчайшим сосудам течет ток крови, несущей всем клеткам силу. Она тогда решительно приподнимается на руках, опирается на ноги и… вот–вот пойдет.
Однажды в такую минуту, завидев спускающегося сверху мужа, она радостно закричала:
- Николай! Я сейчас пойду, поддержи меня!
Николай подбежал к ней, приподнял, поставил на ноги. И Соня двинула правой ногой, оперлась на нее. Потом и левую подтянула к правой и на нее оперлась. И раскинув руки, как крылья, стояла сама, стояла и качалась, и плакала от счастья. Крикнула:
- Аверьяныч! Дорогой вы мой человек. Смотрите же!..
Но в этот момент качнулась и повалилась на руки мужа.
Этот день она назвала самым счастливым в своей жизни. И лечиться стала еще старательней, ласковые "сказки" Аверьяныча слушала с еще большим наслаждением, и мысленно просила об одном: чтобы он говорил и говорил.
Когда вернулись путешественники, Соня, опираясь на мужа или Аверьяныча, уже проделывала по несколько шагов. Вот только возвращаться самостоятельно в кресло не могла. Силы прибавлялись, но их еще было мало.
Николай Васильевич уехал; как человек умный, он увидел, что в этой новой жизни места ему нет и возвратился к старой, - но уже трезвым. Никаких занятий по отрезвлению он не проходил, прожив многие дни в среде трезвых людей, он ни разу не вспомнил о рюмке и отсутствия спиртного не замечал. Этот его пример еще раз доказывает правоту питерского ученого Геннадия Шичко, который утверждал: организм наш в спиртном не нуждается, водку просит испорченный разум. Недаром великий Толстой, сам в молодости поклонявшийся Бахусу, сказал: пьющие - люди дефективные. Такая уж им идея залезла в голову, что мозг как младенец требует от матери питания. А если сказать по–ученому: мозг пьяницы запрограммирован на винопитие. Кем запрограммирован? А вот на этот вопрос гениально ответил поэт, которого автор этих строк нежно любил и считал своим лучшим другом, Владимир Котов:
Средь традиций самых разных
Есть нелегкая одна:
Если встреча,
Если праздник, -
Значит, пей,
И пей до дна!
Пей одну,
И пей другую,
И седьмую, и восьмую, -
Просят, давят, жмут "друзья", -
Ну, а если мне нельзя?!
Ну, а если есть причина
Завтра утром в форме быть,
Значит, я уж не мужчина,
Хоть давись, но должен пить?!
Вот это и есть тот самый мутный источник, из которого вытекает река пьянства - причина неисчислимого горя и бед вселенских!
Исцеление Николая Васильевича и начавшееся возрождение к жизни Софьи имеют одну сходную особенность: и у того, и у этой бедной женщины силы стали прирастать из подъема духа; доказательство поразительной по своей глубине и возможным воздействиям на всю жизнь человечества догадки все того же автора безлекарственного исцеления алкоголиков - и тоже моего задушевного товарища Геннадия Андреевича Шичко, сказавшего незадолго до своей кончины: придет время и человечество откажется от лекарств, ибо все болезни, даже самые тяжелые, можно излечивать силою своего собственного сознания. Для этого только надо научиться управлять им.
Автор просит прощения у читателя за то, что пустился в столь пространные отвлечения, далекие от нашего сюжета, но слишком уж важные проблемы, чтобы их хотя бы краешком не коснуться.
Николай Амвросьевич из всех обитателей домика лесника был, пожалуй, в самом сложном состоянии своих мыслей и чувств. Для себя он давно решил, что с Соней расстанется и будет предлагать руку и сердце Нине Ивановне. Но человек он был русский в самом высоком значении этого слова; и даже более того, хотя и не верующий в Бога, но православный. Не мог он объявить о своем намерении Соне, да еще в такой момент, когда она, напрягая все свои душевные силы, выбиралась из плена недуга. Видел, что силы ей придает не один только Аверьяныч, а еще и сердечная обстановка всего дома, и, может быть, самое главное, его хорошее отношение. Он этого отношения к ней не менял, а, наоборот, окружил ее вниманием и заботой.