За трапезой все молчали; Шахт всхлипывал и икал, - видимо, от волнения, - и ел быстро, словно боялся, что еду у него отнимут и снова закроют в комнате за дубовой дверью и наденут наручники.
Нина Ивановна на него не смотрела, а Саше хотелось чем–то облегчить его положение, но она даже слов не находила ему в утешение.
Качалин прислушивался к звукам со стороны грузинского домика, но там было тихо. Между тем Антон сильно запаздывал; видно, нелегко было ему собирать своих "ястребов".
- Вы меня боитесь! - всхлипывал Шахт. - Я что, не в таком же положении, как и вы? Мне нужен телефон, мой шеф болен, он ждет звонка, волнуется. Дай мне телефон! Ты слышишь, Сергей, телефон. Мне нужен телефон!..
- Успокойся, - сказал Сергей, - и постарайся меня понять. Миллиардом Сапфира заинтересовалась прокуратура; они напали на след и гонят зверя. А зверь - это все те, кто, словно мухи возле сладкого пирога, крутятся у миллиарда. И ты в этом клубке мух самая большая и, может быть, самая главная муха. Тебя бригада следователей возьмет первым, а те, кому нужно прикрыть следствие или напустить вокруг него туману, натравят на тебя киллера. И нас, как свидетелей, прошьют пулями вместе с тобой. Ты этого хочешь?.. Скажи, этого?..
- А ты меня не тыкай, бухгалтеришка несчастный! Я тебе деньги плачу за твое бесполезное копание в бумагах. Ты обещал подобрать все сделки по теплоходам. Где они, эти сделки? Где?.. А я тебе плачу по пять тысяч долларов в месяц. И этой вот… Он кивнул на Нину Ивановну. - Где ваша работа? Отчитайтесь!
Сергей с минуту молча ел и глоток за глотком отпивал шипучей содовой воды. И был спокоен и на Шахта не смотрел, а потом заговорил твердым стальным басом:
- Ну, ты, пакостник грязный! Не забывай, что натворили вы с Сапфиром. Украденного вами миллиарда хватило бы на все выплаты шахтерам и военным, и учителям. По вашей милости они по пять–шесть месяцев не получают зарплату. Их семьи бедствуют. Дети на уроках падают в голодный обморок. Или это не по вашей вине происходит такой мор в России? Или ты хочешь, чтобы и я, и она вот, Нина Ивановна, и Николай Васильевич, бывший советский министр, все это вам простили и встали перед вами на колени? Не будет этого, не ждите. Я пришел к вам в контору не для того, чтобы спрятать в воду концы ваших преступлений, а наоборот, чтобы разоблачить и при удобном случае пустить вас на распыл. И Нина Ивановна приехала из Москвы с той же целью. И все дела по теплоходам, - самые гнусные ваши сделки! - мы тщательно извлекли из груды бумаг и спрятали подальше. Мы только ждем момента, чтобы выкатить на свет божий все эти ваши преступления и вернуть народу украденный вами миллиард. Понял теперь своей безмозглой башкой, зачем мы пришли к вам на работу и что мы делаем? Вы, верно, думали со своей обезьянкой Сапфиром, что все на свете продается, но при этом забыли, что в каждом подлинно русском человеке сидит патриот своей Родины, и в подходящий час он встает на ноги и показывает свою силу. Сейчас уже миллионы русских людей встают с колен и готовы показать вам силу. Пока они сидят на рельсах и в Москве на Горбатом мосту, но если вы не вернете им их миллиарды и не отправитесь на лесоповал, они примут такие меры, от которых вам станет жарко и которые ваше племя, если оно останется в живых, будет помнить тысячи лет. Так вот: пойми все это и заткнись. И слушай мои команды. А не то снова запру тебя в глухую комнату, воткну кляп в рот и закую в наручники.
У Шахта выпала вилка из рук, и он ошалелыми глазами, из которых сочились слезы, смотрел на Качалина, и весь его сгорбленный жалкий вид просил о пощаде. Он, кажется, понял, что пощады не будет, и телефона ему не дадут, - осипшим голосом взмолился:
- Сергей Владимирович, я не враг, не враг - говорите, что надо делать, я все покажу и все расскажу, и все деньги, которые у меня есть, я вам отдам. И я скажу, как обмануть охрану. Не считайте меня врагом. Я тоже возмущен. И знаю, как вернуть народу миллиард. Только не убивайте! Только сохраните мне жизнь.
- Вот чудак! Марать о тебя руки - кому ты нужен! Ты будешь работать вместе с нами, а мы потом посмотрим, куда тебя сдать. И если тебя будут судить, то мы представим в суд смягчающие твою вину обстоятельства. А теперь - давай ключи от тайного хода.
Заполучив ключи, Сергей кивнул Саше, и они пошли - вначале в его комнату; тут Качалин дал Александре тысячу долларов - на всякий случай и теплый плащ - тоже на случай непредвиденных осложнений. И сказал:
- Если хочешь быть парнем, будь им, ты и в этом виде прекрасна, как луч зари; жаль, что я стар, а ты еще ребенок, а то бы влюбился в тебя без памяти.
- Я не ребенок!
Саша готова была броситься ему на шею. Хорошо, что нашлись силы, и она сдержалась. И лишь в большом волнении опустила голову.
Качалин продолжал:
- Узнай, чем они там занимаются, и позвони. А потом по телефону же мы договоримся, что нам делать. В случае осложнений мы с Шахтом позвоним начальнику охраны, и он придет тебе на помощь. И еще запомни: если все в порядке, поднимай правую руку, если плохо - левую. Идет? А я буду наблюдать из окна или с командного пункта.
- Да, идет. Я все запомнила.
Потом Качалин рассказал, как ей следует поворачивать камень, чтобы он освободил проход.
- Вращай его по часовой стрелке, от сравнительно небольших усилий камень повернется, и ты сможешь выйти на поверхность. Затем повернешь камень в обратном порядке и закроешь тоннель. Камень скрыт на дне небольшого оврага, и его никто не видит.
- Все поняла. Ну, я готова!
Саша без труда миновала тоннель, проложенный под речкой, и выбралась на поверхность. В конце оврага она вышла на тропинку, увидела на холме небольшую деревню с беленькой церковью посредине и, повернувшись к ней спиной, направилась к домику. Там и теперь стояли две машины, несколько дюжих парней таскали ящики и грузили в закрытые кузова. Саша подошла к ним:
- Здорово, хлопцы!
Из домика вышел дядя кавказского вида, оглядел Сашу, спросил:
- Тебе чего, парень?
- А ничего. Я приехал к своей подружке - Саше Сапфир. Она сказала, что вон тот большой дом это ее дом, и она здесь живет.
- Да-а… А тебя как зовут?
- Александром.
- Ага… Да–да. Это хорошо. А ты давно ее видел?
- Позавчера. Она сказала, что несколько недель будет тут отдыхать. И вот… Я приехал. Только не знаю, как перебраться на тот берег.
К ним подошли два других кавказца, моложе, и как–то глупо таращили глаза. Одежда на них была грязная, мятая и волосы жесткие, как из проволоки. Видно, что баню они тут не знали, да и лицо, наверное, мыли редко. Чистенький, румяный мальчик с блестящими серебряно–серыми глазами был для них в диковинку, и они не могли от него оторвать взгляда. Один выдвинулся вперед, словно хотел до него дотронуться, спросил:
- Ты богатенький, да? Отец много денег имеет? А?..
- Я русская, - сказала она с гордостью, - а русские сейчас все бедные. Но у меня есть немного долларов, и, если нужно, я могу вам дать.
Она сказала "русская" и смутилась своей оплошности, слышала, как стучит кровь в висках, и уж хотела поднять левую руку, но грузины эту ее оплошность не заметили.
- Сколько у тебя долларов? - спросил старший.
Саша пожала плечами.
- Ну, ладно. Можешь не говорить. Мы тут не бедные и доллары твои нам не нужны.
Протянул ей руку:
- Меня зовут Давид. Можешь считать, что я твой друг и мой дом - это твой дом. И здесь, и там, в Грузии, в Тбилиси дом, и в горах тоже есть дом, большой, красивый. Да? И много машин. И ты, если захочешь, будешь иметь тоже машину. Да? Захочешь или нет?..
Саша, растерявшись, кивнула головой. Она не могла понять, зачем этот старый небритый грузин в мятых широких штанах говорит ей о своем богатстве, приглашает ее домой. Ну, будь она девушкой, тогда, может, поняла бы его интерес, но она сказалась парнем, и он будто бы в это поверил, зачем же ему так вдруг, сразу, распахивать свою душу и лезть в друзья?..
Давид что–то сказал на своем языке ребятам - те метнулись в дом, а он взял Сашу за руку, подвел к машине. Саша отстранилась. Давиду это не понравилось. Недобро блеснув глазами, проговорил:
- Я что, кусаюсь? Да?.. Почему боишься? Скажи!..
Саша не ответила, а подошла к рабочему, тащившему ящик, взяла бутылку.
- Можно попить?
- Можно, дорогой. Пей, пей, пожалуйста. У нас много такой воды. Очень много.
Пробка и этикетка имели вполне фабричный вид; молодой грузин вынес из дома стаканчик, а старый, взяв у нее из рук бутылку, ловко откупорил ее и налил в стакан холодную шипучую воду.
Наверное, все грузины, а их было человек восемь, выползли из дома и тесным кружком стояли у раскрытой двери. Они разглядывали русского парня молча, и так, будто он упал с неба. По их вытянутым лицам и широко раскрытым глазам нетрудно было догадаться, что все они были в сильном затруднении и не знали, как себя вести.
Саша же, оглядев ящики, весело и беспечно спросила:
- А у вас есть и водка, и вино?
- Нет, - сказал дядя, - по всему видно, он был старшим, - у нас вода. Наша, особая, "Боржоми". Ты что, не видишь? Мы его тут добываем, разливаем и в городе продаем. Заходи в дом. Гостем будешь.
Провели Сашу в дом, усадили на лавке за большим овальным столом. В открытую дверь Саша видела, как грузчики откуда–то снизу таскают ящики с бутылками и подают в кузов. И еще она слышала глухое урчание машин, доносившееся из–под земли. Догадалась: там у них цех разлива. Но откуда же воду берут? И что это за вода? Неужели из колодца?..
Позже она увидела в просторном нижнем помещении, в подвале, как из широкой стальной трубы, торчащей из–под земли, беспрерывно хлестала чистейшая родниковая вода, - она поступала в желоб, доставляющий воду в чаны, а из чанов - в систему автоматического разлива, маркировки и упаковки бутылок. Это был небольшой цех с прекрасным отечественным оборудованием. В сутки здесь перемывалось, сушилось и наполнялось сто тысяч бутылок, а два большегрузных автомобиля отправляли воду по окрестным городам, и больше всего в Петербург. У Давида были документы от авторитетных биохимических лабораторий. Бутылка продавалась за восемь рублей; цех работал уже четыре года, - Давид страшно разбогател, и сейчас он мучительно думал о том, как бы стряхнуть с шеи стаю "ястребов".
Усадив гостя на лавке возле стола, Давид попросил подождать, а сам скрылся в другой комнате и долго оттуда не выходил. Саша во время этой паузы вышла на улицу и подняла правую руку, - дескать, не беспокойтесь, у меня все в порядке.
Был полдень. Солнце покатилось в сторону замка, - значит, там запад, и если отклониться от замка немного на север, попадешь в Петербург.
Зоркими как у орла глазами она разглядывала окна второго этажа замка и отчетливо видела уголок отвернутой занавески и даже, как ей показалось, чье–то лицо за стеклами окна, - конечно же, это Качалин. При мысли, что он ее видит, думает о ней, тревожится - он ее вожатый и защитник, - в душе поднималась теплая волна радости, она хотела быстрее туда, в замок, и больше никуда не отлучаться. Снова и снова махала правой рукой, шевелила пальчиками и была совершенно уверена, что Сергей ее видит, что он ждет ее, и она сейчас же вернется в замок.
- Кому ты машешь? - раздался за спиной скрипучий неприятный голос с кавказским акцентом. - Кого видишь? Да?..
- Никого я не вижу, но должен же там кто–нибудь быть.
- Там нет никого. Вчера приехали, но потом уехали. Ку- да - неизвестно. А приедут - Шахт позвонит. Ключи от замка только у Шахта. Ты знаешь такого, да? Не знаешь. Саша, твоя подружка, тут хозяйка - да, но главный хозяин - Шахт. Поживи у нас. Саша приедет - мы тебе скажем. Да?.. Пойдем в дом. Будем пить вино - наше, кавказское. Да?.. Ты хочешь вина?.. Говори, почему молчишь?..
Саша пошла в дом; ей хотелось узнать побольше об их подпольном производстве. А, кроме того, она еще не знала, как оторвется от этой шайки, похожей на стаю волков.
На столе был накрыт обед, и стояло много бутылок, - тут были вино и коньяк, и их вода с красивой наклейкой, на которой были изображены какой–то чужеземный принц и английское слово "Кент".
- А я есть не буду, - сказала Саша. - Я не хочу. А вино так и совсем не пью. И не курю, - поспешила она заявить свое жизненное кредо.
- А колоться?
- Что значит: колоться?
- Ну так, немного, для кайфа. У нас есть. Ты хочешь?
Саша поняла и испугалась. Она слышала, как наркоманы "сажают на иглу" подростков, и особенно девиц, а затем делают с ними что хотят. Почувствовала, как по спине ее пробежал противный холодок, а дыхание перехватило. Хотела выйти на улицу и поднять левую руку, но тут же одумалась, взяла себя в руки и решила быть бдительной и никого не подпускать к себе близко. Только сейчас разглядела, что Давид приоделся, прихорошился и смотрел на нее жадными блестящими глазами; наливал себе вино, ел, пил и делал вид, что гость его мало интересует. Но каким–то внутренним чутьем Саша услышала в нем бурлившее волнение; он и дышал неровно, и взгляды кидал вороватые, тревожные. Из глаз струился горячий блеск, мысли метались, рвались, словно его уличили в чем–то нехорошем и он не мог найти верного тона.
- Ты, парень, где живешь, кто твои родители - вы богатые или бедные?
- Сейчас все бедные. И мы тоже не из богатых, - спокойно отвечала Саша. Ее тяготила мысль о богатстве отчима, и убедительные суждения Сергея о природе его денег заронили смутную тревогу о причастности к его миллиарду, и сейчас ей представился случай как бы стряхнуть с себя груз соучастия, и она с готовностью и даже с радостью заявила о своей бедности.
- Бедность не порок, - ухмыльнулся Давид, - но у нас в Грузии говорят: лучше быть молодым и здоровым, чем старым и больным. И богатый человек лучше бедного. А?.. Правильно у нас говорят или нет?..
- Неправильно у вас говорят! - осмелела Саша. - Лучше быть честным, чем богатым.
- Честным? Что такое - честный?.. Я вот богатый, но я и честный. Я не украл деньги, не беру чужого - вон там внизу моя работа. Я работаю!.. И приношу людям пользу. Наш вода… - Он так и сказал: "наш вода", - тоже Боржоми, а ученые говорят: лучше Боржоми. И когда у вас камень на почке или там еще где–нибудь, он пьет наш вода и становится здоровым, как вот я, и молодым, как вот ты. А?.. А теперь ты будешь говорить: честный я человек или не честный?..
Сидели. Молчали. Саше было странно сознавать, - она это ясно видела: Давид ее стесняется. И как бы торопится перед ней оправдаться. С чего бы это? Ну что я для него?..
- Ты можешь помочь своим родителям, - сказал вдруг Давид.
- Как?
- Просто. Оставайся у нас работать. Я буду хорошо платить. И даже дам аванс: пять тысяч долларов. А?.. Хочешь?.. Поедем с тобой в деревню, - она тут рядом, - и ты пошлешь домой деньги. Да?.. Пять тысяч!
- А что я буду делать?
- Помогать! Я тебе скажу: помоги, и ты поможешь.
- Я слаб здоровьем, не могу грузить ящики.
- Ящики? Зачем ящики? Кто тебе сказал, что ты будешь грузить ящики? Я сказал, да?.. Ты будешь делать всякие пустяки. Чистить картошку, резать хлеб, мыть посуду…
- Не–ет! Это не для меня. Я люблю чистую работу.
- Такая работа тоже есть. Вести учет: сколько бутылок отвезли, сколько пустых бутылок привезли. Каждую посмо- треть - нет ли трещин. Ну? Такая работа подойдет?
- Да, такая подойдет. А где я буду спать? Мне надо и днем отдыхать. Я привыкла.
Она опять проговорилась, но Давид не заметил. Он, видимо, не улавливал оттенков чужого языка или был сосредоточен на какой–то думе. Сказал:
- Будешь жить в деревне. Она тут рядом. Буду возить тебя на машине.
- Зачем меня возить. Я сам умею ездить. У меня и права есть, правда, они дома, но здесь–то кому показывать права. А ездить я умею. И хорошо. Я и в Москве ездил, и в Питере, и в Дамаске…
- В Дамаске? Где такой город - Дамаск? У нас в Грузии нет такого города. Гурджуани есть, Самтредиа есть, Чохатаури есть, а Дамаска нет.
Александра поняла, что сболтнула лишнего, но это была правда, и ей не надо было выпутываться.
Вскинула на Давида свои большие, круглые, серебристо–серые глаза. Они говорили: как, вы не знаете, где находится такой знаменитый город - Дамаск? Да вы, мил человек, темный, но я вам расскажу:
- Дамаск - столица Сирии, древнейший город Востока, а вы не знаете.
Давид заметно покраснел, его грузинская спесь была уязвлена в самой основе, он промолчал, но спросил:
- Бедный, а был в Дамаске. Зачем ездил? Кто дал деньги?
- Там у меня мама живет.
- Мама? Она русская?
- Да, русская. У нее там отель. И она там живет.
- А муж у нее есть?
- Есть и муж, но он живет в Израиле.
- О-о!.. А говоришь - бедный. Родители там, а ты здесь: как так получилось? Скажи.
- Я что на допросе, да? - копировала стиль собеседника Саша. - Живу в Питере у бабушки и больше ничего не скажу.
- Ладно, не говори. Будешь у нас работать, но с одним условием: в замок к подружке своей не ходи. И пусть она ничего не знает про тебя и про нас. Можешь так?..
- Могу, - согласилась Александра. - А насчет работы… Буду думать три дня.
- Три дня? Вай–вай!.. Зачем так много?
- Я сказала: три дня. Это мое условие. Не хотите ждать - дайте мне лодку, я поеду к подружке. Она богатая и обещала мне деньги.
Давид поднял руки:
- Ладно, ладно. Бери свои три дня. А пока будешь жить в деревне. Вечером отвезу тебя на машине.
Придвинулся близко, положил руку на плечо. Горячо дышал в лицо, сверкал шальными очами. Саша порывисто от него отстранилась.
- Ты что - дикий, да?.. Руку не даешь, плечо не даешь. И ногу тоже не дашь погладить, да? Какой такой закон у вас, русских? Наш парень все дает гладить, ваш - ничего.
- Я вам не кошка, чтобы меня гладить.
- Кошки нет у нас. Ты есть. Зачем такой дикий?
В этот момент из подвала вышел молодой грузин, кинул взгляд на Сашу, лукаво ухмыльнулся. И Саша пошла за ним. И, выйдя из домика, тотчас же подняла правую руку, дескать, все в порядке, но про себя подумала: ни в какую деревню она с этим старым козлом не поедет, и надо как–то от них уходить, нырять под камень в тоннель. И стоило ей так подумать, как где–то близко, словно из–под земли, раздался сильный треск и гул моторов, - и тотчас же из–за холма, за которым виднелась деревня, словно гигантские майские жуки, вылетели четыре мотоцикла, и на каждом из них по два седока - парни во всем черном. Остановились все вдруг, четверо окружили домик, а четверо забежали вовнутрь, и оттуда послышались крики:
- Руки! Руки, говорю!
Александру словно кто подтолкнул в спину, - она скорым шагом вошла в избу и тут увидела, как три "ястреба" вытряхивали из карманов грузин пистолеты, кинжалы, кошельки с деньгами. Давида тоже обезоружили и надели наручники. За столом восседал, как атаман, парень лет двадцати, суровый, злой и с пистолетом в руке. Сашу встретил окриком:
- Кто такой? Руки! - и вскинул пистолет. - Руки, говорю!