Как только Дарган завернул за угол какого-то дворца, он придавил девушку к шершавой стене, а сам метнулся назад. Дождавшись, когда парень вошел в темноту улицы, резким движением зацепил его за рукав рубашки, с силой рванул на себя, одновременно ладонью другой руки закрывая ему рот. Долговязый сунулся вперед, спотыкаясь о подставленную ногу, завалился на спину. Прижав его к мостовой, Дарган схватил за волосы, пару раз крепко стукнул головой о камни. Парень обмяк, раскинул белые ладони в стороны, и затих. Дарган поправил папаху, мягко направился к притихшей под стеной девушке. Вряд ли она что-нибудь поняла, торкнулась в его лицо пылающей щекой, зашарила упругими губами. Он снова поймал ее под руку, повлек к освещенной факелами площади перед собором Нотре Дам. Вдоль кирпичной стены они заскользили на задворки, туда, где на ограниченном постройками пространстве были сметаны несколько копешек сена. По площади проскакал ночной патруль, по донесшемуся мягкому говору, состоявший из кубанских казаков. Всадники завернули к мосту через реку, поленившись объехать церковь вокруг. Это был обычный путь патрулей от всех родов войск, совершаемый ежедневно и еженощно во имя тишины и спокойствия поверженной французской нации. Стук копыт затих вдали, тишину нарушали лишь цикады, стрекотавшие в траве по бокам мостовой.
Наконец, впереди показались освещенные месяцем невысокие плотные тени, Дарган втянул носом прохладный воздух. Запах хорошо просушенной травы с цветами защекотал ноздри, влился в грудь дурманящим настоем, заставляя расправить плечи. Девушка тоже почувствовала, как пахнет сено, она оторвала голову от плеча спутника, встряхнула волосами. Оба сделали несколько торопливых шагов и воткнулись в стожок. Дарган облапил подружку поперек талии, уложил на основание копны и тут-же полез рукой между ее ног. Наверное она не ожидала стремительного маневра, потому что спохватилась только тогда, когда спутник успел спустить шелковые трусы ниже ее колен. Попыталась сдвинуть ноги, но было уже поздно, Дарган расшвырял полы черкески, сдернул шаровары вниз. После недолгой борьбы нащупал манящее углубление и резко двинул задницей. Опыта было не занимать, в станице Стодеревской, когда принялся бегать к овдовевшей душеньке, старался прислушаться к советам старых казаков, учивших молодежь, как надо обращаться с бабами, чтобы и самому удовольствие получить, и она не осталась бы в накладе. Старики говорили, что главное в этом деле напор, как с истинным врагом, иначе насмешки одолеют хуже татарской сабли.
Он поступил согласно казацкому учению. Подружка вскрикнула, настроилась выскользнуть из-под него, она с силой уперлась ладонями ему в подбородок, выставила колено вперед. Но Дарган был упорен, недаром, несмотря на молодость, казаки прочили его в сотники. Изловчившись, он бедром отогнул колено иноземки и снова налег низом живота. На этот раз получилось, не как с душенькой - скользко и полюбовно, а туго, с резкой болью и отчаянным сопротивлением. Показалось, внутри у нее что-то порвалось. Девушка вскрикнула, забилась подбитым фазаном, она со страхом в глазах продолжала упираться кулаками в подбородок и оттопыривать зад, еще не понимая, что произошло. Дарган не останавливался, он знал, что в бабьем деле главное закрепиться на завоеванных позициях, чтобы не пришлось потом выглядеть сопляком-малолеткой, которого не стоило допускать до действительной службы. Ведь не зря станичники, из которых состояла почти вся сотня, уже сейчас старались прислушиваться к нему как к своему атаману - честь большая, ее удостаивался не всякий и не всегда.
Между тем в призрачном лунном свете стало видно, что в зрачках девушки принялись плясать настоящие языки пламени, казалось, если их направить вниз, они расплавят сбившуюся на горле в ямку золотую цепочку с медальоном, золото вспыхнет жгучим костерком, прожжет нежную кожу насквозь и уйдет в землю. С еще большим остервенением она взялась отодвигать от себя голову партнера, одновременно пытаясь вильнуть попой. Сипение с зубовным скрежетом сквозь губы грозились перейти в громкие вопли. Наконец, она будто выплюнула какие-то слова, среди которых можно было разобрать шипящее:
- …ту сэ куш-шри… ку-ушри… ку-уш-шри-и…
Дарган не понимал их значения, но они злили его, словно имели нехороший смысл. Хотелось заставить девушку замолчать, ведь не он набился в дружки, а она приманила его к себе. Он уже готовился положить ладонь на губы подружки, когда со стороны площади снова прилетел цокот копыт. Девушка вскрикнула громче, чем обычно, рванулась в сторону. Дарган едва успел подмять ее под себя и зажать рот рукой. Но этого оказалось недостаточно, подружка ударила коленом в пах, укусила за мякоть ладони и закричала так, что рядом взвыла бродячая собака. Стук подков изменил направление, можно было не сомневаться, что всадники услышали призыв о помощи. Не дожидаясь, пока его стащат с девушки за ноги, Дарган вскочил, поддернул шаровары и настроился броситься в темноту улицы. И вдруг осознал, что бежать некуда, потому что конники в гусарских кителях разделились на две группы и взяли маленький дворик перед церковью в плотное кольцо. Иноземка вскрикнула еще раз, в голосе послышались злые ноты.
- Куш-шри… куш-шри… - повторяла она раз за разом, норовя ударить насильника ногой.
- Я за тобой не бегал, - ощерился Дарган. Он не понимал, почему она разозлилась, когда станичные душеньки при любованиях только млели от удовольствия и просили приходить почаще. - Сама завлекла.
Он приготовился принять неравный бой. Кто-то из верховых поджег смоляной факел, еще одна обмотанная ветошью палка вспыхнула с другого конца дворика, осветив его как днем. Дарган вдруг заметил, что ляжки недавней партнерши под платьем измазаны кровью. Озноб прошиб его с ног до головы, он понял, что девушка была девственницей. В станице за насилие его ждала бы немедленная расправа, а здесь, в чужой стране, тем более. Руки торопливо взялись запихивать полы черкески за ремень, тело напряглось. Оставалась малость - гикнуть и вцепиться пальцами в горло ближайшего всадника, преграждавшего путь. В этот момент к гусарам подскакал еще один верховой:
- Господин вахмистр, там под стенкой человек лежит, - басовито доложил он.
- Живой? - переспросил тот, к кому обратились.
Дарган всадил ногти в ладони, прокусил губу до крови. Он лихорадочно искал выход.
- Шевелится, но голова вся в крови.
- Это дело рук вон того разбойника, - без сомнений в голосе сказал вахмистр. - Надо брать кавказского абрека в цепи, иначе утекет.
- Платовский, видать, - попытался присмотреться кто-то.
- У Платова казаки донские, а этот урядник из дикой дивизии. Вишь, белый капюшон на папахе и черкеска с газырями. Кавказец точно, они и русских не любят.
- Теперь в парижских газетенках пропишут статейки о русских медведях со звериными нравами. Мол, решили и в Европе восстановить первобытные порядки.
- Ежели дойдет до царя-батюшки - головы никому не сносить.
- А то…
Дарган вытянулся до боли в сухожилиях, он уже выбрал жертву и теперь искал удобный момент, чтобы прыгнуть на холку лошади и унестись в лабиринты враждебного города. Главное добыть свободу, а там будет видно. Пришедшая в себя девушка одернула платье и неожиданно встала. Ее трясло, на щеках выступила нездоровая краснота, делая лицо почти черным. Она подошла к Даргану, вцепилась ему в плечо. Он хотел отстраниться, когда заметил, что подружка пытается улыбнуться. Так это было неестественно, что в голове пронеслась мысль, что она тронулась рассудком.
- Же протест контре… - поведя рукой вокруг, попыталась она что-то сказать. Жалко усмехнулась. - Же… месье… камараде… ла мур. Ла мур…
- Гляди-ко, у ней ла мур на уме, - удивился один из патрульных. - А мы думали, уже душу Господу отпускала.
- Живучие они, что наши, что ихние…
Гусары переглянулись, вахмистр закашлялся, заставив коня переступить копытами. На некоторое время наступила тишина, казалось, патруль во главе со старшим решает сложную задачу, в которой высокий приказ соседствовал с необсуждаемой прихотью женщины. И какое решение должно было сейчас перевесить, зависело не только от командира, но и от каждого в отдельности.
- Он же тебя снасиловал, - не выдержал кто-то из воинов. - Какая, к черту, любовь, умом подвинулась, милая?
- Же… се венье, - пытаясь уяснить, о чем ей говорят, морщила лоб девушка. Указала рукой на себя. - Же, же… венье… Симпазис авес.
- Он тебя, это… невинность привер, а тобой надо было любоваться - адмир, что ты такая красивая, - не унимался гусар. Махнул рукой, повернулся к товарищам. - Тут дело бесполезное, их надо сдать в комендатуру и пускай разбирается начальство. Она говорит, что сама сумеет оторвать ему яйца, тогда при чем тут мы.
- Пусть отрывает, ежели надумала. Да еще, не дай бог, до царя дойдет, - повторился один из патрульных.
Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь короткими восклицаниями девушки, повторяющей одну фразу - ла мур… ла мур. Она сумела прильнуть к Даргану и теперь виновато посматривала на него. Готовый сорваться с места, тот начал отходить от напряжения, не понимая, что происходит и как поступать дальше. Он вихрем улетел бы от этого места, но поведение иноземки заставляло относиться к ней с уважением, подавляющим чувство опасности. Кажется, она влюбилась в него с первого взгляда. Вахмистр переложил поводья в левую руку, пятерней почесал за ухом. Затем надвинул кивер на глаза, махнул рукой:
- Бери в кольцо, в комендатуре разберутся. И того нужно забрать, что под стеной, - он хмуро посмотрел на подчиненных, добавил, как бы оправдываясь. - А если оставим как есть, другой патруль историю навесит на нас. Вон, копытами уже стучат.
Со стороны площади послышался звонкий цокот подков.
Глава третья
Ясное утро розоватым золотом окрасило кресты парижских соборов, черепичные крыши дворцов и чугунное литье на оградах с мостами. Всадники из различных родов войск образовали каре на площади Согласия, находящейся близ Елисейских полей в центре города. Едва ли не последней на построение прискакала сотня терских казаков, внутри которой накануне возникли большие разногласия, связанные с проступком одного из станичников. Сотник в черкеске с начищенными газырями и при турецкой кривой сабле, сам похожий на поджарого смоляного горца, гортанным голосом отчитывал казаков:
- Подровняйсь по фрунту, чего как чакалки - стаей! Одного позору мало, так на другой нарываетесь? Щас Он всем задаст, дай только объявится.
Ожидали прибытия самого императора Александра Первого, который за взятие столицы неприятеля должен был в числе прочих наградить терское казачество боевой шашкой в богато убранных ножнах. Это обстоятельство заставляло бравых молодцев на строевых конях, в барашковых папахах и черкесках, распрямлять плечи, подтягивать без того тощие животы. Кони мотали мордами, беспокойно грызли железные удила. Светлоглазый казак Дарганов, совсем недавно занимавший первый ряд конников и бывший неоспоримым претендентом на место сотника, переместился в середину отряда, как бы под защиту плотно окруживших его станичников. Он крепко провинился и сегодня, наряду с награждением, ему должны были вынести окончательный вердикт. Кто зачитает приговор - сам император или Его Величество предоставит это сделать генералу Ермолову, а то и вовсе терцам-землякам - не имело значения, но вызывало у него волны холода по спине.
- Даргашка, пошто папах на зенки насунул? Стыдно? Токо бы по иноземным скурехам шастать, - не унимался гарцевавший на кабардинце сбоку строя сотник. - Нашел… белобрысую и титьки с алычиные упырья.
- Да он и сам из белобрысых, - со смешком отозвался кто-то.
Сдвинув головной убор на затылок, Дарганов скрипнул зубами, молча окинул заполнившую свободное пространство на площади толпу парижан. И тут-же дерзко улыбнулся белозубой улыбкой - терять уже было нечего. Но чувствовалось, что все равно за дерзостью прячется душевное волнение. Чтобы скрыть его, он встряхнулся, повел очами по сторонам.
Сама площадь находилась на возвышении, с нее открывался прекрасный вид на город с церквями, садами, просторными дворцами, в том числе принадлежащими королевской династии Бурбонов. Все это великолепие на левом берегу реки Сены Дарган видел не впервые, отчего внутри возникало щемящее чувство обиды за то, что вновь полюбоваться ажурными мостами и похожими на розовые пуховые шали орнаментами каменных строений ему, скорее всего, больше не придется. Окинув панораму затуманенным взором, Дарганов снова перевел взгляд на толпу, стараясь высмотреть знакомую женскую фигуру. И вдруг увидел девушку чуть ли не возле лошадиных морд в первом ряду конников. Одетая в голубую жилетку поверх красного платья с длинными рукавами и со вспышенными оборками, она вплела в светлые волосы голубую ленту, а на ноги надвинула красные туфельки с бантами. И теперь, не сводя влюбленных глаз с казака, растянула полные губы в радостной улыбке. Терцы зыркали на нее черными зрачками, нервно подергивали усами. Предмет ее обожания тоже приосанился, покосившись на сотника, незаметно подмигнул. Девушка просияла еще больше, на высокой шее золотым ручейком заструилась все та же цепочка. Как подружка сумела проскочить мимо часовых вокруг, оставалось загадкой, но всем, несмотря на ее нарядность, все-таки было не до нее, потому что самодержцы перед народом объявлялись не часто.
Между тем, из-за здания с колоннами показалась кавалькада всадников в праздничном убранстве. На головных уборах многих развевались пышные разноцветные перья, груди сверкали не только от начищенных доспехов, но и от множества наград. Впереди на чистопородном арабском скакуне гарцевал император Российской империи Александр Первый, рядом с ним старался держаться сидящий на сером коне с яблоками король Франции Людовик Восемнадцатый. Позади подпрыгивали в седлах монархи союзнических держав, одержавших победу над Наполеоном.
- Сотня, во фрунт!
Подвздыбив накрученные усы, сотник бросил раскаленный взгляд на казаков, затем заставил кабардинца выехать впереди строя и замереть на месте. Стоявшие по четыре в ряд всадники приподнялись в стременах. У многих поверх газырей в жарких солнечных лучах заблестели боевые ордена и медали.
Навстречу императорскому выезду вылетел вороной конь командующего русской армией, громко доложил о построении, посвященном крупному событию - освобождению Франции от диктатора Наполеона Буонапартия. Александр Первый выехал вперед, произнес короткую речь, после которой грянуло мощное "ур-ра-а", перекатами разнесшееся по крышам окруживших площадь дворцов. Казак Дарганов почувствовал, как изнутри его начинает распирать от гордости, словно это он главный герой. На какое-то время девушка, как и мысли о неминуемом наказании, отошла на задний план. Он забыл про все, ощущая кожей лишь тяжесть двух серебряных крестов с Георгием Победоносцем в центре, двух серебряных медалей "За храбрость" и "За взятие Парижа 19 марта 1814", и одной бронзовой, как участнику войны 1812 года. На лицевой стороне ее была выбита пирамида с глазом, а на оборотной надпись, гласящая: "Не нам, не нам, а имени твоему". Во всем теле и в голове лишь эти знаки доблести сейчас имели значительный вес.
Тем временем император перешел к награждениям особо отличившихся частей и соединений. Дошла очередь до корпуса под командованием генерала Ермолова, включавшего в себя конников из терских казаков. Офицеры и командиры подъезжали к Александру Первому, получали из его рук ордена, медали и боевое оружие, и вновь занимали свое место. Когда командир кавказского отряда прогарцевал за наградной шашкой мимо сотни, воздух снова сотрясло многократное казачье "ур-ра". Окинув отеческим взглядом идеальное каре, составленное из всадников из многих родов войск, русский император чуть наклонился к потряхивающему белыми буклями французскому королю, сказал ему несколько слов. Он решил воинов-джигитов отблагодарить самолично и приглашал мессира принять участие в церемонии. Затем вместе с Людовиком Восемнадцатым и Ермоловым подъехал к терцам и глазами немного навыкате властно обозрел четкий строй.
- Слава терским казакам! - привстав в стременах, громко крикнул он.
- Слава! Слава! Слава! - гаркнули в ответ луженые глотки всадников.
- От имени русского народа за взятие Парижа я награждаю вас боевой шашкой. Казаки, вы всегда были на передовых позициях, чем заслужили всенародную любовь.
- Слава! Слава! Слава!
После пространной речи император пощипал рыжие бакенбарды, передав шашку командиру кавказского соединения, на виду у всех поцеловавшего лезвие, он продолжил:
- Честь вам и благодарность, храбрым защитникам родины, - с чувством сказал он. - Великая Российская империя была, есть и останется непобедимой, пока ее защищают казаки - гордые и бесстрашные сыны отечества. Слава!
Снова прозвучало троекратное "слава". Дарганов посмотрел на своего друга Гонтаря, на казака Черноуса, тоже едва унимавших радость, опять вперился глазами в императорскую грудь. И вдруг заметил, что Александр Первый прокалывает колючим взором именно его. Казака словно кипятком ошпарило, в голове пронеслась мысль, что пришел час расплаты. Он вильнул зрачками на полноватого короля Франции, с интересом косившегося на конников. Император поманил к себе сотника, о чем-то расспросил, затем обернулся к сопровождавшему его офицеру, взял с бархатной подушечки медаль. Началось награждение отличившихся в боях за город Париж. Казаки получали знаки отличия и снова возвращались в строй, это продолжалось до тех пор, пока на подушечке не остался один серебряный крест. Подняв его за крепление, Александр Первый подержал в руках, как бы взвешивая, и громко провозгласил:
- Урядник Дарганов!
Всадники раздвинулись, давая Даргану возможность выехать перед лицо главнокомандующего объединенными войсками. Тот шевельнул поводьями, трогая коня по проходу, непроизвольно схватил боковым зрением фигурку девушки поодаль, и снова нацелился зрачками на розовое лицо государя-императора с пышными бакенбардами. Оно, картинное, будто подсвечивалось эполетами на плечах со множеством золотых веревочек. Блеска прибавляли звезды орденов по обеим сторонам груди. Казалось, Александр Первый оделся светом, засиял неземным образом в святом храме.
- За воинскую доблесть, проявленную в битве с врагом, ты награждаешься третьим солдатским орденом святого Георгия, - подколов крест рядом с двумя другими, император трижды облобызал героя. Забрав что-то у адъютанта, продолжил. - Тебе присваивается казачье звание хорунжий с вручением надлежащих знаков отличия.
Он протянул два отливавших золотом погона. Подождав, пока казак переложит их в одну руку, распрямил затянутую в перчатку ладонь и поднес ее к головному убору:
- Благодарю за службу.
Дарганов отдал честь:
- Рад стараться, Ваше императорское Величество, - звонко выкрикнул он. - Служу царю и отечеству.
- А мог бы стать сотником и получить офицерский орден святой Анны, - с нескрываемым сожалением добавил самодержец, опуская перчатку вниз.
Урядник виновато поморгал веками, но головы не опустил. В этот момент девушка громко воскликнула и радостно захлопала в ладоши. На лице ее засветилась улыбка, видно было, что она готова броситься и обнять казака за сапоги. Все повернулись в ее сторону.
- Кто это? - приподнял брови император.
- Ваше Величество, думаю, это та девушка, которую хорунжий Дарганов взял силой, - сообразил генерал Ермолов. - Теперь она стала его невестой.
- Что прикажете делать? - вежливо осведомился адъютант. - Препроводить ее к народу?