Отвязав от столба конец поводка, он вывел лошадь из стойла и скоренько накинул ей на спину походное седло с мягким потником, крепко - ногой - затянул под брюхом широкую подпругу. Затем накидал в торбы овса, перекинул сумки через холку и выгнал коня за ворота, помог девушке взобраться ему на спину. Он знал, что она умела управляться с лошадьми, но полной уверенности не было. Подружка похлопала дончака по крутой шее, озорно посмотрела на спутника и засмеялась. Казалось, ей было все равно, что она покидает свой город, что здесь остаются родные и близкие. Она не сводила глаз с казака, ставшего для нее всем без исключения.
Вскочив на кабардинца, Дарган всунул носки сапог в стремена, подобрал поводья. Снова осенив себя крестным знамением, негромко произнес:
- Отцу и сыну.
Он уже начал трогаться в путь, когда из-за угла улицы галопом вылетел Гонтарь. На губах его лошади зависли клоки пены, потные бока высоко вздымались. Гонтарь распушил полы черкески, птицей слетел с седла:
- Успел, слава тебе… Собрался, друг? - почти выкрикнул он.
- Уезжаю, - признался Дарган. Подумал о том, что Гонтарь имеет право напомнить о кладе. - А что?
- Я решил поговорить о схроне, - понизил голос тот. - Ты не надумал копнуть в том месте? Глядишь, чего бы нашлось.
- Уже покопался, - насупился Дарган, решив, что отпираться не стоит. Если хозяин подворья поднимет крик по поводу пропажи, Гонтарь сразу догадается, кто его присвоил. Ответ придется держать даже в том случае, когда вокруг забелеют курени родной станицы.
- И много там оказалось?
- Кое-что есть, но разложиться еще не успел. Ты намекаешь на свою на долю?
- Если там много, то да, - не стал куражиться Гонтарь. - А если мало, пусть достается тебе. У тебя ж мамзелька объявилась, а я о станичной мамуке еще не думал.
- Ну, друг, уважил, я в тебе не сомневался, - облегченно вздохнул Дарган. - Если довезу клад до дома, твоя доля останется нетронутой. Я сам хотел сказать, когда император меня с парада завернул, да дюже скоро все вышло.
- А я не сомневался, что ты не обойдешь то место стороной. По рукам, друг, - встряхнул обшлагами черкески Гонтарь.
- Я ж хотел до утра где-нито пересидеть, еще отпускную бумагу надо брать, - стукая по руке друга, озаботился казак. - А во флигеле теперь не смогу ни поесть, ни поспать.
- Бумаги уж готовы, потому и спешил, чтобы вас застать, - воскликнул Гонтарь. - Я тебя знаю, взял бы с места в намет, а на первом посту бы завернули.
- Как это готовы! - не поверил Дарган. - Только царь-батюшка объявил, и уже расписали?
- Мне Горобцов разжевал, что решал не император, а суд. Самодержец лишь настоял, чтобы не назначали виселицу или каторгу, - пояснил друг. - Бумаги передали генералу Ермолову, а тот вручил их сотнику дядюке Назару. Скачи к нему, забирай и с Богом!
- Спасибо тебе, какой раз ублажаешь доброй вестью. А я клад без тебя раскопал, - растрогался Дарган. - Но верь, твоя доля не пропала бы.
- Я об этом не думал, - друг понизил голос. - Ты бы не вез добро через границы, а обменял его на монета. С ними спокойнее и ходят они везде.
- Опять ты прав, - огладил подбородок Дарган. - Золото у нас не в чести, разве что армяну-лавочнику или еврею-купцу за полцены отвалить.
- А тут за полную продать можно. Ко всему, ассигнации не тянут, где хочешь спрячешь, у кого пожелаешь на добро обменяешь.
- И снова правду гутаришь.
Гонтарь оборвал беседу:
- По случаю победы станичники за Нотре Дамом трапезу устроили, - покосившись на мастерскую, сказал он. - Давай за мной, одного тебя дожидаются.
Он влетел в седло и через мгновение лошадь с места сорвалась в бешенный галоп. Дарган отпустил поводья кабардинца, конь встряхнул гривой, осел на задние ноги, чтобы тут-же прыгнуть вперед лесным оленем. За ним пошел в намет дончак с иноземкой. Краем глаза Дарган усмотрел, как сомкнув колени на боках лошади пригнулась девушка к холке. Волосы взвились вверх, рукава платья вздулись колоколом, лишь подол прилип к ногам, словно его зашпилили женскими булавками. Он почмокал губами и понесся по узким улочкам так, что подковы высекали искры из будто железных булыжников. Мимо проносились дома с колоннами, портиками и балкончиками, на которых сушилось разноцветное белье. Под слабыми порывами ветра мотылялось оно и на колышках в аккуратных двориках.
Сотня расположилась на просторной лужайке, одним боком прилегавшей к берегу Сены, а другим упиравшейся в корявый лесок, за которым розовели дома местных жителей. Когда-то на этом месте было болото, и хотя земля оставалась влажной, граждане путем множества сточных канавок, осушили его и даже разметили под новые постройки. Фурштатам не потребовалось забивать колышки, чтобы было к чему привязывать лошадей, они вокруг торчали во множестве. Друзья остановились напротив ставки сотника с воткнутой в землю пикой с конским крашеным хвостом. Дарган соскочил с седла, бросив поводья подружке, подошел к наспех собранному столу, состоящему из подстилки и разложенных на ней кусков хлеба с сыром и жаренным мясом. Дядюка Назар возлежал на свернутой в тугой валик мохнатой бурке. Заметив прибывших, он зыркнул на них черными глазами из-под завитков смоляной папахи:
- А вот и Даргашка объявился, наш дорогой висельник, - радостно воскликнул он, призывая окруживших его казаков обратить на событие внимание. - Оклемался от царского указу, родственничек?
- Я не дюже волновался, - ухмыльнулся Дарган. - Если бы в комендатуре удумали что серьезное, ни в жисть не отпустили бы.
- А чего ж ты дожидался - удумают - не удумают. Надо было укорачивать черкеску, да барсом прыгать на холку любому коню, - подмигнул друг сотника заторможенный в звании подъесаул Ряднов.
- А мамзельку куда, с моста и в Сену, как донской казак Стенька Разин? - догадался сотник. - Из-за нее он и отдался в руки патрулям. Так, Даргашка?
Дарган покосился на невесту, на полную добра сакву и промолчал. Ему не терпелось получить бумаги и покинуть расположение сотни. Ко всему, было неудобно чувствовать себя провинившимся не по ратному делу, а по бабьему, на которое, случись оно в России, никто бы бровью не повел. Но у станичников мнение было свое, к тому же, они знали характер нарушителя: никто в мыслях не допускал, что Дарган без боя мог поддаться гусарам. Поставив еще одну кружку, дядюка Назар указал на место подле себя:
- Располагайся, победу над Наполеоном Буонапартием отметим, чтобы мусью забыли дорогу в наши края, - сказал он, просветил. - Слыхал, царь-батюшка атамана Платова произвел в генералы и пожаловал ему титул графа?
- Откуда, - нахмурился Дарган. - Я ж уехал собираться в дорогу.
- Англицкий король пригласил донца к себе на ихние острова в гости, - добавил кто-то из казаков. - Обещал наградить орденом и вручить лыцарский меч.
- А донцы решили отлить атаману памятник и установить его в Новочеркассе, - дополнил сотник. - Вот как воевать надо, а ты по бабам.
- Дайте приткнуться и Гонтарю, чтобы не толокся вокруг да около, - позаботился подъесаул.
Гонтарь нырнул между казаками, потянулся рукой к куску жареного мяса, и отдернул ее под негласным запретом старых вояк. Дарган снова покосился на девушку, на переметную суму:
- Дорога у нас дальняя, успеть бы к ночи до какого ночлега добраться, - он проглотил слюну. - Дядюка Назар, я к тебе за бумагами и за пропуском. Не держал бы ты нас, я свою песню спел.
- Наполеона помянуть не желаешь? - уставился на него сотник, соображая, что без невесты родственник пировать не сядет. Но женщине за мужским столом места не предусматривалось.
- Сколько этих наполеонов было и будет, - упрямо нагнул голову Дарган. - Отпускай, дядюка Назар, неудобно мне тут торчать.
- Ты ж не украл, не сразбойничал… - сотник пригладил черные усы, подумал, что с расставанием, как с похоронами, затягивать не след. - Твоя воля. Гонтарь, наложи ему в сакву провианту, да набери отряд и проводи дружка до выезда с Парижа, - он вскочил на ноги, обнял молодого станичника, три раза поцеловал. - Но кружку чихиря ты все ж осуши. За победу.
- А вторую на дорожку и за здравие тех, кто остается нести службу, - наполняя объемистую чапуру чихирем, подхватил подъесаул Ряднов.
- А сладким каором из ихнего города Каор ты закусишь, Бог любит троицу, - добавил Черноус, шустро отыскал походную фляжку. - И с собой плеснем, не жалко.
Распушив полы черкесок, отряд терских казаков в сбитых на затылки лохматых папахах вихрем пронесся по усаженным каштанами парижским улочкам. Шашки стучали ножнами по никогда не чищенным сапогам, на тонких ремнях блестели широкие кинжалы, за плечами прыгали ружейные дула. Вид у темных лицом усатых воинов со сверкавшими из-под завитков шерсти белками был непривычным для этих мест, диковатым. И странной казалась скакавшая рядом с широкоплечим наездником фигурка девушки в голубой безрукавке и красном платье. Отброшенные воздухом назад длинные светлые волосы открывали белое лицо красивой европейки, неизвестно какими ветрами занесенной в первобытную орду. Она бы походила на поднявшую французов против англичан народную освободительницу Жанну Д, Арк, если бы за ней мчались всадники ликом посветлее. Прохожие останавливались, смотрели вслед стремительно тающему на глазах отряду, на губах появлялись недоуменные улыбки. Ни один из патрулей не решился преградить путь похожему на выпущенную из арбалета черную стрелу небольшому отряду, пока он сам не встал как вкопанный на окраине города. Впереди лежала мощеная камнем дорога, которая скрывалась в темневшем на горизонте лесном массиве.
- Дальше скачите сами, - втыкая нагайку за голенище сапога, рывком осадил дончака Гонтарь. - Не забудь, Дарган, о чем договорились.
- Не забуду, Гонтарь, даю слово, - Дарган смахнул рукавом пот со лба. - Думаю, ближе к зиме и вы вернетесь.
- Этого нам не ведомо. Передавай добрые слова родным и близким, всем станичникам.
- Передам, братья казаки.
- Саул бул, Дарган.
Всадники понеслись обратно, из-под копыт взмыленных коней в разные стороны брызнули ослепительные искры. Вскоре от отряда остался только запах терпкого лошадиного духа, да улетающий в никуда дробный стук, но и он быстро затерялся в лабиринтах столицы бывшей империи. Посмотрев на спутницу, Дарган провел рукой по щекам, он не спросил, почему невеста не захотела прощаться с родными, почему не взяла с собой самое необходимое. Он понимал, что родители не отпустили бы ее, а ухажор в который раз попытался бы удержать. Девушка тоже не горела желанием выказывать чувства, под высоко поднятыми бровями продолжало пылать единожды вспыхнувшее пламя любви к избраннику. Дарган засмеялся, указал рукой на дорогу:
- Тогда в путь, а удачу мы поймаем сами. Ви, мадемуазель Софи? Теперь я буду звать тебя Софьей, моей Софьюшкой.
- Ви, месье Д, Арган, - немедленно отозвалась она. Повторила. - Тогда путь, удачью… самьи.
- Ты это, учи русскую азбуку, а то заявишься в станицу чурка чуркой, - добродушно выговорил Дарган. - Наши скурехи драчливые, все волосы на голове выдерут.
- Ви, месье…
Дарган гнал кабардинца до тех пор, пока солнечный диск наполовину не опустился за горизонт. Дончак не отставал, расфыркивая пену по сторонам, конь лишь громко екал селезенкой - его давно не выводили на прогулки. Но сидевшая на нем всадница притомилась, это было видно по бледному лицу и темным кругам под глазами. И когда свернули с дороги в небольшую рощицу, она облегченно вздохнула. Спрыгнув с седла, Дарган снял переметную суму, стреножил кабардинцу ноги и отпустил на небольшую поляну. Только после этого он подставил плечо, помогая невесте сойти на землю, девушка сразу повалилась в траву. Накинув путы и на дончака, Дарган подпустил его к своему коню. Последние лучи позолотили верхушки деревьев, в роще замолкали птичьи голоса. Раздернув ремни на сакве, казак достал хлеб, мясо, сыр, вареные яйца с картошкой, разложил продукты на попоне.
- Ешь, - мягко полуприказал он невесте. - А потом я укрою тебя буркой и ты поспишь. Погода вон какая теплая.
- Ви, месье Д, Арган, ла мур…
Девушка подползла к наспех собранному столу, запихнула в рот кусок хлеба с мясом, уставясь в одну точку, принялась медленно жевать. Лицо подергивалось болезненными судорогами. Глядя на ее страдания, Дарган лишь насмешливо морщил нос. Когда с едой было покончено, он сложил попону и бросил ее под дерево. Потом рывком задрал платье на спутнице, не успела она выразить протест беспардонным вторжением, крепкими пальцами взялся разминать мышцы на ее ногах. Затем раскинул бурку, перенес подружку на нее, подсунув ей под голову все ту же попону. Убедившись, что она провалилась в сон, разжег небольшой костерок, вытащил из саквы мешок с драгоценностями. То, что увидел, заставило напрячься снова. В ларце лежали, в основном, золотые монеты, среди которых попадались серьги и кольца с камешками и без них. Внизу отдавали голубизной бусы из крупного жемчуга, оправленного в золото и серебро, а в одном из углов светился глубоким небесным светом оправленный в серебряную сетку с кольцом на верху необычный камень едва не с голубиное яйцо. Он притягивал внимание сильнее, чем остальные изделия, словно в нем таилась какая-то магическая сила. Но сначала Дарган стал по очереди натягивать на пальцы кольца с печатками, сравнивая их с подаренным императором перстнем. Они оказались не одинаковыми, с вензелями, с печатями и без них, но все без исключения по красоте не уступали государеву подарку.
Глава четвертая
На дне ларца белела грамотка, развернув ее, Дарган увидел, что она написана на русском языке. Прочитал по слогам: "Хранить и передавать по наследству. От Новогородского боярина Скарги род столбового дворянина князя Скаргина. Одна тысяча пятьсот тридцать шестой год от рождества Христова". Казак перевел взгляд на драгоценности, в голове промелькнула мысль, что хозяин подворья принимал участие в войне и привез богатство из России, или дворянскую вотчину в Великом Новгороде пограбили его соплеменники. А может, кто из русских мздоимцев сам заложил сокровища за мелочную услугу, пропил, в конце концов. Но что ларец имеет происхождение русское, сомнений быть не могло по одной причине - такие ларцы с дубовыми крышками выдалбливали только мастера из России. А что в его содержимом свое и что наносное-иноземное, видно с первого взгляда, чужое можно и на продажу пустить.
Отобрав золотые монеты с иностранными буквами и гербами, Дарган упаковал их в кусок кожи, отложил сверток в сторону. Он осознавал, что на родине с такими богатствами податься будет не к кому, разве что, как верно подметил Гонтарь, в шинок или в лавку с нехитрым товаром, зато к хитрым армяну или жиду. А те посмотрят, сколько за них отвалить. Отдавать же добычу за бесценок он не горел желанием. Затем вытащил голубиное яйцо в серебряной скорлупе, долго не мог оторвать взгляда от темно-синего света, исходящего из глубины странного камня. Этот свет завораживал, он манил к себе, одновременно успокаивая и как бы добавляя силы. Подумав, казак не стал помещать необычное изделие снова в ларец, а пристроил подле себя.
Покончив с ларцом, Дарган вытащил несколько перетянутых нитками из свиных жил кожаных свертков. Когда развернул, снова не нашел слов, чтобы унять радость. В одном оказались золотые, с чеканкой по бокам в виде коней со всадниками, кубки. Их было два, но с одного взгляда стало ясно, что пили из кубков лишь цари во дворцах. Во втором свертке лежали золотые ложки с вилками с вензелями на черенках. А в третьем под пламенем костра заискрились гранями уложенные друг на друга толстые золотые цепочки с медальонами, с драгоценными каменьями в них. Плетение было разным, от веревочек до массивных прямоугольничков со светлыми камешками в центре. Было и еще два не похожих на других свертка, вернее, увесистых комка под камни-кругляши, обмотанных кусками все той же шкуры. Дарган потревожил кожу и на них. И снова недоуменно наморщил лоб, потому что в одном комке оказалась массивная золотая цепь весом не меньше килограмма, составленная из как бы крупных брошей или орденов, а во втором украшенный драгоценными каменьями ажурный то ли амулет, то ли опять же орден с ликом святого в овальной рамочке. Цепь и амулет имели надписи, похожие на те, которыми французы украшали церкви, администрации или учебные заведения. Обе вещи горели от множества обсыпавших их холодными каплями дождя камешков разной величины. Казалось, лучи от них прошивали пространство вокруг разноцветными стрелами. Полюбовавшись невиданным раньше светопредставлением, Дарган задумчиво посмотрел на разметавшую во сне волосы спутницу, провел рукой по лицу. Кажется, судьба обратилась к нему передом. Он помыслил о том, что держать тайну при себе не следует, как только представится возможность, нужно посвятить в нее невесту, чтобы она подсказала достойный выход из положения. Взглянув на усеянное звездами небо, он упаковал богатство в куски шкуры, рассовал его по бокам переметной сумы, на дно умостив русские драгоценности. До них очередь должна была дойти в последний момент. Не стал прятать только серебряное яйцо с густо синим нутром - желтком, больше похожим на перезрелую алычину, а подобрав его с земли, направился к пасущимся на лужку лошадям. Заметив хозяина, кабардинец фыркнул, мягкими губами торкнулся к его рукам. Дарган взъерошил на нем гриву, о чем-то покумекав, отошел к куче свежего конского навоза и погрузил яйцо в него. После чего, покатав по земле, вернулся к коню и за кольцо вплел залепленное грязью изделие в гриву. Облегченно вздохнув, словно наконец-то обрел драгоценный оберег от всех бед и несчастий, отправился спать тоже.
Утром Дарган открыл глаза от тихого шороха. Присев на корточки, девушка разжигала вчерашний костер, подбросив в него новую порцию сухих веточек. Разыскав в поклаже котелок, она пропала за густой зеленью кустов и через некоторое время объявилась снова, держа его, полный воды, на вытянутых руках. Запахло приправленной сладким дымком горячей пищей. Дарган вскочил с ложа из веток, до хруста потянулся, надел служившую подушкой папаху и подошел к девушке.
- О, ле гарсон а куи же пенс, - с легкой иронией на лице откликнулась она на прикосновение его рук. Быстро встала, обозрела фигуру казака.
- О чем ты там бормочешь? - Дарган подобрал прутик, попытался выкатить картошку из углей, но тут-же с губ подружки сорвалось предупреждение.
- Но, но ун копин, - она указала пальцем за кусты. - Лонж, л, еу, комараде.
- Да я только потрогать, поспела или нет, - запротестовал было он, поняв, о чем она настоятельно просит. И покорно пошел к журчащему неподалеку ручью.
После завтрака Дарган вышел из рощи, осмотрел близкую дорогу, в этот ранний час она была пустынна, и он вернулся. Раздернув края саквы, развязал несколько свертков с драгоценностями, подозвал поближе спутницу. Некоторое время на лице присевшей возле попоны девушки не отражалось ничего, кроме восхищения, затем она вскинула ресницы, пристально всмотрелась в своего друга. В глазах отразилась не только сдерживаемая радость, но и беспокойство.
- Это наше, - ответил он на ее немой вопрос. Указал на свертки, пошевелил большим и указательным пальцами. - Золото надо обменять на ларжан, понимаешь? Как тебе объяснить… Нам нужны не все сокровища, а ларжан за вот эти цепи с монетами, потому что с деньгами легче будет проскочить пограничные посты. И ты мне поможешь.
- Ви, - словно плавая в тумане, кивнула она головой. Зрачки начали разгораться, девушка повторила тверже. - Ви, мон херос.