– Ну да. Знаешь, вот попадаются такие мужчины, которые делают все только лишь для того, чтобы удовлетворить свою собственную страсть. На женщину им, по большому-то счету, плевать – как ей? Приятно ли? Хорошо ли? Успела ли она… ну, ты понимаешь.
– Конечно…
– А ты не такой, как большинство. Ты чувствуешь… и делаешь все для меня. Что, вообще-то, для гладиатора редкость.
– А ты знала многих гладиаторов?
– Твое какое дело? – Луция вдруг напряглась, отпрянула, и молодой человек, пытаясь загладить оплошность, тут же схватил бокал.
– Выпьем же за тебя, прекраснейшая госпожа! Извини, что спросил что-то не то.
– Да ладно, – юная женщина махнула рукой и рассмеялась. – Выпьем. Знаешь, мне иногда так хочется просто напиться. Прямо, как на Сатурналиях или на празднике Бахуса – вдрызг. Бывает, иногда и не с кем даже поговорить. Служанки – и те обо всем докладывают мужу. С другой стороны, он вовсе не считает прелюбодеяние так уж… ну, страшным, что ли. Главное, чтоб соблюдались принятые приличия, чтоб все было тайным. А я ведь не дура, я ведь умная – конечно же у меня все будет в тайне. И, если решу завести ребенка, муж никогда не догадается – от кого. Впрочем, ему все равно – хватает и юных рабов. Да пусть, жалко, что ли? Лишь бы в мою жизнь не лез… но он тоже не дурак, не лезет. Но почему-то мне все чаще хочется дать ему по башке чем-нибудь тяжелым. Или отравить.
– А почему ты вообще за него вышла? Родители отдали? Ой… извини… я опять…
– Ну, уж, коль пошла такая тема… – приподнявшись на локте, Луция кивнула на кувшин. – Лучше налей. С кем еще и поговорить, как не с гладиатором! Дожили… собственных слуг боимся.
Судя по всему, ей очень хотелось выговориться – это желание стояло на втором месте, сразу же после того, первого.
Молодому человеку вдруг стало как-то неловко – получается, что он, как настоящий шпион, сначала утешил девчонку, заодно получив удовольствие, а теперь вот, пользуясь ее расслабленностью, выуживает сведения. Чего, кстати, и ожидали "коллеги" – Поркус и Капитон.
Нехорошо, нехорошо все это. Неэтично как-то.
– А вообще, мы с мужем скоро переедем в Рим, – неожиданно улыбнулась матрона. – Супруг купил там дом на Карене, меж Эксквилином и Целием. С недавних пор там начали селиться аристократы.
– Твой муж – аристократ?
– Всего лишь всадник. Но – о-очень богатый. Потому я и буду ему верной женой… хм… я имею в виду – буду держать себя в рамках приличий. О, Рим! Рим – это все! – синие глаза Луции затуманились. – Это – жизнь, это люди, общество, это… Ну, налей же вина, гладиатор! Я так хочу поскорее уехать! И уеду… Думаешь, кто сейчас у Домиция самый почетный гость? Не знаешь? Анний Милон, очень и очень влиятельный человек из Рима. И этот влиятельный человек еще не так давно просил у моего муженька ссуду… А теперь не просит! Словно бы внезапно нашел на дороге мешок с золотом. Да что там мешок! Целую телегу. Или даже – возы!
– Возы? – услыхав про золото, Беторикс от неожиданности выронил кувшин на пол.
– Экий ты безрукий! – беззлобно попеняла женщина.
Она казалась девчонкой лет двадцати, эта юная матрона, уже знающая толк в этой жизни и хорошо понимающая что к чему.
– Так ты говоришь, Милон нашел целый обоз золота? – Беторикс поспешно прикинулся дурачком.
Луция хохотнула:
– Ну, я, клянусь Минервой, не знаю. Может, и не обоз. Но только деньги у Милона появились – это точно. И деньги очень-очень приличные. Он даже как-то хвастал, что по весне собирается отправить своих племянников в Афины, учиться! Ты представляешь, сколько это стоит? Дорога, прокорм, жилье, слуги… Да ведь и учителям-философам надо что-то платить. Тебе, кстати, кто больше по душе – стоики или эпикурецы?
– Стоики, – машинально, без всяких раздумий отозвался Беторикс. Социология все ж таки была отраслью философского знания, и уж в чем в чем, а в философии почти доктор наук Виталий Замятин разбирался. – Мне кажется, эпикурейцы слишком уж развращающе действуют на молодежь. А вот стоики, тот же Диоген… Кстати, есть еще перипатетики, пифагорейцы, академики…
– Академики? Ты говоришь о Карнеаде, том самом, что во второй своей лекции доказал обратное первой, наглядно убедив всех в том, что справедливости на свете нет – она лишь нам кажется.
– За что и был изгнан!
– Ой!!! – на этот раз уже Луция от удивления выронила вино, правда, не кувшин, а только бокал. – Ты… Ты ж гладиатор! Откуда ты знаешь философию?! Этого же не может быть?
– Я не всегда был гладиатором, моя госпожа, – тут же попытался оправдаться молодой человек. – Когда-то слушал… э-э-э… Цицерона.
– Так ты был в Риме?!!!
– П-проездом… совсем-совсем недолго. Госпожа, а что ты скажешь о Милоне? Он тоже философ?
– Х-ха! – матрона насмешливо скривилась. – Нашел философа. Милон – политик, да еще из тех, кому лучше не попадаться в темное время да на безлюдной улице. В консулы метил, Руф ему помогал, народный трибун, да вот не прошел в сенат – верно, денег на голоса не хватило. А теперь ходит важный – мол, хватит.
– Да-а, – задумчиво покивал Галльский Вепрь. – И откуда, интересно, у него деньги? Неужель, и вправду – нашел. Или кого-нибудь… как ты говоришь – в темном переулке…
– Да ну, уж так-то… – Луция фыркнула. – Есть тут у Милона дружки и кроме моего супруга.
– Те, что в "Ослице" собираются?
– Ну да… Стой! А ты откуда знаешь? И вообще – не слишком ли ты умен для гладиатора?
– А ты, госпожа моя, полагаешь, что гладиаторы только мечами умеют махать?
Беторикс чувствовал – горячо! Этот неожиданно разбогатевший Милон – наверняка он как-то связан с теми людьми, что прихватизировали обоз… что обсуждали свои темные делишки в таверне "Ослица"…
– Госпожа моя, а ты, случайно, не знаешь некоего смотрителя рынка, такого противного типа с лицом, как у старой лошади.
– Ха-ха-ха! – Луция всплеснула руками. – Вот уж ты верно подметил – точно, как у старой лошади рожа! Ох, и противный же гад! Квинт Клодий Карикс его имя… Да, Милон и с ним знается, и заглядывает в "Ослицу". А ты умен… и много чего знаешь…
Матрона сменила тон, синие глаза ее с подозрением уставились на любовника:
– Почему ты все расспрашиваешь? Ланиста твой приказал?
Вот уж, поистине – не в бровь, а в глаз. Догадалась!
– Никто мне ничего не приказывал. Просто я тоже хочу в Рим. А для этого не худо бы знать, за кого зацепиться. Вот хотя бы за Милона этого. Может, он поговорил бы с ланистой и…
– Ну ты и дурень! – снова расхохоталась Луция. – Да какое дело Милону до какого-то там гладиатора или ланисты?
– Я б с ним сам поговорил.
– Сам?! Ты что же, в самом деле так хочешь в Рим? Ты, который сегодня милостью богов еще жив, а завтра – навряд ли.
– Да, очень хочу, – Беторикс упрямо сжал губы. – Я вовсе не собираюсь всегда быть гладиатором. Но обрести свободу здесь – нереально, а в Риме – там другие возможности. Да ты и сама все это прекрасно знаешь.
Матрона вдруг надолго задумалась, замолчала, полностью погрузившись в какие-то свои мысли, просчитывая их, словно компьютер. Молодой человек не посмел ей мешать и лишь прилег рядом, осторожно поглаживая нежный девичий животик.
Наконец, видимо, что-то придумав, Луция потянулась, выгнулась, словно кошка, перевернулась на живот, окатив гладиатора лукавым взглядом:
– А ну-ка, погладь мне спинку. Ты ведь умеешь делать массаж?
– Умею. Любой гладиатор умеет.
– Вот и я говорю… Ой, не так сильно… Ага-ага… вот так… Так… так… та-а-ак…
Беторикс лег на юную красавицу сзади, навалился всем телом, потом чуть привстал, чувствуя, как Луция зашлась в едва слышном вздохе… затем послышались стоны…
– Ах, мой боец! Знаешь, кое в чем я тебе поспособствую.
– Как? – недоверчиво моргнул молодой человек.
– Поговорю с твоим ланистой. Просто кое-что ему предложу…
За окном, между тем, светало, и белесый утренний лучик уже проникал сквозь ставни, да и угли в жаровне давно уже погасли – похолодало.
– Помоги мне одеться, – поднявшись с ложа, Луция подняла руки, став еще больше похожей на статую. На прекрасную эллинскую статую, очень и очень дорогую.
– Не провожай меня, нет, – обернувшись на пороге, юная матрона взмахнула рукой поистине царственным жестом. Сразу было видно – госпожа! Привыкшая повелевать госпожа, а не какая-нибудь там девчонка.
Впрочем, улыбка-то была все та же – девчоночья:
– Не забудь, гладиатор – квартал Карен, меж холмами Эксквилином и Целием.
– Не забуду, моя госпожа. Не забуду.
Глава 8. Весна 51 г. до Р. Х. Рим
Дом на Карене
Ух, как он метнул копье! Хоть гопломах, а не какой-нибудь там велит с дротиком. Длинное древко оцарапало едва успевшему пригнуться Беториксу плечо, хорошо, хоть не острием угодило. Нет, ну надо же – взял и метнул! Длиннющее тяжеленное копье – а что? Этакому-то детине – да раз плюнуть!
Дюжина гопломахов сражалась на арене Большого цирка, построенного еще по указу Тарквиния Старого, против такой же упертой дюжины мирмиллонов. Этот тип гладиаторов появился сравнительно недавно, можно сказать – только что, заменив давно уже всем надоевших и политически неактуальных "самнитов", названных так в честь когда-то завоеванных Римом италийских племен. "Галлы" – те да, были еще в фаворе, ведь Цезарь так и не закончил войну и его легионы до сих пор стояли в Галлии, готовясь к новому удару, решающему и окончательному. Так же в чести – но уже меньше – оставались и "фракийцы", но, как и "галлы", они все являли собой вполне привычный и предсказуемый элемент, а ведь зрителям всегда хотелось чего-то новенького. Вот один ушлый ланиста и придумал "мирмиллонов" – по сути, по вооружению своему, все тех же надоевших самнитов, только что шлем мирмиллона был увенчан гребнем, украшенным птичьими перьями либо позолоченными чешуйками, словно чешуя у рыб, отсюда и название – мирмиллон – так греки (а все греческое было сейчас в большой моде) называли какой-то вид хищной рыбы. А может, и не хищной, кто этих эллинов знает?
Щит – почти такая же "бронедверь", как и у легионера, разве что тяжелее, увесистее, с умбоном и краями из листовой бронзы – на правой руке – стеганая накладка, поверх которой – металлический доспех, меч – обычный гладиус. Ну, "самнит" и "самнит", однако ведь обозвали по-модному – "мирмиллон", как и, скажем, обычную, торгующую тряпьем лавку назвали на родине "бутик". И изысканно, и пристойно, и модно. Так вот и мирмиллон… мирмиллоны, в числе которых и закаленные во многих схватках "ребятушки" из провинции – Галльский Вепрь, Поркус, Капитон-Упрямец – их недоброй памяти Квинт Теренций Манус на голубом глазу сдал в аренду ушлому римскому ланисте. Не так просто сдал, а по совету… одного… одной… В общем, Беторикс прекрасно знал – по чьему именно совету, правда не знал теперь другого – то ли ему радоваться, то ли, наоборот, ругаться. Он, конечно, хотел в Рим… но не вот так – гладиатором! Да почти сразу – и в схватку… Правда, нельзя сказать, чтоб новый ланиста их не берег – все-таки "провинциалы" обходились ему не так уж и дешево, а их смерть вылилась бы и вообще в круглую денежку, особенно – если б погибли все трое. Так уж был заключен договор, однако Беторикс, ничтоже сумняшеся, подозревал, что хитрым столичным юристам обойти сию филькину грамоту – раз плюнуть.
А денег конечно же было больше – это да! Да и женщин… даже на Поркуса бросались, как на родного – и все не какие-нибудь, как в Медиолане, зеленщицы или прачки, а самые что ни на есть знатные дамы! Элита. Одна такая сидела вчера в харчевне – Капитон на спор раскрутил на угощение для всех троих. Ой и фифа! По физиономии – ну, чистая молочная ферма, а все туда же. Волосики осветленные, в мелкий бес, через слово лопочет по-эллински, этакий типично райкинский персонаж – "в греческом зале, в греческом зале, ах, Аполлон, ах, Аполлон". Ну и все такое прочее. Беторикс поначалу ушам своим не поверил, а вот именно такими словами фифа и общалась, а других никаких не признавала, "людоедка Эллочка". Звали ее, кстати, Лесбия, но, несмотря на довольно таки одиозное имечко, все-таки как-то связанное больше с женской однополой любовью, в постели была, говоря словами Упрямца – "изумительно, как хороша". Недаром сия беспутная женушка (а может, уже и вдовушка) какого-то там сенатора пользовалась бешеной славой по всему городу, естественно, среди очень и очень влиятельных лиц, типа прошлогоднего трибуна Марка Целия Руфа, дружка и собутыльника приснопамятного Милона, к коему Беториксу ох как хотелось протоптать дорожку поближе – спросить невзначай про обоз.
Ввуххх!!!
Ну вот, опять копьецо пролетело, едва не в рожу! Нет, ну эти гопломахи что, совсем охренели или потеряли остатки совести? Точнее сказать – разума. Побросают сейчас копья, а дальше чем биться будут? Кинжальчиками? Мечей-то у них нет, не положены гопломахам мечи, не в тему, это все равно, как к крейсеру "Аврора" самонаводящуюся ракету навесить. Хрень какая-то получилась бы или, как выразилась высококультурная Лесбия, – "диссонанс". Диссонанс! Во, какие слова знает. Нет, это не "людоедка Эллочка", это гораздо хуже.
Ладно, ладно… дометаетесь. Ага! Беторикс поудобнее перехватил меч – как и ожидалось, тот самый детина, что швырнул копье первым, тут же бросился в рукопашную… Нет, вот остановился. Ухмыльнулся хитро – это Галльский Вепрь разглядел хорошо и столь же успешно предугадал, что детинушка будет делать дальше. Э, нет, о кинжальчике тут речи не шло. Копье выкинул? Так щит остался. Хороший такой щит, удобненький, круглый, да еще и выпуклый – из толстого бронзового листа. Ежели таковой умело метнуть… да ежели края еще и заточены… Башку снесет запросто!
Ага, вот, зараза – метнул, олимпиец чертов, метатель диска…
Опасное было дело! Беторикс задрал было голову, следя за прихотливой траекторией брошенного щита… да вот тут и не усмотрел – солнце-то било в глаза, а щит… щит вдруг, словно летающая тарелка, взял круто влево.
– Эй, поберегись! – предупреждая своих, что есть сила закричал Беторикс. – Пригнись! Пригнись, говорю! Да пригнитесь же!
Оказалось – плохо кричал. Или его плохо слышали. Набравший в полете изрядную ударную силу щит ударил таки в шею одного из мирмиллонов, местного парня, не гастролера, и точно – отрубил голову, покатившуюся по арене, словно гнилой капустный вилок. Обезглавленное тело гладиатора, качнувшись, еще сделало по инерции несколько шагов и грузно упало наземь, орошая желтый песок жирной дымящейся кровью.
Сказать, что собравшаяся в цирке публика возликовала – значило не сказать ничего! И без того-то рейтинг боя зашкаливал (благодаря провинциальным звездам – спешиал гэст), а уж тут! Ух, что началось! Жадный до скандала и кровушки обыватель наконец-то получил то, о чем смутно мечтал и чего ждал все время: что-то необычное и чрезвычайно кровавое. Чтоб опытному бойцу оторвали на арене башку – такое нечасто случалось. А потому собравшийся в цирке народец откровенно и шумно радовался, поскакали со своих мест все, от мала до велика. Сенаторы, всадники, их жены, любовницы, гетеры, а также и слуги, и мелкие торговцы, и даже разносчики воды, и продавцы подушечек для сидения, и торговцы сувенирами, изображающими знаменитых гладиаторов в виде кукол… "А это, дети, знаменитый Галльский Вепрь, ужас какой кровожадный, в Медиолане он уже всех порвал, теперь вот явился сюда, в Рим, поклявшись на бычьем сердце, что уничтожит всех до последнего гладиаторов. Сколько стоит? Двадцать сестерциев… ладно, для вас – восемнадцать. Чего же дорого-то? Обычная цена, тем более – видите – тут и подписано по-гречески, не хухры-мухры. Бегите скорей, трясите маменек-папенек".
Все! Буквально все орали, словно с ума сошли. Не в пользу пришельцев орали – за гопломахов.
– Эй, парни! А ну – быстро вперед!
Беторикс мгновенно принял единственно верное решение, взмахнув своим мечом. Те сразу поняли, кивнув, тряхнули гребнями. Ах, как вспыхнули чешуйки на мартовском солнце. Действительно – красиво. Ладно, сейчас еще красивее будет… Раз вы такие суки…
Последняя мысль Галльского Вепря относилась, естественно, к гопломахам, а конкретно – к тому глумливо ухмыляющемуся детинушке, еще так и не понявшему, что жить ему осталось очень и очень мало. Ну и что, что твой кинжал почти не уступает по длине гладиусу? Меч – это меч, а кинжал – просто ножик, не особо-то им пофехтуешь, не поможет и силушка молодецкая.
Дзыннь!!!
Беторикс с ходу нанес удар… потом еще один, и еще… Пока глаза детинушки не собрались в удивленную кучу…
Можно было бы, конечно, просто выбить у него из руки кинжал. Но тогда судья неминуемо остановил бы схватку, позволив сопернику подобрать копье и щит, обагренный кровью одного из мирмиллонов. Глупо погиб парень. Что ж – пусть этот здоровенный самоуверенный чудушко последует за ним на тот свет. Тем более, детина, похоже, у гопломахов за главного – видно, что по возможности контролирует бой. А ну-ка…
Обманное движение…
Уход влево…
Вниз… И оттуда – ловкий, стремительный, словно молния, выпад – укол.
Ну, вот и все, в общем-то…
Схватившись за сердце, детинушка побледнел, выпустил из враз ослабевшей руки кинжал и тяжело повалился на бок. Беторикс уже давно научился никого не жалеть – не та ситуация. Гладиатор-гуманист – это что-то уж совсем несуразное, деревянный камень, нонсенс или, как говорила Лесбия – "диссонанс".
С остальными гопломахами было покончено буквально в пару минут: кто-то уже корчился, заплевывая кровью желтый песок арены, а кто-то лежал под мечом мирмиллона в ожидании решения зрителей – жить или умереть? Кому-то повезло, кому-то нет… Рутина.
Под рев толпы победители-мирмиллоны скрылись в дальних воротах цирка, где, в тени, под трибунами, их уже ожидал ланиста, толстенький, круглый, веселый – настоящий сибарит и рубаха-парень, он, однако, умел считать денежки, хотя и скупым сего довольно молодого еще человека никак нельзя было бы назвать. Вообще, Гай Лициний – так звали ланисту – нравился Галльскому Вепрю куда больше, нежели Теренций с этим его надоедливо-презрительным "п-с-с". Этот же любил жизнь… и давал жить другим, насколько это было в его компетенции и не шло вразрез с интересами бизнеса – а гладиаторские игры в Риме давно уже превратились из некоего сакрального действа в хорошо налаженный и прибыльный бизнес. Бывали, конечно, и проколы – как вот в Капуе, со Спартаком. Однако там больше ланиста был виноват. Умные люди опыт учли. Всех строжили, за всеми следили, но палку уже не перегибали. Что же касаемо гладиаторов-звезд… то те вообще наглели и изгалялись как только могли. А что? Почему бы и нет-то? Однова живем – вот уж тут точно.