* * *
Майор Иноземцев - высокий, поджарый, с колючим взглядом, уже вылез из "виллиса" и направился к поджидавшему его и еще нескольких офицеров американскому "Дугласу", чьи моторы уже работали, а винты подняли пыль над фронтовым аэродромом, когда рядом притормозила догнавшая их "эмка", в которой сидел полковник Егоров - коренастый, моложавый, крупноголовый и как лунь седой.
- Здравия желаю, Игорь Андреевич! - козырнул Иноземцев. - Что, вместе в Москву летим?
- Никак нет, Сергей Павлович. Вместе остаемся! - Полковник постарался перекричать гул моторов. - Еле вас догнал. Есть приказ комкора: вы назначаетесь командиром Четырнадцатого полка, где прежде служили.
- А что случилось с Морозовым? Его повысили, перевели от нас или…
- Да, Сергей Павлович. Или. Снайпер его подстрелил. Сегодня утром пришло донесение.
2
Около трех часов ночи разведчики Степан Каморин и Михаил Лопатин в маскхалатах подползли к переднему краю обороны противника и какое-то время лежали неподвижно, вжав головы в траву и вслушиваясь в доносившиеся из немецких окопов разговоры.
Каморин взглянул на Лопатина и показал ему сначала два пальца, потом добавил третий. Кивнул в правую сторону, туда, где окоп пересекался с неглубоким овражком и откуда доносилась ночная оратория лягушачьего хора.
Лопатин понимающе кивнул и бесшумно пополз следом за Камориным в сторону овражка, распластавшись в траве. Хор лягушек стал громче, как если бы их что-то встревожило, но это не остановило разведчиков.
Они проползли по дну оврага, выбрались наверх и увидели небольшой блиндаж, из которого доносились храп и сопение спящих немцев.
Они замерли, выжидая. Ждать пришлось довольно долго. Солнце еще не встало, когда из блиндажа показалась лысая голова и толстощекое лицо настоящего бюргера, большого любителя пива.
Расчет разведчиков был прост: мужчины в пожилом возрасте часто по ночам бегают мочиться. А пожилые люди на войне - это чаще всего старшие офицеры. Вот тут их и бери, в этот самый интимный момент, как ни противно, когда они особенно беспомощны.
Правда, пожилых немцев в результате тотальной мобилизации, проводимой фюрером, на фронте в последнее время становилось все больше.
Зевая и дрожа от холода, немец с трудом выбрался наверх, стал за ближайший куст, расстегнул кальсоны - только собрался облегчить мочевой пузырь, как последовал тяжелый удар по голове, затем в рот ему засунули кляп…
Немец только всхрапнул, и снова все затихло. А лягушки, не останавливаясь, продолжили свою извечную тему.
Едва могучий Степан взвалил на себя немца, как Михаил сделал ему предупредительный знак. Степан услышал шаги приближающегося немецкого патруля, но не растерялся. Быстро опустив оглушенного немца в овраг, лег на него сверху, и разведчики замерли, вжимаясь в землю.
Патрульные, негромко переговариваясь, прошли мимо всего в нескольких шагах. Они замерзли в предутренней сырости и были озабочены только одним: быстрее бы смениться. Прошли, и опять все стихло.
Разведчики снова поползли обратно к своим, волоча за собой связанного немца и замирая, когда в небо, шипя, взлетала осветительная ракета.
Но как только они выбрались из овражка и до нашей передовой оставались считанные метры, с нашей стороны ударили автоматные очереди - одна, потом вторая, и разведчики в очередной раз вжались в землю, стараясь с ней слиться. Пуля сбила со Степана пилотку, в ответ он громко выматерился.
- Эй, вы там… Спросонья, что ли? - выкрикнул Лопатин.
- А… это кто? Свои, что ли? - донесся озабоченный голос, - должно быть, солдатик из пополнения со сна решил, будто к нему со всех сторон подбираются враги.
- Нет, это Гитлер с Геббельсом к тебе на пироги пожаловали, - громко сказал Степан. - Держись, щас язык на жопу буду натягивать!
Над нашим передним краем взмыла осветительная ракета, разведчики с "языком" замерли, и немцы на всякий случай дали пару очередей в сторону русских окопов.
Они перебрались еще через один овраг, поросший густым кустарником, и Каморин прокричал по-птичьи, приложив руки ко рту.
В ответ из небольшого окопа-секрета донесся тихий голос разведчика Прохора Полунина:
- Степа, Миша, вы?
- Мы, кто ж еще… - буркнул недовольный Степан. - Давай не спи, принимай…
И они свалили в окоп связанного немца. Прохор ощупал окровавленную голову беспамятного немца,
- Степа, ты его, случаем, не убил?
- Случаем, нет. Перевяжи его получше, что ли, раз не нравится… Или воды ему плесни… Так кто там по мне стрелял, кто пилотку продырявил? - спросил он громко.
- Да это вон они, пехота. - Прохор пренебрежительно мотнул головой в сторону соседних окопов. - Пополнение, мать их так. Со страху, как всегда.
Степан выбрался из окопа разведчиков, подошел к соседнему.
- Кто стрелял, спрашиваю? Не боись, ничего не сделаю. Только выпорю и в угол на горох поставлю.
Окопы безмолвствовали.
- Ну я… - послышался полудетский голос. - Извините. Я не нарочно… Больше не буду.
Из окопов послышалось дружное ржание нескольких десятков мужских глоток, и немцы снова дали несколько очередей в сторону русских. На всякий случай.
* * *
Старшина Иван Безухов - пожилой, коренастый и лобастый - вышел из прифронтового госпиталя, заметно прихрамывая на одну ногу.
- Ну че, Вань, больше не свидимся? - кричали ему с разных сторон.
- Да как тут загадывать? - Он развел руками. - До первой пули, как всегда.
Его догнала моложавая, в пышном теле, санитарка и сунула промасленный пакет, сложенный из фронтовой газеты.
- Ваня, твои любимые, с капусткой… До обеда почему не подождал?
- Да ладно тебе, Нюра, меня сейчас в полку на довольствие поставят, да и ваши повара от пуза покормили, как узнали, что выписывают.
- Может, еще свидимся, а? - вполголоса проговорила она и опустила глаза.
- Может, и так, - не исключил Иван Безухов. - Гора с горой, говорят, не сходятся, а человеки… Только не здесь, ладно? А в других местах. Вы же к себе в госпиталь без пули в ноге иль осколка в интересном месте не принимаете?
- Я вот свой адресок тут записала… На всякий случай. - Нюра, оглядываясь, несмело сунула старшине записку.
- Вот, ей-богу… Нюра, говорил же тебе. А если моя жена вдруг отыщется?
- А если нет… Сам же говорил, год не отзывается она на твои письма.
- Мне-то, Нюра, уже за пятьдесят, сама знаешь, - негромко сказал Иван и взял ее за локоть. - А ты еще вон какая молодуха.
В самом соку. Может, для тебя кто помоложе найдется. А не такой хрен старый. Подумай, а…
- Все равно напиши. - Ее голос дрогнул, она вырвала локоть и пошла назад не оглядываясь.
Старшина Безухов не без сожаления посмотрел ей вслед, потом закинул вещмешок за спину и вышел через КПП на дорогу. Он вытянул руку, голосуя, и, как по заказу, возле него затормозила та самая полуторка "ЗИС-5" из его полка, что недавно отвозила тяжело раненного комполка. Теперь в ее кузове сидела самая разношерстная фронтовая публика.
- Никак Семеныч! - обрадовался старшине Безухо-ву пожилой водитель, рядом с которым сидел незнакомый, средних лет капитан.
- Здорово, Глебушка, - воскликнул Иван и закряхтел, забираясь в кузов. - Это все, что ли, в хозяйство Морозова едут?
- Все, - ответил водитель. - А ты все по госпиталям прохлаждаешься?
- Да вот… Не ждал, не гадал, опять пулю схлопотал повыше лодыжки… Прилетела шальная откуда-то, даже не пойму. Веришь, даже выстрела не слышал. Новости какие есть? Как живете-то, как воюете?
- Без тебя не начнем… Батю вот вчера подстрелили, - сказал водитель. - Сразу увезли.
- Батю? - охнул Безухов и наконец с чужой помощью забрался в кузов. - Как так? Куда смотрели? Насмерть?
- Да нет… глаза лишился. Вроде мозг задет. В Москву, говорят, отправили самолетом, - сказал водитель. - Судьба-копейка. В бою пуля ни его, ни тебя не брала, а как затихло, кого в ногу, кому в глаз. Вот так и живем… Вроде затишье, наступления нет никакого, только готовимся, а поди ж ты… Тебе помочь? Эй, чего сидите, помогите человеку устроиться, слышите?
Во фронтовом грузовике "ЗИС-5" было тесно. Там находился, в частности, оператор фронтовой кинохроники, который непрерывно крутил камеру, снимая все, что видел вокруг себя.
Грузовик, переваливаясь и натужно ревя мотором, катил по разбитой и расхлябанной осенней дороге с наспех засыпанными воронками в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада.
Бывалые солдаты дремали, несмотря на тряску, или молча смотрели на наши новенькие танки, движущиеся в сторону фронта. А также не без любопытства и злорадства - на подбитые немецкие танки и артиллерийские орудия, стоящие вдоль обочины, но чаще - на единственную здесь девушку-пассажирку с белокурыми волосами, выбивающимися из-под новенькой пилотки, с аккуратной прической, погонами младшего сержанта и комсомольским значком на заметной груди, с плотно, в нитку, сжатыми губами. Одета девушка в выглаженную гимнастерку, и еще был у нее с собой кожаный продолговатый чехол, который она держала между колен.
* * *
Эшелон с маршевым пехотным батальоном остановился недалеко от железнодорожной станции. Возле платформы уже стояли грузовики, готовые принять пополнение, прибывшее на фронт, в действующую армию.
Обычные солдаты быстро разгрузились из теплушек и телятников, а последними не спеша, потягиваясь, словно после долгого сна, разгрузилась штрафная рота, составленная в основном из уголовных, но социально близких элементов.
Среди них и был рядовой Николай Малахов, тогда еще совсем юный, в новой солдатской форме, которая была ему явно велика, так что гимнастерка топорщилась и вылезала из-под солдатского ремня. Он окликнул проходящего мимо железнодорожника-обходчика, простукивающего молотком с длинной ручкой вагонные оси.
- Слышь, земеля, до границы тут далеко?
- Сто верст, и все пехом, - ответил тот, не останавливаясь.
- Потерпим, да, Леха? - Малахов хлопнул по плечу своего кореша, мешковатого парня его возраста, с лицом, покрытым чирьями. - Сто верст для бешеной собаки не крюк, верно?
- Ну, - отозвался тот. - Перетерпим как-нибудь. Больше терпели.
- Десять минут - перекурить и оправиться! - последовала команда. И вновь прибывшие солдаты охотно разошлись в разные стороны, многие с наслаждением, сняв сапоги и портянки, легли в траву. Другие последовали в ближайший лесок. Там кореш Леха сел под ближайший куст, а Малахов последовал дальше. Он шел какое-то время, собирая ягоду, и жевал ее, жмурясь и чмокая от удовольствия. И даже напевал… Потом обнаружил, что он то ли заблудился, то ли просто забрался дальше всех в лес. И уже собрался кричать "ау", но вдруг услышал девичий смех и плеск воды.
И остановился как вкопанный. Пробрался сквозь кусты и увидел небольшое лесное озеро, в котором плескались девушки. Их военная форма - медсестер и санитарок - лежала на берегу. А они безмятежно плавали, ныряли, играя друг с другом, беззаботные, как в не столь далеком детстве и как если бы не было никакой войны.
Как зачарованный, сдвинув пилотку на затылок, смотрел Малахов, приоткрыв рот и тоже забыв обо всем.
Пришел в себя, лишь услышав издали автомобильные сигналы и рев моторов. Он побежал назад, но было уже поздно. Все уехали - только пыль столбом за последним грузовиком. Он замахал руками, закричал… И тут с неба послышался рев моторов, вой сирен - и на станцию обрушились пикирующие "юнкерсы", сбрасывающие бомбы, и "мессера", поливающие из пулеметов все, что там внизу шевелилось и копошилось.
Малахов упал на землю, накрыв голову руками, потом скатился в ближайшую канаву. И замер. Это его спасло: одна из очередей прошла ровно по тому месту, где он только что лежал.
* * *
…Все тот же "ЗИС-5" из хозяйства Морозова катил себе по разбитой и расхлябанной фронтовой дороге с наспех засыпанными воронками, переваливаясь на ухабах и натужно ревя мотором, - в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада бомбовых разрывов.
- Никак станцию бомбят, - озабоченно сказал кто-то из бойцов, кивая вперед. - Там впереди железнодорожная станция, забыл, как называется. Через день их бомбят. Не успевают пути ремонтировать да шпалы менять. Ну как в сорок первом. Где только наши ястребки, не понимаю…
Иван Безухов постучал по крыше кабины:
- Слышь, Глебушка, ты не гнал бы так. Лучше остановись здесь, от греха подальше.
* * *
Степан Каморин и Михаил Полунин вели полумертвого от страха "языка" мимо приземистых блиндажей и прочих военных построек, прикрытых маскировочной сеткой, мимо насмешек и подкалывающих вопросов по поводу их ночной добычи.
- Здорово, Степа. Никак, ходил на медведя, а поймал хорька?
- А ты сам сходи. Только тебя хорек сам поймает.
- Что-то он у тебя больно дохлый…
- Так те, что здоровые, на складе давно закончились. Говорят, в этом квартале больше ни одного не будет, - огрызнулся Степан.
- Ладно тебе, - хмуро сказал ему Полунин. - Пусть пехота хоть языки почешет, если сами "языка" взять не могут…
- Им делать нечего, дрыхли всю ночь без задних ног, а тут бы отоспаться, если дадут, - хмыкнул Степан.
Наконец они добрались до штаба в бывшем здании совхозного клуба и направились прямо в кабинет начальника штаба полка. Из других комнат выглядывали любопытные, наблюдая, как их встречает исполняющий обязанности комполка майор Самсонов. Майор кивнул и пропустил их в свой кабинет.
Там еще находился переводчик лейтенант Горелов - молодой, хрупкий, интеллигентный, в очках. Самсонов хмуро оглядел немца:
- Докладывай, Каморин… Похуже там не нашлось?
Тот крякнул.
- Так что, товарищ майор, хочу, во-первых, сказать, что опять взаимодействие разных родов войск хромает! Опять свои по дороге домой обстреляли. - Он продемонстрировал продырявленную пилотку. - Говорят: мол, это новобранцы. Оно конечно, новобранцы - дело нужное, только я так понимаю, нам теперь никакие немцы не нужны, с таким пополнением. Сами себя перестреляем…
Самсонов недовольно насупился.
- Нас с тобой не спросят… Ну и ты не преувеличивай… Сам когда-то вот так же начинал, только забыл… Ладно, разберемся…А сейчас идите отдыхайте… - Он прикрыл дверь за разведчиками.
Затем сел за стол, жестом кивнул пленному, тот тоже сел. Горелов остался стоять.
- Костя, начнем. Как всегда, его фамилия, имя, номер части…
Горелов заученно перевел на немецкий.
- Ганс Фихте. Резервист. Номер части не помнит.
- Никак, Каморин память ему отшиб, - хмыкнул майор. - Хоть не забыл, как зовут, и то хлеб.
3
На дороге отчаянно голосовал какой-то солдат, все другие машины шли мимо, и только одна полуторка "ЗИС-5", та самая, из Четырнадцатого полка, затормозила.
Но не просто затормозила, а начала юзить по глине, пока не застряла задними колесами в небольшой воронке, заполненной водой.
Водитель выглянул из кабины:
- Мать твою так, рядовой, необученный… Как всегда, захочешь подбросить кого по доброте душевной - и обязательно вляпаешься в яму по самое некуда… А ну, славяне! Все слезайте! И дружно! На счет раз! И ты, рядовой, необученный, что смотришь, помогай, из-за тебя застряли…
Пассажиры стали молча выпрыгивать из кузова, потом принялись беспорядочно толкать грузовик сзади и сбоку. В числе пассажиров была и та самая девушка, Оля Позднеева, с нашивками младшего сержанта. Она морщилась, стараясь не попасть под грязь, вылетающую из-под буксующих колес.
Малахов, из-за которого все и случилось, стоя сзади, взялся командовать: "Раз-два, взяли! Еще раз, взяли!"
И вдруг бесцеремонно отодвинул старшину Безухова, чтобы пристроиться сзади к девушке.
Так они впервые встретились, Оля и Коля, и впервые взглянули друг на друга. Она пренебрежительно его оглядела и немного отодвинулась, а он приоткрыл рот от неподдельного восхищения.
Малахов был стрижен под ноль, в новенькой форме, салага, можно сказать, если бы не наколки на кистях рук, указывающие на уголовное прошлое, плавно перешедшее в опасное настоящее. И вполне сошел бы за трудного переростка-второгодника, недавно из детдома.
Наконец машину вытолкнули. Все полезли в кузов. Малахов попытался подсадить девушку сзади, но она его резко оттолкнула.
- Лучше товарищу старшине помоги, - сказала она. Тогда Малахов легко вскочил в кузов первым, кинув
на сиденье вещмешок, помог старшине, после чего бесцеремонно отодвинул в сторону молоденького солдатика: "Занято, не видишь?" - и галантно подал девушке руку, чтобы усадить ее рядом.
- Будем знакомы, товарищ сержант. - Он протянул ей руку. - Рядовой Малахов. Можно просто Коля.
Она надменно смерила его взглядом и отвернулась. Остальные молча, с интересом наблюдали за этим дорожным ухаживанием.
Малахов, чувствуя это общее внимание, ничуть не растерявшись и ни капли не сконфузившись, непринужденно положил руку ей на плечо и, стараясь к ней тесно прижаться, стал что-то нашептывать, норовя положить вторую руку на ее колено.
Но девушка неожиданно и умело провела болевой прием, и рядовой Малахов вскрикнул от боли.
- Ты чего, в натуре, живую силу выводишь из строя, как же воевать теперь буду?
- Товарищ рядовой, оставьте товарища младшего сержанта в покое, - сказал, приоткрыв глаз, старшина Иван Безухое.
- А тебя, бугор, завидки берут? - зло сказал Малахов. Сморщившись от боли, он потирал руку.
Прежде чем ответить, Безухов спокойно посмотрел на наглеца, похоже не имеющего понятия о воинской субординации. Рассмотрел наколки на кистях рук.
- Из блатных? - спросил он.
- Ну, - мотнул головой Малахов. - Че уставились? - обратился он к попутчикам. - Я, может, баб пять лет не видел, забыл уже, как они устроены.
- Доброволец? - продолжал расспрашивать Безухов.
- А то! Не сбежал же… А по призыву вождя променял теплые нары на сырые окопы на самой передовой линии фронта, чтоб изгнать фашистского зверя с родной земли! Имею я по такому случаю право потрогать фронтовую подругу или не имею?
- Только если сама разрешит… - добродушно ответил старшина.
- Так она в ответ только презрительно молчит! Ты, бугор, лучше ей прикажи, чтоб белокурую бестию из себя не изображала! Может, мне завтра в бой, под фашистские пули и времени у меня нет на вздохи, ахи и охи! Война кончится - выдам все по полной программе. Аж закачается! Жди меня, и я вернусь, только очень жди… Только чего ждать-то, не понимаю. Не сегодня завтра попадешь под пулю - и аля-улю, поминай, как звали. Я правильно говорю?
- Сколько сидеть оставалось? - поинтересовался Безухов.