* * *
Последнее время Первою Михайлову было как-то не по себе. Казалось, всё идёт хорошо. Поначалу ему даже думалось, что вот-вот – и он уедет из Московии, чтобы стать там, в другой земле, важной персоной. Но засевший внутри червячок заставлял сомневаться в удаче. А она вроде как сама шла в руки подьячего.
Уже на встрече в кружале ждавший его там иноземец чётко заявил, что его интересуют не общие россказни, а некая карта и он не скупясь отсыплет за неё Первою звонкой монеты. Когда же Первой при встрече с Матвеем сообщил, что нужна всего-навсего хорошая копия, его напарник задумался.
Как понял Первой, дело далеко не так просто, но потом у него закралось сомнение, что всё дело в деньгах, и он решил определить свою долю. Для этого он подстерёг на улице того самого хорошо запомнившегося ему иноземца и без обиняков заявил тому, что рассчитывает на помощь.
Иноземец твёрдо пообещал таковую и даже согласился впоследствии дать Первою протекцию, но опять же только при условии, что заполучит в свои руки ту самую карту. И после таких слов иноземца Первой уяснил для себя главное: надо во что бы то ни стало раздобыть копию…
Эта мысль колом засела в голове подьячего, и ни о чём другом он не мог даже думать. Вроде бы чего проще: улучить момент, повторить рисунок – и дело сделано. Одно время Первой даже подумывал, а не сделать ли всё самому. Но по зрелом размышлении понял: в Разрядный приказ ему ходу нет…
Прикидывая всё так и эдак, подьячий топтался на своём подворье и вдруг услыхал у себя за спиной шаги. Он испуганно обернулся и с удивлением воззрился на невесть откуда взявшегося Матвея Реутова.
– Ты как сюда попал? – недоумённо спросил Первой.
– Дак открыто было, – Матвей кивнул на распахнутую калитку.
– Вот чёрт, – хлопнул себя по лбу Первой, – запамятовал…
Он действительно, вернувшись домой, почему-то оставил калитку открытой и сейчас поспешил как следует её запереть. Наблюдая за товарищем, Матвей, знавший, с каким береженьем относится ко всему Первой, усмехнулся:
– С чего это ты вдруг забыл?
– Забудешь тут… – Первой ещё раз проверил засов и вернулся.
– Зови в дом, – напомнил ему Матвей.
– Не, здесь поговорим, – возразил Первой. – На четыре глаза.
– Небось про карту опять пытать будешь? – нахмурился Реутов.
– Ясно, про неё, – рассердился Первой. – Сколько ещё ждать можно?
– Доступа к Большому Чертежу пока никакого нет, – вздохнул Матвей. – Ждать надобно, пока с ним работать учнут…
– А как же немец? – напомнил Первой.
– А что "немец"? Подождёт, – пожал плечами Реутов, – невелика птица.
– Как так невелика? – Уверовавший в помощь иноземца Первой растерялся. – А мы-то с тобой как?..
– Так ведь и повыше его есть, – отмахнулся Матвей и подозрительно глянул на Первоя. – Да ты никак уже за рубеж наладился?
Первой замялся, но ответить так и не успел. От ворот долетел громкий требовательный стук. Оба подьячих враз испуганно обернулись, и Первой, малость помедлив, дрогнувшим голосом крикнул:
– Кто там ещё?..
– Отворяй!.. Живо! – бешено заорали снаружи, и над заплотом мелькнуло выгнутое лезвие бердыша.
– Не открывай… – схватил Первоя за руку Матвей, но тот, на гнущихся ногах подойдя к калитке, ещё раз спросил:
– Чего надо?..
– Государево дело! – грозно донеслось снаружи.
Первой растерянно обернулся, не увидел куда-то подевавшегося Матвея и дрожащими от страха руками открыл засов. На подворье тут же ворвались стрельцы, и их десятник первым делом грозно спросил Первоя:
– Кто таков будешь?..
– Михайлов… Подьячий… – промямлил Первой, а десятник снова рявкнул:
– Кто ещё есть? Говори!
– Так это…
Первой начал оглядываться, ища взглядом только что бывшего здесь Матвея, но отвечать так и не пришлось. Один из стрельцов тронул десятника за плечо и, указывая в дальний угол подворья, негромко сказал:
– Вон гляди… Там, за поленницей…
– Взять! – приказал десятник.
Стрельцы гурьбой кинулись исполнять и почти сразу приволокли спрятавшегося было за дровами Реутова. Они поставили его перед десятником и загалдели:
– Вот!.. Схорониться хотел…
– Цыть! – прикрикнул на них десятник и в упор посмотрел на Матвея. – Так… Ну, а ты кто таков будешь?
– Подьячий… – затравленно озираясь и низко опустив голову, глухо отозвался Реутов.
– Ещё один, значит… – вроде как удивился десятник.
И тут произошло неожиданное. Безвольно стоявший на месте Матвей внезапно рванулся, сшиб с ног державших его стрельцов и опрометью выскочил за так и оставшуюся открытой калитку. Опешившие от такой дерзости стрельцы замешкались, и когда они, грозно размахивая бердышами, погнались за Реутовым, беглец был уже далеко…
* * *
Карбасы у пристани, доставившие сюда с раннего утра самый разный товар, стояли плотно в два, а местами и в три ряда. Здесь же рядом, на берегу реки, раскинулось обширное торжище, где толпились продавцы и покупатели, а меж вразнобой стоявших купеческих лавок сновал всяческий пришлый люд.
Особенностью торжища было обилие здесь поморских "жёнок", которые привозили сюда свой товар в больших круглых корзинах. "Жёнки" одевались ярко. Домотканые платья их были синего, красного и коричневого цветов. Кацавейки под цвет платьям, украшались узором, а кокошник у каждой был вышит серебряными нитками.
Такое красочное многоцветье, общий гомон да летевшие со всех сторон шутки создавали особое настроение, и пришедший сюда тайком воевода тоже поддался ему. Чтобы не быть узнанным, он старательно прятал лицо и кутался в плащ. Так, не привлекая внимания, Епанчин миновал мясной, потом рыбный ряд и вошёл в скобяную лавку, принадлежавшую Фролу.
Приказчик, зная, что у хозяина с властью свои дела, ничего не спрашивая, провёл воеводу в заднюю комнату, а дальше Епанчин уже сам зашёл в маленький темноватый чулан, где его тайно дожидался явившийся заранее Никишка. Усаживаясь на приткнутую к стене чулана лавку, воевода благодушно махнул рукой поспешно вставшему при его появлении конфиденту.
– Чего вскочил?.. Здесь можно и без чинов…
Говоря так, воевода хитрил. Он понимал: этакая доверительность настраивала на особый лад и зачастую позволяла узнавать такое, что при других, строгих, отношениях оставалось невысказанным. Вот и сейчас, явно обрадованный словами воеводы, Никишка, осторожно присев, сразу заговорил о деле:
– Чегой-то этот старшина купецкий Ван-Лейден крутит…
– В чём? – попросил уточнить воевода.
– Да вот… – Никишка немного подумал. – Вроде как других купцов уговаривает, чтоб одну цену держали, мол, московитам всё равно свой товар продать некому…
– Это что, на соболя да пеньку? – зло фыркнул воевода. – Да ежели что, я им и вовсе торговать не дам, пустыми уйдут…
Сейчас воевода успокаивал сам себя. На самом деле затея Ван-Лейдена грозила обернуться для казны малой прибылью. Соболь ещё туда-сюда, а вот другой товар отдавать придётся, значит, своих купчишек предупредить надобно, чтоб не продешевили… Решив так, Епанчин спросил:
– Ещё чего прознал интересного?
– Да так, я вот думаю… – Никишка малость замялся. – Флейт недавно один ушёл, вроде как подозрительный…
– Чем? – коротко бросил воевода.
– Так не привёз, похоже, ничего. Ни вина, ни сахару, ни оружия какого. А так, постоял, постоял, провиантом загрузился по-тихому и ушёл…
– Ишь ты… – Воевода подумал. – Сам-то как прознал?
– Дак купцы промеж себя говорили, а я услыхал…
– Ладно, молодец, слушай дальше… – похвалил Никишку Енанчин и, уже думая о своём, вышел из чулана.
Пока Епанчин говорил с Никишкой, Фрол заглянул в лавку и, узнав, что воевода здесь, ожидал его в задней комнате. Увидев вышедшего из чулана Епанчина, сидевший на лавке купец поднялся.
– По здорову ли, воевода?
– А-а-а, Фрол… Ловко подгадал, – кивнул ему Епанчин. – Я вот тебе сказать хочу…
– Слушаю. – Увидев, что воевода не садится, Фрол тоже остался стоять.
– Никишка донёс, что Ван-Лейден своих подговаривает цену снизить…
Воевода хотел было объяснить подробнее, чего там задумали иноземцы, но Фрол, уже и так всё поняв, твёрдо заявил:
– Мы уже знаем и промеж себя это обговорили. Не дадимся, чтоб нас объегорили…
– Вот и ладно… – облегчённо вздохнул Епанчин, всё одной заботой меньше, но тут же вспомнив про флейт, нахмурился. – Ещё Никишка сказал, будто один негоциант ихний заместо торговли без товара ушел. Не слыхал ничего?
– А чего тут слушать? – пожал плечами Фрол. – Не он первый. Только зря они во льды лезут, парусник по полыньям да разводьям не ходок…
– Ну а ежели полез? – забеспокоился воевода. – Как считаешь, зачем?
– На мой розум, не иначе новые земли открывать ладят, – усмехнулся Фрол. – Будто эти новые земли в лоции у моего кормщика давным-давно не расписаны…
– Может, оно и так… – Воевода задумался, а потом улыбнулся. – А твой-то коч "встречь солнца" уже пошёл али нет?
– Отправил по-тихому. Чтоб без лишнего шуму, – ответил Фрол.
– Оно и верно, – согласился Епанчин и, уже шагнув к двери, задержался. – Ты про Никишку-то не забудь, старается…
– Не забуду, – заверил Фрол и пошёл проводить воеводу к выходу.
Снова оказавшись на людном торжище, Епанчин приостановился, решая куда пойти, и вдруг совсем рядом услыхал насмешливое:
– Аль не признал, воевода?
Вздрогнув от неожиданности, Епанчин обернулся и обмер. Перед ним стояла Злата. На этот раз одета она была, как и другие "жёнки", вот только на голове у неё был не кокошник, а яркий платок. Заметив его растерянность, девушка усмехнулась:
– Неужто и поговорить зазорно?.. А то ж вроде как в баньку приглашал…
– Шутить изволишь?.. – через силу, с запинкой ответил Епанчин.
– А я не шучу. – Злата дерзко посмотрела воеводе в глаза. – Так прийти?
– Приходи… – сдавленно отозвался Епанчин и ощутил, как жаркая волна сразу ударила ему в голову…
* * *
Внимательно осматривая верхний боевой ярус, Беклемишев время от времени выглядывал наружу и думал. Сегодня с утра воевода делал обход крепости. Он уже побывал в Давыдовской, Ратиловской, Успенской и Зубовской башнях, прошёлся вкруговую по стенам и теперь, заглядывая то в одну, то в другую бойницу проездной Спасской башни, прикидывал, как ему поступить.
Конечно, главной причиной беспокойства оставался всё тот же ясак, но и давний разговор в съезжей засел в голове. Тут беспокойство купцов, о котором прознал воевода, было ему на руку. Глядишь, через недостаток мягкой рухляди купчишки чего и придумают. Правда, кое-что настораживало Беклемишева. Как ему намекнули, всё те же купцы поговаривают о временах, когда путь через Ямальский волок был открыт и в Мангазею один за другим прибывали кочи. А значит, и возможности торга, да и сами купеческие связи были гораздо шире.
Всё это воевода хорошо понимал, но ему также было ясно: связи связями, а товар товаром, и Беклемишев не мог взять в толк, что кроме скудеющих запасов соболя могла предложить Мангазея. Само собой, торговля помимо казны кое-кому весьма выгодна, но как на это глянет Москва, и чем это грозит ему самому, особо если сюда получат доступ иноземцы, воевода знал прекрасно.
Раздумывая так, Беклемишев дошёл до крайней бойницы и тут остановился. Как и полагалось при обходе, здесь его дожидался старший затынщик, чтобы выслушать от воеводы или очередной разнос, грозивший, в случае чего, нешуточной расправой или же, как бывало достаточно редко, удостоиться скупой похвалы.
– Ну?.. – Воевода строго глянул на рыжего мужика, легко державшего на весу тяжеленную затынную пищаль.
– Старший затынщик Томило Пушник, – преданно глядя на Беклемишева, доложил тот и, опустив пищаль, грюкнул прикладом о настил.
Воевода заглянул в бойницу, увидел вкрученную в опорный брус железную вилку и покосился на затынщика.
– Вертлюг-то тебе на кой ляд?.. И так косая сажень в плечах…
– Целиться сподручнее, – пояснил Пушник и, сноровисто уперев ложе пищали в вилку, показал, как легко ствол ходит во все стороны.
– Молодец, – похвалил сметливого затынщика воевода и вдруг вспомнил, что его имя ему знакомо.
Поговаривали, будто самоеды, сдав ясак, ездят прямо к нему на подворье, и воевода спросил без обиняков:
– Ты вроде как хвостами промышляешь?
– Есть маленько, – не стал отпираться Пушник, смело глядя на воеводу.
– А как считаешь, из каких мест больше идёт соболя?
– Так разве самоядь скажет. – Пушник пожал плечами. – Везут, и ладно.
– А скажи… – Воевода хитро сощурился. – Чего другого не привозят?
– Эт золота, что ли? – догадался затынщик и отрицательно мотнул головой. – Не, мне не привозили, может, разве кому из мастеров…
– Оно так, – согласился воевода и, поощрительно хлопнув бравого затынщика по плечу, неторопливо пошёл к ведущей вниз лестнице…
Намёк Пушника поговорить с кем-то из золотых дел мастеров Беклемишев принял к сведению, и потому, едва закончив обход крепости, он отпустил сопровождавших и первым делом отправился на посад. Кто лучший ювелир в городе, воевода знал хорошо и, никого не спрашивая, сразу заявился к Третяку Желвунцеву.
Появление столь важного гостя вызвало в доме золотых дел мастера переполох, и встречать воеводу, конечно же, выбежал сам хозяин. По его виду Беклемишев понял, что Желвунцев не столько взволнован, сколько напуган, и, приняв это на свой счёт, довольно усмехнулся.
– Ну, хозяин, веди в покои, переговорить надо…
Ничего не спрашивая, Третяк с поклонами проводил воеводу в чистую горницу, подождал, пока тот усядется на обтянутую медвежьей шкурой лавку, и стоя ждал, что скажет столь неожиданный гость. А Беклемишев, по достоинству оценив богатое убранство, заметил:
– Вижу, дела твои идут неплохо…
– Не жалуюсь… – Третяк ещё раз поклонился.
– А мои вот не очень, – вздохнул воевода и, увидев, как бровь Третяка удивлённо полезла вверх, пояснил: – Мягкой рухляди недобор…
– Так я это… – не зная, что и сказать, замялся Желвунцев.
Заметив, как напряжённо держится хозяин, воевода подбодрил его:
– Ты это, не того… Я ведь посоветоваться зашёл…
– Посоветоваться?.. – Теперь Третяк даже не пытался скрыть удивление.
– Да вот представь, – воевода в упор глянул на хозяина и пояснил: – Слух до меня дошёл, что купцы промеж себя решают, как дела поправить. Доходы-то ведь и у них падают… Так я вот спросить у тебя хочу, нет ли в нашей округе таких мест, чтоб там золото аль каменья сыскать можно было?
Услыхав, с чем именно пришёл воевода, Третяк заметно перестал волноваться и, немного подумав, обстоятельно пояснил:
– Чтоб крупная где залежь была, того не слыхал, но, поскольку рассыпное золото имеется, есть смысл самоядь толком порасспрашивать. Они тут все места обшарили, могли что и приглядеть.
– Значит, по-твоему, смысл есть? – уточнил воевода.
– Есть, конечно, подтвердил Желвунцев и добавил: – Я сам-то для такого дела староват, но людишек справных отрядить можно, пущай поищут.
Это было именно то, что Беклемишев хотел услышать, и он благосклонно кивнул выжидательно смотревшему на него хозяину.
– Может, угостишь чем, как-никак я твой гость…
Воевода увидел, как ювелир сорвался с места, и, оценив его прыть, усмехнулся…
* * *
В подвале Тайницкой башни было сыро. По четырём стенам, освещая чёрный от копоти сводчатый потолок, горели факелы, а против входа в очаге пылал огонь. У правой стены жался стол, за которым, зябко кутаясь в роскошную шубу, сидел дьяк, а рядом с ним теснился писец, деловито затачивавший гусиные перья впрок.
На левой стене был густо развешан всякий пыточный инструмент, возле которого хлопотал кат. Вот он взял длинные железные щипцы, зачем-то осмотрел их и сунул одним концом в огонь, одновременно подложив в очаг сухих дров. После чего отошёл в тёмный угол и встал там, сложив на груди руки.
Всё это мутными от страха глазами видел уже висевший на дыбе подьячий Первой Михайлов. Бедолага толком не знал, ни за что его приволокли в этот страшный подвал, ни про что учнут допытываться, и от этого ему становилось ещё страшнее, но одно он уже понял: спрос будет крепкий.
Зловещее молчание кончилось, когда дьяк завозился на своём месте, строго посмотрел на писца и спросил:
– Ну, кто там у нас сегодня?
– Первой Михайлов, – глянув в бумажку, немедленно ответил писец и добавил: – Подьячий Сибирского приказа.
– Добро, – кивнул дьяк и цепким взглядом окинул не сводившего с него глаз Первоя. – А скажи, мил человек, за что ты здесь?
– Не знаю, ей-богу, не знаю, – задёргался на дыбе Первой и жалобно протянул: – И вины за мной никакой нет…
– Не виноват, говоришь, ну-ну… – дьяк почесал себе пальцем за ухом и вроде как лениво спросил: – А скажи нам, мил человек, за какой такой надобностью ты с иноземным негоциантом Петером Вальдом встречаться изволил?
– Не ведом мне такой негоциант, ей-ей не ведом, – испуганно глядя на дьяка, замотал головой Первой.
Подьячий Михайлов действительно не знал, кем был иноземец, вдобавок имени своего тот ни разу не называл, и потому его ответ звучал вполне искренне. По тону дьяк наверняка понял, что, похоже, Первой говорит правду, и потому задал второй, уже наводящий вопрос:
– Получается, ты не знаешь, с кем в кабаке у Мясницких ворот пиво пил?
– В каком кабаке?.. – еле слышно пролепетал подьячий.
– Ты что, мил человек, никак запамятовал? – усмехнулся дьяк. – А у нас, промежду прочим, и видок есть.
Первой, отчего-то вспомнив сидевших тогда поодаль не совсем обычных игроков в зернь, обмер от страха. По всему выходило, вальяжно сидевший перед ним дьяк, не иначе как через своих соглядатаев сумел прознать то, что он, Первой Михайлов, хотел за всякую цену утаить, и теперь, уяснив это, подьячий с перепугу потерял дар речи.
– Молчишь?.. Ну, молчи, молчи… – покачал головой дьяк и вдруг оживился: – А может, скажешь, что у тебя за дела с неким подьячим Разрядного приказу Матвейкой Реутовым, что у тебя на подворье был?.
– Да нет никаких дел, нет, – залопотал Первой. – Он просто так заходил…
– А с какого-такого дива твой приятель от стрельцов чкурнул так? – даже как-то ласково спросил дьяк, но ответить арестант не успел.
Неожиданно входная дверь со скрипом открылась, и в подвал вошёл стрелецкий пятидесятник. Он задержался было, приноравливаясь к неровному свету факелов, а потом шагнул к столу и выложил перед дьяком небольшой свиток.
– Вот, как приказано стрельцов опросил, а по розыску беглец тот, судя по всему, не иначе как в литовское порубежье уйти ладит.
– Добро, – дьяк развернул свиток и принялся негромко читать вслух: – "А тот подьячий Матвейка Реутов сам ростом невелик, коренаст, глаза карие, волосы-голова русы, борода светло-руса, круглая, невелика; платья на нём: кафтан со шнурами, штаны суконные, красные…"
Дьяк прервал чтение и обратился к Первою: