- "Тайбань" по-китайски означает "верховный вождь" - человек, обладающий высшей властью. Для китайцев все главы старых торговых домов - тайбани. Но даже среди тайбаней всегда есть тот, кто стоит выше всех. Тайбань с большой буквы. Компанию "Струанз" называют Благородный Дом или Благородный Хонг, а "хонг" означает "компания". Так повелось с начала торговли с Китаем и самых первых дней Гонконга. Гонконг основан в тысяча восемьсот сорок первом году, двадцать шестого января. Основатель фирмы "Струан и компания" - Дирк Струан - был, и в некотором смысле остается, человеком легендарным. Для одних он - пират, для других - выдающаяся личность. Во всяком случае, свое состояние он сделал на контрабанде индийского опиума в Китай. На вырученное серебро покупал китайский чай и отправлял в Англию на целой флотилии китайских клиперов. Он стал королем коммерсантов, получил титул Тайбаня, и с тех пор "Струанз" всегда стараются быть первыми.
- Вот как?
- О, две-три компании наступают им на пятки, в частности "Ротвелл-Горнт", но тем не менее, да, я считаю, они первые. Нисколько не сомневаюсь: ко всему, что попадает в Гонконг или покидает его, что в Гонконге едят, прячут или изготавливают, приложили руку "Струанз", "Ротвелл-Горнт", "Эйшн пропертиз", "Блэкс" - Банк Лондона и Китая - или банк "Виктория".
- А сам Данросс? Что он за человек?
Армстронг на мгновение задумался, но только на мгновение.
- Опять же это зависит от того, у кого спросите, мистер Бартлетт. Я знаю его совсем немного, лично мы не общаемся: иногда сталкиваемся на скачках. Пару раз встречался с ним официально. Обаятелен, хорошо делает свое дело... Думаю, в целом его можно охарактеризовать словом выдающийся.
- Ему и его семье принадлежит большая часть "Струанз"?
- Точно не знаю. Сомневаюсь, что это вообще кто-то знает вне их семейного круга. Но кресло тайбаня он занял не из-за своих акций. Такой номер не прошел бы. Я имею в виду, в "Струанз". В этом я уверен вполне. - Армстронг впился в Бартлетта взглядом. - Говорят, Данросс - человек безжалостный, убьет не задумываясь. Я вот не хотел бы иметь его врагом.
Бартлетт попивал пиво, и мелкие морщинки у глаз сложились в загадочную улыбку.
- Иногда враг ценнее, чем друг.
- Иногда да. Надеюсь, ваше пребывание здесь принесет вам прибыль.
Бартлетт тут же поднялся:
- Спасибо. Я провожу вас. - Он открыл дверь, пропустил перед собой Армстронга и сержанта Ли, а потом вышел за ними из главной двери в салон на ступеньки трапа. Сделал глубокий вдох. В дуновении ветра он опять уловил что-то странное: ни приятное, ни неприятное, ни вонь, ни аромат - нечто странное и необычно возбуждающее. - Суперинтендент, а чем это пахнет? Кейси тоже обратила внимание, когда Свенсен открыл дверь.
Армстронг ответил не сразу. Потом улыбнулся:
- А это самый что ни на есть гонконгский запах, это пахнет деньгами.
2
23:48
- Пусть все боги будут свидетелями, как жутко не везет мне сегодня, - сказал Четырехпалый У и сплюнул на палубу.
Он сидел на корме, на высоком полуюте своей океанской джонки, причаленной к одному из огромных скопищ лодок, которые расползлись по всей Абердинской гавани на южном берегу острова Гонконг. Ночной воздух был горяч и влажен, и У играл с тремя приятелями в мацзян. Все они - такие же пожилые и видавшие виды, как он сам, - владели собственными джонками. Несмотря на это, они ходили под его флагом и выполняли его распоряжения. Официально его звали У Санфан. У этого низкорослого неграмотного рыбака осталось лишь несколько зубов и не хватало большого пальца на левой руке. Джонка его была старой, потрепанной и грязной. Глава клана Рожденных в Море У, он заправлял всем своим флотом, и его флаг - серебряный лотос - реял над четырьмя морями.
Когда настала его очередь ходить, он взял ещё одну фишку из слоновой кости. Глянув на неё и увидев, что она не в масть, он яростно сбросил её и снова сплюнул. Плевок заблестел на палубе. Как и его приятели, он был одет в старую, поношенную нижнюю рубашку и чёрные штаны, какие носят грузчики-кули, хотя в одной этой игре у него на кону стояло десять тысяч долларов.
- Айийя, - с деланным неудовольствием воскликнул Рябой Тан, хотя с только что взятой фишкой до выигрышной комбинации ему не хватало лишь ещё одной. Игра эта напоминает британский джин-рамми. - Мать их всех ети, если я не выиграю! - проговорил он, снося фишку демонстративным жестом.
- Твою, если ты выиграешь, а я нет! - откликнулся ещё один игрок, и все засмеялись.
- И этих заморских дьяволов из Золотой Горы, если их не будет сегодня вечером, - сказал Пун Хорошая Погода.
- Будут, - уверенно заявил Четырехпалый У. - Заморские дьяволы не отходят от расписаний ни на шаг. Во всяком случае, я послал Седьмого Сына в аэропорт проверить.
Взявшись было за новую фишку, он остановился и посмотрел через плечо, окинув критическим взглядом проходившую мимо рыбацкую джонку, которая, мирно пыхтя, направлялась в узкий просвет между бортами лодок к выходу из гавани. Она несла только топовые огни и огни левого и правого борта и якобы выходила в море за рыбой, но это была одна из его джонок, и шла она на перехват тайского траулера с грузом опиума. Когда джонка благополучно проследовала мимо, он снова сосредоточился на игре. Наступило время отлива, но глубины вблизи окруженных лодками островов были значительные. С берега и отмелей доносилась жуткая вонь гниющих водорослей, моллюсков и человеческих экскрементов.
На большей части сампанов и джонок было темно, их многочисленные обитатели уже легли спать. Кое-где горели масляные лампы. Лодки всевозможных размеров были пришвартованы одна к другой, казалось, в беспорядке, и между этими плавучими поселками оставались крохотные полоски моря. Здесь обретались танка и хакка - лодочные жители, которые проводили на плаву весь свой век, рождались на плаву и умирали. Многие лодки никогда не покидали стоянок: они так и покачивались на воде, составленные вместе, пока не давали течь, или не разваливались, или их не уносило тайфуном, или они не погибали в огне поражающих воображение пожарищ, которые нередко прокатывались по лодочным поселкам, когда по чьей-то неосторожности падала лампа или в открытый огонь, который разводили несмотря ни на что, попадало что-нибудь легко возгорающееся.
- Дед! - закричал мальчик лет двенадцати.
- Что там такое? - откликнулся У.
- На пирсе, смотрите - Седьмой Сын! - Маленький впередсмотрящий указывал на берег.
У и все остальные вскочили и стали вглядываться в сторону берега. Там молодой китаец в джинсах и ловко сидящей футболке расплачивался с водителем такси. Такси остановилось у трапа одного из огромных плавучих ресторанов, пришвартованных в сотне ярдов к современным пирсам. Таких цветастых плавучих дворцов было четыре, трех-, четырех- и пятиэтажных, сверкающих огнями во всем великолепии своих ярко-красных и зеленых с золотом китайских крыш с загнутыми вверх углами, фигурами богов, фантастических животных и драконов.
- Хорошие у тебя глаза, Третий Внук. Молодец. Ступай и встреть Седьмого Сына.
Мальчик в ту же секунду сорвался и убежал, уверенно ступая по соединявшим джонки шатким настилам. Четырехпалый У наблюдал, как его седьмой сын направляется к пирсу, у которого сгрудились паромы, обслуживавшие переправу через бухту. Убедившись, что сына встретил посланный им лодочник, он повернулся к берегу спиной и снова сел к столу.
- Ну, давайте заканчивать, - мрачно проговорил он. - Последний раз играю сегодня, етит твою. Мне ещё на берег нужно.
- Айийя! - вскричал Рябой Тан, увидев, что за фишку только что открыл. Демонстративным жестом он шмякнул её на стол картинкой вверх и раскрыл остальные свои тринадцать фишек, которые вместе составили выигрышную комбинацию. - Смотрите, клянусь всеми богами!
- Так тебя и так! - проговорил У и громко отхаркнулся. - Знаешь, где я видел всех твоих предков во всех поколениях, Рябой Тан? Надо же, чтоб так везло!
- Ещё партеечку? Двадцать тысяч на кону, а, Четырехпалый У? - с ликованием предложил Тан, убежденный, что старый черт Цзи Гун, бог азартных игроков, сидит сегодня вечером у него на плече.
Четырехпалый покачал было отрицательно головой, но как раз в этот момент прямо у него над головой с жалобным криком пролетела чайка.
- Сорок, - тут же сказал он. Крик чайки - это знак с неба, значит, ему повезет, и он мгновенно передумал. - Сорок тысяч или ничего! Но играть придется в кости: времени нет.
- Клянусь всеми богами, нет у меня сорока. Но с теми двадцатью, что ты мне должен, я займу завтра, когда откроется банк, против моей джонки и буду отдавать тебе всю свою прибыль, ети её, за следующие отправки золота или опиума, пока все не выплачу, хейя?
- Слишком много для одной игры, - мрачно изрек Пун Хорошая Погода. - Вы оба сбрендили, игроки хреновы!
- Играем у кого больше за один бросок? - уточнил У.
- Айийя, вы точно двинулись. - Пун хоть и произнес эти слова, но возбужден был не меньше остальных. - Где кости?
У принес. Три фишки.
- Ну, Рябой Тан, бросай, попытай, что тебя ждет в будущем, етит твою!
Рябой Тан поплевал на ладони, помолился про себя, а потом с криком бросил кости.
- О-о-о, - сокрушенно простонал он. Четыре, три и ещё четыре. - Одиннадцать!
Остальные застыли чуть дыша.
У поплевал на кости, призвал на них проклятие, благословил и бросил. Шесть, два и три.
- Одиннадцать! О боги, великие и малые! Ещё раз - бросаем ещё раз!
Возбуждение на палубе росло. Рябой Тан бросил:
- Четырнадцать!
У сосредоточился среди опьяняющего напряжения, а затем бросил кости.
- Айийя! - взорвался он, а за ним и остальные. Шесть, четыре и два.
- И-и-и! - только и смог выдавить из себя Рябой Тан. Он держался за живот, смеясь от радости. Остальные поздравляли его и сочувствовали проигравшему.
У пожал плечами, сердце ещё колотилось в груди:
- Будь прокляты все чайки, что летают у меня над головой в такое время!
- А-а, ты поэтому передумал, Четырехпалый У?
- Конечно, это было как знак. Много ли чаек кричит, пролетая у тебя ночью над головой?
- Верно. Я поступил бы так же.
- Как повезет - джосс! - Тут У просиял. - И-и-и, но зато какие ощущения - получше, чем от "тучек и дождя", хейя?
- Не в мои годы.
- А сколько тебе, Рябой Тан?
- Шестьдесят, а может, семьдесят. Почти столько же, сколько тебе. - В отличие от всех обитающих на суше деревенских жителей, хакка не ведут учет рождений и смертей. - Чувствую себя не больше чем на тридцать.
- А слышал, в лавку "Лаки медисин", что на рынке в Абердине, привезли новую партию корейского женьшеня, в том числе и столетнего! От него твой "стебель" будет огнем гореть!
- Со "стеблем" у него все в порядке, Пун Хорошая Погода! Его третья жена опять носит ребенка! - У расплылся в беззубой улыбке и вытащил толстую кипу свернутых пятисотдолларовых купюр. Он стал отсчитывать деньги, на удивление ловко, хотя у него и не хватало большого пальца на левой руке. Много лет назад палец ему отсекли в схватке с речными пиратами во время одной из контрабандных вылазок. На миг он оторвался от своего занятия, когда на палубе появился его седьмой сын, молодой человек лет двадцати шести, высокий для китайца. Парень неуклюже прошел по палубе. Над головами взвыли двигатели заходящего на посадку самолёта.
- Прибыли, Седьмой Сын?
- Да, отец, прибыли.
Четырехпалый У радостно хлопнул по перевернутому бочонку.
- Прекрасно. Тогда можем начать!
- Послушай, Четырехпалый, - задумчиво произнес Рябой Тан, указывая на кости. - Шесть, четыре и два - получается двенадцать, а это тоже дает три, волшебную тройку.
- Да-да, я понял.
Рябой Тан широко улыбнулся и указал на север и немного восточнее, где за холмами Абердина, на другой стороне гавани, в Коулуне, в шести милях отсюда, располагался аэропорт Кай-Так.
- Может быть, теперь тебе повезет, хейя?
ПОНЕДЕЛЬНИК
3
05:16
Ещё только начало светать, когда из-за ворот номер шестнадцать на восточной оконечности терминала аэропорта вывернул джип с двумя механиками в комбинезонах и остановился недалеко от основного шасси "Янки-2". Трап оставался у самолёта, главная дверь была чуть приоткрыта. Механики - оба китайцы - вышли из машины. Один стал осматривать основные восьмиколесные шасси, другой так же тщательно обследовал переднюю стойку. Они методично проверили резину, колеса, гидравлические муфты тормозов, заглянули и в отсеки шасси. У обоих были фонарики. Тот, что осматривал главную стойку, вынул гаечный ключ и встал на одно из колес, чтобы посмотреть поближе. Его голова и плечи скрылись в фюзеляже. Через некоторое время он негромко позвал на кантонском:
- Айийя! Эй, Лим, глянь сюда!
Другой подошел и стал вглядываться вверх. На его белом комбинезоне проступили пятна пота.
- Там они или нет? Мне отсюда не видать.
- Возьми свой "стебель" в рот, брат, и спусти себя в канализацию. Конечно они там. Мы с тобой богатые люди. У нас на столе всегда будет рис! Но давай-ка потише, а то разбудишь этих измазанных в дерьме заморских дьяволов наверху! Держи... - Он передал вниз какой-то продолговатый, завернутый в брезент предмет. Приняв сверток, Лим быстро и бесшумно положил его в джип. Потом ещё один, и ещё один, поменьше. Оба покрылись потом и очень нервничали. Работали они быстро, но бесшумно.
Ещё сверток. Ещё один...
И тут Лим увидел, что из-за угла вылетел полицейский джип и одновременно из шестнадцатых ворот высыпало множество людей в форме. Среди них были и европейцы.
- Нас предали, - охнул он и рванулся прочь в безнадежной попытке обрести свободу.
Полицейские без труда перехватили его, и он остановился, дрожа от сдерживаемого ужаса. Потом сплюнул, проклял всех богов и замкнулся в себе.
Другой тут же спрыгнул вниз и вскочил на сиденье джипа. Но прежде чем он успел включить зажигание, на него навалились и надели наручники.
- Ну, "масляный роток", - прошипел сержант Ли, - как думаешь, куда ты сейчас поедешь?
- Никуда, господин полицейский, это все он, этот тип, господин полицейский, этот сукин сын поклялся, что перережет мне глотку, если я не помогу ему. Я ничего не знаю, клянусь могилой матери!
- Врешь, ублюдок. У тебя и матери-то не было. Если не будешь говорить, отправишься в тюрьму лет на пятьдесят!
- Клянусь, господин полицейский, клянусь всеми богами, что...
- Шёл бы ты со своим враньем, дерьмо. Кто платит тебе за это?
По асфальту неторопливо вышагивал Армстронг, ощущая во рту сладкий, тошнотворный вкус добычи.
- Так, - начал он по-английски, - что у нас здесь, сержант? - Он провел долгую ночь без сна и теперь, небритый, усталый, не расположен был слушать визгливые уверения механика в невиновности. Поэтому он негромко произнес на прекрасном гортанном кантонском: - Ещё одно крошечное, незначительное слово, поставщик дерьма прокаженных, - и я прикажу моим людям попрыгать на твоем "потайном мешочке".
Китаец замер.
- Прекрасно. Имя?
- Тань Шута, господин.
- Ложь! Как зовут твоего приятеля?
- Лим Тачжун, но он мне не приятель, господин. Я и не знал его до сегодняшнего дня.
- Ложь! Кто заплатил тебе за это?
- Я не знаю, кто платил ему, господин. Понимаете, он поклялся, что перережет...
- Ложь! У тебя во рту столько дерьма, что ты, должно быть, бог дерьма собственной персоной. Что в этих свертках?
- Я не знаю. Клянусь могилами моих...
- Ложь! - Армстронг произносил это слово автоматически, прекрасно понимая, что без вранья здесь не обойдется.