- Теперь мы можем загнать его обратно в клетку? - спросил Менедем. - Он красивый, спору нет, но причиняет уйму неприятностей.
- Давайте. - Офицер "Тюхе" рассеянно кивнул в знак согласия.
Он все еще не отрывал глаз от птицы. Наконец он взял себя в руки и задал следующий вопрос:
- Вы сегодня остановитесь на Косе?
- Скорее всего, да, - ответил Менедем. - Мы идем в Италию и хотим захватить с собой шелк, если сможем раздобыть его по сходной цене.
- Тогда удачной сделки, - сказал офицер.
Он отвернулся от Менедема и прокричал команды своему экипажу.
Грот и фок-паруса были спущены с реев, келевсты зазвонили во что-то более громкое и менее мелодичное, чем бронзовый квадрат, которым пользовался Диоклей.
Начали подниматься и опускаться весла. Глядя на "Тюхе", Менедем рассудил, что команда этого корабля уже сработалась. Они гребли очень слаженно.
Военная галера возобновила движение на юг, быстро набрав скорость, несмотря на свой массивный корпус.
Только когда она отошла на расстояние полета стрелы, Менедем вздохнул глубоко и с облегчением.
Диоклей с пониманием кивнул и сказал:
- У нас вполне могли быть неприятности.
- А они у нас и были, - ответил Менедем. - Но ты прав - все могло обернуться и хуже, если бы этот парень не ограничился вопросами, а просто опустил мачты и ринулся на нас.
Менедем помолчал, представляя, как таран "Тюхе" устремляется на "Афродиту" благодаря усилиям трехсот отчаянно гребущих людей. Видение было таким ярким, что заставило Менедема содрогнуться. Он попытался выбросить его из головы, предположив:
- Может, мы и смогли бы уклониться.
- Возможно, - сказал Диоклей. - Один раз.
Но, судя по тону, начальник гребцов не верил даже в такое везение. И Менедем с ним не спорил, потому что и сам в это не верил.
С трудом запихав павлина в клетку, Соклей вернулся на корму.
- Люди Птолемея, должно быть, сейчас нервничают, потому что он вновь враждует с Антигоном, - сказал он и махнул рукой по правому борту - в сторону азиатского материка. - Там множество городов, флоты которых Одноглазый Старик вполне может собрать для вторжения на Кос, И канал между островом и материком едва ли шире двадцати пяти стадий. Будь он еще чуть поуже - и можно было бы, стоя на одном его берегу, доплюнуть до другого.
- Ты прав, братец, - ответил Менедем. - А вот я - настоящий идиот.
Соклей уставился на него, разинув рот. Он не привык слышать такие слова: Менедем куда чаще называл идиотом его, Соклея. Ну и дела!
- Я не видел связи между Киликией и здешними водами, пока ты не ткнул меня носом. А иначе я бы эту связь так и не заметил. Все сходится.
- Да, все сходится, - серьезно ответил Соклей. - Именно этим и занимается история… Показывает, как сложить вместе части мозаики, я имею в виду.
- Что ж, может быть, тогда она на что-то и годится, - заметил Менедем. - Может быть.
Он невольно сказал это с тем же сомнением, с каким Диоклей говорил о шансах "Афродиты" спастись от "Тюхе", вздумай военная галера на них напасть. Но его это не беспокоило - сейчас стоило волноваться о гораздо более важных вещах.
- Вперед, к Косу! И посмотрим, сможем ли мы раздобыть там шелк.
* * *
Кос, главный город одноименного острова, был построен недавно, даже позже Родоса. Соклей знал, что спартанцы разграбили Меропы, бывший центр Коса, во время Пелопоннесской войны - после того, как землетрясение превратило полгорода в руины. Меропы, обращенные в сторону материковой Эллады, находились в юго-западной части Коса. Новая столица располагалась на северо-восточном конце острова и смотрела через узкий пролив на город Галикарнас на азиатском материке.
Как и родосцы, жители нового города Коса заслуженно гордились своей гаванью. Чего здесь только не было: молы, смягчающие силу волн; каменные причалы, у которых можно пришвартовать торговые и военные галеры (хотя галеры обычно вытаскивали из воды в эллинги, чтобы их деревянный корпус не разбух от воды).
- Симпатичный пейзаж, да? - спросил Соклей, когда "Афродита" подошла к причалу. - Я имею в виду красные черепичные крыши города на фоне зелени холмов.
- Когда мне выпадет шанс на них взглянуть, я тебе отвечу, - отозвался Менедем, налегая на левое рулевое весло.
Все его внимание было приковано к причалу, а не к пейзажу.
Он повернулся к Диоклею.
- Думаю, так будет хорошо. Вели перестать грести, когда мы встанем рядом с причалом.
- Слушаю, шкипер.
Келевст возвысил голос:
- Гребите обратно!
Пара обратных гребков остановила движение акатоса.
- Суши весла! - закричал Диоклей, и "Афродита" остановилась всего лишь на расстоянии короткого прыжка от причала.
Моряки бросили канаты поджидавшим на причале местным, и те быстро пришвартовали судно.
- Кто вы? - спросил один из жителей Коса.
- Откуда вы? - поинтересовался другой.
- Какие привезли новости? - осведомился третий.
Соклей рассказал им новости. Он не удивился тому, что здесь уже знали об убийстве Александра и Роксаны и, конечно, о том, что Птолемей снова воюет с Антигоном. Однако, как выяснилось, в Косе не слышали, что племянник Антигона переметнулся к Кассандру, и один из слушателей даже хлопнул в ладоши, когда Менедем об этом упомянул.
- Для нас будет благом все, что отвлечет внимание Циклопа и удержит его в другом месте, - сказал этот человек, и его друзья громко выразили свое согласие.
- Подскажите, как попасть в лавку торговца шелком Ксенофана, - попросил их Соклей.
- Это очень просто, господин, - ответил один из портовых рабочих, а потом выжидающе помедлил.
Мысленно вздохнув, Соклей бросил ему обол.
Местный сунул монету в рот и сказал:
- Премного благодарен, почтеннейший. Пройди три улицы, - он указал, в какую именно сторону надо идти, - потом поверни направо и пройди еще две. Там есть хороший ориентир: напротив лавки - бордель, полный красивых мальчиков.
- Понятно, - кивнул Соклей и повернулся к Менедему. - Помнишь, какая драка вспыхнула на улице из-за мальчика, когда мы были здесь прошлой весной?
- Конечно, помню, - ответил его двоюродный брат. - Маленький седовласый субъект уже схватился за нож, хорошо, забияку вовремя повалили на землю и уселись на него.
- Какая глупость, - заметил Соклей. - Мальчик из борделя не стоит того, чтобы из-за него ссориться. Да ему плевать с высокого дерева абсолютно на всех любовников, а интересует его только одно: сколько он может с них получить. И гетеры в большинстве случаев такие же: от них сплошные проблемы, да к тому же они стоят еще дороже.
- Ты рассуждаешь, как мой отец.
Судя по тону Менедема, то был не комплимент.
- Кроме того, что ты знаешь о гетерах? Уж кто бы говорил!
Уши у Соклея вспыхнули, и он поспешил по сходням на причал.
Менедем слегка задержался на "Афродите", устанавливая вахты с тем расчетом, чтобы на борту все время оставалось достаточно людей и грабителям было неповадно.
Эта задержка позволила Соклею справиться со своим замешательством. В отличие от Менедема - в отличие от большинства молодых людей его круга - Соклей не имел постоянной любовницы. Его двоюродный брат сказал об этом таким тоном, как будто с ним было что-то не в порядке. Но гетеры Соклея действительно не привлекали: он ни разу не встречал ни одной, которая интересовалась бы им самим больше, чем его серебром.
Он не стал говорить этого вслух. Уж лучше просто оставить тему, чем выносить все язвительные замечания, которые наверняка примется отпускать его двоюродный братец.
Менедем прыгнул на сходни, как будто решил станцевать кордак. В левой руке капитан "Афродиты" держал один из маленьких сосудов с благовониями.
- Пошли, - жизнерадостно сказал он, хлопнув Соклея по плечу.
Менедем уже забыл, что только что поддразнил брата. Но Соклей об этом не забыл.
- Если нам хоть немного повезет, - продолжал Менедем, - мы сможем заключить сделку еще до рассвета и вернуться на корабль, не нанимая факельщиков, чтобы те освещали нам путь.
- И кто из нас теперь беспокоится о каждом халке? - спросил Соклей и насладился гневным взглядом, который бросил на него Менедем.
* * *
Будучи новым городом, Кос, как и Родос, лежал рядом с гаванью.
Двинувшись в направлении, которое им указал местный, Соклей и Менедем без труда нашли дом Ксенофана.
Из здания напротив вышел человек в смятой тунике и с ленивой улыбкой на лице. Если не считать этого, бордель казался таким же мирным заведением, как если бы его владелец торговал шерстью.
Пухлый раб-кариец поклонился Соклею и Менедему, вошедшим в лавку Ксенофана.
- Господа с Родоса! - сказал он на превосходном эллинском языке.
- Радуйся, Пиксодар, - ответил Соклей.
- Хозяин будет так же рад видеть вас, как и я, о почтеннейшие, - проговорил Пиксодар. - Позвольте, я за ним схожу.
Он снова поклонился, просиял улыбкой, глядя на Соклея, и поспешил в заднюю комнату.
- Как ты запомнил его имя? - прошептал Менедем. - Пусть орел склюет мою печень, как орел Зевса терзал печень Прометея, но я так не умею!
- Разве не ради этого ты берешь меня с собой? - сердито спросил Соклей. - Чтобы запоминать все подробности, я имею в виду?
- Он же просто раб, - сказал Менедем, как будто Пиксодар был слишком незначителен даже для того, чтобы считать его "подробностью".
Но Соклей покачал головой.
- Этот человек больше чем обычный раб. Он - правая рука Ксенофана. Если он поладит с нами, то его хозяин тоже поладит. Так что запомнить его имя не повредит.
Пиксодар вернулся, за ним следовал Ксенофан, опираясь на трость, словно последняя часть ответа на загадку Сфинкса. Белая шелковистая борода торговца опускалась до середины груди. Его правый глаз затянула катаракта, но левый оставался чистым.
Переложив трость в левую руку, он протянул посетителям правую.
- Добрый день, господа, - сказал Ксенофан.
Его протяжный дорийский акцент был заметнее, чем у жителей Родоса.
Менедем и Соклей пожали протянутую руку. Хватка торговца все еще была твердой, а ладонь - теплой.
- Радуйся, о почтеннейший, - приветствовал его Менедем.
- Что ты сказал? - Ксенофан приложил руку к уху. - Говори громче, юноша. Мой слух уже не такой острый, как прежде.
Он не был таким острым уже год назад, вспомнил Соклей. А теперь, очевидно, стал еще хуже.
- Радуйся, - повторил Менедем, на этот раз громче.
Ксенофан кивнул.
- Конечно, я радуюсь. Если человек в моем возрасте не радуется - значит, он уже мертв.
Он засмеялся собственной шутке. Раб последовал его примеру, и Соклей с Менедемом старательно подхватили смех.
Ксенофан повернулся к Пиксодару.
- Принеси нам стулья из задней комнаты. И кувшин вина. Думаю, мы немного поболтаем, прежде чем начнем торговаться.
Пиксодар сделал две ходки: одну - за стульями, вторую - за вином, холодной водой, чтобы разбавлять вино, и чашами.
Он подал Ксенофану и двум родосцам все, что требовалось.
- Спасибо, - сказал торговец шелком.
Махнув рукой в сторону стульев, он пригласил Соклея и Менедема:
- Присядьте, - и сам тоже опустился на стул, который принес для него Пиксодар.
Кариец также притащил стул и для себя и примостился рядом с хозяином.
Они прихлебывали вино и обменивались новостями. Как и все его соотечественники, Ксенофан еще не слышал, что Полемей дезертировал от Антигона.
- Похоже, племянник увидел, что сыновья Антигона становятся мужчинами, - заметил Пиксодар.
- И я подумал точно так же, - согласился Соклей.
Ксенофан провел рукой по бороде.
- Я примерно того же возраста, что и Одноглазый Старик, - сказал он. - Все-таки есть стойкие тутовые деревья, которые не валит ветер.
- Тутовые деревья? - переспросил Соклей; он никогда не слышал раньше такого выражения.
- Тутовые деревья, - повторил Ксенофан и кивнул, подчеркивая свои слова. - Да будет тебе известно, торговцы шелком тоже умеют шутить.
Он отпил еще глоток вина из чаши и надолго замолчал.
Спустя некоторое время - немного раньше, чем это сделал бы Соклей, - Менедем сказал:
- Я привез прекрасные благовония, сделанные из лучших родосских роз.
Ксенофан обнажил в улыбке зубы, стершиеся почти до самых десен.
- Мой друг, не важно, насколько хороши твои благовония - а я уверен, что они прекрасны: твой отец и я занимались делами задолго до твоего рождения, и я знаю, что Филодем держит только самое лучшее. Но я сомневаюсь, что девицы протопчут дорожку к моей двери, если я даже буду натираться этими благовониями.
- Но девицы могут протоптать дорожку к твоей двери, если ты пустишь в продажу наши благовония, - ответил Менедем. - И, если уж на то пошло, хорошенькие мальчики из дома напротив - тоже.
Это развеселило торговца, но он все равно покачал головой.
- Как делать шелк, как продавать шелк - вот в этом я разбираюсь. Но торговать благовониями? Полагаю, я слишком стар, чтобы приниматься за дело, которому не выучился, когда был моложе.
Пиксодар подался вперед на своем стуле.
- Хозяин, не позволишь ли мне…
- Нет, - оборвал Ксенофан. - Я уже высказал свое мнение и могу повторить его еще раз. Ты смыслишь в благовониях ничуть не больше моего. И пока я жив, все будет так, как я решил.
Будучи рабом, кариец не мог на это ничего возразить.
Соклей вспомнил афинский Лицей и как они обсуждали там различные типы характера, описанные Теофрастом: среди этих типов был "тугодум" - старик, который всегда испытывал что-то новое и вечно все портил. На такого не угодишь. Но Ксенофан отнюдь не был таким стариком: он вцеплялся мертвой хваткой в то, в чем знал толк.
Потом Соклею пришла на ум другая мысль. Он щелкнул пальцами и сказал:
- А еще у нас есть пурпурная краска из Библа. Если хотите, мы можем обменять ее на шелк. Я уверен, господин, что уж в краске-то вы разбираетесь.
Разумеется, они с Менедемом получили бы за краску больше в Италии, вдали от Финикии. Но они получат еще больше за шелк. В этом Соклей не сомневался.
Менедем шепнул двоюродному брату:
- Вот видишь? Краска пригодилась, хотя ты и ругался, что не знал о ней до самого последнего момента перед погрузкой.
Но Соклей едва расслышал брата, его внимание было приковано к Ксенофану. Здоровый глаз старика просиял.
- Краска? Надеюсь, в красках-то я разбираюсь, - заявил он. - Слушайте. Во-первых, Тир. О, до того как Александр отдал этот город на разграбление, в Тире делали лучшую пурпурную краску. С тех пор Тир уже не тот, самые искусные тамошние мастера были убиты или проданы в рабство. Арад, я полагаю, в наши дни стал первым в этом деле, ну а Библ отстает от него. Немного, но все-таки отстает.
- Я бы так не сказал. - Соклей мигом распознавал уловки торговцев. - И впрямь, в Араде делают больше краски, чем в Библе. Но вот лучше ли она? Я так не считаю, и, полагаю, очень многие со мной согласятся.
- Кто из нас занимается окрашиванием шелков? - возразил Ксенофан.
- Кто из нас торгует краской по всему Внутреннему морю? - парировал Соклей.
Они улыбнулись друг другу. Их реплики были традиционны и выверены, как фигуры в танце.
Пиксодар сказал:
- Мой хозяин прав.
И это тоже была неизбежная реплика.
Раб продолжал:
- Краска из Библа, может, и ярче, но краска из Арада более стойкая.
Соклей покачал головой.
И снова Менедем сделал следующий ход раньше, чем его сделал бы Соклей, проговорив:
- В каждом кувшине примерно котил краски. Она, может, не цвета красного вина, но в ней огромное количество сока улиток-багрянок. Сколько шелка вы дадите за один кувшин?
- И какого качества? - уточнил Соклей. - Краска, как вы правильно заметили, бывает разной, но ведь и шелк тоже бывает разным.
Они торговались до тех пор, пока за окнами не стемнело.
Пиксодар зажег лампы, которые слегка пощипывали края мрака надвигающейся ночи, но не отгоняли его. Знакомый запах горящего масла наполнил комнату.
Ксенофан начал зевать.
- Я старый человек, - сказал он. - Мне пора спать. Продолжим торг утром? Я полагаю, мы почти уже договорились.
- Поблизости есть постоялый двор? - спросил Соклей. - Прошлую ночь мы с братом провели на борту корабля. И нам хотелось бы нынче ночью поспать на чем-нибудь помягче палубы.
- Постоялый двор есть, причем совсем неподалеку, - ответил Ксенофан. - Я велю двум рабам принести факелы и проводить вас туда. И еще дам вам хлеба на ужин - Скилакс предложит вам столько вина, что вы сможете упиться вдрызг, но вот еду там полагается приносить свою. Хозяин приготовит мясо или рыбу, если вы ему заплатите.
Рабами оказались светловолосые фракийцы. Они болтали на своем непонятном языке, провожая Соклея и Менедема до постоялого двора. Их факелы давали не много света; Соклей вляпался в какую-то мерзость и пытался отскрести ее от ноги всю оставшуюся дорогу до заведения Скилакса. Они с Менедемом дали рабам Ксенофана по паре халков, и те поспешили назад к дому торговца шелком.
Внутри постоялого двора тоже горели факелы. Не весь дым выходил из дыры в крыше; он скапливался внутри главной комнаты большим удушливым облаком. Вонь горящего масла смешивалась с вонью этого дыма: на очаге Скилакса в чане что-то бурлило. Судя по запаху, Ксенофан использовал для освещения своего дома лучшее масло, чем владелец постоялого двора использовал для стряпни.
Однако здесь было неплохое вино, и Скилакса, казалось, нисколько не огорчало, что Соклей и Менедем едят свой хлеб и не дают ему ничего, что можно было бы бросить в булькающий чан.
Когда Соклей спросил насчет комнат, владелец постоялого двора сказал:
- Два обола за ночлег для двоих.