Он был не склонен торговаться. Когда Соклей попробовал было начать спорить, Скилакс просто мотнул головой:
- Если вам это не по нраву, незнакомцы, идите в другое место.
Но куда было пойти молодым родосцам в незнакомом городе в кромешной темноте. Соклей подумал, что он, пожалуй, смог бы найти обратный путь к "Афродите", но ему не хотелось снова спать на досках. Взглянув на двоюродного брата, он вручил Скилаксу две маленькие серебряные монеты.
Раб с лампой проводил Соклея и Менедема в комнату, где стояла всего одна кровать. Поставив лампу, раб втащил другую кровать из комнаты напротив. Потом он удалился, забрав с собой лампу и оставив комнату в стигийской темноте.
Соклей со вздохом сказал:
- Предлагаю лечь спать немедленно. Здесь все равно нечем больше заняться.
- О, кое-чем возможно заниматься даже в темноте, - ответил Менедем. - И если бы ты был маленькой хорошенькой флейтисткой…
- Я? - спросил Соклей. - А как насчет тебя?
И оба юноши рассмеялись.
Соклей ощупью добрался до кровати, снял тунику и укрылся ею. Он жалел, что не догадался захватить с собой и плащ, из которого получилось бы одеяло получше. Но в комнате было нехолодно: маленькое помещение было тесно заставлено, так что не слишком промерзло.
Соклей ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Скрип с другой кровати возвестил, что Менедем делает то же самое. Потом Соклей услышал, как его двоюродный брат захрапел, и почти сразу же после этого заснул и сам.
* * *
Проснулся он от того, что Менедем потряс его за плечо. Скупой тусклый свет пробивался сквозь щели ставней, прикрывавших узкое окно.
- Ты храпел, как пила, вгрызающаяся в твердое дерево, - сказал Менедем.
- Ну, положим, не один только я тут храпел! - ответил Соклей. - Интересно, они потрудились оставить нам ночной горшок? Если нет, я помочусь в углу.
Он заглянул под кровать и, к своему облегчению - как в переносном, так и в буквальном смысле, - обнаружил там ночной горшок.
Купив у Скилакса еще вина, чтобы прогнать остатки сна, молодые родосцы вернулись к Ксенофану.
* * *
- Добрый день, господа, - сказал им Пиксодар. - Мой хозяин еще не проснулся. Он велел мне накормить вас, если вы придете раньше, чем он встанет.
Кариец с поклоном вернулся в дом и принес гостям хлеб с сыром.
- Спасибо, - поблагодарил раба Соклей и добавил: - Его дело перейдет когда-нибудь к тебе, так ведь?
- Все может быть. - Пиксодар говорил нейтральным тоном, осторожно подбирая слова. - Боги не дали хозяину детей, которые остались бы в живых, поэтому такое вообще-то может случиться.
Но даже если бы Ксенофан на смертном одре и освободил Пиксодара, кариец все равно никогда не стал бы полноправным гражданином Коса. Вот его дети вполне могли бы ими стать, в зависимости от того, с кем бы они вступили в брак.
"Жизнь - изменчивая штука, - подумал Соклей. - Мысль не оригинальная, зато верная".
Они с Менедемом и Пиксодаром беседовали о том, о сем, пока полчаса спустя к ним не вышел Ксенофан.
- И все-таки мне кажется, вы просите за краску слишком много, - без лишних предисловий заявил торговец шелком.
Менедем улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой.
- Но, мой дорогой… - начал он.
Он мог очаровать птиц на деревьях, сманив их вниз, или завлечь чужих жен к себе в постель, когда всерьез того хотел. Но он не сумел очаровать Ксенофана, который сказал:
- Нет. Это слишком много, говорю я. Нынешней ночью я долго размышлял, лежа в постели, и принял решение.
- Тогда ладно, - ответил Соклей, прежде чем Менедем успел подать голос.
Его главным оружием была прямота, а не шарм, как у двоюродного брата.
Соклей встал.
- В таком случае нам придется навестить Теагена…
Теаген был главным конкурентом Ксенофана.
- …Раз уж ты не хочешь соглашаться на наши условия. А если Теаген окажется таким же упрямым, ну, тогда, я не сомневаюсь, мы сможем продать краску более выгодно в Таренте или в каком-нибудь другом италийском городе.
И это было правдой, хотя шелк все же принес бы братьям больше прибыли.
Упоминание имени Теагена возымело желаемый эффект. Ксенофан выглядел так, как будто только что откусил кусок протухшей рыбы.
- Да Теаген вас одурачит! - негодующе проговорил он. - В его шелке полно узелков! А уж тонкость и прозрачность и в сравнение не идут с тонкостью и прозрачностью моих тканей!
- Не сомневаюсь, что вы правы, о почтеннейший. - Соклей продолжал стоять. - Но Теаген зато отличается сговорчивостью, и, по крайней мере, у нас будет что показать итальянцам. Пошли, Менедем!
Менедем тоже встал. Оба двоюродных брата двинулись к двери, хотя Соклею очень не хотелось упускать сделку, на обсуждение которой они потратили целый день.
- Подождите.
Это сказал не Ксенофан - это сказал Пиксодар.
Раб и хозяин начали тихо переговариваться, наклонившись друг к другу.
Соклей остался стоять на месте. Менедем начал было потихоньку придвигаться ближе к переговаривающимся, чтобы услышать, о чем идет речь, но спохватился, когда брат сделал едва заметный жест.
- Это грабеж, вот что это такое! - Ксенофан говорил достаточно громко, чтобы его услышали все соседи.
Пиксодар же, напротив, говорил очень тихо. Этот раб - раб, который когда-нибудь и сам сможет стать господином, - не повышал голоса, но и не прекращал говорить. Наконец Ксенофан вскинул руки и кивнул в сторону Соклея и Менедема.
- Хорошо, - ворчливо сказал он. - Заключим сделку. Кариец прав - нам и в самом деле нужна краска. Сотня кувшинов за тот отрез шелка, что вы присмотрели прошлым вечером.
* * *
Рабы принесли шелк на "Афродиту" и забрали краску, чтобы доставить ее в лавку Ксенофана. Наблюдая, как они выносят последние кувшины, Менедем заметил:
- Слава богам, что нашим отцам не придется передать дело всей жизни какому-нибудь рабу-варвару.
- И есть надежда, что нам тоже не придется этого делать, - ответил Соклей, после чего двоюродный брат бросил на него весьма странный взгляд.
Менедем решил не останавливаться в Галикарнасе, хотя тот и лежал рядом с Косом. Во-первых, капитану "Афродиты" не терпелось двинуться на север, добраться до Хиоса и раздобыть там знаменитого хиосского вина, чтобы отвезти его на запад. А во-вторых, во время своего прошлого визита в бывшую столицу Карии он оставил там одного взбешенного мужа и не спешил появиться в Галикарнасе вновь, во всяком случае, до тех пор, пока страсти слегка не остынут.
Двигаясь на веслах под легким ветром, "Афродита" миновала канал между материком и островом Калимносом и пристала на ночь к берегу Лероса, лежащего дальше к северу от Галикарнаса.
Соклей процитировал:
- "Все леросцы злы - за исключением разве что одного Проклея. Хотя и Проклей тоже истинный уроженец острова Лерос".
- Кто это сказал? - поинтересовался Менедем.
- Фокилид, - ответил его двоюродный брат. - Это правда?
- Надеюсь, что нет. Лерос и Калимнос - калидонские острова, о которых Гомер говорит в "Илиаде".
- Ну, с тех пор они сменили хозяев, - возразил Соклей. - Потому что в наши дни жители Лероса - ионийцы, колонисты с азиатского материка, из Милета.
Тут павлин опять начал вопить, и Менедем вздрогнул.
- Ты не представляешь, как я устал от этой грязной птицы!
- Еще как представляю! - заверил брата Соклей. - Я, наверное, устал от нее еще больше. Ведь ты почти весь день далеко от павлинов, на рулевых веслах, тогда как мне приходится выступать в роли пастуха.
Прежде чем Менедем успел заметить, что управление судном несравненно сложнее временного занятия его двоюродного брата, из-за кустов на берегу раздался громкий голос:
- Эй, кто это у 'ас так 'ромко кричит?!
- Иониец, точно, - самодовольно произнес Соклей. - Глотает все звонкие звуки в начале слов!
Он сказал это не очень громко, и Менедем так же тихо ему ответил:
- Да заткнись ты.
Потом, возвысив голос, отозвался на оклик незнакомца:
- Иди и посмотри сам!
- Ты не 'ахватишь меня в рабство и не увезешь в чужую страну? - спросил леросец тревожно.
- Нет, клянусь богами, - пообещал Менедем. - Мы торговцы с Родоса, а не пираты.
И, снова понизив голос, он добавил, обращаясь к Соклею:
- Тем более что все равно никто не купит какого-то престарелого хилого пастуха.
- Это верно, - ответил Соклей. - Но все равно было бы нечестно схватить беднягу после того, как ты пообещал его не трогать.
Однако Менедем не был склонен сейчас вступать в дискуссию.
Олух, который показался из-за лохматых кустов, и впрямь оказался пожилым и тощим, облаченным только в тунику из козьей шкуры шерстью вверх. Одно это заставило Менедема презрительно скривить губы: лишь неотесанные сельские мужланы предпочитали носить кожу, а не ткань. Ну а когда леросец подошел ближе, ноздри Менедема тоже затрепетали: этот тип не мылся уже очень давно, если вообще хоть раз в жизни мылся.
- Хорошо, - сказал местный, - 'от я. Кто тут кричал так, 'удто его кастрируют?
- Павлин, - ответил Менедем. - Если заплатишь халк, сможешь взойти на борт и посмотреть сам.
Он сомневался, что сумеет заполучить от местного две бронзовые монетки - даже одна могла оказаться для леросца слишком большой суммой.
Олух, одетый в козлиную шкуру, и впрямь не подумал достать деньги. Он просто уставился на Менедема и спросил:
- Кто? Ты 'урачишь меня, 'умаешь, раз я живу на маленьком 'шивом острове, ты можешь 'оворить мне 'се, что угодно, а я поверю. Как бы не так! Я 'наю, что таких тварей на самом 'еле нету. Сейчас ты еще начнешь рассказывать, что у тебя на 'орту трехглавый пес Аида Цербер или 'риады. Ты, наверное, 'умаешь, что я не в своем уме, а я тебе скажу - у меня с 'оловой 'се в порядке!
Он затопал прочь, гордо задрав нос.
- Да, ты его не одурачишь, - серьезно подтвердил Соклей.
И, словно стремясь доказать, что леросца и впрямь никак не одурачить, павлин испустил еще один вопль.
- Уж конечно, мне не под силу его провести, - согласился Менедем. - Он знает, что к чему, и никому не позволит утверждать обратное!
- Этот тип наверняка голосовал бы за то, чтобы Сократ выпил цикуту, - сказал Соклей.
- Интересно, почему он такой? - спросил Менедем.
- Ты сам ответил на свой вопрос. Этот человек уже знает все, что хочет знать. А стало быть, по его логике, любой, кто попытается рассказать ему о том, чего он не знает, непременно ошибается… И обязательно опасен в придачу, раз вздумал потчевать его ложью.
- Наверное, так и есть, - пожал плечами Менедем. - Но, с моей точки зрения, это слишком сложно. Вечно ты разводишь философию.
- Может, ты тоже не хочешь знать ничего нового? - с невинным видом поинтересовался Соклей.
Это заставило Менедема почувствовать себя слегка уязвленным.
* * *
На следующее утро капитан поднял людей с восходом солнца.
- Давайте спустим "Афродиту" на воду! - выкрикнул он. - Если мы как следует поднажмем, к вечеру доберемся до Самоса. Разве вам не хочется переночевать там, вместо того чтобы снова спать на песке?
- После того постоялого двора на Косе я бы предпочел остаться на берегу, - заявил Соклей. - Там меньше насекомых.
- Не думай о насекомых, - сказал Менедем. - Думай лучше о винных погребках. Думай о хорошеньких девушках. - Он понизил голос: - Думай о том, как заставить людей захотеть как следует работать, а не о том, как дать им повод отлынивать.
- А! Прости. - У Соклея хватило совести сказать это пристыженным голосом.
Из него получился великолепный тойкарх. Он всегда знал, где что можно достать и что сколько стоит. Он хорошо провернул сделку с Ксенофаном. Когда старик стал слишком упрямиться, он выбрал подходящий момент, чтобы тоже проявить упрямство. Но, видно, никогда Соклей не научится вести себя как мужчина среди мужчин и рассуждать соответственно… Менедем покачал головой. Тут у его двоюродного брата шансов не больше, чем у упряжки ослов победить на Олимпийских играх.
Команда взялась за дело. Те, кто был на борту, тянули; те, кто был на земле, толкали, и вскоре "Афродита" вновь очутилась на плаву.
Менедем направил акатос на северо-восток, к Самосу. Он желал бы, чтобы ветер изменил направление и можно было опустить парус, но ветер не менялся. Весь сезон навигации в Эгейском море дул борей.
- Риппапай! Риппапай! - выкликал Диоклей, подкрепляя выкрики ударами колотушки в бронзу.
Менедем посадил на весла по десять человек с каждого борта. Он собирался сменить гребцов, когда солнце перевалит через зенит, а потом посадить на весла всю команду, если поймет, что можно добраться до Самоса до наступления вечера. А если нет…
- Что ты будешь делать, если мы не успеем вовремя? - спросил Соклей.
- Вариантов масса, - ответил Менедем. - Мы можем двинуться к материку, в Приену. Или же снова переночевать на берегу. А еще можно будет провести ночь в море, просто чтобы до команды дошло, что иной раз все-таки нужно работать на совесть.
- Раньше ты не хотел так поступать, - заметил Соклей.
- Раньше это лишь напрасно разозлило бы людей, - терпеливо объяснил Менедем. - Однако теперь стоит попытаться дать им урок.
- Ясно, - ответил Соклей и шагнул к борту - на этот раз не затем, чтобы помочиться, а для того, чтобы подумать над словами двоюродного брата.
Соклей был далеко не глуп, и Менедем это знал. Но ему не хватало чутья, чтобы заставить людей как следует работать. Однако, как только Соклей уяснял что-либо - как уяснял в своем модном афинском Лицее, - он мог ухватиться за новую мысль и развить ее.
Некоторое время спустя Менедем прервал его раздумья:
- Слушай, а тебе не пора выпустить павлинов из клеток?
- О! - Заморгав, Соклей очнулся от задумчивости и вернулся в реальный мир. - Сейчас этим займусь. Прости. Забыл.
- Ничего, корабль из-за этого не потонет, - успокоил брата Менедем.
Глядя, как Соклей направился на корму, он злорадно подумал: "Да уж, в ближайшее время тебе точно будет не до философии".
Больше Менедем о Соклее не думал, обращая на него внимание только в те мгновения, когда ужимки его двоюродного брата становились препотешными или же проклятия павлиньего пастуха делались слишком неистовыми. Менедем слился с "Афродитой" в единое целое, чувствуя ее движение через подошвы босых ног и через рукояти рулевых весел, которые сжимал в руках. Капитан почти смотрел на мир глазами, нарисованными на носу галеры, настолько ощущал он себя ее частью.
Сейчас в море виднелось даже больше судов, чем несколько дней назад, когда "Афродита" отплыла с Родоса. Рыбацкие лодки покачивались на легкой зыби - некоторые были едва ли больше спасательной шлюпки с акатоса. Другие суда, на которых работало много людей - они выбирали канаты волочащихся за лодкой сетей, - были почти величиной с "Афродиту". Менедем заметил, что, как и вчера, многие из рыбацких судов быстро удаляются, едва завидев акатос. Его торговая галера была более неповоротливой и медленной, чем любой пиратский корабль, но рыбаки не желали задерживаться настолько, чтобы можно было вблизи разглядывать подобные детали.
Не только рыбацкие, но и торговые суда - иногда достаточно крупные, чтобы в случае чего схватиться с "Афродитой", - тоже расправили паруса и заскользили прочь так быстро, что вокруг их носов забурлила пена. Хотя эти корабли и были крупнее "Афродиты", но у Менедема на борту имелось больше людей. Капитаны торговых судов, подобно рыбакам, тоже не склонны были рисковать.
А потом, вскоре после полудня, Менедему стало не до смеха. Он и сам захотел устремиться прочь, когда заметил пятиярусник, величественно державший путь под парусами и на веслах. Вместо орлов Птолемея у этой военной галеры на фоке и гроте красовались лучи восходящего солнца - эмблема правящего дома Македонии.
- Птолемей и Антигон вполне могут начать здесь серьезную свару из-за своих пререканий в Киликии, - сказал Менедем.
- Меня бы это не удивило, - заметил Диоклей. - И что прикажете делать свободному полису вроде Родоса, если они и впрямь начнут свару?
- Уворачиваться, - ответил шкипер, заставив келевста засмеяться.
В отличие от "Тюхе", пятиярусник Антигона не изменил курс, чтобы осмотреть "Афродиту".
Менедем наблюдал, как большой корабль скользит по волнам в сторону Коса, при этом капитан "Афродиты" испытывал лишь чувство облегчения. Команда Птолемея не стала их грабить. Может, команда Антигона тоже не стала бы. Может быть. Но Менедем все равно был рад, что ему не пришлось проверить это на практике.
Мало-помалу на северо-западе поднимались из моря горы Самоса и Икарии. Горы Самоса, особенно Керкис в западной части острова, были выше, чем их собратья на Икарии. Менедем замечал это каждый раз, когда приближался к Самосу (Икария, населенная в основном пастухами, вряд ли стоила того, чтобы ее посещать), но до сих пор ни разу не задумывался об этом. Интересно, почему так?
Но когда Менедем задал этот вопрос Диоклею, тот посмотрел на него непонимающим взором.
- Почему горы такие, шкипер? - переспросил начальник гребцов. - Потому что такими их создали боги, вот почему.
Возможно, он был прав. Однако Менедему подобный ответ показался неинтересным.
Поэтому, подождав, пока Соклей взойдет на ют, он снова задал этот вопрос - на этот раз своему двоюродному брату. Менедем мог шутить насчет философии, но иногда философия помогала живо мыслить.
- Они и вправду выше, - согласился Соклей, переводя взгляд с пиков Самоса на горы острова Икария и обратно.
Потом он сделал то, чего Менедему и в голову не приходило: посмотрел на азиатский материк к востоку от Самоса.
- Вон там гора Латмос, позади Милета, и я сказал бы, что она выше любой горы на Самосе.
- Думаю… ты прав, - ответил Менедем.
Гора Латмос находилась очень далеко, потому трудно было оценить ее высоту.
- Но даже если ты прав, что с того? Меня интересует, почему одни горы выше других?
- Не знаю наверняка, но мне сдается, что острова, отколовшись от материка, унесли его горы с собой в море, - ответил ему двоюродный брат. - И если так и есть, то именно потому пики становились тем ниже, чем дальше в море уходил остров. Спустя какое-то время не осталось больше пиков - и островов.
Менедем поразмыслил, кивнул и восхищенно взглянул на собеседника.
- Похоже на правду, верно?
- Мне кажется, это должно быть правдой, - ответил Соклей. - Я ничего не утверждаю, имей в виду, - я просто рассуждаю логично.
- По мне, так весьма похоже на правду, - повторил Менедем.
Его двоюродный брат приподнял бровь, но ничего не сказал.
По мере того как Самос поднимался из моря, солнце все больше опускалось к воде.
- Похоже, мы успеем вовремя, шкипер, - сказал Диоклей.
- Успеем, если парни будут грести не покладая рук, - ответил Менедем.
Вообще-то он почти не сомневался, что келевст прав, но хотел заставить гребцов работать еще лучше.