Возможно, этим людям приходилось раньше пасти гусей, потому что они ухитрились выгнать павлина и паву на улицу без особых затруднений.
Соклей закрыл за ними дверь, а когда вернулся во двор, Менедем сказал:
- Как бы то ни было, двумя проклятущими птицами у нас стало меньше.
- Всего им наилучшего, - ответил Соклей. - Может, скоро мы избавимся и от остальных.
Менедем согласно кивнул.
* * *
Толстяк Гилипп сколотил состояние на продаже вяленой рыбы. Его андрон был большим и, по меркам Тарента, великолепно украшенным, хотя Менедему все эти раскрашенные стены, ложа и даже чаши с вином в мужских покоях казались безвкусными и кричащими.
Сам Гилипп тоже был образчиком дурного вкуса: пальцы его были буквально увешаны тяжелыми золотыми кольцами.
Он погрозил одним из пальцев Менедему, который растянулся на кушетке рядом с ним.
- Вот ты, оказывается, какой: продал этому варвару единственного имевшегося у тебя павлина!
- Этот варвар хорошо мне заплатил, - ответил Менедем. - Его серебро не хуже, чем серебро любого другого. И сам он не хуже прочих покупателей.
"И даже лучше некоторых, - добавил он про себя, - потому что ты бы точно торговался за каждый обол и не дал бы мне такую цену".
Если бы все города чеканили монеты по одному стандарту, жить было бы куда проще. А пока тот, кто по роду своих занятий часто имел дело с монетами, имел преимущество над остальными. Так что с Геренния Эгнатия братья получили еще больше, чем рассчитывали.
Гилипп снова погрозил Менедему пальцем.
Его рабы уже убрали тарелки, оставшиеся после ужина, - в придачу к хлебу были поданы кальмары, осьминоги, устрицы и угри; никакой вяленой рыбы для гостей - но симпосий, который должен был последовать за трапезой, еще не начался.
- А чего стоит спектакль, который он устроил на улицах, гоня павлинов к своему дому! - сказал торговец. - Мой дорогой мальчик, ты не смог бы лучше разрекламировать своих птиц, даже если бы старался целый год. Все видели павлина, и все хотят иметь такого же.
Соклей возлежал рядом с Менедемом. Как обычно, Менедему досталось изголовье, хотя его двоюродный брат был старше. Соклей не жаловался; он никогда не жаловался. Но теперь он подал голос:
- Ну, тут уж мы ни при чем. Самнит сам устроил этот парад. Я хотел продать ему для павлинов две клетки, даже предложил воспользоваться веревками, чтобы птицы не разбежались. Он не послушал.
- И потому, - добавил Менедем с ухмылкой, - половина людей в Таренте гонялась за его павлином - и за павой тоже. Ты прав, о почтеннейший. - Он склонил голову в сторону Гилиппа. - Мы не могли бы заставить народ получше разглядеть птиц, даже если бы старались сделать это нарочно.
- Да уж. - Продавец вяленой рыбы перевел взгляд с Менедема на Соклея. - А что до попыток втолковать что-либо италийцу… - Он покачал головой. - Я не думаю, что такое вообще возможно. Самниты упрямы как мулы, и римляне, живущие к северу от них, ничуть не лучше. Неудивительно, что они снова столкнулись лбами.
- Снова? - заинтересованно спросил Соклей.
Менедем услышал знакомое нетерпение в голосе двоюродного брата - тот надеялся узнать какой-нибудь неизвестный ему ранее исторический эпизод.
Ну так и есть!
- Они сражались друг с другом и раньше? - продолжал расспросы Соклей.
Такое неуемное любопытство Менедем относил к разряду безобидных пороков.
- Да, поколение назад, - ответил Гилипп. - Римляне победили, но самниты снова начали с ними войну лет десять или двенадцать назад. Они вскоре выиграли крупное сражение, но римляне слишком упрямы, чтобы сдаться на этом, поэтому с тех пор самниты и римляне время от времени вновь и вновь затевают драку друг с другом.
Еще один гость Гилиппа, тарентец с лицом, похожим на одну из вяленых рыб хозяина, сказал:
- Самниты, опустошившие некоторые эллинские полисы в Кампании, в наши дни почти цивилизованные люди.
- Что ж, они и впрямь цивилизованны, Макробий, - некоторые из них. - Однако на Гилиппа этот довод явно не произвел особого впечатления. - И некоторые из эллинов, которые вынуждены жить под их правлением, тоже почти цивилизованны, если ты понимаешь, что я имею в виду. Грек с осканским акцентом говорит не лучше самнита. Так какая разница, слышишь ты такой акцент из уст грека или из уст самнита?
- Но это все же лучше, чем грек, говорящий с латинским акцентом, - заявил Макробий.
- С латинским - это как? - одновременно задали вопрос Менедем и Соклей.
- Язык, на котором говорят римляне, называется латынью, - пояснил рыболикий Макробий.
Он поднял руку с растопыренными пальцами.
- Мы говорим - "pente". Когда самнит имеет в виду "пять", он скажет "pumpe" - небольшая разница, а? Поэтому можно понять самнита, когда он изъясняется на эллинском.
- Этот Геренний Эгнатий неплохо говорит, - согласился Менедем.
- Однако на языке римлян "пять" будет "quinque". - Макробий выговорил варварское слово с явным отвращением. - Я спрашиваю - как тот, кто издает такие звуки, может хорошо выучить эллинский?
- Некоторые из кампанских городов, однако, неплохо живут, несмотря на то что ими правят самниты, - сказал Менедем. - Я подумывал направить туда "Афродиту" после того, как закончу все дела здесь.
Макробий пожал плечами.
- Дело твое, конечно. Может, после я снова тебя увижу. А может быть, и не увижу.
Было ясно, на что он намекает: после столь дерзкой вылазки никто уже не увидит Менедема.
С легким раздражением тот поинтересовался:
- Ты считаешь, я поступил бы умней, если б отправился в Сиракузы? Я так не думаю, клянусь богами!
- Что ж, я тоже так не думаю, - признался тарентец. - Если только Агафокл не сделает что-нибудь из ряда вон выходящее, просто не представляю, как он сможет защитить свой город, не позволив Карфагену его захватить. А ведь Агафокл правит Сиракузами уже семь лет, поэтому даже не представляю, что он способен сделать такого, чего бы уже не сделал раньше.
- Значит, ты понимаешь мои проблемы, - сказал Менедем. - Я не собираюсь разворачиваться и отправляться обратно в Элладу после того, как покину Тарент. Так что же мне делать?
- Поверь, я рад, что это твои проблемы, а не мои. - Макробий подался вперед. - Скажи, сколько ты хочешь за павлиньи яйца?
- Тридцать драхм, - мгновенно ответил Менедем; они с Соклеем уже заключали такие сделки и продали пару яиц именно за эту цену. - Учитывая их размер, я бы посоветовал посадить на них утку или гуся, а не курицу.
- А если я потрачу тридцать драхм, а из яйца никто не вылупится? Что тогда? - вопросил Макробий.
Пришла пора Менедема пожать плечами.
- Боюсь, тебе остается только рискнуть. Я не бог, чтобы заглянуть внутрь яйца и сказать, хорошее оно или плохое.
- У нас скоро появятся птенцы на продажу - это будет еще одна выгодная сделка, - добавил Соклей. - Ты сможешь сэкономить немного денег, если подождешь.
- Ты запросишь за птенцов неслыханную сумму, не сомневаюсь, - пробормотал Макробий.
Менедем любезно улыбнулся.
- В этом городе полно людей, которых это не пугает. Среди них, кстати, есть и твои соседи-варвары. Если ты хочешь быть одним из первых, о почтеннейший, за это надо платить. Окажись наше судно вторым, доставившим павлинов в Тарент, мы не смогли бы запросить так много, потому что такую цену уже запросили бы торговцы с первого корабля.
У Макробия сделался такой несчастный вид, что он и впрямь стал похож на пойманную на крючок рыбу. Он сказал:
- Дом, который вы сняли, находится к северу от рынка, так ведь? Может, загляну к вам завтра.
Прежде чем Менедем успел ответить, Макробий указал на дверь:
- А вот и рабы Гилиппа несут вино.
- Это же кувшины с нашим ариосским! - удивился Менедем.
- Я продал их управляющему Гилиппа нынче днем, - с легким самодовольством пояснил Соклей. - Ты в этот момент как раз въедливо торговался с кем-то из-за павы.
- Уж кто бы говорил о въедливом торге, - негромко ответил Менедем: человек, о котором шла речь, возлежал всего в нескольких кушетках от них. - Вряд ли он купит у нас птицу.
- Зато управляющий Гилиппа купил вино. У него такой странный выговор, что, возможно, он римлянин. - Соклей наклонился вперед, чтобы прошептать брату на ухо: - А теперь мы будем пить вино, которое я только что продал. Мне это ужасно нравится!
- Мне тоже, - засмеялся Менедем.
Раб Гилиппа налил ариосское в метаниптрон, из которого все выпили первую, неразбавленную порцию вина в честь начала симпосия и совершили возлияние Дионису. Гости одобрительно загомонили. Менедем надеялся, что вино понравится собравшимся настолько, что они назначат его симпосиархом, но на эту должность выбрали Кратия. Менедем не удивился и не обиделся: гончар был человеком их круга, в то время как сам он был лишь гостем. Кратий - крепкий мужчина лет сорока - был достаточно красив, чтобы ему не давали проходу в юности.
- Значит, ариосское? - спросил он, и Гилипп кивнул и помахал Менедему и Соклею, чтобы напомнить людям в андроне, откуда взялось вино.
Кратий встал и объявил:
- Так как вино превосходное, давайте смешаем его с водой один к одному!
Все зааплодировали.
Менедем громко рассмеялся и, повернувшись к Соклею, сказал:
- Это не его вино - так почему же он смешивает его столь щедро?
- Боюсь, мы все тут очень, ну просто очень сильно опьянеем, - неодобрительно проговорил Соклей. - Я не помню, когда в последний раз на симпосии смешивали вино один к одному. Это слишком крепко.
- Так неудивительно, что ты этого не помнишь. - Менедем снова засмеялся.
Однако его двоюродного брата эта шутка, похоже, разозлила.
Менедем бывал на многих симпосиях, где гостей обносили вином, смешав его с водой в равных пропорциях. Эти симпосии не походили на те, что давались в доме его отца или дяди, но были веселыми на свой лад.
- А где находится дом, который называется "Триера"? - спросил Менедем Гилипппа. - Помнится, он где-то в Великой Элладе. Случайно не в этом городе?
- "Триера"? - повторил Соклей. - Не слыхал о таком доме.
- Я знаю, - ответил их хозяин. - Нет, он находится не здесь, а в Агригенте, на южном берегу Сицилии. Там симпосиасты однажды напились так, что подумали, будто они в штормовом море, поэтому начали выкидывать мебель из окон, уменьшая осадку корабля. Когда соседи явились на шум и увидели, что происходит, они мигом растащили кушетки, столы и кресла, так что парень, которому принадлежал дом, протрезвев, порядком потрудился, чтобы вернуть свое добро назад.
Хозяин ухмыльнулся.
- Вот что я называю симпосием!
Он, казалось, не возражал против предложения Кратия пить крепкое вино. В Элладе италийцы имели репутацию крайне невоздержанных.
Соклей по-прежнему сидел с несчастным видом.
Менедем же наслаждался симпосиями не только в доме своего отца, ему доводилось участвовать и в более диких пирушках. Пока рабы смешивали вино, Менедем наклонился к двоюродному брату и сказал:
- Вряд ли нынче ночью ты вспомнишь своего Еврипида.
- Вероятно, нет, - согласился Соклей, - хотя его стихи помогли выкупить некоторых афинян, которых сиракузцы взяли в плен во время Пелопоннесской войны.
Однако Менедем думал не о давно прошедших временах, а о чаше крепкого вина, которую протянул ему раб Гилиппа - невысокий широкоплечий италиец.
Прежде чем выпить, Менедем помедлил, чтобы полюбоваться киликом. Судя по совершенной форме, его могли сделать в Афинах сотни лет тому назад, но желтая и пурпурная глазурь вкупе с обычной красной, белой и черной доказывали обратное. К тому же сосуд явно был новым.
Менедем кивнул Кратию:
- Это твоя работа?
- Вообще-то да, - ответил гончар с довольной улыбкой. - Мне очень приятно, что ты догадался.
- Здорово сделано, - сказал Менедем.
Хотя Кратий сегодня и не купил паву, но он еще вполне мог передумать.
Гончар снова улыбнулся.
- Спасибо.
Он попробовал вино и поднял брови.
- О, да это просто превосходно. Я люблю вина местного урожая - не пойми меня неправильно, - но они кажутся немного кислыми, тем более в сравнении с этим. Не возражаешь, если я спрошу - сколько заплатил за него Гилипп?
- Соклей? - спросил Менедем. Сам он не знал суммы. - Откроем Кратию секрет?
- Никакого секрета нет. Гилипп заплатил сорок восемь драхм за амфору.
Менедем ожидал, что Кратий вздрогнет.
И Кратий действительно вздрогнул, хотя и постарался это скрыть.
- Невероятно. - Он снова сделал глоток. - Но я понимаю, почему он столько заплатил.
Двое других симпосиатов разразились восторженными криками.
- Видишь ли, о почтеннейший, вино недешево обошлось нам на Хиосе, - пояснил Менедем. - А ведь нам еще приходится платить пошлины. И конечно, деньги экипажу, а зарплата у моряков не маленькая. Так что сбавить цену мы ну никак не можем.
На самом деле они продали вино гораздо дешевле на мысе Тенар, но Тенар был куда ближе к Хиосу. И вообще, тарентцам совершенно необязательно знать такие вещи.
Вошли две флейтистки: одна с простой флейтой, другая - с двойной. Обе в коротких туниках из тонкого прозрачного льна. Не успели они начать играть, как Менедем окликнул их: - Радуйтесь, девушки! Кто ваш хозяин? Может, ему будет интересно узнать, что я привез на продажу косский шелк - такой прозрачный, что мужчины будут гадать, надето ли на вас хоть что-нибудь? В таком одеянии вы и сами, наверное, заработаете больше.
- Мы принадлежим человеку по имени Ламахий, господин, - ответила девушка с двойной флейтой. - Ты можешь найти его дом недалеко от храма Посейдона. - Она вздохнула. - Мне бы хотелось носить шелк.
- Спасибо, милая! - Менедем послал ей воздушный поцелуй. - Ты бы хорошо выглядела в шелках!
Девушка ослепительно улыбнулась ему.
Менедем тоже улыбнулся в ответ, хотя она и показалась ему не слишком хорошенькой. В любом случае он предпочитал тех, кому действительно нравился. Полная желания рабыня куда лучше той, которая лишь выполняет свои обязанности.
Соклей заметил:
- Не знаю, как у тебя это получается, братец, но получается всегда. Она уже готова есть у тебя с руки.
- Это нетрудно, - ответил Менедем. - Ты и сам бы смог, если бы захотел.
- Мне кажется, она не такая уж красавица, - сказал Соклей.
Менедем ожидал от него именно этой реплики. Его двоюродный брат, казалось, почти всегда находил причину, чтобы уклониться от приятного времяпрепровождения.
- Обнесите гостей вином снова! - велел Кратий рабам Гилиппа.
Наверняка симпосий вскоре перейдет в пьянку. Симпосиарх помахал флейтисткам.
- И давайте послушаем музыку.
Девушки поднесли флейты к губам и начали в заунывной лидийской манере играть любовную песню. Этой мелодии Менедем не знал, но пара гостей начала подпевать.
Он наклонился к хозяину.
- Это местная песня?
Гилипп покачал головой.
- По-моему, она пришла к нам из Регия - города, что лежит на италийском берегу прямо напротив Сицилии. Но в последнее время эта песня стала очень популярна также и в Великой Элладе.
- Странно, что я ее пропустил, ведь я был в этих краях прошлым летом, - пожал плечами Менедем.
- Бывает!
Пока две флейтистки играли, в андрон вошел красивый молодой жонглер. Он был абсолютно нагим, его натертое маслом тело поблескивало в свете факелов.
Глаза Гилиппа и некоторых других гостей жадно следовали за парнем, пока тот удерживал в воздухе поток шаров, ножей и чаш.
Менедем повернулся к Соклею.
- А он отнюдь не плох. Не хотел бы ты поиграть с его причиндалами?
Его двоюродный брат, как раз прихлебывавший вино, возмущенно фыркнул, негодующе что-то забормотал - и вообще, судя по его виду, чуть не захлебнулся до смерти.
Менедем засмеялся и протянул рабу свою чашу, чтобы показать, что она пуста. Раб поспешил наполнить ее вновь.
Пока жонглер двигался от стола к столу, Кратий встал с кушетки и подошел к Гилиппу.
- Что дальше? - спросил он. - У тебя небось во внутреннем дворе ждут танцовщицы?
- Конечно, - ответил Гилипп. - Две девушки родом из страны кельтов по ту сторону Альп. Ты готов? Тогда они войдут.
- Наверное, уже пора, - решил Кратий. - Люди хмелеют, и нет ничего лучше пары голых девиц, чтобы всех оживить.
Он поговорил с рабом Гилиппа, и тот, подойдя к двери, крикнул что-то в царившую снаружи темноту.
Гости захлопали в ладоши и приветствовали танцовщиц громкими криками - грациозные, как пантеры, девушки прыгнули в андрон и начали кувыркаться. Менедем присоединился к аплодисментам, но больше из вежливости. Танцовщицы были хорошо сложены, но почти мертвенно-бледны, с волосами цвета яркой бронзы - совершенно не в его вкусе. К тому же обе оказались на несколько пальцев выше его.
Менедем отхлебнул вина и наклонился к Соклею.
- Не знаю, как ты, братец, но я бы не хотел лечь с женщиной, которая выглядит так, будто способна меня поколотить.
Соклей не ответил.
Посмотрев на двоюродного брата, Менедем усомнился, слышал ли тот вообще, что он сказал. Соклей глядел на двух рыжеволосых танцовщиц так, словно никогда раньше в жизни не видел голых женщин, и на лице его читалось нечто среднее между благоговейным восхищением и неприкрытым вожделением.
- Ну разве они не красавицы? - пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе.
- На мой взгляд, миловидные девушки, - дипломатично ответил Менедем.
И тут Соклей обратил наконец на него внимание, посмотрев на двоюродного брата так, будто никогда еще не слышал столь идиотского высказывания.
Менедем похлопал его по плечу.
- О вкусах не спорят. Некоторые мужчины и вовсе предпочитают гоняться за мальчиками. Одни любят худых женщин, другие - полных. Если хочешь попытаться приручить парочку диких кельток - давай. Во всяком случае, ты их выше.
- Они… такие необычные, - выдохнул Соклей.
Менедем пожал плечами. Насколько он мог судить, гораздо необычнее был интерес, проявленный Соклеем к женщинам на симпосии. Как правило, его братец не желал иметь с ними ничего общего.
- Наслаждайся, - сказал ему Менедем. - Они ведь для того и предназначены.
Он допил вино, поставил килик и встал.
Андрон, казалось, слегка качнулся, когда Менедем поднялся на ноги. Ариосское вино было слишком крепким, чтобы с него начинать, и, разбавленное водой один к одному, все еще оставалось очень крепким.
Менедем кивнул Гилиппу и вышел во двор, чтобы облегчиться.
Однако яркие факелы освещали только мужскую комнату, их свет не проникал за порог. Менедем помедлил мгновение, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте, потом подошел к дальней стене и задрал тунику.
За его спиной обрывки песен под аккомпанемент флейтисток становились все более пронзительными. Потом хор мужских голосов издал громкий непристойный приветственный крик. Менедем знал, что это значит: по крайней мере одна из девушек начала доставлять удовольствие кому-то из мужчин. Он надеялся, что она выбрала его двоюродного брата. Соклей заслуживал того, чтобы повеселиться больше обычного.
Когда Менедем повернулся, чтобы зашагать обратно в андрон, всего в нескольких локтях от него удивленно ахнула женщина.