Его лодыжка разрывалась от боли, но юноша не обращал на это внимания.
- Стой, ворюга! - снова раздался крик за его спиной.
Но люди в основном предпочитали глазеть на вора, а не хватать.
Менедем бежал, задыхаясь. Он не мог оглянуться, чтобы посмотреть, отстают ли его преследователи. Один неверный шаг - и он может врезаться в кого-нибудь или попасть ногой в яму в земле и растянуться ничком. Если такое случится, ему конец.
Вон там - Маленькое море и пирсы, выходящие из зеленовато-голубой воды лагуны Тарента. Лес мачт вздымался над судами, привязанными вдоль причалов.
Теперь Менедем начал замедлять бег.
Где "Афродита"? Справа или слева? Если он побежит не в ту сторону, у него уже не будет возможности исправить свою ошибку.
Вон она!
Навес над акатосом позволил ему сориентироваться. К тому же большинство судов в гавани были или маленькими рыбачьими лодками, или неуклюжими крутобокими судами; очень немногие имели гладкие обводы и величину торговой галеры.
Его судно стояло всего в паре пирсов слева. Менедем снова рванул изо всех сил - и как раз вовремя, потому что шаги преследователей стали быстро приближаться.
Теперь он хромал, но продолжал бежать так быстро, как только мог.
Сколько человек на борту акатоса? Наверняка достаточно, чтобы не подпустить возможных грабителей, - Диоклей тщательно следит за такими вещами. И Менедем надеялся, что на галере сейчас хватит людей, чтобы дать отпор убийцам, висящим у него на хвосте.
Рабочие и зеваки на пристани кричали и показывали на Менедема, когда тот пробегал мимо. Мгновением позже они снова подняли крик, когда вслед за Менедемом шумно протопали его преследователи.
Чайки в воздухе вопили и хлопали крыльями. Скворцы издавали металлические крики тревоги и взлетали прямо, как стрела, быстро трепеща крыльями; солнечный свет блестел на их переливчатых перьях.
Ноги Менедема глухо простучали по доскам пирса, который вел к "Афродите", и вот он уже стремглав взлетел по трапу на ют.
Диоклей занимался тем, что сращивал пару линей.
- Ради всех богов, капитан! - изумленно воскликнул он.
Начальник гребцов и матросы, дежурившие на судне, с раскрытыми ртами уставились на Менедема.
Задыхаясь, тот указал на приближающихся к торговому судну громил.
- Эти мошенники, заслуживающие порки, напали на меня на улице, - выдохнул он, не упоминая о том, что, скорее всего, послужило тому причиной. - Я сумел вырваться и прибежать сюда.
- А, так они на тебя напали? - Диоклей встал.
На поясе его висел нож.
Большинство моряков на борту "Афродиты" тоже встали. А те, что остались сидеть, быстро схватили багры и другие сподручные в драке средства. Диоклей уставился на местных громил свирепым взглядом, который наверняка расплавил бы любого из гребцов акатоса, как огонь плавит пчелиный воск.
- Не знаю, что вам нужно, ребята, но лучше идите и поищите это в другом месте!
Громилы остановились в восьми или десяти локтях от носа "Афродиты" и начали препираться друг с другом.
- Ну его к воронам! - громко сказал один. - Не хватало еще, чтобы мне проломили голову… Мы так не договаривались. Меня наняли, чтобы наставить синяков другому парню, а не этому с ножом. Если хозяину это не понравится, пусть проваливает в Тартар, вот что я скажу!
Он зашагал прочь.
Пара других повернулись к акатосу.
Один из моряков похлопал себя по ладони палкой. Этот звук, казалось, заставил оставшихся громил задуматься. Они снова сблизили головы. Потом еще двое пошли прочь.
И еще четверо.
Когда осталось всего четверо, они, рассудив, что их недостаточно, чтобы справиться с людьми на "Афродите", тоже ушли, оглядываясь на ходу.
- Кто-то в Таренте тебя не любит, - заметил Диоклей Менедему.
Тот кивнул.
- Догадываешься, кто? - спросил начальник гребцов.
- У меня есть на этот счет кое-какие предположения, но я ничего не смог бы доказать, - ответил Менедем.
Диоклей фыркнул.
Интересно, знал ли келевст? Некоторые из моряков, бывавших в доме, могли насплетничать. Судя по всему, эти сплетни могли достичь и ушей Гилиппа. Или Гилипп сам пришел к нужному выводу, подметив хромоту Менедема, как того боялся Соклей. В общем-то это было не важно.
Теперь, когда Менедему больше не приходилось бежать, он снова обратил внимание на свою лодыжку - опустив глаза, он увидел, как она распухла. Нога выглядела просто ужасно и так же ужасно болела.
"И как я только сумел от них убежать?" - поразился Менедем.
Ответ был простым. Можно сделать все, что угодно, если в противном случае тебе придется куда хуже.
- Хочешь, несколько парней проводят тебя до дома? - спросил Диоклей.
- Раз уж ты сам предложил, то не откажусь, - ответил Менедем, и начальник гребцов засмеялся.
Менедем тоже попытался рассмеяться. Это было нелегко, потому что лодыжка горела огнем, а еще у него болела спина, напоминая об ударе палкой одного из громил.
Хотел бы Менедем тоже иметь такую штуку. Моряки быстро нашли на борту подходящую палку, чтобы капитан мог на нее опираться.
И он опирался на палку как можно сильнее и как можно меньше - на больную ногу. Медленно спустившись на пирс, Менедем выжал улыбку и сказал:
- Посмотрите на меня. Я - последняя часть ответа на загадку Сфинкса!
- Ха! - воскликнул один из моряков. - Эта загадка не такая уж трудная. Мы обязательно найдем этих мерзавцев, которые напали на тебя, шкипер, и оставим их стоять на четвереньках, хоть они уже далеко не младенцы.
Остальные моряки, отправившиеся с Менедемом, закивали. У всех них на поясе висели ножи, и все они держали правую руку на рукояти - все, кроме келевста, который был левшой. У Диоклея имелся брат-близнец, который был правшой и тоже моряком, но не служил на "Афродите".
Менедем увидел одного из головорезов по дороге к дому, где временно жили они с Соклеем. А когда он и его эскорт вышли из-за угла, неподалеку от двери стоял незнакомый парень, который мигом повернулся и ретировался, прежде чем Менедем успел выяснить, что у него на уме - если, конечно, у того на уме вообще что-то было.
Менедем пригласил моряков в дом, чтобы угостить чашей вина, и Соклей, который все еще бормотал что-то себе под нос над счетной доской, удивленно поднял глаза.
- Это в честь чего? - спросил он.
Стараясь говорить небрежным тоном, Менедем ответил:
- Я нарвался на маленькую неприятность, возвращаясь от канатных дела мастера.
- Вот как? - Соклей привычно приподнял брови и указал на моряков. - Похоже, неприятность оказалась не такой уж маленькой.
- Ну, можно и так сказать, - уступил Менедем.
Он коротко рассказал обо всем случившемся, не упомянув ни Гилиппа, ни Филлис.
- Рад, что с тобой все в порядке, - подытожил его двоюродный брат, когда Менедем закончил рассказ.
Но во взгляде Соклея читалось: "Я же тебе говорил!"
Да, он и вправду говорил, и он оказался прав. Менедем не почувствовал себя счастливее от этого взгляда.
Взяв чашу вина, Менедем слегка разбавил его водой. Вино не принесло облегчения его лодыжке - ее могло вылечить только время, - зато сам он почувствовал себя лучше. Он дал каждому моряку по драхме (Соклей снова что-то пробормотал) и отослал их обратно на "Афродиту".
Позже, когда братья сидели в маленьком тесном андроне, Соклей сказал:
- Знаешь, тебе повезло, что ты все еще дышишь.
- Да, мне тоже пришло это в голову, - признался Менедем.
- Почему ты это сделал? - спросил Соклей.
- Сделал что? Побежал? Потому что я хотел продолжать дышать, вот почему, - ответил Менедем.
Соклей раздраженно фыркнул.
- Ты принимаешь меня за дурака? Ты отлично знаешь, о чем я. Почему ты снова пошел к Филлис? Первый раз не в счет, потому что тогда ты не знал, что она не рабыня.
- Спасибо тебе большое за проявленное снисхождение, - ответил Менедем.
Соклей снова фыркнул и на этот раз посмотрел на брата так свирепо, что Менедем решил, что лучше ответить, хотя это было нелегко.
- Почему? Да потому что мне так хотелось. И это было весело, и я думал, что мне все сойдет с рук.
- Я уверен, ты рассуждал точно так же и в Галикарнасе, - заявил Соклей. - Сколько тебе нужно получить уроков, прежде чем ты поймешь, что так себя не ведут? Что должно случиться, чтобы ты наконец это понял?
- Не знаю, - обиженно ответил Менедем.
Умеют же некоторые поджаривать людей на горячих углях - сам отец Менедема сделал бы это лишь ненамного лучше Соклея. Филодем отличался вспыльчивым нравом (в этом отношении Менедем пошел в него), но вот Соклей казался скорее самодовольным и уверенным в своей правоте.
- Однажды какой-нибудь муж поймает тебя прямо на своей жене, и тогда… - Соклей полоснул себя большим пальцем по горлу. - И уверен, многие скажут: Менедем получил то, что ему причитается.
- Если я успею получить то, что мне причитается, обманутый муж уже не поймает меня прямо на своей жене. - Как ни болела у Менедема лодыжка, он и тут сумел ухмыльнуться.
- Ты просто невозможен! - воскликнул Соклей, и его двоюродный брат кивнул, будто получил комплимент.
- Теперь мы готовы отплыть? - спросил Соклей.
Из каких бы соображений он этим ни интересовался, то был деловой вопрос.
Менедем снова кивнул.
- Да.
- Слава богам, - проговорил Соклей.
* * *
Ламахий ухмыльнулся, увидев входящего Соклея.
- Должен ли я выяснить, хочет ли Майбия тебя видеть? - спросил он.
- Да, будь так добр.
Соклей всеми силами старался не обращать внимания на презрение хозяина борделя.
Ламахий сделал жест рабыне, и та отправилась в комнату кельтской девушки.
Соклей окликнул ее:
- Скажи Майбии, что мы скоро уплываем.
Рабыня, италийка, кивнула, чтобы показать, что слышала.
Ламахий подбоченился.
- Я тут гадал, не захочешь ли ты ее купить, чтобы взять с собой, - сказал он. Под "гадал" он, без сомнения, подразумевал "надеялся". - Очевидно, ты очень сильно к ней привязался. Я мог бы назначить сходную цену.
- Нет, спасибо. - Соклей покачал головой. - Женщина на борту торгового судна принесет больше беды, чем пользы.
- Но сделка… - начал Ламахий.
Прежде чем он успел разразиться красноречивым описанием своего товара, вернувшаяся рабыня сказала Соклею:
- Она тебя примет, господин. - В ее голосе тоже слышалось легкое презрение.
Майбия была рабыней в борделе, но распоряжалась свободным человеком. Если это не постыдно, что же тогда может считаться постыдным?
- Подумай о сделке, - сказал Ламахий, когда Соклей поспешил к любовнице. - Может, ты сумеешь заставить своих моряков скинуться, если не хочешь придержать Майбию только для себя. И тогда вы сможете делить ее в море.
- Это плохо скажется на дисциплине, - ответил Соклей через плечо.
"Владелец борделя, - подумал он, - стал бы великолепным евнухом. Если бы парень, который кастрировал его, заодно отрезал бы ему и язык…"
Юноша открыл дверь в комнату Майбии, и кровожадные мысли мигом вылетели у него из головы.
Сегодня кельтка облачилась в тунику из косского шелка, в которой выглядела даже соблазнительней, чем если бы была совершенно голой.
- Правду сказала Фабия, что ты скоро уезжаешь? - спросила она.
- Да, это правда. - Соклей закрыл за собой дверь. - Я буду по тебе скучать. Больше, чем мог себе представить.
- Но недостаточно, чтобы взять меня с тобой, - вздохнула Майбия.
Благодаря тонкому шелку туники вздох стоил того, чтобы на него посмотреть.
- Хотя ты сказал - нет, я надеялась, что ты сможешь. Я была бы хороша для тебя, Соклей, - ты знаешь!
Майбия и впрямь была бы хороша, пока он обращался бы с ней так, как ей того хотелось. Или пока не нашла бы другого, который обращался бы с ней еще лучше. Соклей не винил девушку в том, что она хочет спастись от Ламахия. Кто бы на ее месте этого не захотел? Но все равно он покачал головой.
- Прости. Я уже все тебе объяснил. Я с самого начала тебе не лгал.
- Это правда, - сказала она, и Соклей самодовольно подумал, что он играет по правилам - и все равно выигрывает.
Но Майбия тут же опрокинула его самодовольство.
- Да, это правда, но не та правда, которая мне годна. Я все еще буду здесь, теперь все еще буду с любой негодяй, который с серебром. А почему тебе должно быть до этого дело? Ты получил свое веселье.
Так ли уж важно, что ты играешь по правилам, если эти правила тебе на руку? Майбия была всего-навсего женщиной, всего-навсего варваркой, всего-навсего рабыней; она не имела права заставлять Соклея чувствовать себя несчастным. Но каким-то образом ей удалось это сделать.
- Вот, - сказал Соклей грубо и вручил ей прощальный подарок: пять тяжелых тарентских тетрадрахм. - Надеюсь, это лучше, чем ничего. - Он собирался произнести это с сарказмом, но на самом деле его реплика получилась скорее похожей на извинение.
Майбия взяла серебряные монеты, и они тотчас исчезли из виду Соклея. Если ей повезет, они исчезнут и для Ламахия.
- Лучше, чем ничего? - повторила она. - Конечно, это лучше. На что я надеялась?
Она вздохнула и покачала головой, потом посмотрела на юношу краешком глаза.
- Полагаю, ты захочешь еще раз, ради прощания?
- Ну… - Соклей не смог удержаться, чтобы не скользнуть взглядом по соблазнительным изгибам ее тела.
"Я мог бы отказаться, - подумал он. - И тогда почувствовал бы себя добродетельным".
И засмеялся: какая уж добродетель в борделе! К тому же он и вправду очень хотел Майбию.
В результате Соклей пошел с самим собой на компромисс:
- Как хочешь. Серебро в любом случае будет твоим.
- Какой ты странный человек, Соклей, - заметила Майбия.
Он не мог сказать, было ли это похвалой или упреком.
Спустя мгновение кельтка стащила через голову тонкий хитон, и ему стало плевать, похвалила она его или прокляла.
- Почему бы и нет? - Майбия шагнула в его объятия. - Лучше ты, чем множество других, о которых я не могу думать.
И снова он не понял, похвалили его или нет. И снова недолго об этом беспокоился.
* * *
Соклей уже подумал, что ублажил Майбию, когда они легли рядом. Чуть погодя, однако, она начала плакать.
Он неуклюже погладил любовницу.
- Прости. Я и вправду должен уехать.
- Знаю! - провыла она. - А я должна остаться.
Ее слезы брызгали на его голое плечо, горячие, как раскаленная лава.
- Тут уж ничего не попишешь, - сказал Соклей. - Может, теперь тебе будет полегче. Мы ведь кое-что предприняли, чтобы и вправду стало полегче. Да?
"Да, а еще, я таким образом пытался успокоить свою совесть", - подумал он.
- Может быть… - Но, судя по голосу, Майбия не верила в то, что ей станет легче, так что попытка Соклея успокоить совесть успехом не увенчалась.
ГЛАВА 8
По правому борту виднелся берег Италии. Менедем твердо держал рукояти рулевых весел, и палуба "Афродиты" мягко покачивалась под его босыми ногами. Он чувствовал себя снова дома.
- Клянусь богами, как хорошо опять выйти в море!
- Полагаю, ты прав, - произнес Соклей без особой убежденности.
- Ты куксишься с тех пор, как мы вчера утром оставили Тарент. - Менедем посмотрел на двоюродного брата. - Тоскуешь по той рыжеволосой девчонке? Глупо так втрескаться в рабыню.
- Только тебе и говорить о глупости, - огрызнулся Соклей, отвлекаясь от мрачных дум. - Как твоя лодыжка?
- Замечательно, - со счастливым видом ответил Менедем. - Почти меня не беспокоит, пока я не делаю неловких движений.
Он преувеличивал, но ненамного.
- По крайней мере, я никогда не воображал, что влюблен в Филлис! - ответил он колкостью на колкость.
- Я не влюблен в Майбию, - отозвался Соклей. - Она надеялась, что я влюблюсь, но этого не случилось. Я не настолько глуп.
- Тогда в чем дело? Она была хороша в постели?
- Я бы так сказал - скучать она мне не давала, - ответил Соклей. - Я и вправду паршиво себя чувствовал, оставляя ее там, где она снова будет принимать всех желающих.
- Очень желающих, - уточнил Менедем, и Соклей метнул на него грозный взгляд.
Пытаясь вернуть двоюродному брату хоть немного здравого смысла, Менедем продолжал:
- Ты и впрямь думаешь, будто она считала тебя таким уж восхитительным?
Соклей покраснел и, слегка заикаясь, ответил:
- Мне… Во всяком случае, мне бы хотелось так думать.
- Конечно, хотелось бы. Но здраво ли ты рассуждаешь? Для девушки из борделя каждый мужчина - это всего лишь очередной клиент, а каждый член - всего лишь еще один член.
Менедем искоса посмотрел на Соклея.
- Или ты второй Арифрад? Вот тот, помнится, нашел способ, как осчастливить девушек из борделя.
Ухмыляясь, он процитировал "Ос" Аристофана:
Третий, Арифрад, искусством всех богаче одарен.
Сам собой, отец клянется, не учась ни у кого,
Следуя своей природе, научился третий сын
Ловко языком работать, забежав в веселый дом.
У Соклея был возмущенный вид.
- Я бы никогда ничего такого не сделал, - сказал он.
- Надеюсь, что нет, о почтеннейший, - ответил Менедем. - Но если девушка и впрямь о тебе мечтает, остается гадать - не дал ли ты ей для этого каких-то необычных оснований.
Он снова процитировал Аристофана, на этот раз "Всадников":
А кому такой красавец не противен, так уж с тем
Я не стану на попойке пить из кубка одного.
- И я тоже не буду.
Соклей поднял бровь.
- Я читал историков - и пытаюсь вспоминать их произведения, чтобы это помогло мне в делах. А ты читал Аристофана - и что же ты вспоминаешь? Только самые грязные строфы, и все.
- Аристофан пишет так, что это стоит запомнить, - заявил Менедем. - А еще я читал Гомера, а в нем нет ничего грязного.
Он с вызовом взглянул на Соклея.
Его милый братец был настолько заражен радикальными новомодными идеями, что сейчас вполне мог попытаться оспорить последнее утверждение.
Но, к облегчению Менедема, Соклей кивнул.
- В Гомере нет ничего плохого.
- И в Аристофане тоже нет ничего плохого, - упрямо заявил Менедем. - Он просто не такой, как Поэт.
Все эллины, где бы они ни жили - а после того, как Александр открыл для эллинов весь восток, они стали занимать обширную часть земли, - называли Гомера Поэтом.
- Ты хочешь затеять ссору, - сказал Соклей.
Менедем этого не отрицал. Если бы ссора отвлекла его двоюродного брата и вывела из подавленного настроения, Менедем готов был оказать ему такую услугу. Однако Соклей только засмеялся.
- Я вообще-то сегодня не в настроении ссориться, так что у тебя ничего не получится.