Трудно даже перечислить - так их много: десятки, сотни людей, - и все разные. Никогда еще в истории поэзии ни одна поэтическая площадка не была населена так густо и так многолико. Даже в некоторых лирических стихотворениях. В 31 строке стихотворения "Братья" сплетены судьбы трех человек, и все трое - это не безликие фигуры, а характеры, лица, а за ними судьба целой семьи. А в одном из последних стихотворений "Как не спеша садовники орудуют…", в 24 строках, еще более сложное сплетение, клубок человеческих образов, параллелей и контрастов их поведения, - и через них - в них - горе сына, потерявшего мать.
Поэт знает ясно, кто его - и народа - враги и друзья, он дает яркие образы и врагов, и мнимых друзей, но прежде всего его интересуют наши люди, действительный народ, "тот народ, Россия". Это и персонажи его поэм и "сюжетных" или "описательных" стихотворений; и само авторское "я"; и образы читателей, явных или подразумеваемых собеседников поэта и его героев. В творчестве Твардовского эти читатели-собеседники играют совершенно особую роль. Они участвуют в движении всех поэм и стихотворений - как адресаты, как слушатели, как непосредственные деятели самой поэтической беседы, рассказов и даже, косвенно, самих событий.
При всем многообразии людей - от Никиты Моргунка до Василия Теркина или от Теркина до лирических героев последних стихов - есть и общее, главное, объединяющее всех героев. Это - советский трудовой народ с огромной традицией труда, патриотизма, искания правды и огромными новыми возможностями и целями, новый рабочий человек (отнюдь не только крестьянин!) в полном объеме значения этих двух слов. Путником, новоселом, ответчиком становятся и "мужичок горбатый", и бывший Степка Голубь - ныне Голубев Степан, и замечательный дед Данила, и многие-многие другие - плотники, кузнецы, шоферы, печники, солдаты, генералы, вплоть до самого Ленина. "Кто вышел в море с кораблем, // Кто реет в небе птицей, // Кто инженер, кто агроном, // Кто воин на границе". Множество людских путей в едином "строю необозримом".
Особый ряд образуют женские характеры, в том числе излюбленный у Твардовского образ женщины-матери и жены-подруги, достойной в труде, радости и беде, самоотверженной, стойкой, деятельной, с ее пристальной, деловито-заботливой, неутомимой любовью. Образ матери (в лирических стихах разных лет и в поэме "Дом у дороги") несет в себе самое задушевное народное начало. Мелодия этого образа сливается с русской песней, с красотой русской природы, с поэзией внутренней общности народной семьи, дома и с обобщенным образом матери-родины и матери-земли.
Вершиной и средоточием героев Твардовского является удивительный и родной Василий Теркин с веселой, открытой, героической душой, "большой любитель жить", "святой и грешный" "русский чудо-богатырь". Он работник, воин, гармонист, товарищ - "помочь любитель". И мы видим, как этот внук деда Данилы, или Кузьмы многодетного, или правдоискателя Гордея уже несет правду не только по всем дорогам огромной страны, но и по дорогам на Берлин, и вся освобожденная от гитлеровцев Европа на русском языке говорит ему спасибо.
Он стоит, освободитель,
Набок шапка со звездой,
Я, мол, что ж, помочь любитель,
Я насчет того простой.
И мы видим, как этот герой-освободитель парится в бане, чинит часы, шутит с товарищами и ведет победоносный спор с самой Смертью за жизнь на земле.
Уже много писалось об этом характере, его сложности, многосторонности, цельности, историческом значении. В Теркине сосредоточено самое общее, важное в народе, то, что его объединяло в момент наиболее напряженной борьбы и что было прежде всего нужно для победы: непреодолимое жизнелюбие, деятельная товарищеская гуманность, взаимопомощь, вера в правоту народа и в его победу; органическая, не помпезная, чуждая внешних эффектов храбрость, удаль, способность к самоотверженности; трудолюбие; дисциплина, терпение; трезвый, лишенный всякого бодрячества и хвастовства, но неистощимый оптимизм, юмор, полная правдивость, честность. Ничто человеческое ему не чуждо, и отнюдь нельзя представлять его себе "беззаботным великаном". Он - "заботный", его оптимизм и вера включают в себя и грусть, и минуты слез, и минуты одиночества, также естественные и необходимые, как и его непрерывный героизм. Он человек "простой закваски, // Что в бою не чужд опаски". У него есть и вполне прозаические черты рядового солдата своего времени. И выпить он, видимо, не дурак, и может помечтать о том, как будет красоваться перед девчонками в родной деревне, может и чуточку слукавить, в духе солдата из народных сказок. Но, по существу, ничего "грешного" в нем нет. Все - положительное, даже "святое". Оно доступно каждому, ибо заложено в основных чертах народного характера. В сущности, основное в Теркине - это именно нормальное, душевное здоровье, так сказать, высшая нормальность - трудового советского человека.
Но в этом общенародном - много выходящего за рамки обыкновенного, хотя опять-таки присущего народному характеру. Правильно отмечались в Теркине душевная тонкость, деликатность, высшая интеллигентность сердца. И в труде, и в воинском подвиге, и в быту, и в веселье - он органически и щедро талантливый мастер. Он прежде всего универсальный работник - и "плотник", и "печник", и "на все руки", строитель и житель дома, который несет все свое с собой. И война для нею также работа. И подвиг - работа. Но более того. Он универсальный мастер искусства жить - не в обывательском, а в подлинном смысле. Он "курит, ест и пьет со смаком // На позиции любой". Он - талант самой "жизни на земле", человек, который делает хорошо все, за что берется, умеет жить и чувствовать по-человечески - в любых условиях. Везде он "друг-знакомец" и везде "помочь любитель". А на войне он не только смел, но и необыкновенно удачлив и может, когда надо, быть совсем не рядовым, а командиром (однако совсем к этому не стремясь). А в шутке, в рассказе, в понимании людей, в глубоком поэтическом чувстве - он просто настоящий большой художник, под стать самому Твардовскому, который местами сознательно себя с ним сливает. И даже когда Теркин моется в бане, он моется талантливо, поэтически, с удалью и красотой. Он, в любой своей прозе, - поэтичен (как и поэзия Твардовского). Все обычные человеческие действия становятся у Теркина эстетическими, красивыми, ибо характеризуются разумной внутренней мерой, согласованностью. Все он делает "так-то ладно, так-то складно". Это сказано и про то, как он починил "завалящую пилу", и даже про то, как он ест яичницу с салом ("Ел он много, но не жадно, // Отдавал закуске честь, // Так-то ладно, так-то складно, // Поглядишь - захочешь есть"). Может быть, самое главное в нем и есть "склад" и "лад" - как в стихотворении, как в поэме, как в русской народной песне. Склад и лад души и тела, ума и сердца, труда и веселья, подвига и повседневной жизни создают особое обаяние, духовную привлекательность, делают его примером простой и вместе с тем высшей нормальности человека.
Самая концентрация, сосредоточение в одном человеке, лице всего этого богатства уже делает Теркина удивительным и необыкновенным. И хотя он может быть "придан каждой роте" или взводу и у него есть почти двойники, он все же - один, "этот". Да, он - личность, и притом выдающаяся, яркая личность (и отнюдь не только представитель некоего роевого, безличного общенародного начала, как, скажем, Платон Каратаев, с которым иногда Теркина сопоставляли). Это личность с гораздо более широкими, емкими и текучими границами, чем обычные литературные персонажи. Суть характера Теркина в том, что он и отдельная личность, и особая коллективная, - не только собирательная, но многоликая личность. "Роевое" в Теркине есть, но это "роевое" ужо выделившихся, самостоятельных индивидуальностей. Теркин - везде он, и он везде новый Теркин, в каждом эпизоде поэмы он как бы заново возникает и живет вполне самостоятельной жизнью. Это множество разных и разнообразных людей в одном человеке - от непритязательного деревенско-солдатского балагура до всемирно-исторического героя, - и вместе с тем - один человек, удивительно цельный, бесспорный герой и друг. Так создается совсем новая, небывалая и в жизни и в литературе, типическая индивидуальность, живое воплощение нового товарищества людей как личностей. Не только "взвод" но и сам Теркин - "сорок душ - одна душа", которые потому и побеждают самую Смерть, что "до чего они, живые, // Меж собой свои - дружны". Товарищество людей стало не только объектом, но и способом изображения в поэме Твардовского.
Характер Теркина оттенен активным фоном массы других людей, второстепенных или эпизодических персонажей поэмы, и образом самого автора, поэта, свидетеля, участника и рассказчика событий. Автор непрерывно движется вслед за героем и вместе с тем как бы оглядывается кругом себя и на себя. Из фона - потока жизни, войны - выступают эпизодические лица, самые разнообразные - от старика колхозника, бывшего солдата еще старой армии, до генерала, от сугубо бытовых персонажей до символической старухи-смерти, которой противопоставлены не только Теркин и другие живые люди, но и столь же обобщенный образ России - "матери-старухи", матери - родной Земли и всем жизни на Земле. Некоторые из этих образов обозначены всего лишь несколькими штрихами, некоторые выступают как самостоятельные личности. Но чаще всего это собирательные и как бы безымянные характеры, - будет ли это мать солдата, или жена солдата, или полковник, которому докладывает Теркин после своего подвига на переправе, или генерал, награждающий его орденом, или, наконец, уже совсем мимолетно показанный фронтовой старшина, рачительный хозяин, который "строго" косится, отпуская чарку водки, или повар, который Теркину "ложку лишнюю кладет" и "молвит не сердито".
Все это элементы единого образа народа на войне (в который включены и образы-воспоминания, и образы - мечтания о мирной жизни после войны). Отсюда и особая роль в поэме массовых, коллективных сцен - одновременно повествовательно-очерковых, драматических и лирических, в которых иногда прямо выступают коллективные лица, например, "перемокшая пехота" ("Бой в болоте"). Отсюда же и особая роль авторского комментария, явно пли скрыто участвующего в любой сцене. Отсюда и сочетание конкретной определенности каждого человека и события с его многозначной обобщенностью. И сам Теркин, и все остальные - это и почти очерково-точное, документальное воспроизведение Великой Отечественной войны, и целая система метафор, символов. Поэтому можно говорить об еще более широком многоликом и самом главном герое поэмы - это весь Народ и вся Жизнь на Земле.
Легко видеть множество истоков и традиций всех героев "Василия Теркина": тут и народная эпическая поэзия, и солдатский фольклор, и, конечно, "Война и мир", и некоторые сцены из "Кому на Руси жить хорошо", и многое другое. Легко видеть, что в Теркине слились черты и высокого героя, и вполне "бытового" солдата. В личности Теркина выявляются освещенные новым черты веками сложившегося народного характера. Но главное состоит в том, что это совсем новый, небывалый народный герой, небывалым является и способ его изображения. В Теркине соединены цельность и высокое содержание эпического "былинного", героя, живой драматизм и лиризм современника и та новая текучесть, подвижность человеческой личности, тот сложный и слитный поток человеческого существования, который попыталась открыть и передать литература XX века.
Теркин дает небывало широкое отражение русского народного характера в конкретных исторических условиях борьбы с фашизмом. Но ни один отдельный образ, и ни одно отдельное произведение, и даже все творчество любого поэта не могут исчерпать собой народный характер, Границы изображения народного характера в образе Теркина - да и во всей поэме - связаны с ее художественным своеобразием. В частности, при всем уме и наблюдательности Теркина, он ведет одну "политбеседу" - "не унывай". Он не задумывается над многими реальными вопросами "политбесед". Но Теркин не был бы Теркиным, если бы поэт вложил в него другое, более аналитическое и критическое начало народного характера, хотя в дальнейшем развитии Теркина оно содержится. Ум и поэзия Теркина связаны с известным простодушием, и эта связь также выражала собой черты и тогдашней фронтовой всеобщности, и всего народного характера, исторически сложившегося.
В Теркине проявились многие существенные черты народного характера, те, которые для того "бегущего дня" были самыми важными и которые сохраняют свое значение сейчас, сохранят и в будущем. Более того, в образе Теркина показано и то, что в нем и о нем прямо не сказано. Теркин ведет "политбеседу" всей своей жизнью, делом, примером. И оказывается, что в этой политбеседе содержится ряд очень важных в своей богатой простоте, исконных и обновленных истин народной жизни. Первая из этих истин заключается в органической необходимости для человека, для его жизни - истинности, "правды сущей, в душу бьющей", правды, "как бы ни была горька". Именно эта степень правдивости, ее безусловность есть обязательное условие победы народа в битве за жизнь на земле. Фашизм был бесспорной ложью, борьба с ним была бесспорной правдой. Потому она достигла и в образе Теркина такой всенародности и тем самым всечеловечности. Бой шел за освобождение нашей родины. Бой шел за самую жизнь на земле, за основные ее устои и перспективы.
В споре со Смертью, как и в битве с фашизмом, как и в поединке с фашистским солдатом, этим малым воплощением Смерти, Василий Теркин прежде всего представляет правду и правдивость - личную и народную. Смерть все время лжет, хитрит, а Теркин безоговорочно правдив. В поединке с немецким фашистским солдатом Теркин во всем честен, даже отчасти в ущерб самому себе. Важная деталь: ему и не приходит в голову сразу же стукнуть своего врага зажатой в кулак незаряженной гранатой, потому что это было бы нарушением неписаных народных правил честного кулачного боя. И только когда немец нарушает эти правила и бьет Теркина каской, - тогда и Теркин разрешает себе бой всеми средствами.
На этой жизненной правдивости основано и нравственное начала Теркина. Жизнь - правда, жизнь - добро. Наш народ побеждает потому, что он сражается за правое дело, как победил Теркин и в кулачном бою один на один с фашистским солдатом, хотя "харчи" у него были гораздо хуже, хотя тот солдат был "сытым" "сильным", "ловким", злобным, никакими средствами боя не гнушавшимся Но оказывается, что именно добро, народная справедливость, благородство есть решающая сила правды-жизни, а злоба и неразборчивость в средствах есть признак слабости и приводят к поражению.
Годы, прошедшие со времени написания поэмы, позволили с новой ясностью увидеть и это объективно-нравственное ее содержание, философско-исторический смысл, который всегда будет живым и современным. Этот всеобщий смысл для поэта неотделим от людей, его несущих. Правда и добро - это не только то, что говорится, но и кто говорит, и как говорит, как живет. "Кто ты есть?" Это - прежде всего жизнь и поступки реальной человеческой личности, ее свобода выбора, ее "экзистенция". Такая "политбеседа" была начата Теркиным и его другом и создателем-поэтом еще до войны, развернулась в "огневом вале" войны, продолжается и по сей час.
Это истинное и нравственное вместе с тем есть и художественное начало человека, его внутренняя свободная мера и норма, то, что делает Теркина таким "складным и ладным".
* * *
Герои Твардовского в подавляющем большинстве своем - люди рядовые, не "генералы" новой жизни, а ее солдаты. Эти рядовые люди - яркие, талантливые мастера жизни, способные к большей отдаче и самоотдаче. Происходит своеобразная демократизация героя. В рядовом труженике, в его повседневных и даже будничных делах раскрывается самый высокий душевный потенциал, возможность героического, идеального действия в любой работе, детали поведения. Недаром же Василий Теркин имеет столь много общего с героями стихотворений и поэм Твардовского тридцатых годов. И глубоко показателен естественный переход от самых "простейших" общечеловеческих свойств (любви к труду, семье, товарищу, родной природе, родной местности) к самому высокому всемирно-историческому подвигу, чудесам самоотверженности. Непринужденность, как бы самопроизвольность этого перехода отражает то новое, что вырастила в народных массах социалистическая революция и практика всенародного строительства нового общества.
В послевоенном творчестве Твардовского Теркина сменяют другие герои. Но он продолжается в них, раскрывается новыми сторонами - ив космонавтах, и в тех хлеборобах, что "все превзошли, но с поля не ушли", в самоотверженно работавшей тетке Дарье, и в тех, кто осваивает Сибирь, строит новые дороги и кузни, и в собеседниках в железнодорожном вагоне, и в других новых лицах. Но на первый план здесь выступают уже непосредственно само авторское "я" и читатели-собеседники, а также обобщенно-предметные, отчасти символические образы - например, Урал в "За далью - даль", ряд образов природы в лирических стихах шестидесятых годов или даже книг-идей ("Есть книги волею приличий…"). Главное же, "множество людских путей" переходит внутрь, в глубь самого авторского "я" и его разговора с читателем и временем ("всего героев - ты да я // Да мы с тобой"). Василий Теркин продолжает жить и действовать уже в других формах и еще более многолико:
Там, где жизнь,
Ему привольно,
Там, где радость,
Он и рад,
Там, где боль,
Ему и больно,
Там, где битва,
Он - солдат.
Это продолжение боя "ради жизни на земле", только в гораздо более сложной форме, ибо враг, смерть, чужие, "немые", потомки Степки Грача не раз принимали обличив друга или защитника твоего дома и тебя самого. Теперь Теркин, пройдя много дорог, научился лучше их видеть, видеть Смерть во всех ее, даже подделанных под жизнь, формах. И, продолжая эту битву, должен "биться, беситься и лезть на рожон". И его ведет тот же коллективизм, тот же "завет начальных дней": "а если - то и жизнь отдать". В самом последнем опубликованном стихотворении читаем:
Жить, как живешь, своей страдой бессонной,-
Взялся за гуж - не говори: не дюж.С тропы своей ни в чем не соступая,
Не отступая - быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью-то душу отпустила боль.
И происходит гораздо более сложная "политбеседа". Главным героем становится как бы самый процесс напряженного, подчас тревожного народного раздумья, извлечения уроков из прошлого во всей их правде, "как бы ни была горька", в новой "тоске неутомимой" путника и правдоискателя, оглянувшегося на уже большой пройденный путь. Стремление (всегда существовавшее в Твардовском) самому "дознаться", "доискаться" (в том числе и "просчетов" - и своих и эпохи), углубляться - вплоть до "дна", "самого донышка" жизни, - "думу свою без помехи подслушать" и даже "черту подвести стариковскою палочкой". Особенно в стихах последних четырех-пяти лет чувствуется жар еще более жесткой самопроверки, неудовлетворенности собой, тревоги за то, что происходило в окружающей жизни. Отсюда отвращение к мнимо-легким или мнимо-рациональным решениям, новые призывы самих послушать хлеборобов, подчас ноты тяжелой горечи. И если раньше поэт стремился, ставя вопрос, тут же дать и какой-то ответ, то сейчас в этом раздумье присутствуют и просто вопросы, ибо ответы не обязательно приходят вместе с вопросами.