– Мои войска деморализованы. Они считают, что если людоеды смогли победить Бога, значит, драться бесполезно. Фактически все подданные покорно идут им на пищу, думая точно так же. Отряды зверолюдей появлялись даже возле нашей столицы Куско, и ни один человек не дал им отпор. Хотя до этого случая солдаты успешно отражали все набеги. Дайте мне тысячу ваших железных воинов, с огнём в руках, и мы восстановим положение.
– Тысячу воинов, вооружённых огнебоями? Вы считаете меня столь наивным, Мама Ольмо? Как только секрет огненной смеси выйдет за пределы Державы и распространиться по Ойкумене, мы будем обречены.
Женщина взволнованно зачастила:
– Мы готовы отдать вам самых знатных заложников, вернуть каждого воина, живого или павшего, с его оружием, и, в конце концов, щедро заплатить!
– Славы не торгуют кровью, Мама Ольмо…
– Тогда у меня остаётся только один выход – пойти на союз с людоедами против вас. У меня – десять миллионов подданных и почти миллион из них – воины. Людоеды имеют порядка пятидесяти тысяч человек, на настоящий момент, а у нас достаточно племён, не входящих в состав Тауантинсуйу, чтобы мы смогли платить майя. Я не думаю, что вы выдержите такой напор, даже имея оружие, стреляющее огнём.
– И вы решитесь на войну?
Её лицо затвердело.
– На что угодно, чтобы спасти свою страну. Есть ещё один вариант, при котором славы возьмутся за оружие, чтобы защитить моих подданных, но не думаю, что он вас устроит…
Добрыне стало любопытно:
– И какой же, Мама Ольмо?
Она легко выдержала его взгляд:
– Брак, Рекс. Династический брак. Тогда моё государство вольётся в состав вашей империи, и вы будете вынуждены защитить собственные земли.
Мужчина даже приподнялся в кресле, в котором до этого сидел довольно расслаблено:
– И ваши подданные так легко пойдут на это объединение?!
Девушка гордо вскинула голову:
– Я – Богиня. И моё слово – закон для каждого…
Добрыня прищурился:
– И что получит Держава славов взамен, если пойдёт на подобное объединение?
Ответный взгляд был столь же расчётлив:
– Многое. И не только подданных. Наши земли богаты. В них есть то, что нет у вас. А ещё – знания. Древние, как сама жизнь.
Мужчин отвёл взгляд, опустив глаза на стройные ноги, очерченные тонкой тканью драгоценного платья. Почувствовав это, живая богиня инков неспешно сменила позу, закинув ногу за ногу. Чувствовалось, что всеми женскими уловками эта дева владеет в совершенстве:
– Мой народ знает много тайн. А мы, семья Инка, обладаем тайными умениями, которые постепенно открываем своим людям. Как ты понял, Рекс, род правителей не принадлежит к обитателям Тауантинсуйу, испокон веков живущих на той земле. И я готова поведать тебе многое, что лежит за гранью восприятия обычных людей.
Внезапно Добрыня почувствовал усталость и решил закончить разговор:
– Пустое сотрясание воздуха ни к чему не приведёт, Мама Ольмо. Итак, вы предлагаете мне два возможных исхода – первый, это союз вашей империи с людоедами и война против нас с неизвестным для обоих сторон исходом. Второй – объединение наших Держав через династический брак и уничтожение людоедов. Вынужден признать, что вы очень смелая женщина, раз решились проделать такой путь и, не скрывая истины, ведёте со мной столь откровенную беседу. А вам, живой богине, не противно будет лечь в постель с иноверцем и варваром?
Ольми подобралась:
– Вы считаете, что династический брак подразумевает и такие отношения?!
– У нас, славов, коли брак заключён, то он настоящий. Однако, к сожалению, некоторое время назад в нашей Державе произошли события, прямо скажем, очень дурные. И я один не могу решить вопрос по объединению. Если вы согласитесь стать моей гостьей на некоторое время, то тогда я немедленно отдам приказ собрать Большой Совет. И какое он примет решение, так и будет.
Князь поднялся со своего кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Девушка тоже поднялась с плохо скрываемым гневом, и на мгновение Добрыне стало жалко её. Но всего лишь на мгновение, потом жалость исчезла – он не просто слав, но ещё и князь, который отвечает за миллионы подданных…
– Ваше решение, Мама Ольми?
Та на мгновение закусила нижнюю губу, потом промолвила:
– Могу я дать ответ завтра утром?
– Разумеется.
– Он будет у вас до того, как Солнце поднимется на ладонь над тем холмом.
– Да будет так.
Внезапно её лицо стало хищным, и слегка наклонившись к мужчине, девушка прошипела:
– И скажите своему слуге, чтобы перестал пытаться читать мою душу, иначе…
Она вдруг повела перед собой ладошкой, и от свиты славов послышался сдавленный стон, князь оглянулся – Крок рухнул на колени, схватившись за голову, на самого князя напала удивительная слабость. А Ольми вновь чарующе улыбнулась:
– Утром вы получите ответ, Рекс.
И царственной походкой двинулась к своему паланкину. Вновь повторился прежний ритуал: заиграла музыка, побежали воины своей необычной походкой, плавно проплыли девушкиприслужницы. А Добрыня смотрел вслед удаляющейся процессии. Наконец инки убрались восвояси, лишь дикая мелодия доносилась ещё какое то время, затем князь почти без сил рухнул обратно в кресло, до которого с трудом доковылял, потёр ужасно заболевшие виски, потом нащупал рукой поданный ему кубок, торопливо, залпом, осушил. Стало чуть легче, потом ему на виски легли чьи то прохладные ладони, и боль начала волнами уходить. Словно сквозь вату он слышал встревоженные голоса, а потом его просто подхватили под руки и повели в здание, где уложили на кровать, положили на лоб мокрую тряпку. Он начал проваливаться в полудрёму, но нашёл в себе силы прошептать:
– Что Крок?
– Обеспамятел, княже. Лекари над ним хлопочут. Прикажешь напасть на инков?
Добрыня даже приподнялся на локте, превозмогая слабость:
– Не вздумайте! Она в своём праве! Это мы зарвались…
И провалился в сон, глубокий и тревожный…
…Большой зелёный луг, на краю которого растут белые высокие берёзы, и тихо плывут воды большой реки… Под одним из деревьев расстелена большая скатерть, уставленная яствами. Он, в простой домашней одежде, сидит прямо на земле, пьёт густое парное молоко. Напротив, почему то в славянском сарафане – Ольми. Вкусно хрустит большим сочным яблоком, дразнясь, время от времени показывает ему розовый язычок. Совсем как обычная девушка.
– Это ты?
– Вкусные у вас плоды. У нас подобных нет.
– Ты молока попробуй – вот где сладость истинная.
Налила себе из большой крынки, глотнула, носик сморщила:
– Фу!
– Это с непривычки. А по мне – вкусно!
Снова глотнула, распробовала. Потом назад чуть откинулась, на ладошки оперлась, голову запрокинула в венке из трав полевых, улыбается, лукаво косится.
– Что?
– Ничего. Просто не думала, что всё таким может быть. Мне нравится. И ты не сердишься…
– А с чего на тебя сердиться? Чай, не муж я тебе, не брат, не родственник.
– Будешь.
– Опять начинаешь?
– Нуну, успокойся. Не злись раньше времени.
Снова молока отпил, действительно стал опять наполняться добродушием.
– Не обидишься, коли спрошу?
– А отвечать честно? Без утайки?
– Мы же спим? Спим. Так чего нам стесняться?
– Тогда спрашивай.
– Почему ты так за меня выйти замуж хочешь?
Улыбка с лица так и не ушла, только ещё краше стала:
– А полюбился ты мне. Сразу. Вижу, что муж ты серьёзный и честный, на других заглядываться не будешь, и с уважением ко мне отнесёшься…
И видит Добрыня вдруг себя в ином месте: восседает он на троне резном в неведомом ему каменном здании. Одежда на нём белая, перьями драгоценными изукрашенными, да каменьями дорогими. И тысячи людей ему поклоны бьют и ниц валятся. На голове князя – убор из перьев, как у воинов, что Маму сопровождали, только ещё краше, ещё гуще и больше. А она сама сидит в драгоценном наряде, нефритом украшенным и золотыми нитями, в короне золотой высокой, и улыбается довольно… Рядом – двое детей стоят, мальчик и девочка, погодки. Шесть и пять лет. Серьёзные – не по годам, так же в одеждах бесценных, и смотрят так… Пронизывающе…
– Где это я?
Теперь она улыбается:
– У тебя я в гостях побывала. Теперь ты у меня, в Куско. Столице новой Державы нашей совместной.
Нахмурился князь, а она сразу заметила:
– Что? Иль не по нраву?
Показал на склонившиеся спины людей перед собой:
– Они – рабы. А мне это по духу противно.
– Они – всего лишь простые люди. А мы с тобой – правители.
И глаза затягивают его внутрь, тянут куда то далеко, и тает воля, тает под её взором колдовским, уже не хочется спорить, пусть будет так, как она пожелает… Но падает рука на меч, и со всего маху вылетает, словно удар дятла, дерево долбящее, стальное жало, вонзается перед князем в землю, и сразу становится легче – они вновь на поле славов под берёзой сидят, и улыбки уж нет на тонком красивом лице, лишь отчаяние и злоба. К нему.
– Я же муж твой, так чего ты творишь?
Она вдруг злобно смеётся:
– Муж?! Ты всего лишь кукла в моих руках, слав!
– Кукла?
Опираясь на сталь поднимается князь с земли, с трудом. Но встаёт на ноги. Делает первый шаг к ней, второй, замахивается мечом, но Ольми не боится, и даже не пытается прикрыться рукой. Наоборот, на её личике злоба исчезает, сменяясь удивлением:
– А ты не так прост, князь, как показался. И что ты сделаешь? Убьёшь меня?
Снова зло смеётся. Но тут Добрыня откидывает меч в сторону, и тот исчезает в густой сочной траве без всякого следа:
– Размечталась! Появилось желание умереть? Слав на женщину руку не поднимет! То закон, испокон веков моим народом принятый. Или ты не женщина? Тогда – умри!
– Ха! Я женщина!
– Ну а раз женщина, то и будь ей.
Рука сама собой дотягивается до её платья, сжимается на груди, собирая ткань в горсть, заставляет инку подняться с земли. Склоняется князь, и, несмотря на град ударов кулачками по голове, плечам и груди, впивается ей в сочные губы. Потом отпускает, и та злобно шипя, отползает назад, а Добрыня спокойно ложится на прежнее место, касается своих губ рукой, смотрит удивлённо на инку, та же попрежнему злится:
– Ты посмел коснуться Богини?!
– Сама же сказала, что люб я тебе…
Она умолкает, заливаясь краской. Отворачивается, молчит. Воцаряется пауза. И тут ниоткуда появляются ещё трое. Двоих Добрыня знает – Перунвоин и сын его, Маниту Сеятель. А вот третий… Такой же высокий, светловолосый, с жёлтыми пронзительными глазами и в одежде из перьев. Трое здороваются между собой, не обращая на слава и инку никакого внимания. Словно их нет. Усаживаются за скатерть. Неведомо как в их руках появляются кубки, наполненные неизвестно чем. Сдвигают рога, провозглашают здравицу, пьют. Ольми, испуганная до невозможности подползает к славу, пытается спрятаться за ним, но тут пернатый оборачивается, манит её рукой:
– Иди сюда, презренная.
Инка поднимается, на подгибающихся коленях приближается к троим, падает перед ними на колени, униженно изгибая гордую спину, упираясь лбом в траву, не смея поднять головы. Перун зовёт слава:
– Князь!
Спокойно поднимается Добрыня, подходит, отвешивает поклон, выпрямляется:
– Звал, воин?
– Звал. Погоди чуток.
Отворачивается Перун к гостю и говорит:
– Видел?
– Видел.
Ответствует тот. Спрашивает слава:
– Знаешь, кто я?
– Нет. Но чую, что, по крайней мере, равный Богам моим.
Все трое смеются, и МанитуСеятель поясняет:
– То Бог инков – Всемогущее Солнце. Самый могучий среди всех Истинных Богов, ибо он – Всё.
– Всё?
Перун подтверждает:
– Всё, слав. Всё. И теперь, когда мы, наконец, встретились, нет предела нашей силы. И придёт конец Распятому. Не сразу – но точно придёт, будь уверен. Ибо в мире Богов есть легенда: когда встретятся Трое – ослабнет Проклятый Истинными. Ибо Солнце сожжёт силу Проклятого. Воины Перуна – уничтожат его храмы и рабов. А Маниту – накормит воинов, чтобы не ослабла их сила, когда станут они разить мечом полчища Распятого. А когда сгинет последний из поклоняющихся Демону, выдающего себя за Бога, наступит на Земле Золотой Век. Только длиться он будет не сто лет, а вечно, до скончания времён.
– Значит…
– Верно, князь. Это – Бог Инков, Солнце. Наконецто встретились мы.
Рука Богавоина легла на плечо человека в пернатой одежде. Тот взглянул на слава, и ему показалось, что его просветили насквозь, словно Крок своим даром. Усмехнулся БогСолнце:
– Не прост ты, воин. Ой, не прост… Что тебе скажу – выслушай.
Кивнул Перун, подтверждая слова собеседникадруга, и тот продолжил:
– Брат твой покойный всё верно придумал. Так и действуй по плану его. Но сам только на нём не останавливайся. Тоже мозгом шевели.
Сделал глоток напитка из чудесно, сам собой наполнившегося рога, затем протянул славу:
– Глотни пару раз, но не больше.
Сделал Добрыня глоток, отпил и едва не ахнул, словно огонь прокатился по его жилам, силу почуял в себе неописуемую. А Бог – Солнце усмехнулся лукаво:
– Как тебе?
Оглядел Добрыня одну руку, другую, плечи пощупал. Вроде всё тоже самое, но силы в нём… Кажется, сейчас прорвёт телесную оболочку, вырвется наружу и спалит весь луг.
– Не перестарался ты, брат?
Прогудел Перун, озабоченно глядя на слава, но усмехнулся Солнце:
– В самый раз. Чтобы и потомкам его хватило. Но хватит подарков. Забирай женщину, слав, и живи с ней, как подобает. Выполни её просьбу…
Кивнул Перун в подтверждение приказа, а то слав уж засомневался – только явился, а уже командует…
– Возьми инков под свою руку.
– Хорошо. Но без Вече и Совета…
– О них забудь. Ты – Князь Державы. Глава её. Отныне так будет. Мы, Троица Жизни, так решила.
Громыхнули все трое Богов разом в один голос. Спохватился князь:
– Сделаю, как вы велите. Но вот с ней… Не подавит она меня? Не подчинит своей силой колдовской?
Рассмеялся Перун, улыбнулся Маниту, весело растянулись губы Солнца:
– Ты благословение от Троих получил. Так что бери, слав, женщину, и благодари нас за неё. Будет она тебе верной, послушной и умной супругой. Береги её. Понял?
– Сделаю, Трое.
– Ступай. Нам тут побеседовать надо…
И вновь улыбнулся лукаво. Махнул рукой…
…Добрыня очнулся. Приснится же… За окном темно. В покоях тоже, никого… Боятся помешать князю? И вдруг понял, что не один. Больше того – тот, второй, рядом с ним лежит. В постели… Не веря себе, коснулся осторожно рукой, ощутил высокую девичью грудь, что чуть вздрогнула и напряглась…
– Ольми?
Тихий всхлипответ на его вопрос:
– Это я, муж мой, Богами данный…
Глава 16
… В дверь забарабанили. Зло. Настойчиво, Добрыня взлетел с кровати мгновенно, привычно быстро оделся, рявкнул:
– Кто?
За дверью не ответили, но створки тут же распахнулись, и в комнату влетели, освещая её светильниками, поскольку было темно, четверо: двое гридней и двое инков. Те то откуда? Успел удивиться князь, прежде чем первый из незваных гостей взмахнул своим шестопёром. "А вот это плохо". Единственное, что успел подумать мужчина, привычно уходя в сторону и нанося встречный удар вытянутыми пальцами в глаза. Меднокожий взвыл от неожиданности, но было поздно. Мокро хлюпнуло, и тот, выронив оружие, схватился за окровавленные глазницы, из которых потекла кровавая жидкость.
– Айру!
Рявкнул гридень, вытаскивая меч из ножен, тут же хлюпнул – ногой князь отшвырнул его в сторону, добавив подхваченной на ходу табуреткой добротной славской работы. Далее всё было на одних рефлексах: тело изогнулось, уходя сразу от двух ударов, распластываясь в воздухе, и пропуская дубину поверх, а второй меч понизу тела. Скрючившиеся в когти руки вытягиваются вперёд, рвя податливое горло, а ноги выстреливают назад, откидывая одетого гриднем врага. В мокрой от крови руке дубина старается выскользнуть, но… Сухой треск лопнувших позвонков, брызжет жижа мозгов от смятого нечеловеческим ударом черепа… И Добрыня оказывается вновь возле ложа, на котором, прикрыв простынёй тело, сидит с поражённым лицом Ольми:
– Ты цела?!
Девушка слабо кивает. Удерживая изо всех сил ладошками крик страха. Мужчина на мгновение ласково касается тыльной стороной ладони её бархатной щеки, затем подбегает к двери, осторожно выглядывает – никого. Что за… Вот же! Ладно, у него одежда имеется. А во что одеть жену? Ни ниточки! Спохватившись, открывает шкапчик, срывает с полки порты и рубашку. Исподнее? Плевать. Сейчас не до этого! Обернувшись, бросает бельё девушке, сам сдёргивает со стены кольчугу и оружие. Вот это его меч! И сейчас кому то не поздоровится…
– Ты чего, жена?! Одевайся! Сейчас не до платьев! Враги.
Позади едва слышное шуршание хлопковой ткани. Слышен свист кожи. Оборачивается – Ольми выдёргивает ремень из петель доспехов мёртвого гридня, подпоясывается. Верно. В его одежду две таких, как она, завернуть можно. Невольно губы расплываются в улыбке, а у неё, наоборот, на лице обида. Совсем подетски спрашивает:
– Я смешно выгляжу?
И… Первый шаг к осознанию – она говорит на его языке. Речь славов слетает с уст девы, словно родная… А если… И звуки чужих до этого дня слов легко вылетают изо рта:
– Великовата моя одёжка, да?
Её глаза округляются от удивления, только тут Ольми осознаёт… Точнее, начинает понимать… Она – в его доме. Его комнате. Более того – в его постели. Четыре трупа. Мужчина, который до сегодняшнего момента не мог, никак не мог знать язык Тауантинсуйу, совершенно свободно, без малейшей запинки общается с ней. А она, в свою очередь, так же легко, словно речь славов дана ей от рождения, говорит с ним… И она была в его постели!!! Более того, готова была позволить ему всё, словно мужу! Но он же и есть муж! Не династический, а настоящий! Так сказала Троица Жизни! И пусть он не инка, но зато – настоящий воин… Воин! Четыре врага лежат мёртвыми, и у него не было оружия. И первое, что он сделал, когда непосредственная угроза миновала, бросился к ней, узнать, не случилось ли чего? Не ранили ли её?..
Ольми залилась краской. Неужели тот сон… А сон ли это? И у них действительно будут мальчик и девочка? И она, Мама Тауантинсуйу позволит славу прикоснуться к божественному телу богини? И более того, даже родит от него?! Но кто может пойти наперекор Воле Трёх? Даже она, чьи предки пришли со звёзд… Её ладошка утонула в огромной ладони воина. Ощутила твёрдые мозоли. И он смог быть таким нежным и добрым… Стоп! Остановись! Размышлять будешь потом, а сейчас – надо спастись, для начала…
…Сумасшедший бег по лестнице, выскочили во двор и замерли на месте – сплошная стена инков и славов, ощетинившиеся копьями, перекрыли все выходы. А сверху, она успела оглянуться, сотни лучников с нацеленным на них оружием. Это – смерть?! Но что он делает?! А мужчин спокойно откладывает меч, делает шаг назад, прикрывая её своим телом…
– Что творите вы, люди добрые? Или разум у вас помутился? Коли смеете руку поднимать на князя своего, и супругу его, Богами нашими данную?