Он подался вперед, пытаясь рассмотреть собеседников получше в сгущающихся сумерках.
- По дороге туда вы остановитесь на Косе?
Еще один опасный вопрос. Солгать было бы безопасней, но зато и более рискованно. Соклей решил сказать правду и ответил как можно спокойней и рассудительней:
- Конечно остановимся, почтеннейший. Мы торговцы, и мы нейтральны. На Косе делают шелк, который нельзя раздобыть больше нигде на свете. Мы купим на острове шелк, чтобы продать его в другом месте, и сбудем там пурпурную краску.
- Когда я оставил Родос, чтобы направиться в Милет, они сразу меня предупредили, что собираются сделать остановку на Косе, - сказал Эвксенид. - Это было еще до того, как весь военный флот Птолемея двинулся в ту сторону.
- Ладно, верю, - ответил Аристарх. Его подозрения, казалось, наконец-то рассеялись. - Вы, наверное, захотите провести день у нас на рыночной площади, прежде чем отправитесь в путь?
Соклей с Менедемом переглянулись.
Меньше всего Соклею хотелось здесь задерживаться. Чего ему действительно хотелось - так это как можно быстрее отправиться в Афины. Но его желания шли вразрез с требованиями здравого смысла.
- Благодарю, - проговорил он. - Предложить такое очень любезно с твоей стороны.
Он сразу понял, что принял правильное решение, когда офицер с облегчением сказал Эвксениду:
- Пошли. Давай вернемся в казармы, пока не стало слишком темно.
И они вместе двинулись по причалу.
- Вот только этого мне и не хватало - провести день на рыночной площади Книда! - воскликнул Менедем. - Если нам удастся заработать столько, чтобы заплатить всей команде за лишний день, это будет чудом, сотворенным самим Зевсом.
- Абсолютно с тобой согласен. - Соклей был еще мрачнее двоюродного брата, но потом лицо его просветлело. - Но, как говорится, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Кто бы мог подумать, что в Кавне мы наткнемся на череп грифона?
- Да уж! - Судя по тону Менедема, он был бы счастлив никогда в глаза не видеть этого черепа. - Теперь нечего и надеяться найти без факела дом родосского проксена, - вздохнул он. - Ну что, пойдем на постоялый двор или предпочитаешь переночевать на юте?
- Меня вполне устроил бы ют, - ответил Соклей. - На постоялом дворе нет ничего завидного - шумно, полным-полно насекомых и воров.
- Там есть кое-что и помимо этого, - заметил Менедем.
- Вино есть и здесь, и я не так сильно желаю девицу, чтобы искать ее, едва войдя в порт, - ответил Соклей.
- Что ж, мне тоже не настолько приспичило раздобыть девицу, - с видом оскорбленного достоинства заявил Менедем.
Соклей потихоньку улыбнулся. Его шпилька попала в цель.
Менедем снял хитон, скомкал его, пристроил на палубе в качестве подушки и, завернувшись в гиматий, лег. Соклей последовал его примеру.
На палубе нашлось бы место и для Диоклея, но келевст примостился на скамье гребца и прислонился к обшивке борта "Афродиты", как обычно поступал, проводя ночь на судне. Эта привычка появилась у него много лет назад, когда он еще сам работал веслом, и Диоклей так и не смог от нее избавиться.
Соклей вгляделся в ночное небо. Блуждающая звезда Афродиты, самая яркая из звезд, сияла на западе, медленно следуя туда, где солнце опустилось за горизонт. Блуждающая звезда Зевса, не такая блестящая, но зато путешествующая по всей небесной сфере, висела низко на востоке. Отдаленная музыка двойной флейты и песня свидетельствовали о том, что немало людей предпочли сегодня пирушки и женщин этой почти спартанской простоте.
"Ну и к воронам их", - подумал Соклей и уснул.
* * *
Менедем очень неохотно смирился с тем, что им придется провести целый день на агоре Книда, торгуя товарами с "Афродиты".
- Это не твоя вина, - сказал он Соклею, когда они разложили напоказ немного краски, благовоний, папируса и чернил. - Ты не мог допустить, чтобы Аристарх на нас разозлился. И все равно…
- Все равно, - печально согласился Соклей, - я хочу отправиться в Афины.
Он говорил, как маленький мальчик, который хочет конфету и собирается устроить скандал из-за того, что педагог не желает ее покупать. Менедем засмеялся. Если бы существовали "мыслительные бордели" наподобие "мыслительных лавочек" Сократа, описанных Аристофаном в "Облаках", ничто не удержало бы его нынче ночью на борту "Афродиты". Соклей чуть ли не бравировал тем, что ему все равно, где ночевать, но устремился бы прочь, как выпущенный из катапульты дротик, если бы углядел хоть малейший шанс подискутировать на тему "Что есть что".
- Поторгуем для виду, - сказал Менедем. - Потом сможем немного побродить по рынку, а после двинемся обратно на судно.
- Идет. - И все-таки Соклей тяжело вздохнул. - Мы сейчас могли бы уже пройти больше полпути до Коса.
Он преувеличивал, но не сильно: остров лежал меньше чем в полудне пути к северо-западу от Книда.
Местные торговцы начали расхваливать свои оливки и чаши, а также шерстяные ткани. Неподалеку два бородатых финикийца в льняных широких одеяниях до лодыжек и в шляпах без полей громко выкрикивали:
- Бальзам! Замечательный бальзам! Это средство одновременно и прекраснейший фимиам, и самое лучшее из лекарств, когда-либо дарованных богами!
Услышав это, Соклей навострил уши.
- Пошли посмотрим, нельзя ли заключить с ними сделку. Мина бальзама идет за две мины серебра.
- Ты прав, - согласился Менедем. - К тому же у нас есть время, чтобы с ними поторговаться. В таком маленьком городке, как этот, нечего рассчитывать на бойкую торговлю.
Но едва братья начали расхваливать свои товары, как к ним приблизился какой-то человек - он шел осторожно, чуть наклонясь вперед, что говорило о его близорукости, - и спросил:
- Это вы родосцы, прибывшие на остров минувшей ночью?
- Верно, почтеннейший, - кивнул капитан "Афродиты". - Чем можем служить?
- Мне нужен папирус, - ответил человек, к удивлению Менедема. - Аристарх сказал, что у вас есть папирус.
Менедем удивился еще больше. Покупатель был не больше похож на воина, чем эфиоп - на светловолосого кельта.
- Аристарх сказал правду, - осторожно подтвердил Менедем. - Кто ты?
- Я Диодор, сын Диофанта, - ответил близорукий, наклонившись поближе к Менедему, чтобы лучше его рассмотреть. Потом объяснил: - Я здешний казначей Антигона.
- А! - Менедем кивнул. Теперь ясно, почему Диодор решил стать их покупателем. - Да, почтеннейший, у нас и вправду есть папирус. Вообще-то у нас его сколько угодно.
- Слава богам! - воскликнул Диодор. - Мой дорогой, знаешь ли ты, как трудно правильно вести записи, если твой начальник воюет с Египтом? Я писал на коже, на досках, даже на глиняных черепках - как делали в старые дни, решая, кого подвергнуть остракизму.
Неудивительно, что Диодор привел такое сравнение: он говорил на аттическом наречии, а Афины были родиной остракизма.
- Мы наверняка сможем тебе помочь, - сказал Менедем. Диодор, хоть и был казначеем, оказался слишком возбужден, чтобы сильно торговаться.
- Сколько у нас осталось папируса? - спросил Менедем Соклея. - Я знаю, ты продал кое-что в Кавне.
- О боги! - Диодор явно пришел в ужас при мысли о том, что от него ускользнет хоть немного папируса.
- У нас остался семьдесят один свиток, - ответил Соклей; Менедем не сомневался, что он наизусть помнит цифру. - А еще у нас есть превосходные чернила, - добавил Соклей, указав на один из маленьких горшочков.
Диодор кивнул.
- Чернила - это хорошо, но я могу быстро приготовить их и сам. Хотелось бы мне, чтобы я умел сам делать папирус. Сколько вы просите за свиток?
"Насколько высокую цену можно с него запросить?" - размышлял Менедем. То были непростые подсчеты, ведь Диодор был казначеем и знал, сколько стоят подобные вещи. Но он также не скрывал, как сильно нуждается в товаре Менедема. И все-таки, если слишком взвинтить цену, офицер Антигона может натравить на родосцев воинов и просто взять задарма то, что ему нужно. Да, и вправду сложное решение. Тяжело вздохнув, Менедем произнес:
- Шесть драхм. Ты сам сказал, господин, - добавил он, - тут идет война. Когда я продам то, что у нас осталось, когда еще я увижу папирус?
- Ты - родосец. Вы торгуете с Египтом, в этом твое преимущество, - ответил Диодор.
Соклей выбрал именно этот момент, чтобы достать из мешка один из свитков папируса и начать рассматривать его гладкую, кремовую лицевую поверхность. Не говоря ни слова, он улыбнулся и убрал папирус обратно.
Глаза Диодора проследили за свитком, как за красивой гетерой, закрывшей за собой дверь. Он вздохнул.
- Нами правит необходимость. Я дам тебе четыре драхмы за свиток и куплю пятьдесят штук.
Даже такая цена была больше общепринятой.
Они сговорились на пяти драхмах и двух оболах за свиток. Немного подумав, Диодор решил купить не пятьдесят, а шестьдесят свитков. Менедему хотелось прыгать от радости.
Когда казначей ушел, чтобы принести серебро, а один из их моряков поспешил обратно на судно за нужным количеством папируса, Менедем повернулся к Соклею и сказал:
- Мы заработали здесь деньги! Кто бы мог подумать?
- В прошлом году в Сиракузах тоже позарез был нужен папирус, ведь из-за карфагенской осады там его давно не получали, - ответил Соклей. - Тот, кто все время ведет записи, никак не может без него обойтись. К тому же в наши дни появляется все больше людей, умеющих читать и писать. Хорошо, что мы привезли папирус.
- Тут нечего возразить. И Диодор прав - у нас и впрямь есть преимущество, поскольку мы торгуем с Египтом. Крутобокое судно, перевозящее зерно, может захватить нам груду папируса для дальнейшей перепродажи, даже не заметив лишнего груза. Соклей кивнул.
- Верно. А теперь пошли узнаем, сколько эти варвары хотят за свой бальзам?
- Да, конечно, - ответил Менедем, и они с Соклеем направились к финикийцам, один из которых был высоким (почти таким же высоким, как Соклей) и худым, а второй - низеньким и еще более тощим, чем его товарищ.
Менедем поклонился.
- Радуйтесь. - Он представил своего двоюродного брата и представился сам.
- Радуйтесь, - ответил финикиец пониже.
Поклонившись, он дотронулся поочередно до своего лба, губ и сердца.
- Я - Абибаал, сын Гисдона. А это мой брат Абимилкий. - Он говорил на хорошем эллинском, хотя и с гортанным акцентом, и даже названные им чужеземные имена вполне могли бы принадлежать эллинам. - Чем могу служить, мой повелитель?
Ни один свободный эллин не назвал бы другого человека повелителем. На взгляд Менедема, финикийцы слишком уж усердствовали в цветистой вежливости.
- У вас есть бальзам, верно? - спросил он.
- А, бальзам! Конечно, есть. - Абибаал снова поклонился. - У нас есть самый великолепный душистый бальзам из садов Энгеди, чистый, желтый, как чудесный гиметтский мед. - Он и вправду хорошо знал эллинов, раз привел такое сравнение. - Бальзам этот при горении дает сладкий дым, а еще полезен как лекарство от всех недугов - различных болей и эпилепсии, а также как противоядие от смертельных ядов. А еще это замечательное средство, согревающее печень и живот, наш бальзам способен вылечить воспаление глаз, предохранить раны от нагноения, исцелить плеврит и мужское бессилие. Он подействует, если будет на то воля богов.
Менедем не ожидал услышать столь длинный перечень достоинств бальзама, едва ли не длиннее, чем список судов в "Илиаде".
- Мы могли бы заинтересоваться этим товаром, если ты назовешь подходящую цену.
Тут впервые подал голос Абимилкий, заговорив низким, гудящим басом:
- Цена - одна часть бальзама за две части серебра, по весу.
Его эллинский был не таким беглым, как у брата, но он говорил решительней и назвал и впрямь общепринятую цену за бальзам.
- Мы тоже торговцы, - сказал Менедем.
Абибаал и Абимилкий улыбнулись.
Менедем уже видел подобную улыбку у финикийцев: улыбка эта говорила, что эллины не могут быть торговцами, или, по крайней мере, хорошими торговцами. Менедем подался вперед, отвечая на молчаливый вызов. Ему доводилось побеждать в торге с уроженцами Востока. Ну а если в этих сделках он слегка проигрывал, то недолго об этом горевал.
Абибаал сказал:
- Мы слышали, как ты расхваливал свои товары. У тебя есть благовония, краска, папирус и чернила, так?
- Папируса осталось уже немного, - ответил Соклей. - Мы только что продали большую его часть одному здешнему военному.
- И должно быть, получили хорошую цену, поскольку Птолемей и Антигон воюют друг с другом, - заметил Абибаал.
Он не был дураком.
- Пурпурную краску я могу получить там, где ее делают. А вот благовония… Это благовония из родосских роз?
Менедем кивнул.
- Именно, почтеннейший. Они еще более душистые, чем ваш бальзам.
- Но не такие редкие, - заметил Абимилкий.
- Благовония пользуются большим спросом, чем бальзам, - сказал Соклей.
- Потому что больше людей могут позволить себе их купить, - парировал Абибаал. - Какого размера кувшины с благовониями?
- В каждом по два котила, - ответил Менедем.
Кувшины были не очень большими.
- Обычного размера, - сказал Абибаал, кивнув так, как часто делали варвары. - Тогда один из этих кувшинов - за драхму веса бальзама.
- Да это же просто кошмар! - закричал Менедем, хотя не так уж сильно ужаснулся. - Мы должны получить за кувшин хотя бы три драхмы бальзама.
Спустя полчаса оскорблений и криков они сговорились на двух драхмах и оболе бальзама - по весу - за каждый кувшин благовоний.
- Для эллина ты не такой уж плохой торговец, - заметил Абибаал, когда они пожали друг другу руки.
- Из уст финикийца это высокая похвала, - сказал Менедем.
И оба они довольно улыбнулись, ибо каждый из них считал себя победителем в торге.
ГЛАВА 4
Соклей с удовольствием смотрел, как Кос все больше поднимался из моря по мере того, как к нему приближалась "Афродита": это был один из самых красивых островов, славящийся всевозможными фруктами, но особенно своими винами. Совсем близко от города, так что можно дойти пешком, зеленели яркой молодой весенней листвой тутовые сады. Чуть дальше в глубь острова, на возвышенности, стоял величественный мраморный Асклепион. Когда акатос проплыл мимо святилища бога-целителя - его с трудом можно было рассмотреть с юга, - Менедем заметил:
- В храме есть всевозможные подношения от людей, исцеленных этим богом.
- И я знаю, о каком именно подношении ты думаешь, - ответил Соклей.
- Да неужели? - Менедем говорил таким невинным голосом, что Соклей уверился в своей правоте.
- Знаю наверняка. О встающей из моря Афродите работы Апелла.
Двоюродный брат Соклея бесстыдно ухмыльнулся.
- Картина с изображением красивой девушки… красивой богини, к тому же обнаженной, - куда интересней, чем все эти статуэтки колен и ног людей, благодаря богу исцелившихся от мозолей и болезней суставов.
- Однако картина заставляет гадать, а от чего же исцелился Алелл, - сказал Соклей. - От триппера, может быть?
- Зубоскал, - ответил Менедем. - Портрет Антигона его работы тоже есть в Асклепии.
- Верно, - согласился Соклей. - Вот если бы весь эллинский мир можно было вылечить не только от Одноглазого Старика, но и от всех генералов.
Менедем засмеялся и хлопнул в ладоши.
- А вот это мудрое замечание, мой дорогой. Боюсь, слишком мудрое, чтобы надеяться, что такое случится.
Соклей кивнул в знак согласия, он и сам подумал, что на подобную удачу рассчитывать нечего. И он любил историю за то, чему она его научила, а именно: полисам не нужны соперничающие генералы, чтобы оправдать междоусобные свары. Нынче, однако, войны приняли куда более грандиозный размах. Фукидид, считавший, что Пелопоннесская война была самой грандиозной войной из всех, которые когда-либо вели эллины, изумился бы и пришел в ужас, узнав, что творили преемники Александра.
Несколько пятиярусников Птолемея патрулировали воды за пределами гавани города Коса - он назывался так же, как и остров, на котором он лежал. Соклея бы удивило, если бы у Птолемея не оказалось в море судов, готовых в любой момент вступить в сражение.
Город был обращен на северо-восток, туда, где всего в сотне стадий лежал на материке Галикарнас. Там Антигон наверняка держал свой флот, и, без сомнения, его суда тоже патрулировали воды близ тамошней гавани. Ни один из генералов не стал бы рисковать, позволяя другому застигнуть его врасплох.
Одна из патрульных галер заметила "Афродиту" и устремилась к ней, словно бегущая по воде водомерка. Ряды длинных весел поднимались и опускались с безупречной слаженностью, которая свидетельствовала о хорошо вымуштрованной команде.
Пятиярусник был с полной палубой, его порты для весел были обшиты брусьями, защищавшими гребцов от стрел, на носу судна виднелась катапульта, рядом с которой стояли воины, готовые послать дротики дальше, чем мог бы выстрелить любой лучник. Туда-сюда расхаживали моряки в доспехах, в шлемах с развевающимися под ветром плюмажами.
- Ни за какие деньги я не стал бы носить корселет на борту судна, - сказал Менедем. - Один неверный шаг, и - плюх! - ты идешь на дно.
- У пловца иногда есть шанс спастись, - ответил Соклей.
Прежде чем двоюродный брат успел ему ответить, офицер на борту галеры приставил руки ко рту и проорал:
- Вы, там! Лечь в дрейф!
Диоклей вопросительно посмотрел на Менедема, тот кивнул.
- Стой! - выкрикнул келевст, и гребцы сложили весла.
"Афродита" постепенно остановилась, покачиваясь на легкой зыби. Желудок Соклея попытался запротестовать, но Соклей не обратил внимания на его протесты.
И вот пятиярусник приблизился, поднявшись из моря деревянным утесом. Его борт был вдвое выше борта "Афродиты", палуба возвышалась над водой на шесть или семь локтей.
Офицер уставился вниз, на палубу торговой галеры. Так же поступили и его моряки, которые были вооружены кто луками, кто дротиками, а кто и метательными копьями.
- Кто вы такие и откуда? - вопросил офицер.
- "Афродита", с Родоса, - ответил Соклей.
Это не произвело ожидаемого впечатления.
- Все вонючие шпионы и пираты говорят, что они родосцы, - заявил офицер. - Кому принадлежит судно?
- Моим отцу и дяде, - объяснил Соклей. - Их зовут Лисистрат и Филодем.
Судя по акценту офицера, тот не был родосцем. Он повернулся и тихо заговорил с моряками. Один из них кивнул.
"Спрашивает, не слышал ли кто-нибудь из них о наших отцах", - догадался Соклей.
Офицер, должно быть, остался доволен полученным ответом, потому что следующий его вопрос прозвучал уже не так враждебно:
- Что везете?
- Пурпурную краску. Папирус. Чернила. Прекрасные родосские благовония, - ответил Соклей.
- Бальзам из Энгеди. Пару львиных шкур. Шкуру тигра из далекой Индии, - добавил Менедем.