- Удивительно, - задумчиво проговорил Соклей. - Я тогда, признаться, все время боялся, что он кликнет полдюжины громил-рабов и оставит череп грифона у себя. Я думал, он восхищается черепом, а не моей порядочностью. Никогда не скажешь, чего можно ожидать от человека.
- Да, никогда не скажешь, - согласился Лисистрат. - Так ты бы хотел видеть его членом нашей семьи?
- Я уже думал об этом. До того как ты передал мне его слова, я бы ответил "нет". Но теперь… - Соклей пожал плечами и печально засмеялся. - Теперь я до того польщен, что мой совет, наверное, ничегошеньки не будет стоить.
- О, я сомневаюсь. Уверен, что я могу на тебя положиться, сын, ты всегда будешь начеку.
- Спасибо, - ответил Соклей, хотя и не знал, сделали ему комплимент или нет. Отец ведь почти сказал: "Ты такой хладнокровный!"
Соклей снова засмеялся. В сравнении с некоторыми другими, например со своим двоюродным братом, он и вправду был хладнокровным, что правда, то правда.
- Хочу ли я, чтобы Дамонакс стал членом нашей семьи? - немного подумав, спросил Соклей. - Эринна хочет выйти замуж, я знаю. Для нас ее брак стал бы ступенькой вверх - если только Дамонакс не охотится за деньгами, чтобы поправить свои дела. Вообще-то это стало бы ступенькой вверх, даже если он охотится за деньгами, но я не люблю шагать по таким ступенькам.
- Я же говорил - ты никогда не теряешь головы, - сказал отец. - И я сам не люблю такие ступеньки.
- Я так и думал, господин. - Соклей пощипал себя за бороду. - Дамонакс хорош собой, неглуп, неплохо воспитан. Если он ничего от нас не скрывает, то для Эринны это не самый плохой вариант.
- Согласен, - ответил Лисистрат. - И я тоже так считаю. Тогда продолжу переговоры с Дамонаксом. У нас с ним есть о чем поторговаться - он хочет получить большое приданое… ты уже знаешь, наверное?
Соклей кивнул.
- У него есть причины просить столько денег, ведь Эринна вдова, а не девица. Но если Дамонакс не снизит цену, если его больше заботит серебро, чем сама Эринна, сразу станет ясно, что его дела не процветают.
- Хороший довод. Очень хороший, - согласился Лисистрат. - Мы сделаем еще несколько шагов вперед и посмотрим, что будет, вот и все.
* * *
Менедем проводил как можно больше времени вне дома - это удерживало его от ссор с отцом и от слишком частого общения с женой отца.
Он упражнялся в гимнасии. Он прогуливался по агоре, рассматривая выставленное на продажу и болтая с людьми, которые приходили туда, чтобы тоже поглазеть и поболтать. На рыночную площадь Родоса попадали всевозможные товары, и Менедем надеялся увидеть еще один череп грифона. Если бы такое случилось, он бы купил его для двоюродного брата, но ему не повезло.
А когда Менедем не был в гимнасии или на агоре, он отправлялся в гавань.
После осеннего равноденствия прошел всего месяц с небольшим, и на Родос пока вернулось немного судов, но в гавани все равно царило оживление. Здесь строили новые суда, а старые - и среди них "Афродиту" - вытаскивали на берег для починки и переоснастки. К тому же тут было о чем поговорить, хотя здешние разговоры отличались от разговоров на рыночной площади - они в основном вертелись вокруг моря, и в гавани не особенно интересовались последними скандалами или тем, что делается в большом мире.
- Тебе повезло, что ты сейчас здесь, а не в кандалах на невольничьем рынке в Карфагене, Финикии или на Крите, - сказал плотник, вгоняя на место большой медный гвоздь с большой головкой, крепящий свинцовую обшивку крутобокого судна.
- Поверь, Кхремий, я знаю, как мне повезло, - ответил Менедем. - Чума побери этих пиратов.
Все, трудившиеся над починкой торгового судна, кивнули, а Менедем, пребывая в свирепом настроении, продолжал:
- А если их не возьмет чума, пусть их распнут на крестах.
- Мне бы хотелось это увидеть, - отозвался Кхремий. - Но этих грязных шлюхиных сынов трудно поймать. Напомни-ка мне… Я слышал твою историю, но забыл - за вами погнался пентеконтор или одна из богами забытых гемолии?
- Гемолия, - ответил Менедем. - Чтобы вороны склевали сукина сына, который первым додумался делать такие суда. Он, должно быть, и сам был пиратом. Надеюсь, он умер медленной смертью на кресте. Такие субъекты годны лишь для одного…
- …Да и тем лучше заниматься с женщинами, - перебил Кхремий.
Все, услышавшие его, рассмеялись, но шутка болью отозвалась в сердце Менедема. Чтобы окружающие ничего не заподозрили, он присоединился к зубоскальству, продекламировав скверные вирши:
Всякая женщина - зло. Но дважды бывает хорошей:
Или на ложе любви, или на смертном одре.
- Браво! - воскликнул Кхремий и отложил молот, чтобы похлопать в ладоши.
Остальные навострившие уши плотники и портовые бездельники кивнули.
- Спасибо, - отозвался Менедем, подумав: "Не забыть бы прочитать этот стих Соклею, когда тот отхлебнет вина, - посмотрим, смогу ли я заставить его поперхнуться".
Он вернулся к рассуждению насчет гемолии:
- Эти проклятые суда хороши только для того, чтобы кидаться на торговые корабли и захватывать их и чтобы показывать пятки, когда за ними погонится кто-нибудь из честных людей.
- Иногда триере удается их догнать, - заметил Кхремий, снова подняв молот и выбрав еще один короткий медный гвоздь.
- Иногда, - мрачно сказал Менедем. - Но нечасто, мы все это знаем.
Родосцы снова кивнули. Многие из них работали гребцами на триерах полиса или на более крупных и тяжелых военных судах, которые вполне годились для сражений с кораблями такого же типа, но для охоты за пиратами были слишком неуклюжи и медлительны, несмотря на многочисленные команды.
Кхремий начал стучать молотом, и один из портовых бездельников, судя по виду маявшийся похмельем, вздрогнул и отодвинулся подальше.
- Не представляю, что тут можно поделать, - вогнав гвоздь на место, сказал плотник. - Триеры - самые быстроходные военные суда. Они остаются самыми быстроходными уж и не знаю сколько времени! Чуть ли не целую вечность.
"Соклей мигом сообщил бы, сколько именно времени, - вероятно, с точностью до биения сердца", - подумал Менедем.
Сам он не знал точно, как давно триеры стали самыми быстроходными из военных судов, но кое-какое представление о подобных вещах имел.
- Бирема быстрее любого пентеконтора, - сказал Менедем, - потому что на ней столько же людей, сколько на пентеконторе, зато у нее более короткий и легкий корпус. Гемолии еще меньше и легче… И кормовая часть верхнего ряда весел у них не всегда идет в ход.
- Триеры куда больше двухрядников, - вставил один из портовых бездельников.
Менедем кивнул.
- Верно. Но у них и гребцов гораздо больше, поэтому они не сильно выигрывают в скорости. Правда, благодаря добавочному весу наносят очень мощный удар, когда идут на таран. Вот что нам действительно пригодилось бы, так это судно с конструкцией, как у триеры, быстрое и легкое, как гемолия, и, возможно, со складывающейся мачтой и реем, которые можно было бы опускать на ту часть кормы, где обычно сидят на веслах гребцы верхнего яруса.
Менедем говорил только для того, чтобы слышать собственную болтовню, не ожидая, что в голову ему взбредет что-нибудь очень интересное и умное. Но Кхремий медленно опустил молот и посмотрел на него долгим задумчивым взглядом.
- Клянусь богами, почтеннейший, ты, возможно, выбросил тройную шестерку.
Менедем мысленно повторил то, что только что сказал, и тихо присвистнул.
- Мы и вправду смогли бы построить такие суда, если бы захотели, верно? - спросил он.
- Могли бы. Без сомнений. И наверное, мы должны это сделать, - ответил Кхремий. - Такие суда будут ходить быстро, как вареная спаржа по пищеводу. И они будут такими большими и с такой мощной командой, что смогут раздавить гемолию, как жука.
- Такое судно было бы чем-то вроде гемолии - гемолии-переростка, - продолжил Менедем. - Гемолии, переделанной из триеры. Его можно было бы назвать… - Он поискал слово, а когда нашел, усомнился, что оно существует в языке эллинов. И все-таки слово показалось ему подходящим, поэтому Менедем сказал: - Его можно было бы назвать тригемолией.
Существовало такое слово или нет, оно прекрасно подошло, и Кхремий, кивнув, взволнованно проговорил:
- Когда я закрываю глаза, я просто вижу это судно. Вот оно, спущено на воду, невероятно быстрое - быстрое, как дельфин, быстрое, как сокол. Тригемолия.
Он произнес это название с большей готовностью, чем Менедем.
- Ты должен поговорить с навархами, господин, - заявил плотник. - Пусть меня заберут эринии, если не так! Флотилия подобных судов могла бы заставить самую многочисленную шайку пиратов пожалеть, что они выбрали такое ремесло.
- Ты думаешь? - спросил Менедем.
Но он тоже мысленным взором видел тригемолию - как она скользит по глади Эгейского моря, быстрая и смертельно опасная, словно барракуда.
Кхремий показал на северо-запад, в сторону Военной гавани.
- Я очень удивлюсь, если ты не найдешь одного из навархов там, под навесами. И, клянусь богами, думаю, навархам обязательно надо услышать о твоей идее.
- А ты со мной пойдешь? - Менедем внезапно ощутил приступ застенчивости, что случалось с ним нечасто. - В конце концов, ты один из тех, кому придется строить тригемолию, если такому вообще суждено сбыться.
Плотник засунул молот за пояс, как воин мог бы привесить к поясу меч.
- Пошли.
Навесы для судов в Военной гавани вытянулись рядами: большие и широкие для пятиярусников, с помощью которых Родос защищался против военных судов других полисов; навесы поменьше - для триер, охотившихся за пиратами. Когда суда не были ни в патруле, ни в походе, военные галеры вытаскивали из воды, чтобы корпуса их остались сухими, легкими и быстрыми.
Несколько стражников расхаживали взад-вперед рядом с навесами, и когда Менедем и Кхремий подошли к одному из воинов и задали вопрос, часовой кивнул, отчего его пурпурный плюмаж дрогнул и заколыхался.
- Да, наварх Эвдем только что прошел вон под тот навес. - Стражник указал копьем. - У "Свободы" поврежден ахтерштевень, и Эвдем хочет убедиться, что все как следует починят.
Под навесом, где стоял пятиярусник, Менедему понадобилось несколько биений сердца, чтобы глаза его привыкли к полумраку, и он услышал голос Эвдема раньше, чем заметил наварха на палубе военной галеры.
- Ты и вправду думаешь, что на сей раз с судном все в порядке? - спрашивал тот плотника.
- Да, господин, я в этом уверен, - ответил плотник.
- Хорошо. Надеюсь, так и будет, - сказал Эвдем. - Поломки случаются, в этом нет ничего страшного. Но починить повреждение только с третьей попытки? Это стыд и позор!
Тут он заметил у входа Менедема и Кхремия и, возвысив голос, окликнул их:
- Радуйтесь, оба! Чего вам?
Мгновение Менедем не знал, что ответить. "Давай же, дурак! - сказал он себе. - У тебя есть что продать! Это то же самое, что торговать на агоре".
Эта мысль помогла ему взять себя в руки.
- Господин, у меня есть одна идея, которая может тебя заинтересовать, - ответил он.
- Хорошая идея, адмирал, - добавил Кхремий.
- Это ты, Кхремий? - Эвдем не узнал Менедема по голосу, зато плотника он сразу узнал. - Боги не обидели тебя здравым смыслом, поэтому если ты говоришь, что парня стоит выслушать, я выслушаю.
Он спустился по крутому трапу "Свободы" и быстро подошел к Менедему и Кхремию: Менедем понял, что Эвдем все делает быстро. Наварху было лет сорок, у него были седеющая борода, длинный нос и твердый, пытливый взгляд.
- А, сын Филодема, - сказал он негромко, узнав наконец Менедема. - Хорошо… Во всяком случае, ты немного разбираешься в судах. Рассказывай, что у тебя за идея.
И Менедем рассказал, закончив так:
- Слишком часто пираты уходят безнаказанными. Если бы у нас были такие суда, может, некоторым из разбойников и не удалось бы уйти. Очень на это надеюсь.
Он ждал, как Эвдем воспримет его затею.
Наварх выслушал, ничем не выдав, что у него на уме. И когда Менедем договорил, Эвдем тоже не сказал ему ни слова. Вместо этого наварх повернулся к Кхремию и спросил:
- Мы сможем построить такие суда?
- Да, господин, - ответил плотник. - Без сомнения, сможем. Они могут обойтись даже дешевле, чем обычные триеры. Хотелось бы, чтобы они были легкими - значит, не придется окружать перилами всю палубу или строить весельные коробки из твердых брусьев, и это сэкономит древесину.
Эвдем явно учел такое соображение.
- Понятно… - проговорил он и снова повернулся к Менедему. - Ты дал мне пищу для размышлений, а это случается не каждый день. Совершенно новый тип судов… Браво!
- Я просто болтал с Кхремием и между прочим сказал то, что показалось очень интересным нам обоим, - ответил Менедем. - И тогда мы пошли искать тебя.
Эвдем отрывисто кивнул.
- Когда тебе в голову приходит хорошая идея - это одно. А когда ты осознаешь, что тебе в голову пришла хорошая идея, - совсем другое. Просто болтая от нечего делать, люди придумывают много интересного - но обычно продолжают себе болтать дальше и совершенно забывают о своих придумках. А ты не забыл о тригемолии, а? - Эвдем попробовал произнести незнакомое слово и снова кивнул. - Многие пираты могут очень сильно пожалеть, что ты не забыл про свою идею!
- Клянусь богами, надеюсь, что так оно и будет! - прорычал Менедем.
- Да, на тебя ведь тоже напали, верно? - спросил Эвдем.
- Так и есть, наварх.
- Что ж, как я уже сказал, и те пираты, что на тебя напали, и многие их товарищи могут пожалеть о содеянном. Нападение на твой акатос может оказаться одним из самых важных моментов в истории пиратства с тех пор, как Парис украл Елену - но не в том смысле, о каком мечталось пиратам.
Эвдем говорил очень уверенно.
"Соклей тоже считал то нападение одним из самых важных моментов в истории пиратства всех времен - из-за идиотского черепа грифона, - подумал Менедем. - Но, с другой стороны, наверху полагается мыслить более логично, чем моему двоюродному брату".
- Ты умеешь читать и писать? - спросил Эвдем Кхремия.
- Немного, господин. Так, без особых затей, - ответил плотник.
- Ничего затейливого и не потребуется, - сказал наварх. - Составь мне список всего, что понадобится для постройки тригемолии, - всего, что только придет тебе в голову. Отталкивайся от того, что требуется для постройки триеры.
- Я составлю такой список, - пообещал Кхремий.
- Удачи! - Эвдем пожал руку Менедему. - И тебе тоже удачи! Ты заслужил благодарность своего полиса.
Менедем низко поклонился: эти слова не оставили его равнодушным.
- А разве эллин может надеяться на большее, о благороднейший?
* * *
- Тригемолия, вот как? - спросил Соклей.
Они с Менедемом шли по улицам Родоса недалеко от Великой гавани по направлению к складу финикийца.
- Верно, - ответил Менедем. - Порой мне кажется, что сами боги позавчера вложили это слово в мои уста.
- Если уж сами боги решили тебе помочь, почему бы им не подсказать такое слово, которое легче было бы произносить? "Три-один-и-половинка"? Да люди годами будут ломать головы - что это такое.
- Наварх Эвдем сразу догадался, - ответил Менедем.
- Он же наварх, - парировал Соклей. - Его интересует само судно, а не его название.
- Знаешь, кого ты мне напоминаешь? - спросил Менедем. - Эсхила в царстве Аида в "Лягушках" Аристофана - когда тот критикует прологи Еврипида. Но я не думаю, что тригемолия собирается "потерять свою маленькую бутылочку масла", судя по тому, как поставлен пролог.
- Что ж, хорошо, - сказал Соклей. - Я охотно признаю, что Эвдем смыслит в таких вещах больше меня.
- О, какой ты сегодня у нас великодушный, - заметил Менедем.
Соклей погрозил ему пальцем.
- Не надо сарказма, мой дорогой. У тебя плохо получается быть саркастичным, а уж в этом я кое-что смыслю.
Менедем скорчил двоюродному брату рожу.
Соклей засмеялся.
* * *
Хиссалдом, раб-кариец, принадлежащий Химилкону, возился возле ветхого склада с очень деловитым видом, в то же время ничем конкретно не занимаясь. Соклей фыркнул. Каждый раб владел таким искусством - всего лишь делать вид, что работает.
Увидев двух приближающихся родосцев, Хиссалдом нашел законное оправдание своему ничегонеделанию: он помахал двоюродным братьям и окликнул их:
- Радуйтесь, оба! Вы ищете моего хозяина?
- Верно, - ответил Соклей. - Он здесь?
- Можете побиться об заклад - и не проиграете, - сказал раб. - Пойду его приведу. Я знаю, он будет рад вас видеть.
И Хиссалдом нырнул внутрь склада.
- Конечно будет рад, - пробормотал Соклей. - После того, как мы купили у него павлинов, Химилкон убедился, что сможет продать нам что угодно.
- Мы на них неплохо заработали, - напомнил Менедем.
- Но к тому времени, как мы избавились от павлинов, я бы предпочел подать этих птиц в жареном виде на симпосии, - сказал Соклей.
Близкое знакомство порождает отвращение, и Соклей стал вечным ненавистником павлинов.
Не успел Менедем ответить, как из склада вышел Химилкон, а за ним - Хиссалдом. На финикийце была шерстяная роба до самых лодыжек - неплохая одежда для сырого осеннего дня. В ушах его поблескивали золотые кольца; черная кустистая борода спускалась до середины груди.
Химилкон сложился в поклоне чуть ли не пополам.
- Радуйтесь, мои повелители, - сказал он с гортанным акцентом, но на беглом эллинском. - Чем могу сегодня вам служить?
Соклей находил чрезмерной вкрадчивую вежливость финикийца. С точки зрения Соклея, ни один свободный человек не должен был называть другого "мой повелитель".
- Радуйся, - ответил он, всеми силами стараясь скрыть отвращение. - Нам бы хотелось поговорить с тобой насчет твоей родины, если не возражаешь.
Кустистые брови Химилкона взлетели вверх.
- Насчет Библа? - переспросил он. - Конечно, друг мой. Тебе я с радостью раскрою все тайны своего сердца.
Он снова поклонился.
Соклей ни на мгновение ему не поверил. Но, с другой стороны, вряд ли Химилкон ждал, что ему поверят.
- Не только насчет Библа, - сказал Менедем. - Вообще о Финикии - и о соседних странах, и о товарах, которые можно там найти.
- А… - В иссиня-черных глазах Химилкона сверкнуло понимание. - Вы думаете отплыть туда следующей весной?
- Мы толковали об этом с двоюродным братом, - ответил Соклей. - И если и вправду решим туда отплыть, нам хотелось бы как можно больше узнать заранее о тамошних местах.
- Мудро. Очень мудро. - Химилкон отвесил еще один поклон. - Большинство эллинов, да простятся мне такие слова, сперва бросаются вперед, а уж потом думают о вопросах, которые следует задать… если вообще думают. Мне следовало бы знать, что ты поступишь иначе.
Засим последовал еще один поклон.
- Э… Спасибо. - Соклей гадал, был ли то подлинный комплимент в его адрес или просто очередная финикийская лесть, но так и не смог угадать.
Химилкон набросился на раба: