Стуцка улыбнулся простодушной речи махновского командарма:
- Обещаю, на Крым мы претендовать не будем.
…После разговора с Каретниковым, Стуцка отыскал Кольцова, рассказал ему об этом странном разговоре. Спросил у Кольцова, в чем тут дело?
Кольцов, не очень серьезно воспринявший разговор Каретникова о Крыме во время их недавнего "возлияния", сказал Стуцке:
- Не обращайте внимание. Сейчас, когда кончается война, все хотят что-то для себя выторговать. Кто - пару коней, кто - хорошую должность. А иные - клочок земли размером с Крым. Я так понимаю, все эти вопросы будут решаться не сегодня. Как это будет выглядеть с Крымом - не знаю.
Затем Стуцка ещё раз вернулся к Каретникову и раздражённо спросил:
- Почему не начинаете?
- Вода не согрелась, - язвительно ответил Каретников. Ему уже порядком надоел этот комдив, стремящийся перейти на тот берег Сиваша за спинами его бойцов.
- Неуместные шутки, - сказал Стуцка.
- Вы рветесь в Крым? Идить!
- Я прислан вам в помощь.
- Понадобится помощь, позову. У меня народ вже один раз кунався. Без толку. Хочу теперь искупаться с толком, - флегматично объяснил Каретников. На самом деле он выжидал, когда слева и справа соседи пойдут через Сиваш. Крымский берег должен будет ответить им огнем.
Если напротив Строгановки и Владимировки засели белогвардейцы, они тоже обнаружат себя. Каретников предполагал, что после той неудачной переправы, белогвардейцы устроили им засаду.
Каретников был опытным командиром, многие годы проходившим рядом с Нестором Махно, участвовал с ним в боях и рейдах. Нестор Иванович постоянно учил своих командиров разумной осторожности, не ввязываться в бой, пока не прояснится вся картина и не вызреет определенный план. Он учил начинать бой не сразу всеми силами, а отдельными мелкими группами, чтобы противник не только обнаружил всего себя, но и приоткрыл свои намерения.
Выжидал Каретников и сейчас.
Вот справа раздались винтовочные выстрелы и короткими очередями заговорили пулеметы. Это начала переправляться через Сиваш и вступила в бой Пятнадцатая дивизия.
Затем вошел в воды Сиваша и Германович: вспыхнула стрельба и слева.
Противоположный берег напротив Строгановки долго молчал. А затем отозвался несколькими сиротливыми винтовочными выстрелами и смолк.
"Хитруете? - зло подумал Каретников. - А мы против вашей хитрости - свою".
- Голиков! - позвал он начальника разведки, и когда тот возник перед ним, сказал: - Шо-то не нравится мне той берег, Левочка! Кругом шмаляють, а у нас тихо.
И верно, слева и справа разгоралась перестрелка, ночное небо озарялось короткими вспышками. А здесь несколько раз по паре винтовочных выстрелов - и тишина. Это больше всего настораживало Каретникова.
- Смотайся, Левочка, на ту сторону, разберись, шо там. Всех своих пока не бери. Человек двадцати вполне хватит. Если там нас особо не ждуть, запалите огонь.
- Поняв, Семен Мыкытовыч! - и, круто развернув коня, командир разведчиков поскакал по берегу, как по стеклу. Под копытами с сухим треском разлетался сковавший края берега тонкий, но крепкий уже ледок. Левка на ходу отдавал какие-то распоряжения и тут же, сходу, свернул в воду. Следом за ним двинулись человек двадцать самых отчаянных его разведчиков.
Какое-то время они были ещё видны и затем растворились в густой темноте. Небо было беззвездное, затянутое облаками, ночь - черная, бархатная. Ветер дул с крымского берега прямо им в лицо. Ориентироваться приходилось на чутье и на ветер.
До стоявших на берегу Каретникова и Кольцова ещё какое-то время доносился лошадиный храп и плеск воды, потом и он затих.
Сиваш обмелел, и лошади брели в ней по грудь. И лишь иногда чья-то лошадь проваливалась в ямину с жидкой донной грязью. Искупавшийся с головой в ледяной воде, махновец продолжал двигаться по Сивашу, тихо про себя матеря своего коня, холодную воду, темень и всё остальное, что приходило ему на ум.
Не миновало купание и Голикова. Его лошадь провалилась в яму и, увязнув в донной грязи, с испуга попыталась встать на дыбы и стряхнула с себя Левку. Он крепко схватился за уздечку, и какое-то время, пока вновь не выбралась на твердое дно, она волокла по воде его за собой. Потом он с трудом вновь забрался в седло.
Уже давно растаяли в ночи разведчики, а Каретников и Кольцов стояли на берегу и напряженно вслушивались, не затеется ли на том берегу перепалка. Но там стояла глухая тишина. Лишь далеко слева и справа время от времени вспыхивало небо и, если бы не звуки дальних перестрелок, это было бы похоже на летние степные зарницы.
- Пятнадцатая и Пятьдесят вторая ведут бой, - сказал Кольцов. - Кажется, пора!
- Ти-хо! - Каретников приложил палец к губам. - Ще чуток подождем.
- Чего?
- Хороших вестей.
* * *
Левка одним из первых выбрался из воды и в нервной горячке, охватившей его, промчался по мелкой воде вдоль крутого, спускавшегося вниз, к тихим волнам, берегу. Ему вдруг показалось, что там, наверху, мелькнул едва заметный огонёк. Даже не огонёк, а искра. Она мелькнула и исчезла в ночи. То ли это была вспышка дальнего выстрела, то ли где-то поблизости кто-то выбросил тлеющую цыгарку.
Едва ли не на ощупь Левка нашел в скользком обрыве что-то вроде пологого спуска к воде и, подбодрив коня плетью, взлетел наверх. Но, ещё не достигнув верха, конь гак резко остановился, что Левка едва не свалился ему под ноги. Он то ли почувствовал, то ли во время короткой дальней вспышки и в самом деле увидел перед собой колючую проволоку, белую, всю в инее.
- Братцы! Колючка!… Руби! - в полголоса приказал он и, обнажив шашку, со всего маху рубанул ею по проволоке. Сворачиваясь, она с железным шелестом зазвенела.
Он сделал ещё несколько ударов шашкой и, наконец, выскочил на бугор. Его разведчики тоже уткнулись в проволоку. Ножниц ни у кого не было, в сутолоке они забыли их в телегах на том, таврическом берегу.
- Рубите проволоку! Делайте проходы! Сколько силов хватит! - уже кричал Голиков, забыв об осторожности.
Разведчики и без его команды поняли свою задачу. Зазвенела проволока под ударами сабель. Они рубили её с азартом, громко при этом перекликаясь. Из-под сабель коротко сыпались искры.
Голиков ждал, что вот-вот, ещё мгновенье - и заговорит пулемет, затрещат винтовочные выстрелы.
Но было тихо. Слышался лишь звон сабель, тяжелое дыхание разведчиков и голоса:
- Забирай левее!
- Нижнюю проволоку кому оставил?
- Тут ще ряд! До утра работы хватит!
- Наши подойдуть, помогуть!
К удивлению разведчиков, слева и справа вдали рвались снаряды. А здесь стрельба всё не начиналась. Почему? Белогвардейцы не учли их в этой мясорубке? Забыли?
Лёвку мало интересовал тот дальний бой, он повлиять на него никак не мог. Больше всего его занимали эти, совсем близкие, искры в ночи. Время от времени они с одного и того же места вздымались вверх, и тут же таяли в ночи.
Поразмыслив, Лёвка догадался: труба! Скорее всего, там землянка. Он слез с коня, отдал поводья одному из своих разведчиков, а сам, осторожно ступая, пошел навстречу вспыхивающим и гаснущим искрам.
Увидел он это убежище, когда едва в него не провалился. С трудом разглядел в темноте приямок и ступени, вырубленные в глине, ведущие к занавешенному какой-то тряпкой проему, заменяющему в блиндаже дверь.
Соблюдая предосторожность, Левка упал на мерзлую землю и крикнул в приямок:
- Эй, вы там, в блиндаже! Выходи по одному! Сдавайтесь! Не то кину гранату!
Какое-то время внутри землянки молчали, но он слышат тихие голоса: видимо, врангелевские солдаты совещались.
- А вы кто? - осторожно спросили из землянки.
- Не догадываешься? Ангелы! - елейным голосом отозвался Левка. - Господь послав, шоб забрать вас на небо!
- Кончай шутковать, Антон!
- Я, звиняюсь, не Антон, но тоже шутковать люблю! Можно и гранатамы! - и совсем другим, строгим командным голосом Левка спросил: - Сколько вас там?
- Т-трое! - отозвались из землянки испуганным голосом.
- Выходь по одному! Минута промедления, и вправду, вознесетесь на небо! - После чего Левка обернулся, приказал своим разведчикам: - Петро, Степан! Палите факел!
Двое разведчиков подожгли тряпичный, смоченный керосином, факел. Подняли над собой, сигналя на тот берег, своим. Затем воткнули его в глиняную крышу землянки.
Когда первый врангелевец, молодой, белобрысый, испуганно возник в проеме землянки, Левка прикрикнул:
- Шо, не знаете, як сдаются в плен? Руки!
Белобрысый торопливо поднял руки.
Следом появился ещё один, тоже молодой, с жидкой, как у монашка, бородёнкой.
- А третий? Почему третий не выходит?
- Хворый он. Лежачий. Всё какую-то Маричку зовёт! И ещё про горы рассказывает, - объяснил бородатый.
Левка нырнул в землянку и увидел при свете тускло тлеющего каганца изможденного бледного солдата. Он лежал на вырубленном прямо в земле широком выступе, напоминающем тапчан, вытянувшись и сложив на груди руки. Левка даже решил, что он уже мертвый. Но солдат шевельнулся, тяжело открыл глаза и, превозмогая усталость, тихо сказал:
- Прийшлы такы! - и снова заворочался, видимо, попытался встать.
- Лежи, лежи! - сказал Левка. - Звать тебя как?
- Ярослав.
- Откуда ты, Ярослав?
- С Коломыи.
- И как же тебя сюды занесло?
- Длинна песня. Ще з пирилистической. То до одных в плен попаду, то до другых, - стал полушепотом рассказывать он. - И у немця був, и у красных, и у билых. И все заставлялы воювать. Получается, шо я и за всех воював и протыв всех. Та, видать, отвоювався, - он устало закрыл глаза. И уже с закрытыми глазами сказал: - В случай чого вы меня тут… в землянке… она все одно уже никому не понадобится.
Разведчики втолкнули обратно в землянку пленных. Левка спросил:
- Где оружие?
- Он там, в углу, под шинелькой. Три винтовки и пулемёт.
- Богачи. А чего ж не стреляли?
- Надоело. Мы ещё в тот раз, как вы наступали, хотели вам сдаться. А у вас что-то не получилось, - рассудительно сказал пленный, похожий на монаха.
- Ну и як дальше собираетесь жить?
- А кто его знает. Как Бог положит. Может, расстреляют, а может, домой отпустят. Большевики, говорят, любят больше расстреливать.
- Так мы ж не большевики.
- Вот те на! А кто ж вы?
- У тебя не найдется чогось сухенького, переодеться?
- Исподнее найду, а сверху разве что шинель. Только белогвардейская, - монашек сунулся в угол, стал шарить там, среди ящиков с патронами. - А нам говорили, что против нас тут большевики.
- Мы - махновцы.
- Скажи, пожалуйста! - удивился белобрысый пленный. - А у нас тут говорили, будто Махно против большевиков, - не то спросил, не то утверждающе осторожно сказал он.
- Брехня! - сердито промолвил Левка Голиков, снимая с себя мокрую одежду, и, надевая сухие подштанники, продолжил: - Мы с большевиками, як родные браты. Ихний лозунг слыхав? Земля - крестьянам! И у нас похожий: за землю, за волю!
- Слова-то хорошие. А как на деле получится?
- И на деле должно получиться, если народ захочет.
- Оно-то так…
Двое разведчиков снова сунулись в землянку. Левка Голиков уже натянул на себя не но росту длинную, принадлежавшую Ярославу, шинель, надел свою шапку и встал в преображенном виде перед своими хлопцами:
- Ну, як?
- Смесь гадюки с носорогом, - сказал один.
- Чиста контра. Рука сама за шаблюкою тянется, - согласился второй. - Гляди, Лёвка, шоб тебя свои ненароком не порубалы.
- Ничого. Бог не выдасть, свинья не съест, - отшутился Левка. - Зато сухо и тепло.
Рядом с землянкой раздалось несколько винтовочных выстрелов. Спустя какое-то время - ещё.
Левка, а следом за ним и двое других разведчиков выскочили из землянки. И услышали дробный топот удаляющихся коней.
- Шо за фейерверк? В кого стрелялы?
- Хто його. Оны - в нас, мы - в их, - ответил один из разведчиков, находившийся недалеко от землянки.
- Хоть понялы, в кого?
- Непонятно. Блызько не подъехалы, далеченько так остановылысь. Крычать: Артюхов! Артюхов! А у нас ниякого Артюхова нема. Ще вроде сказалы: "Ротмистр, может подъедем поближе?" Явно, беляки. Я не выдержал, стрельнув. А потом воны. А потом мы…
- Дураки! - сказал Левка.
- Я и сам так подумав. Моглы б в плен взять, хороший подарок був бы Каретникову.
- Не горюй, Сидор! Скоро мы опять с имы встренемся.
- Это я - Артюхов, - сказал похожий на монаха пленный, вышедший из землянки и стоящий в приямке.
- И шо они от тебя хотели? - спросил Голиков.
- Это у них надо было спросить.
- А хоть хто они, ты знаешь? Не можешь не знать, раз они твою фамилию называли.
- Знаю. Разведка. С Дроздовской дивизии.
* * *
Вдоль Таврического берега Сиваша цепочкой горели керосиновые факелы. Повстанческая армия уже была едва ли не на середине Сиваша, когда началось то, из-за чего на крымский берег наведывалась дроздовская разведка. В глубине Литовского полуострова один за другим раздались глухие артиллерийские выстрелы, и над головами разведчиков прошумели в сторону Строгановки снаряды. До села не долетели, разорвались неподалеку от берега.
На мгновенье над Сивашом стало совсем светло, и Голиков увидел, как махновцы торопливо, загребая воду руками, тащили за собой лошадей, впряженных в тачанки, телеги, в санитарные фуры. Пехота, человек по десять, наваливались на фуры, толкали их по вязкой грязи.
Следующие снаряды упали ближе. Над взбаламученной водой Сиваша раздались отчаянные крики:
- Быстрише! Под берег!
Но и без окриков никого не нужно было подгонять.
Ещё один залп. И ещё. Стреляли вслепую, не видя цели. Грязь стала вздыматься над водой уже позади движущихся к крымскому берегу махновцев. Иные снаряды тяжело падали, окатывали бойцов фонтанами соленой воды - и не взрывались. Ударяясь об воду, взрыватели не срабатывали.
На несколько верст, от Строгановки и до Ивановки, растянулись цепи движущихся к крымскому берегу повстанцев. Лишь несколько снарядов разорвались среди наступающих. Ржали лошади, беспомощно кричали раненые.
Но вот в глубине Литовского полуострова неожиданно поднялась винтовочная и пулеметная стрельба.
Голиков прислушался. Перестрелка разгоралась примерно там, откуда только недавно палили пушки. Артиллерийский огонь внезапно прекратился. А переправившиеся через Сиваш махновцы уже стали выходить на берег. Едва не первым выбрался из воды мокрый Каретников, следом за ним Кольцов.
- Почему ты здесь? - увидев рядом с собой Кольцова, закричал Каретников. - Хто тебе разрешив идти с нами? Я за тебя отвечаю!
- Не шуми! Я сам за себя отвечаю. Завоевал такое право - самому отвечать за свои поступки, - спокойно и дружелюбно ответил Кольцов.
Голиков спустился на берег встречать своих.
Берег оживал. Выкручивали одежду. По крутым склонам выводили на бугор лошадей, вытаскивали пулеметные тачанки, телеги и фуры и тут же, едва ли не на ощупь отыскивали укрытия. Окапывались до рассвета в мерзлой земле. Кое-где под берегом запылали жиденькие костерки.
Левка подошел к Каретникову, чтобы доложиться. Но Каретников в этой предрассветной сутолоке не сразу узнал своего начальника разведки, рука почти автоматически потянулась за маузером.
- Та шо вы, Семен Мыкытовыч! То ж я, Голиков!
Каретников зло сплюнул:
- Вырядился, як вурдалак на Рождество. Ей-богу, чуть не стрельнув!… Ну, докладай!
- Взялы трех пленных, одын хворый. Его б до санитаров.
- У нас своих ранетых человек сорок. И шо ты так за врангелецев печешься? - не по-доброму спросил Каретников.
- Простый дядько, хлебороб, - объяснил Голиков.
- Скажешь санитарам! - велел Каретников и затем спросил: - Ще шо? Больше нечего докладать?
- Ничого такого. Видать, тут нас не ждалы. Тых двох до себе возьму. Хороши хлопцы. Ни разу в нашу сторону не стрельнулы. Хоч и пулемет у ных був. И патроны. Говорять, ще с прошлого раза ждалы нас,
- А откуда взявся артиллерийский огонь?
- Дроздовски разведчики сюда выйшлы. Хитро так появылысь и сразу ж исчезлы. А после и началось.
- А сейчас чого не стреляють?
- Сам не пойму. Десь там, - Голиков показал в глубь полуострова. - Послухайте, вроде там разгорается бой. Хто с кем, пока непонятно.
Каретников кивнул, давая понять Голикову, что рапорт принял. После паузы сказал:
- Проскочи, Левочка, с хлопцами на несколько верст вперед. Похоже, оны десь там грызутся. И вообще осторожненько выясны, хто у нас слева, хто справа. Десь там латыши должны быть.
Из темноты на пылающий возле них костер тихо подъехал статный усатый казак в лихо заломленной смушковой папахе. Его сопровождали несколько всадников. Они остановились неподалеку и лишь слегка угадывались в отблесках костра.
Казак в папахе подъехал к Каретникову. Должно быть, он слышал последние его слова, потому что сказал:
- Впереди у вас Втора конна армия. Слухайте, то она отгоняе од вас дроздовцев. Пока заткнула рот артиллерии и намерена трошки почистить от беляков полуостров.
- А откуда вам все цэ известно?
- Мени почти все известно. Беспечно живете, братки. Голыми руками брать можно.
- Попробуй, возьми! - набычился Каретников.
- Не серчай, я не всерьез. А, может, и всерьез. Рассупонились, дозоры не выставылы.
- Та хто ты такый, шо выговариваешь мне, як теща зятю? - уже не на шутку вспылил Каретников.
- Хто я? - казак козырнул. - Командарм Второй конной Филипп Миронов. Может, слыхав?
Каретников слегка растерялся. Он предполагал, что припожаловал к нему кто-то из соседей, чтобы согласовать общие действия, что-то выяснить, а то и выпросить малость боеприпасов. Но чтоб к нему приехал сам Миронов, о котором давно ходит много легенд, ему и во сне не могло присниться. По известности он превзошел даже Нестора Махно.
- Как, не слыхав! Очень даже радый знакомству! Комкор Семен Каретников! - преодолев некоторую скованность, в свою очередь, представился командир махновцев.
- Здоров, Каретников! - Миронов легко спрыгнул с коня, и они крепко пожали друг другу руки. - Я тоже много про тебя слыхав. И про батька Нестора Ивановича. Як он, хворает?
- В ногу ранило. Выздоравливает. Ленин ему хороших врачей прислав. Обещали в прямом смысли его вскорости на ноги поставыть.
- О! Чуешь, какой человек об нём озаботился! - сказал Миронов.
- А як ты узнав, шо мы тут? - поинтересовался Каретников.
- В Штабе фронта. У их от менэ нияких секретов. А махновцами я интересуюсь особо. У вас мой двоюродный брат служит. Тоже Миронов.
- Знаю. Он у нас комполка.
- И скажи, какой у нас с ним кульбит получився. - Миронов по-доброму доверительно улыбнулся. - Мы с им по первах власть не поделили. Он - до Махна, до вас, значит, подался, а я до большевиков примкнув. Они мне больше на душу легли. А теперь, выходит, и вы до Советов притабунились.