– И ведь что удивительно – сволочью меня считает. – Усаживаясь в кресло, Перепелкин покачал головой. – Молодое поколение – мать их за ноги так! Слышь, Михалыч, там в баре водка, налей… Угу, спасибо… А себя чего обделил?
– Так ведь работать еще.
– Если водка мешает работе – на фиг такую работу, – меланхолично пошутил Геннадий Иваныч.
И снова почувствовал, как резко сдавило грудь. Может, водка поможет?
Выпили.
– Ну, как врач? – наконец спросил Перепелкин.
Начальник службы безопасности мрачно хмыкнул:
– Встречи просит – хочет загладить вину.
– Он-то хочет. – Геннадий Иваныч покивал, чувствуя – не отпускает. Так и жмет грудь, хуже еще стало… Доктора, что ли, вызвать, а то как бы раньше времени коньки не двинуть… Хм… доктора. – Он-то хочет, да я что-то не очень хочу.
– С девкой что делать будем? – Михалыч скосил глаза на дверь спальни. – Замарана – дальше некуда.
– С девкой? – Геннадий Иваныч не думал, все уже решил заранее, осталось лишь объявить. – А с девкой, значится, так: покупаете ей билет до Парижа, садите в самолет – пусть валит и глаза мне в этом городе не мозолит больше никогда. Денег на это – дам, правда немного. Дальше пусть сама зарабатывает.
Выслушав, начальник безопасности покачал головой:
– Эх… Добрый ты человек, боярин!
– Нет, не добрый… Но и не злой. Пусть валит.
– Заметано. А с доктором как быть?
– С доктором? У-у-у! Этого перво-наперво на кол посадить, а уж опосля…
– Понятно – шутишь, Иваныч? Уже хорошо. Эй-эй… Иваныч!!!
А Геннадий Иваныч не шутил уже – просто побледнел и тяжело повалился на бок. Серые глаза его закатились…
– Врача сюда! "Скорую"! Быстро!
Глава 10
Пей!
1324 г. Колуакан
Я почувствовал облегчение, я отдал себя в ее руки, ничего плохого не случится со мной…
Франсуа Мориак. "Подросток былых времен"
Женщины ушли еще ночью – когда Асотль проснулся, их уже не было. Юноша хлопнул глазами, увидев подходивших к его ложу жрецов с прочными веревками из волокон агавы. Усмехнулся:
– Не надо связывать. Я пойду сам.
Жрецы переглянулись – сам так сам – им меньше работы. Однако прихваченных с собой воинов не отпустили, так, на всякий случай.
Облаченный в белые одежды Асотль вел себя достойно, как и подобает олицетворению великого и грозного божества. Его несли на носилках, в богато украшенном кресле, и ликующий народ бросал к носилкам цветы.
– Слава, слава великому Тескатлипоке!
– Великому Тескатлипоке слава!
Асотль усмехнулся: как много на городских улицах красивых девушек! И как прекрасно пахнут цветы. Разноцветные клумбы, сады, прекрасные здания, сверкающее в лучах солнца озеро – о, прекраснейший Колуакан, есть ли хоть где-нибудь на этом свете еще такое великолепие? Мудрецы в школе рассказывали о Тлашкале, о Тлакопане, о Шочимилько… О древнем городе Толлане, столице, увы, давно потерявшего былое величие полузабытого народа тольтеков. Асотль не был ни в каких других городах – Колуакан был для него самым красивым. Родным. И – несмотря ни на что – как-то жаль было расставаться.
Юноша вздрогнул: показалось вдруг, узнал в толпе поклонниц любимую – Звездочку-Ситлаль… Присмотрелся… Нет, показалось. Да и вряд ли ее отпустят сейчас на праздник – поди, в доме верховного вождя вовсю готовятся к свадьбе. Повезло задаваке Тесомоку, ничего не скажешь, повезло. И чем же он обратил на себя благоволенье богов? Ну, разве что только жестокостью.
В храме Тескатлипоки, на плоской вершине ступенчатой пирамиды, царил полумрак. Именно туда поместили сейчас Асотля, оставили под присмотром молодых воинов – дожидаться своего часа. Скоро, скоро уже!
Снаружи, у жертвенника, громко забили барабаны, послышался плач – это вели приносимых в жертву детей. По всему храму деловито сновали жрецы – кто-то тащил жертвенные ножи, кто-то – заранее приготовленные веревки, а кое-кто – кувшины с вином: последнее угощение жертв. Чтобы не так боялись.
Асотль давно уже ничего не боялся, не цеплялся за жизнь – нечего было терять, все, что можно, было уже потеряно. Юноша даже шутил со жрецами, не отказывался и от выпивки…
– Эй, эй, плосконогий! Куда побежал? Налей-ка!
– С радостью, о великий Тескатлипока! – Жрецы охотно наполняли бокал, переглядывались, довольные спокойной веселостью будущей жертвы: вот все бы так…
По углам полутемной залы оскаленными клыкастыми пастями ухмылялись жестокие боги – ипостаси грозного и коварного Тескатлипоки, воняло какой-то тухлятиной и сладковато пахло свежей человеческой кровью. Запахи эти, судя по всему, действовали на жрецов так возбуждающе, что тем не нужно было даже вина. Только крови!
Молодые воины – любопытства ради – подошли к самому выходу, смотрели, как патлатый жрец Ашоколько Куитлапитуил умело вырывает сердце из груди очередной жертвы. Наверняка интересное было зрелище, а сюда, под темные своды храма, доносились лишь звуки: хор, барабаны да слабый предсмертный крик. И еще – хруст ломающихся ребер.
Кроме Асотля и уже уведенных к жертвеннику детей, в храме оставалось еще человек пять, судя по разговорам – пленники-шочимильки. Солнечные лучи попадали сюда лишь на излете, выхватывая из полутьмы оскаленные клыкастые морды и сосуды для жертвенной крови.
Спросив еще вина, Асотль уселся отдельно от всех: ему ли якшаться со всяким иноплеменным сбродом? Уселся, ухмыльнулся, хлебнул… Вот в храм по какой-то своей надобности вошел один из жрецов – молодой парень с обычным, ничем не примечательным лицом и мокрыми от свежей крови руками. Оглянулся и, вытащив откуда-то небольшой глиняный сосуд, подошел к "Тескатлипоке":
– Тебя звали Асотлем?
Тот вздрогнул:
– Ну да, звали. А тебе что за дело? Очень любопытно?
– Вовсе нет. – Жрец снова оглянулся – быстро, испуганно, словно базарный вор. – Некая Ситлаль велела передать тебе это.
Он протянула юноше сосуд с каким-то питьем.
Асотль вскинул голову:
– Что? Кто? Ситлаль? Как она?
– Не знаю, – мотнул головой жрец. – Мне только велели передать. Выпей – и тут же умрешь. Быстро и без мучений. Ну, а мы уж притащим на жертвенник бесчувственное тело… Не в первый раз! Ну, держи, пей же!
Снаружи заголосили певцы, и жрец поспешно покинул храм, Асотль же поднес к губам смертельный напиток. Теплая волна нежности нахлынула на него, на миг лишая покоя… Ситлаль! Любимая! Вот это девчонка! Сделала все, чтобы облегчить страданья любимого. Не побоялась, пошла на преступление… О, Ситлаль…
Слезы лились по щекам юноши, он не замечал их, думая о любимой.
Ситлаль!
Снаружи послышался вопль. Очередной вопль несчастной жертвы.
Асотль сделал быстрый глоток – последний привет от любимой… И в глазах словно бы вспыхнули звезды, мириады разноцветных звезд… Вспыхнули и погасли.
Глава 11
Как в деревне принимают гостей
1324 г. Апрель. Окрестности озера Шочимилько
Я пришел, чтобы помочь вам нести ваш крест… а может, чтобы понести его вместо вас.
Франсуа Мориак. "Агнец"
Но сердце… Сердце не остановилось, наоборот, забилось с новой силой!
Геннадий Иваныч Перепелкин пришел в себя…
Асотль очнулся…
…С удивлением обозревая храм.
Где это он? Ах да… Ага, так сейчас же придут жрецы! За ним, за Тескатлипокой…
А вот фиг вам!
Геннадий Иваныч – Асотль – незаметно протиснулся к поддерживающим своды храма колоннам: где-то ведь должен был быть запасной выход… Или черный ход – черт его знает, как тут у них это называется?
Ага… Вот какой-то лаз…
– Эй!
Черт! Какой-то жрец – ну и морда! Заглянул, принесла нелегкая…
– Ты готов?
– Да что-то живот схватило…
– Хватит, уже некогда! Идешь сам или мне кликнуть воинов?
– Сам… Подожди… Что-то с ногой… Подвернул… Помоги-ка!
Жрец подошел, с некоторой озабоченностью взирая на согнувшегося парня… А тот вдруг выпрямился! Резко, как пущенная стрела! И, ударив жреца ногой в пах, бросился к лазу…
Он пришел в себя, наверное, более чем через час, в густых зарослях на берегу озера Шочимилько. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, вот-вот выскочит из груди…
Ага – и само собой поскачет к жертвеннику, точнее, к священному сосуду для сердец – вот оно я, возьмите.
Геннадий Иваныч наклонился к озеру – смыть пот… Из воды, как из зеркала, на него смотрел красивый юноша, длинноволосый брюнет с тонкими чертами лица и золотисто-карими, каким-то даже девичьими глазами.
– Да вы, кажется, красавец, господин Перепелкин! Да еще и юный. Ну надо же, кто бы мог подумать… Кто бы… А что вообще такое творится-то?
До этого момента Геннадий Иваныч воспринимал все случившееся как сон – из череды тех самых почти реальных сновидений, что в последнее время у него случались. Ну, вот… Ударил, побежал… Спрятался… И что дальше? Вообще-то пора бы проснуться…
А никак! А ущипнуть себя за руку? Ого… боль вполне ощутимая. Да и не похоже все это на сон – это сверкающее озеро, теплые порывы ветра, пьянящий аромат цветов… Все можно ощутить, потрогать… А вон там, вдали – пирамида. Пирамида Тлалока. А рядом – еще выше – Тескатлипоки.
Геннадий Иваныч все представлял четко – даже припомнил, как звали некоторых жрецов. И ясно при этом ощутил – то была вовсе не его память! Того мальчика, Асотля… Так, собственно, он, Геннадий Иваныч, сейчас и был – Асотль. Внешне… Что же касается остального… То прекрасно помнилось и другое: не только кальмекак и военные игры, но и неприятный разговор с любовницей… И выборы, и предательство друга! Хм… подействовали, значит, таблетки? Наверное, да… И что же теперь? Нет, не так надо вопрос ставить. Если это не сон, – а на то очень похоже, – тогда кто же он сам? Кандидат в депутаты Геннадий Иванович Перепелкин, человек не бедный и много чего в жизни добившийся, при этом преданный теми, кому доверял… Или… Или – вот этот юный красавчик, Асотль, едва не принесенный в жертву индейский парень с непонятным прошлым и не более понятным будущим.
Немного пораскинув мозгами, Геннадий Иваныч все же пришел к выводу, что он – Перепелкин и есть. Окружающий мир именно так и воспринимался, через взгляд человека двадцать первого столетия… Но, с другой стороны, все понятия, умения, даже какие-то первобытные знания, несомненно, принадлежали Асотлю. Грубо говоря – ум, рассудок оставались прежними, перепелкинскими, а вот душа… Или что там еще?
Где-то поблизости послышались голоса, и беглец пригнулся, затаился у самой воды, настороженно вслушался.
– Я же говорил, клянусь жезлом великого Тескатлипоки, – мы с тобой принесли слишком мало жертв отцу рыб! – продолжали начатую беседу идущие, судя по всему – рыбаки, жители этого вот индейского города, Колуакана.
И Геннадий Иваныч прекрасно понимал их язык! Мало того – отлично себе представлял, о чем идет речь: отцом рыб, их повелителем, местные индейцы почему-то считали лягушку, о ней сейчас и шла речь. Все вполне логично: мало жертв – плохой улов.
В этом Перепелкин, со всей очевидностью, разбирался, словно и в самом деле был местным уроженцем, Асотлем… И, тем не менее, полностью оставался тем, кто есть. Такой вот парадокс.
Впрочем, времени для самокопания, похоже, сейчас не имелось – нужно было поскорей выбираться отсюда. Куда? Ммм… для начала хотя бы на тот берег, а там посмотрим. Будет погоня? Гм… Лучше так сказать – несомненно, беглеца будут искать. Но искать осторожно, силами, собственно, жречества Тескатлипоки. Орать на весь город – мол, сбежал приготовленный в жертву товарищ – явно не будут, не дураки… Вообще, в жрецах дураков не держат. И наверняка жертвоприношение состоялось… Только вместо Асотля по-быстрому вырвали сердце другому – кому-нибудь из пленников или рабов, кто из посторонних будет особенно разбираться? Бегство будущей жертвы – скандал, и, естественно, жрецы его тут же замяли. Но искать будут, будут… Интересно, в первую очередь – где?
А у друзей, у знакомых… Или в храмах, у проституток в "квартале любви"…
Вот в этих местах и будут искать и, можно не сомневаться – очень даже тщательно, ведь Асотль не только обманул жрецов, он совершил святотатство – оскорбил бога!
Найдут. Если останется в городе – рано или поздно найдут. И тогда…
Ладно! Пока еще не поймали. И вряд ли поймают, если бежать из города в горы, на равнину, куда-нибудь в сельву… На верную смерть! Одному в этом мире не выжить, был убежден Асотль… Но не г-н Перепелкин. Кстати, и великого Тескатлипоку – дурацкого, алчущего кровушки истукана, – кинул именно он, а вовсе не мальчишка-индеец, для которого и представить-то себе подобное было просто немыслимо! Обмануть, оскорбить великое, почитаемое многими народами божество. Эка!
Геннадий Иваныч – теперь он предпочитал называть себя Асотлем, слова "Геннадий Иванович Перепелкин" язык отказывался выговаривать – посмотрел в воду и с неожиданной веселостью сам себе улыбнулся, впервые за все это время.
Еще поборемся! Надо сделать то, чего не ожидают жрецы и вообще никто, – убежать, уйти… Лучше всего – переправиться на тот берег, во-он он синеет в зыбкой знойной дымке. Переплыть?
Асотль плавал хорошо (в отличие от Геннадия Иваныча), но и для него расстояние все-таки было великовато. Украсть бы лодку! Нет, не украсть – позаимствовать. Зайти в воду, нырнуть, тайно подобраться к пристани… Впрочем, а почему тайно? Уж там-то, в столь приметном месте, его сейчас вряд ли кто-нибудь ищет, к тому же мистерия на пирамиде Тескатлипоки, кажется, еще не завершилась. Ну конечно, не завершилась – колотить в бубны, петь и плясать будут до самого вечера. Надо же достойно восславить бога!
Юноша… Перепелкин впервые только подумал таким образом о себе… о своей ипостаси – и ему очень понравилось. Ну да, ну да… Сколько раз и скольким людям в зрелом возрасте хотелось хотя бы на минутку, на один миг вернуться в детство? В юность? И вот оно – сбылась мечта идиота. Что же вы, уважаемый Геннадий Иваныч, не очень радуетесь? Обратно хотите? А не получится обратно! Никак не получится, если, конечно, все это не сон… А это не сон, не может сон быть столь непостижимо реальным… Так радоваться надо! Не умер… Точней, там, в своем мире, наверное, умер – но возродился вновь… Молодым и красивым! И сердце не болит, и ноги быстры, и полно сил, да и внешностью не обидели боги… Чего бы не жить-то?
Лодку… Побыстрей экспроприировать лодку.
Зайдя в воду, Асотль тщательно смыл с плеч и груди синюю краску – символ смерти, провел илом на лбу и щеках несколько линий, типа навел красоту для-ради праздника, и, выбравшись из кустов, быстро зашагал к пристани. Ноги, казалось, сами несли – дорогу знали.
Редкие прохожие – почти все находились сейчас у пирамиды – на молодого человека, конечно, поглядывали – чего это он тут один шляется? – но особенно не косились. Идет себе и идет – может, надо чего? Может, жрецы послали?
Выглядел Асотль, надо сказать, обычно – все длинные дорогие одежки давно сбросил, оставшись в одной набедренной повязке, ну, на шее еще струилась тоненькая золотая цепочка да на запястье левой руки поблескивал браслет. Да-а… Можно сказать – одет бедновато.
Подойдя к причалу, молодой человек вежливо поздоровался с попавшимися по пути рыбаками и остановился, подыскивая глазами подходящую лодку из числа многих, покачивающихся сейчас на легких волнах. Конечно, хорошо бы, чтобы в лодке еще оказалось и весло.
Хм… А не зря он так открыто маячит? Многие запомнят одинокого юношу, потом расскажут жрецам… Хотя не такого уж и одинокого: вон еще один парень – тащит на голове корзину с озерными ракушками, вон второй, третий, четвертый… А там – вообще целая компания. Потные все, возбужденные, радостные – видать, только что от пирамиды явились.
Асотль повернулся к воде – почему-то не хотелось, чтобы идущие видели его лицо – вдруг попадется кто знакомый? А вот эта лодочка ничего, крепкая… Привязана наспех – бери кто хочешь… Эх, еще бы весло!
Позади него – юноша чувствовал – кто-то остановился, отразилась в воде мерцающая тень. Ну и что встал, козел? Интересно? Давай, давай, проходи, хватит маячить!
– Великий Тескатлипока решил прокатиться на лодке?
Молодой человек резко обернулся, увидев прямо перед собой… Того самого купца (да, наверное, все-таки купца) с морщинистым, но еще красивым лицом, в нарочито простой и бедной одежде… Ударить его кулаком в морду – и в озеро! А там…
– Нет, нет, – поспешно усмехнулся купец. – Я не хочу думать ничего плохого. Обознался. Впрочем, – он понизил голос, – могу помочь.
– Мне нужна лодка с веслом. – Асотль быстро снял с запястья браслет. – Вот. Этого хватит?
– Вполне. – Купец поправил дешевое ожерелье из ракушек и, резко повернувшись, бросил: – Иди за мной.
Что это – случайность? Или все-таки вычислили жрецы? Непохоже – те бы не мудрствовали, схватили бы сразу… Человек просто ищет свою выгоду. Купец – можно понять. Небось сейчас предложит какой-нибудь утлый челн.
– Вот, – подойдя к одной из множества лодок, купец обернулся. – Отвязывай, сейчас принесу весло.
– А…
– Нет, ее никто не хватится. Это моя лодка.
Асотль совершено по-русски пожал плечами: ну, твоя так твоя…
Незнакомец – он до сих пор не представился, видать, не счел нужным – скоро явился, как и обещал, с веслом.
– Спасибо, да хранят тебя боги, – поудобнее устраиваясь на корме, наконец поблагодарил беглец.
– Думаю, мы еще встретимся, – загадочно отозвался торговец. – Человек, не боящийся гнева богов, пойдет далеко… Если, конечно, боги не оторвут ему голову!
– Надеюсь, не оторвут. – Умело орудуя веслом, Асотль направил лодку на середину озера и, обернувшись, еще раз поблагодарил: – Да не оставит тебя милость богов.
Купец ничего не ответил, лишь стоял на песке да с усмешкой смотрел, как удаляется прочь лодка, несущая беглеца – несостоявшуюся ипостась великого бога.
Асотль спрятал лодку на берегу, в тростниковых зарослях, подумал: а вдруг еще пригодится плавсредство? А даже если и нет – запас карман не тянет. Юноша был очень осторожен, ибо хорошо знал, что по берегам озера живет много племен, для каждого из которых он – опасный чужак, соглядатай и возможная жертва. В крайнем случае раб.
По-любому – не очень-то веселая перспектива. Придется пока выживать одному.
Все существо Асотля беззвучно кричало: нет! Невозможно! Одному не выжить в мире жестоких и коварных богов, один человек слаб и станет легкой добычей врагов или диких животных.
Молодой человек (Геннадий Иваныч Перепелкин) тут же усмехнулся собственным – собственным? – мыслям: а вот шалишь, брат, как это, не выжить? В этих-то благословенных краях? Да, жарковато иногда, но даже плюс тридцать – это не минус десять, тем более минус двадцать пять, так что выживем!