Мы как по команде покосились на Огюста, которому что-то негромко говорил Готье, зачем-то рассеянно помахивая отцепленным тяжелым кинжалом в ножнах. Отец немного поодаль выслушивал доклады старших слуг и отдавал им какие-то распоряжения. Входить под крышу никто не торопился. Отец вдруг сорвался с места и вместе с не отстающими от него Антуаном и экономом Ангерраном быстро, решительным шагом, прошел мимо нас к крыльцу. Поравнявшись с нами, он подмигнул и не сбавляя шага, без колебаний, устремился дальше.
- Ну, что ж, осталось только несколько шагов, - сказал я, поглядев ему вслед. И вскоре этих шагов не осталось.
Дом встретил одновременно прохладной спокойной тенью и теплом и живыми огоньками. Мы прошли по шахматным плитам к мраморной лестнице, где наконец разделились и, сопровождаемые слугами, разошлись по приготовленным и ждущим нас комнатам. Еще один позолоченный глобус на еще одном столе, темно-пунцовые занавеси, отблески камина и свечей, отражающиеся в серебре, плеск воды, в которую нельзя войти дважды, но она мерно и мирно плещется, чуть мерцая в удерживающих ее сосудах и, как будто, никуда не спешит, лишь лениво и нехотя рассеиваясь брызгами. А еще - она испаряется, всегда, хоть это может быть не видно. Теплая - быстрее, холодная - медленней.
Странное чувство, охватившее еще в саду или еще раньше, холодный полусон - полумечта, полукошмар, вечерние чары, от которых засыпают на века или просыпаются через триста лет или становятся стариками за одну ночь. Угасающий день догорит дотла и появятся звезды, которые тоже когда-нибудь догорят - по их меркам, так же быстро как умирают бабочки и легко, как ангелы танцуют на острие иглы.
- Вы что-то устали, сударь, - не удержавшись, с легкой тревогой сказал Мишель, бросая на меня искоса оценивающие взгляды. Глаза у Мишеля были ясные и блестящие как у сурка. И поразительно живые.
- Только это и знаешь, возвращаясь из царства мертвых, - изрек я. - Что каждый твой миг - уже невозможность, но вот она - ее можно потрогать. Но уже в следующий миг это все ничего не значит. И значит, не значило никогда.
Мишель не впервой слушал подобную поэтическую чушь, но почему-то отказался на этот раз воспринимать ее поэтической и прищурился.
- Должно быть, утреннее происшествие произвело на вас неприятное впечатление.
- Чепуха, такое то и дело случается.
- Но по дороге… - пробормотал Мишель почти себе под нос, собирая предметы, которые следовало унести, - да и если говорить, у вас уже который день сердце не на месте.
- Это который же? - спросил я мрачным подозрением, в котором было, впрочем, слишком много безразличия.
- Третий… четвертый? - предположил Мишель. И нахмурившись, посмотрел на серебряный таз с таким видом, будто только что его изваял и раздумывал, не надо ли в нем что-то поправить - с помощью не подобающего серебру долота. - Просто я вас несколько лет таким не видел.
- Но уже видел? - это было даже интересно.
Мишель кивнул и оторвал взгляд от таза.
- На войне.
- Гм.
- Вы не удивлены.
- А тебе самому, Мишель, не кажется, что войной уже пахнет?
- С чего бы это?.. - Мишель опомнился. - Прошу прощенья, но ведь все думают, что будет наоборот.
- Да, наверное так и будет. - Я снова пожал плечами.
Мишель расстроенно помотал головой.
- Значит, говорите, будет?..
- Ничего я не говорю.
Мишель понял, что заходит уже далеко, - и впрямь ведь далеко - через пару недель он может решить, что мы обо всем знали заранее. Ну и ладно. Что тогда он может подумать об Огюсте? Из него зачинщик Варфоломеевской ночи вышел бы так себе. Я вздохнул. Можно послать Мишеля к черту, и больше, похоже, ничего не остается. Я слишком расстроен и взвинчен для того, чтобы это можно было успешно скрыть. Хотя нет - я еще очень даже сдержан, раз не ношусь по потолку и не прикидываюсь курицей и ячменным зерном одновременно.
- Мишель, я просто устал и у меня паршивые предчувствия, - я сказал это почти не подумав и, кажется, попал в точку. Мишель уже почти от дверей изобразил что-то похожее на понимающую извиняющуюся улыбку и как будто сразу потерял тревожный интерес к тому, что можно обозначить таким ненадежным словом как "предчувствие".
Какой бред - успокаивать собственных слуг… Черт возьми, а как же, интересно, вообще живут заговорщики? Вот, бедолаги… Хотя, что за отстраненность? Какие еще "они"? Себя самого не хватает?.. Но я еще понимаю заговор, в котором сам выбираешь цель или хотя бы противника. И цель должна быть сколько-нибудь понятной и практичной. Или пусть даже идеалистичной, но все равно понятной. Брут знал, кого и за что ему убивать. Вот только было ли ему легче? Может, и нет. Но такого абсурда он себе даже представить не мог бы. Единственное, что хорошо - никто другой это себе тоже представить не в силах, а потому, подозревай, не подозревай, все равно промахнешься. Но - никто другой кроме тех, кого мы, предположительно, ищем. А раз они разбираются в этом куда лучше нас, то еще кто кого найдет? Глупый вопрос. И насчет дурных предчувствий, к чему бы они не относились, я был совершенно откровенен - они у меня есть. Пусть я никогда не мог похвастаться даром предвиденья, как…
Только что желая тихо и мирно скончаться в своем кресле, я вскочил, будто меня подбросило изнутри болезненным ударом разрывающей пружины. А ведь этого-то удара я, кажется, ждал.
Дверь снова открылась - вернулся Мишель с подносом, уставленным блюдами и горшочками с самыми дразнящими ароматами. Похоже, он снова что-то обдумывал.
- Прошу прощенья, мой господин. Позволено ли мне будет спросить?
- Спрашивай, - я обреченно махнул рукой.
- Я знаю, что госпожа дю Ранталь, - Мишель перешел почти что на нежнейший шепот, одновременно подавляя желание закашляться, - порой предчувствует многое заранее. Не ее ли это предчувствия?
Я перевел взгляд вниз, сосредоточенно посмотрев в пол. Покачивается? Чуть сильней, чем обычно. Выскальзывает? Нет.
- Нет, - ответил я.
А почему было не сказать "да"? Это было бы проще. Но раз нет, значит, нет. У нее ведь их не было. Мишель тихо удалился, больше ни о чем не спрашивая. Не знаю, успокоил ли его мой ответ или он нашел в нем другую причину моей мрачности. Впрочем, одно не исключало другого.
Я глубоко вздохнул и провел рукой по лбу. Взмок. Вздохнул еще раз. В голове прояснилось? Не слишком.
Разве человеческий организм не простой механизм?
Я посмотрел на бокал с налитым вином и выплеснул вино обратно в кувшин. Вино - это чепуха. Вода - гораздо страшнее. В ней лики чудовищ отражаются не искажаясь. Я плеснул в бокал воды. Есть страхи, которые не время приглушать. Потому что даже если ты забудешь о них, они не забудут тебя. Ни на мгновение.
Совсем стемнело. Мы сидели в небольшой комнате, освещенной огоньками свечей, отражающимися от паркета, полированного инкрустированного круглого стола и от серебряного кувшина с кофе, повергшего местных домочадцев в недоверчивое изумление. Дрожащие огоньки напоминали вальсирующие звезды из сна, который оказался вовсе не сном. Был сон, где звезды были мертвыми. До этих звезд тоже было легко дотянуться, но они мертвыми не были. Они просто не были звездами. Я посмотрел на темное окно. Легко представить в маленьком светлом озерце, окруженном тьмой, что только свет твоего разума - единственная сила во вселенной. Но тьма, это не то, чего нет, это только то, чего мы не видим.
- А теперь, что нам не сообщили, - сказал я, - нам не сказали, с какой целью кто-то хочет что-то изменить. Нам не сказали, на кого или на что они могут быть похожи. Нам не поведали ни о каких их пристрастиях, в соответствии с которыми они могли бы поступать. И нам, наконец, не сказали, как нам их искать и что именно делать, если мы их найдем. Все, что нам было названо точно и определенно, это место назначения и дата: Шампань, десятое августа нынешнего года. Я что-нибудь пропустил?
- Да, - проговорил задумчиво Готье. - На что они могут быть похожи, нам и впрямь не сказали. Это было бы, прямо скажем, смешно, если бы не было замогильно печально…
- Да и истории ведь не совпадают, - напомнил я. - Как тут понять, что правильно, а что нет?
- Не совпадают в деталях, - уточнил отец. - Общая направленность пока сохраняется, как и даты основных известных нам событий.
- Историки… - пробухтел Готье, с глубокой скорбью покачав головой. - А я-то что здесь делаю?
- Представляешь грубую силу, - со светской небрежностью припечатал Рауль. Готье поперхнулся.
- А вот Огюст, к примеру, - продолжал Рауль почти скучающим тоном, вызвав убийственный взгляд Огюста, на который не обратил ни малейшего внимания, - катализатор. Он не даст нам заснуть или сделать вид, что ничего не происходит. Постоянный раздражающий объект.
Огюст сощурился.
- Верно, - сказал отец. - Несколько цинично, но заснуть нам и правда не удастся.
- Неужели все нарочно было так подстроено? - поразился Готье. - Вот уж и впрямь цинично!
- Что ж, - сказал отец, глядя на лист бумаги, на котором делал какие-то пометки. - Выходит, все, что нам было сообщено четко и ясно, это только место и время, - голос его был мрачен.
- То есть, в этом могла быть подсказка? - переспросила Изабелла. - Шампань, десятое августа тысяча пятьсот семьдесят второго года?
- Но это же только точка, откуда мы начали, - проговорила Диана, недоуменно хмурясь.
Я медленно поднял глиняный стаканчик с почти остывшим кофе и отпил глоток. Будто пахнуло землей.
- Хех! - Готье задорно дернул усами. - А я не против хоть сейчас уехать снова из Парижа!
- Поздно, - сказал отец. - Ведь уже не десятое.
- Уже практически тринадцатое, - добавил Рауль.
Раздался жесткий удар в стол, будто Огюст вогнал снизу в столешницу кинжал.
- Не калечь мой стол! - резко бросил я. Почему я сказал "мой"? И почему так зло? Хотя, этот стол мне всегда нравился, вместе со всеми рыцарскими легендами, слышанными с детства. Но Огюста я мог бы и понять. И ведь понимал.
Огюст удивленно глянул на меня и ничего не сказал. Не знаю, прочел ли он в моем взгляде запоздалое извинение.
- Быть не может! - воскликнула Диана. - Ведь десятого еще ничего не происходило! Или нам надо было за день перешарить всю провинцию? А как бы мы отличили то, что "должно быть" от того, что "не должно быть", да еще при том, что в деталях всегда есть разница? Они там все с ума посходили! Не только эти мифические "двое"!
- Может, ключевое слово - "мифические"? - спросил я. - Или, возможно, те двое как раз куда нормальней других, кто знает. - Отец бросил на меня странноватый взгляд. - И все равно не имею представления, что с ними делать, если мы их найдем. Все равно, что входить в контакт с инопланетянами.
- Да мы и сами не особенно лучше, - пробормотал Готье.
- А кто сказал, что нам надо вступать с ними в контакт? Скорее всего, от нас ждут, чтобы мы их просто убили, - мягко сказал отец.
Я кинул на него потрясенный взгляд и отвернулся. И не только я. Хотя и впрямь - что еще с ними делать?
Отец чуть насмешливо пожал плечами.
- Учитывая то, что мы знаем, а вернее, чего не знаем и знать не можем, от нас, судя по всему, ждут именно этого. Да и к чему бы еще нам теперь обращаться с оружием лучше, чем прежде? Не для того же, чтобы помочь тем, кого мы найдем, строить новое светлое будущее?
Готье хрюкнул и чуть не стукнулся носом в стол.
- Ужас, - воскликнул он. - Ужас, но смешно!..
- Но что, все-таки, могло произойти десятого, да еще у нас дома?! - вопросила Диана, с несчастным видом поглядывая на дверь. - Что-то действительно могло произойти там? Дома?
- Или в ближайших окрестностях, которые мы могли посетить, - спокойно добавил отец.
Диана моргнула.
- Я помню, с кем мы встречались. Неужели кто-то из них?..
- Десятого я видел только одного человека, которого мне хотелось убить на месте, - тут же вставил я. - Если они хотели подстроить именно это, то были очень к этому близки. Но этого не случилось!
Готье заломил бровь.
- Логично. Почти. Только Дизак похож на ученого, пусть даже на сумасшедшего ученого, как наша Изабелла - на алжирского пирата.
Изабелла нахмурилась, посмотрев на брата.
- То есть, если перевернуть это утверждение, я похожа на сумасшедшего ученого?
- Я этого не говорил! - вывернулся Готье. - Дизак - гад, но явно не алжирский пират, а честная сухопутная крыса.
- Ну, не все, перемещаясь во времени, обязаны походить на самих себя, - заметил отец.
- Но что касается увлечений… - вставила Диана.
Отец мягко покачал головой.
- Возможно, это условие было соблюдено в нашем отношении только для того, чтобы мы могли как-то адаптироваться в подобной ситуации.
- А может, нам только внушили, что у нас были подобные же увлечения, - прибавил Рауль.
- И все-таки, - сказал Огюст, - тогда выходит, что нам надо более всех подозревать либо того, кто убил Моревеля, либо тех, кто нам встречался в первый же день. Из Дизака ученый и вправду никакой, а вот… - Сейчас я сломаю этот стол… Прямо об твою голову, Огюст!.. - Поль, - осторожно позвал Огюст. - Если все было подстроено и рассчитано, может, она только чудом не разбилась?
Разумеется… способность иногда предвидеть будущее не могла сейчас казаться чем-то иным. В самом ли деле у нее не было теперь никаких предчувствий? Или это были не предчувствия, а знания, которыми она пока не хотела делиться? Разве кто-то из нас может по-настоящему верить в мистику?
Огюст не пострадал. Он приблизился к опасной точке с безопасной стороны. Я только закрыл глаза и положил голову на руки, опершись локтями о стол.
Ну вот и все… Если это и впрямь могло быть рассчитано и подстроено, то какая разница, была ли кровь на манжетах?..
- Все может быть, - сказал отец посреди гробовой тишины. - Теперь, что нам делать дальше?
- Не убивать же всех, кого мы заподозрим, - изумленно проговорил Готье. Я с благодарностью услышал в его голосе ужас.
- Нет, - тихо сказала Изабелла.
- Значит, нам остается только наблюдать, - промолвил отец. - Возможно, просто вести себя как обычно - некоторое время, смотреть и делать выводы. Не запираться в четырех стенах, но и не совершать ничего слишком необычного и из ряда вон выходящего. Если все рассчитано и подстроено, нечто должно оказаться рядом. Если все рассчитано не так точно, как мы могли бы заподозрить, то все равно надо с чего-то начать и исключить хотя бы ближайшее окружение. Значит, завтра я, как обычно, нанесу визиты некоторым старым знакомым и побываю во дворце. Вы, как обычно, побываете в городе, возможно, в любимых злачных местах, полагаю, опять же, с кем-то встретитесь. А там, посмотрим.
- Посмотрим, приедут ли в ближайшие дни Рантали в Париж? - спросил я, открывая глаза.
- В частности, - кивнул отец. В его глазах я увидел сожаление. - В частности.
Все понемногу разошлись. В комнате остались только мы с отцом. Несколько минут мы не говорили ни слова.
- Ты ведь понимаешь, почему пришлось заговорить об этом теперь?
- Лучше раньше, чем позже?
Он кивнул.
- Нам всем надо приготовиться пережить то, что может оказаться самым для нас страшным. Но, - он посмотрел на меня пристальней, - приготовиться - не значит безоговорочно верить в то, что подсказывает страх и впадать в отчаяние. Это не должно мешать нам думать.
Я молча кивнул.
- Понимаешь?
- Да… - я глубоко вздохнул, сосредоточенно глядя на расплывающийся в густом тумане стол.
Я услышал как он поднялся, подошел, а потом почувствовал его теплую надежную руку. Он потрепал меня по плечу.
- Справься с этим страхом и помоги мне, - сказал он. - Помоги остальным. Они еще более одиноки чем ты, ты это знаешь.
Я кивнул.
- Я даже не уверен, что смогу сказать им все, когда им будет трудно. Но я хотел бы надеяться на то, что всегда могу на тебя положиться. И боюсь, от тебя мне придется требовать больше чем от них.
Я снова вздохнул и, кивнув, поднял взгляд.
- Конечно. Иначе не может быть.
VIII. Не вечный город
В сухом предосеннем воздухе под пронзительно синим и поразительно осязаемым небом слышались два четко разграниченных тона. Первый - до некоторого даже отвращения знакомый шум городского рынка - "средневекового" городского рынка, как сделало поправку мое сознание, по некой старой привычке, оставшейся со времен лаконичных и не слишком содержательных школьных учебников, хотя, возможно, было бы разумней, как прежде, считать Новое время наступившим куда раньше, со времени открытия Нового Света. Но чем больше отодвигалось это время, вплоть до той точки, четыреста с лишним лет спустя от того момента, в котором я находился, эта новизна теряла остроту и находились новые способы вести отсчет. Не говоря уж о том, что столь небольшое преувеличение вовсе не казалось преувеличением при разительном контрасте того, что я помнил из двух собственных жизней. Бодрые крики торговцев смешивались с конским ржанием и гусиным гоготом, со звоном монет, оружия, садового инвентаря и поддельных драгоценностей, с визгом точил, скрипом повозок и стуком горшков. Но за всем этим шумом был и другой отчетливый тон - напряженная подстерегающая тишина. Вместо рева моторов, громкой музыки, доносящейся с разных сторон из приемников или проигрывателей и звона проезжающих трамваев. Эту тишину, казалось, можно потрогать, упереться в нее как в плотную стену, в которой можно отыскать дверь, если упорно и хорошенько поискать. Странная, не отпускающая иллюзия того, что знакомый тебе мир не может не существовать. Такое бывает и с мертвыми - мы никогда не верим по-настоящему, что те, кого мы когда-то знали, могут просто не существовать. Несуществование неестественно и необъяснимо дико для того, кто еще существует.
Диана и Изабелла в длинных темных плащах, защищающих их самих и их наряды от уличной пыли и алчных взглядов страждущих воришек, ловко перемещались среди снующей толпы в сопровождении камеристок и слуг, выбирая себе какие-то ненужные мелочи. Диана завела беседу с какой-то торговкой, и судя по ее сосредоточенному виду, можно было решить, что разговор действительно шел о чем-то жизненно-важном. Впрочем, все могло быть - особенно, когда не знаешь, какая мелочь может оказаться важной. Но мы с Раулем уже несколько утомились таким бесцельным хождением, хотя и вызвались сами сопроводить дам на этой прогулке вместо достойной охраны и приглядывали за ними чуть со стороны, не мешая, выбравшись на ступени, ведущие в лавку картографа, под раскачивающейся на ветру затейливо-вычурной гравированной жестяной вывеской, изображавшей двухмерный глобус.
Рауль задумчиво посмотрел вверх, не щурясь, на подмигивающую яркими солнечными бликами жестянку.
- И почему мне кажется, что мне это теперь никогда не понадобится? - мрачновато проговорил он.
Я пожал плечами:
- Предчувствие, которое никогда не обманывает, - мрачно изрек я, отрешенно разглядывая осыпающиеся трещинки в камне и размышляя об иллюзорности всего сущего.
Рауль перевел на меня пристальный взгляд и приподнял бровь, похожую на тонкое перо ворона.
В лавке что-то резко зазвенело. Я рассеянно бросил взгляд на дверь и снова отвернулся. Но тут внутри что-то хлопнуло, загремело, будто по полу проволокли тяжелый комод, и послышался низкий угрожающий рык.