- Не знаю, как насчет именно толедских клинков, - произнес Огюст, и я вдруг обратил внимание, что он-то, оказывается, при шпаге, и нервно поглаживает рукоять левой рукой, - но как вы относитесь к тому, что должно произойти через две недели?
- Через две недели? - нахмурившись, переспросил я.
- Да, двадцать четвертого!.. В Ночь святого Варфоломея!
- Господи!.. - пробормотал я, уставившись на Огюста, как на чудо морское. - Я и думать забыл!
- Это потому, что ты католик! - обвиняюще сказал Огюст.
- Бордель Вельзевулов! - воскликнул, будто осененный, Готье. - А ведь и точно, тот самый год!
Я перевел взгляд на него.
- Мало того, мы тут собрались, чтобы отправиться на ту самую свадьбу…
- Нет слов, одни выражения… - Готье потрясенно покрутил головой.
- А теперь скажи мне, пожалуйста, Поль, - неестественно спокойно и вкрадчиво сказал Огюст, что ты имел в виду под словами "и думать забыл". То есть, ты уже об этом знал?
- Ну конечно, - не раздумывая, ляпнул Готье вперед меня. - Мы же все знали!..
- Кроме меня, - резко уточнил Огюст.
Я едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Надо же было выпалить такое.
- То есть как? Ты же первый об этом сказал… - удивился Готье, и тут до него дошло. - О, господи, ты что, думаешь, что мы здесь об этом знали? - переспросил он ошеломленно, особо подчеркнув непередаваемым выражением слово "здесь".
- А разве нет? - Огюст презрительно скривил губы в неудачном подобии усмешки. - Поль, ты же проговорился!
- Конечно, - не стал я спорить. - А ты сам все еще, что больше помнишь? То, что знал там, или то, что знал здесь? Я сказал "забыл думать", потому что мог и сам вспомнить эту дату, если бы подумал хорошенько. Но я не думал, мне было достаточно того, что меня превратили в черт знает кого и отправили черт знает куда, и я едва вспомнил, в кого именно и куда, прежде чем понял, что никто никого не превращал, а просто мне в голову затолкали другого человека!
- Поль, Поль, тихо!.. - увещевающее попросил Готье, беспокойно озираясь, но коридор был пуст, и вряд ли нас кто-то слышал, даже если случайно стоял вплотную к любой из ближайших дверей. Двери и стены тут крепкие, как-никак, не двадцатый век. Правда, слова могли эхом отразиться куда-нибудь за угол. Мне не казалось, что я говорил громко, но на всякий случай я постарался остыть.
- И все еще остается больше. Так вы знали об этом? - вопросил он тоном судии. - Вы тоже участвуете в этом заговоре?
У Готье глаза полезли на лоб.
- В каком еще, к черту, заговоре! - возмущенно рявкнул он, ощетинившись и став вдруг похожим на медведя-шатуна, ищущего, кого бы разорвать.
- Готье, тише, - попросил уже я. - Огюст, я действительно помню сейчас не все, но я уверен, что я об этом не знал. Да по-моему, и не должен был, все станет известно позже, если кто-то и планирует такие вещи заранее, это должна быть ограниченная группа людей, чтобы обеспечить внезапность…
- Ладно! - устало отмахнулся Огюст. - Мне не нужен этот "уголовный кодекс"…
- Это не кодекс.
- Ни черта я не знал, - буркнул Готье.
- Вы можете в этом поклясться? - негромко и обманчиво кротко спросил Огюст.
Предвидя возможную вспышку, мы с Готье предупреждающе переглянулись.
- В чем? - спросил я насмешливо. - За то, что я сегодня помню или не помню, я не дал бы и поддельного гроша. Потому, что все это, черт побери, может оказаться поддельным.
- И на этом основании вы увиливаете от ответа?
Я снова покосился на Готье, чтобы вовремя его перехватить, если ему в сердцах захочется сгрести Огюста за шиворот и потрясти. Но Готье умело удерживался от соблазна, понимая, что всем сегодня нелегко.
- Какая чушь, - сказал Готье. - Могу и поклясться, что ничего не знал.
- Бессмысленно, - сказал я. - Сегодня я не верю ни в Бога, ни в клятвы. И именно поэтому никакие клятвы не помешали бы мне сказать тебе, если бы я что-то знал. И не помешают, если я вдруг это вспомню.
Огюст посмотрел на меня чуть расширившимися глазами.
- Верно, - пробормотал он, будто вспоминая что-то забытое. И почему-то убрал руку, бессознательно лежавшую на эфесе. - Кажется, ты вообще никогда не верил в клятвы.
Готье шумно вздохнул.
- Клянусь королевскими подштанниками, мы упускаем самое насущное, - сердито заявил он.
Несмотря на такой зачин, мы с Огюстом повернулись к нему, всерьез ожидая, что он скажет что-то важное.
- Что? - нетерпеливо спросили мы.
- Завтрак! - сказал Готье.
Готье не так уж и шутил. Это был самый логичный предлог для общего сбора, если мы все действительно находимся сейчас в пределах одного замка. Если не все, то нам придется узнать, где остальные. Если будет кто-то лишний, придется придумывать, как обойти еще и этот скользкий момент. Но казалось при этом логичным то, что мы все должны находиться сейчас в одном месте и нас должно быть семеро - точно так же как в том бредовом "сне", который уже невозможно считать сном.
Мы пришли раньше назначенного времени, но стол был уже накрыт и мы оказались отнюдь не первыми. Отец и дамы были уже здесь. Отец? Едва я вошел в просторную залу с высокими потолками, обшитую дубовыми панелями с изображениями гербов, мы тут же встретились с ним взглядами. Он был так же обеспокоен как и я, хоть это отнюдь не бросалось в глаза, и еще меня поразило, насколько он "мало изменился", хотя, возможно, мои воспоминания искажались сочетанием того, что я помнил о двух разных временах. Но я был уверен, что помню одного и того же человека. Даже внешне. Та же медная с проседью борода, темные, начинающие редеть, волосы, темно-зеленые глаза с карими крапинками. Или мне просто не хотелось видеть небольшую разницу там, где ее можно было не видеть. Чтобы оставалось хоть что-то стабильное и надежное, за что еще можно зацепиться. Должно быть, здесь он был массивней и крепче - на глаз это было незаметно, но я ведь и сам здесь куда крупнее, и как иначе он бы с легкостью носил порой не только боевые, но и турнирные доспехи? Его рука была привычна к оружию не менее чем к кисти, но даже сейчас, когда он с приветственной улыбкой, так знакомо прищурившись, кивнул и взял со стола серебряный чеканный кубок, я видел, что его указательный палец слегка испачкан краской. В этом же зале висела и одна из его недавних картин - сражение у Лепанто. Ему нравились корабли. Если все мы дотянем до 1588 года, хотел бы я посмотреть на какой-нибудь эпизод из жизни Великой Армады в его исполнении.
И дамы… они сидели подле отца, потерянные, будто ища у него защиты, и взгляды их были удивленно-тревожны.
Серые глаза Изабеллы, родной сестры Готье, смотрели обычно жизнерадостно и весело, с ее губ в кругу друзей редко сходила озорная, безмятежно-победная улыбка - Изабелла любила открывать для себя нечто новое, что-то изучать, и с такой живостью проглатывала всевозможные научные труды: Гиппократа, Евклида, Леонардо и сомнительной репутации Коперника, трактат которого об обращении небесных тел еще не вошел официально в кодекс запрещенных книг, но все же всячески порицался, - будто это были рыцарские романы. У Изабеллы были чудесные каштановые косы - краса и гордость чуть не всей Шампани, - и таковыми они были не только в этом мире.
Белокурая синеглазая Диана выглядела настоящим хрупким ангелом Боттичелли. Ей было всего семнадцать лет, на год меньше, чем Изабелле. В полной гармонии со своим именем, она была отчаянной охотницей, обожала соколов, лошадей и собак, и хоть нередко бывала мечтательна и даже сентиментальна, ее нраву частенько бывало далеко до ангельского. Мне она приходилась кузиной, но я привык относиться к ней как к младшей сестре - увы, Диана рано лишилась родителей и мои собственные приняли ее как родную дочь. Ангелы и соколы… если призадуматься - чем же не авиация?
Я украдкой с некоторым облегчением перевел дух, когда понял, что здесь собрались почти все из семерых. Но Диана и Изабелла - они ведь были теперь для нас существами "иной природы". Вот незадача… Это было непривычно. Да и как они могли, глядя друг на друга, предположить, что мы могли оказаться столь непохожими… на них?
Мы галантно раскланялись, и Огюст, чтобы поскорее покончить с сомнениями, первым взял быка за рога:
- Мне снился нынче очень чудной сон, - объявил он, затем залился краской и молча сел за стол. Дамы чуть вздохнули и с легким недоумением проводили взглядом его загремевшую по полу шпагу. Огюст глянул на нее с неопределенным замешательством, будто не мог вспомнить, должно ли это его смущать, или нет.
- А вам, прелестнейшие сеньориты, - продолжил я мрачно-шутливо, - не грезились ли дальние страны, скрывающиеся в неверной дымке полного чудес грядущего?
- Поль!.. - Диана улыбнулась, с потрясением и неверием чуть покачивая головой. Но это было уже не настоящее неверие.
Отец издал не то укоризненный, не то одобрительный смешок, тоже покачав головой.
- О, - сказала Изабелла, выглядела она удивленной, но уже куда бодрее. - Я предполагала, что это возможно! Значит, не надо будет никого искать… - Она с изумлением еще раз окинула взглядом нас троих, в уме поясняя для себя, кто же из нас кто.
- Невероятно, но логично, - промолвил отец, перебирая взглядом компанию из всех пятерых и не менее озадаченно поглядывая то на свой кубок, то на перекрытый массивными балками потолок. - Остается только дождаться еще одного. Я велел, чтобы некоторое время нас не беспокоили.
Слуг поблизости действительно не было видно. Но говорить совершенно без обиняков пока не хотелось.
Готье прочистил горло.
- Мне снились две удивительные дамы, - доверительно проговорил он, обращаясь сперва к Изабелле, - шведская королева Кристина, и, - он перевел взгляд на Диану, - Елена Троянская.
Изабелла чуть дернула уголками рта, а Диана нахмурилась и только что ногами не затопала:
- Только не эта идиотка!..
Отец приподнял брови, пристально посмотрев на Готье.
- Я не припомню такой шведской королевы. Но все впереди - может, еще и появится.
- А… - Готье снова кашлянул, уловив намек. Для королевы Кристины эпоха была еще слишком ранней. - Чего только не приснится, - вздохнул он с самым невинным видом.
- Не помешаю, дамы и господа? - раздался еще один голос. В зал заглянула, - в буквальном смысле слова, просунув в дверь только голову, - последняя составляющая нашей мозаики - Рауль, маркиз д’Эмико-Левер, уроженец мятежного и таинственного Лангедока, наполовину испанец, и вообще, натура огненная и слабо-предсказуемая. В его ярко горевших черных глазах плясали чертики, не исключено, что Рауль действительно мог найти создавшуюся ситуацию довольно забавной.
Мы нетерпеливо помахали ему, давая понять, чтобы он заходил. Все, кроме Огюста - тот едва ли не на дух не переносил Рауля, и терпел его только ради остальных. Рауль обычно напоминал дружелюбный и беззаботный вариант Чезаре Борджиа, которому вдруг стало лень заниматься политикой. Но Огюст воспринимал Рауля всерьез и всегда ждал от него подвоха. Положа руку на сердце, не сказал бы, что у него совсем не было для этого причин.
Рауль скользнул в дверь, плотно прикрыл ее и, почти крадучись, чинно двинулся к нам. Облачен он был почти как Мефистофель - во все красное. В правом ухе поблескивала золотая серьга с черной жемчужиной.
- Я вас знаю? - негромко разглагольствовал он сам с собой, приближаясь. - Я точно вас знаю! - Он остановился поблизости, и загадочно на всех посмотрел. - Как говорят у нас в артиллерии - "да будет свет", - заключил он серьезно.
- Вообще-то, так говорят, не только у вас в артиллерии, - уязвленно проворчал Готье, вспомнив, должно быть, о любезном сердцу электричестве.
- Запахло катарами, - с неприязненной насмешкой обронил Огюст.
- Да, - спокойно ответил Рауль, глядя прямо на него. - Едва проснувшись, я понял, что здорово пахнет жареным.
- Обман чувств, - сказал я. - Завтрак не пригорел. - Я повернулся к отцу. - Похоже, все в сборе.
Отец кивнул.
- Похоже на то. И кажется, нам уже не нужно представляться.
Мы переглянулись, и все только покачали головами. Говорить об этом вслух не хотелось вовсе. Слова бы только все убили и упростили, увы, не в том смысле, в каком хотелось бы упрощать.
- Но эти люди точно были, - проговорил все же Рауль. - Даже если на самом деле они только будут.
Повинуясь внезапному порыву, я подхватил стоявший рядом бокал с белым вином.
- Светлая им память, - сказал я громко и пригубил вино.
- Как ты можешь? - вопросила Диана, уставившись на меня с ужасом.
Я мог бы отшутиться, что для меня никогда не было ничего святого, но это было бы неправдой.
- Если от них не осталось ничего, кроме памяти, то пусть она будет светлой. - Правда, я никак не мог избавиться от мысли, что мы сами все давным-давно покойники. Я снова с сожалением глянул на Диану, которая уже отвела взгляд и тоже подняла свой кубок.
Готье закашлялся, глядя в свой бокал.
- Черт возьми, это же шампанское…
- Ну и что? - поинтересовался Огюст. - Вижу, что не арманьяк.
- Шампанское по утрам… - начал было Рауль.
- Нет, - сказал Готье. - Оно не игристое.
И все как по команде заглянули в свои кубки.
- Совершенно, - подтвердил Рауль. - Но это, собственно говоря, еще и не совсем "шампанское", просто местное вино, хотя, учитывая, что это именно Шампань и что его так зовут в просторечии…
- Раньше следующего столетия играть не будет, - категорично сказал я. - И не надейтесь. Хотя, конечно, можно поэкспериментировать…
- Все это замечательно, - хладнокровно произнес отец. - Но нам нужно выработать план действий.
Мы оставили свои кубки в покое.
- Каких именно? - нервничая, уточнил Огюст. - Вы знаете, что через две недели?..
- С сегодняшнего утра - знаю, - подтвердил отец. - И это для нас дополнительное осложнение. Хотя, возможно, именно это событие, оказавшееся хронологически почти в непосредственной близости, должно послужить своеобразным катализатором для неких процессов или своего рода маяком, если на самом деле будут иметь значение какие-то события вокруг него - для того чтобы мы могли, опираясь на них, оценить ситуацию и понять, что нам нужно делать.
- Звучит божественно, - сквозь зубы процедил Огюст, беспокойно ерзая в кресле. - Хорош маяк.
- Гнусный, - согласился отец. - Зато заметный. На него невозможно не обратить внимание. Да, - он сделал небольшую паузу и посмотрел на Рауля. - Как я понимаю, все уже успели обговорить это событие, но раз ты появился последним, возможно, оно пока не привлекло твоего внимания.
Рауль отрицательно покачал головой.
- Признаться, в свое время меня это не очень интересовало, и я никогда не помнил точной даты, но я помню, куда мы собираемся ехать и чем это должно кончиться.
- Ну, аналогично, - дружески кивнул ему Готье.
- Двадцать четвертого, - буркнул Огюст.
- А мы все еще собираемся туда ехать? - осторожно спросил Рауль, поглядывая на Огюста. Хотя даже без присутствия последнего, в желании ехать туда, зная, что произойдет, было бы слишком много нездорового.
- Боюсь, что придется, - ответил отец. "Никто и не сомневался", - подумал я меланхолично. - У меня очень нехорошее предчувствие, что именно там и тогда нам нужно будет оказаться, чтобы иметь шанс что-то вовремя исправить. Иначе, в этом нет никакого смысла. Скорее всего, именно благодаря нашим старым планам, которые нам изменять не стоит, мы и оказались вовлечены в эту странную игру. Если мы будем прятаться, как улитка в раковине, мы не сможем ничего понять и ничего изменить.
Рауль серьезно кивнул, Готье помрачнел, Огюст, бледнея, еще больше нахмурился, Изабелла и Диана с тревогой посмотрели на него.
- Огюст, - сочувственно сказала Диана. - Я думаю, тебе пора к нам присоединиться.
Ах ты, черт… Я изумленно вздрогнул. Не ожидал, что кому-то придет в голову сказать это без маневров, напрямик, что это будет Диана и что это прозвучит так неуместно и вызовет у меня такой протест.
- Да никогда, будь я проклят!.. - Огюст с грохотом обрушил кубок на стол, расплескав вино.
Еще бы, это было почти то же самое, что ткнуть факелом в бочку с порохом…
- Нам надо держаться вместе! - воскликнула Диана повысив голос, резонно опасаясь, что ее перебьют. - Другого выхода у нас нет. Париж стоит мессы!
- Да ни черта он не стоит! - выпалили мы с Огюстом резко, в один голос, Огюст вскочил было, проскрежетал отбрасываемый назад стул, но тут он замер, и мы с ним пораженно переглянулись. "Ты правда так думаешь?" - говорил взгляд Огюста. Другие, кажется, удивились не меньше. Отец выжидающе приподнял брови. Он-то, кажется, удивлен как раз не был.
- Не надо поддаваться эмоциям!.. - предупреждающе сказала Диана. Готье и Рауль переглядывались смущенно, уверенные, что, в сущности, Диана права. Права, конечно, как дантист, объясняющий, зачем надо избавляться от здорового зуба, чтобы получился красивый прикус. И кто же просил избавляться от зуба топором? А впрочем, дело было даже не в этом. Изабелла хмурилась и качала головой, взвешивая все "за" и "против".
- Да никакие это не эмоции, а трезвый расчет! - сказал я, отчеканивая слова и увидев краем глаза, как еще больше изумился Огюст. - Почему вы вообще решили, что Огюст в большей опасности, чем мы? Вам не приходило в голову, что, возможно, есть смысл именно в том, что среди нас есть хотя бы один протестант и это будет нам просто необходимо? История меняется. Кто вам сказал, что в Варфоломеевскую ночь теперь не перережут ко всем чертовым бабушкам как раз католиков?
Воцарилась потрясенная тишина. Отец, чуть криво улыбаясь с мрачным весельем, кивнул и три раза хлопнул в ладоши. Огюст посмотрел на него и на меня широко открытыми глазами и с шумом сел на место.
- Шутки в сторону, возможно все, - негромко проговорил отец. - Пусть Огюст и впрямь остается нашим "козырем в рукаве", в конце концов, нам может понадобиться действовать внутри обеих партий. А может быть даже, ничего особенного через две недели не произойдет - история ведь меняется.
- А она ведь, черт побери, и правда должна как-то измениться! - спохватился Готье с неким намеком на жизнерадостность.
- Полагаю, мы сумеем как-то друг друга защитить, при любом раскладе, - решил я.
- По крайней мере, сделаем все для этого возможное, - сказал отец. - И попробуем обойтись без всяких судорожных метаний, пока мы еще не знаем, что именно и к чему приведет. Итак, что мы знаем? То, что, примерно, должно произойти в скором времени. То, что все это может измениться. Но может и не измениться. Будем исходить из того, что какое-то время нам нужно просто последить за событиями, чтобы понять, что именно тут не так.
- Мы здесь не так, - мрачно сказала Диана.
- Верно, - согласился отец. - Поэтому, раз у нас был старый план выехать отсюда в столицу либо сегодня, либо завтра, то возникает вопрос - готовы ли мы ехать прямо сегодня? Сможем ли мы освоиться и более-менее прийти в себя по дороге или лучше отложить выезд?
- Лучше, наверное, отложить, - признался Готье. - Не думаю, что я и потом не стану время от времени некстати поминать шведских королев, но, может быть, бардак в моей голове немного уляжется, или я попросту чуть больше к этому привыкну.