Разного рода забавные истории о священнослужителях есть в культуре каждого народа. В них, как правило, присутствуют следующие основные мотивы: осуждение пороков священников или прославление священника как мудреца, который произносит удачный ответ и находит выход из трудной ситуации. (Оговоримся, что в поле нашего рассмотрения не попадают истории и анекдоты, складывающиеся в духовной среде, речь идет о тех сюжетах, где священник – персонаж, взгляд на которого идет "со стороны", то есть от мирян.)
В СА темы порицания священников нет вообще. Что же касается удачного ответа, то тут возникают интересные трансформации. Священники-персонажи СА – это, чаще всего, поп и раввин. Многие из анекдотов при этом относятся к так называемым "еврейским анекдотам", в которых необычайно важна специфическая "еврейская" интонация, особенно в ударной фразе.
1. Заспорили как-то поп и раввин, чья религия лучше. Раввин: – Ну, чего может у вас добиться священник? – Он может стать епископом.
– А дальше?
– Он может стать архиепископом.
– А дальше?
– Он может стать патриархом.
– А дальше?
– Ну не может же он стать Господом Богом!
– А вот одному еврейскому мальчику это удалось!
Структурная схема этого анекдота – диалог с неожиданным ответом. Ударная позиция – слова раввина – предполагает, что он оказывается победителем в споре, но по сути его победа – это и признание справедливости слов соперника, так как он признает богочеловеческую сущность Христа и христианство. Очень важной видится здесь также тема "одомашнивания" Христа-Господа Бога, о чем пойдет речь ниже. Сейчас же отметим стремление к примирению спорящих сторон, которая есть в этом анекдоте.
2. Приходит к раввину еврей и говорит: – Ребе, что мне делать, мой сын крестился.
– Это очень важный вопрос, я должен поговорить с Господом, приходи завтра.
Назавтра еврей снова приходит к раввину: – Ну что, ребе, поговорил с Господом? – Да.
– И что он ответил?
– Что у него та же проблема.
Здесь остроумный ответ принадлежит раввину (священнику) и Господу в равной мере. Ни тот ни другой, на первый взгляд, не оказываются сильнее и мудрее вопрошающего, однако в их ответе скрыта возможность примирения таких непримиримых понятий, как иудаизм и христианство. Заметим, что возможность примирения здесь достигается опять же за счет "одомашнивания" Бога, у которого свои проблемы с сыном, подобные проблемам простого еврея. Однако, как и в анекдоте 1, эти проблемы несут в себе признание христианства, то есть катастрофа (сын иудея крестился) оказывается не такой уж катастрофической, а мир – более гармоничным, чем казался вначале. Несомненно, что эти два анекдота и подобные им можно рассматривать как сопоставимые с сюжетом "ответ раввина", где мудрый ответ раввина, на первый взгляд, демонстрирующий его слабость, служит примирению спорящих, а не выявлению победителя ("и ты права"; брачная ночь и колхоз и т. п.).
3. Поп и раввин купили вскладчину машину и решили, что она будет вне религии. Ночью поп не выдержал, взял святой воды и пошел освятить машину. Глядит, а у нее уже выхлопная труба обрезана наполовину.
В этом анекдоте нет диалога, но есть сюжет состязания. Победитель в этом состязании также неочевиден, как и в предыдущих диалогах. Структурно победитель – раввин. Именно он первым успел приобщить машину к иудаизму – совершил над ней обряд обрезания. Однако ловкость раввина нейтрализуется комизмом совершенного действия, очевидного по сравнению с действиями попа: если освящение святой водой неживого предмета вполне возможно, то обрезание автомобиля нелепо. Тем самым здесь опять же нет победителя. Сюжеты о священниках и Господе Боге часто пересекаются. И Господь Бог, и священник оказываются, на первый взгляд, слабыми, но в их кажущейся слабости – залог примирения сторон и, соответственно, построения некоторой гармоничной модели мира. При этом Бог воспринимается как человек, как еврей, как Христос или как отец Христа, – иудейская доминанта анекдота впускает в себя христианскую. Бог – старый еврей, у которого проблемы с сыном, но этим утверждается, что Христос сын Божий.
Рассмотрим анекдот, представляющий сходную группу, где фигурирует дева Мария.
4. Мария Магдалина, Христос, толпа народу. Христос: "Кто без греха, пусть бросит в нее камень".
Поднимается рука, летит камень. Магдалина падает.
"Мама, сколько раз Вам говорить: не мешайте работать".
Здесь аналогично анекдотам 1 и 2 происходит "одомашнивание" божественных персонажей, представленных как обычный сын и обычная мама (еврейская), но при этом опять же как непреложный факт принимается догмат непорочного зачатия, чуждый иудаизму. Еврейская модель присуща большинству анекдотов о священниках и Господе Боге. Не случайно в анекдоте, вынесенном в эпиграф, ударную фразу произносит именно еврей. Любопытно отметить, что порой одни и те же анекдоты интерпретируются и как "еврейские", и как "христианские".
5. Наводнение. Хаим стоит на крыше дома и читает молитвы. К нему подплывает сосед с лодкой.
– Садись, Хаим.
– Нет, я буду молиться и верю, что Господь спасет меня.
Еще два соседа подплывают, и каждому Хаим отвечает то же самое. Он утонул, является к Господу и говорит:
– Боже, что же ты меня не спас?
– Но я же посылал тебе три лодки!
Почти дословно этот анекдот был приведен в американском фильме-сериале "Тайны отца Даулинга", где его с блеском рассказывал католический священник, а в несколько измененном виде в американском фильме-сериале "Западное крыло". Было бы соблазнительно предположить здесь некий след русской еврейской диаспоры и ее ментальности, однако воздержимся от этого. Заметим, что здесь "слабость" Господа проявляется несколько в ином ключе: она вызывает к жизни активность человека и может быть соотнесена как с христианскими спорами о "свободе воли", так и с талмудическими вопросами.
"Еврейских" анекдотов подобного рода не так мало: "Рабинович, дай мне шанс, купи лотерейный билет" и т. п.
Рассмотрим теперь анекдоты о Господе Боге, где нет еврейской тематики и идеи возможного примирения, но тем не менее присутствует тема "слабости" Господа.
6. Никсон, Помпиду и Брежнев спрашивают Господа Бога: – Когда моя страна будет жить хорошо?
– Через 10 лет, – отвечает Господь Никсону. Никсон вздохнул.
– Через 100 лет, – отвечает Господь Помпиду. Помпиду заплакал.
– А моя? – спрашивает Брежнев. Господь заплакал.
Этот анекдот относится к распространенной схеме анекдотов об иностранце и русском, где ударная позиция принадлежит русскому. Одновременно здесь и "неожиданный ответ" Господа, но этот неожиданный ответ не делает его победителем, наоборот, как и в анекдоте 5, здесь, в определенной степени, проступает проблема "свободы воли", а также характерное для подобных анекдотов грустное утверждение, что Россия никак не вписывается в мировой гармоничный порядок.
7. Умер Брежнев и предстал перед Господом Богом.
Господь:
– Откуда у тебя столько орденов?
– Георгадзе дал.
– А подать сюда Георгадзе!
Ударная фраза – оригинальный ответ Господа – представляет его здесь как справедливого и всемогущего судью. Однако то, что фраза сама по себе совпадает с хрестоматийно известной гоголевской "А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!" снижает пафос и все-таки придает анекдоту горестный оттенок.
8. Американский бизнесмен в Израиле. Он видит телефон: – Могу я позвонить своему президенту?
– Конечно.
– Во сколько это мне обойдется?
– В 50 шекелей.
– А позвонить Горбачеву?
– Это обойдется в 60 шекелей.
– А позвонить Маргарет Тэтчер?
– В 80 шекелей.
– Ну а Господу Богу?
– Это обойдется в 10 шекелей.
– Почему так мало?
– Местная линия.
Этот анекдот зафиксирован в Израиле. Здесь мы видим несомненный след традиции "одомашнивания господа" СА в несколько измененном варианте: реальный Израиль – жилище Господа Бога. Заметим, что здесь, в отличие от СА, развитие анекдота прямолинейно и ударная фраза действительно формирует позицию победителя: Израиль (Иерусалим) ближе всего к Богу, интонация и неоднозначность традиционных "еврейских анекдотов" пропадает.
Занятное прямое прочтение подобного анекдота (а возможно, следование традиции) произвел недавно папа Иоанн Павел. В СМИ рассказывали, что, когда в самолете стюардесса предложила ему непостную еду (или сигареты), он сказал: "Нельзя, начальство близко" и показал пальцем в небо. Впрочем, последний пример уже относится к области анекдота в его традиционном понимании – не вполне достоверная история с реальным человеком, которая, как уверяет рассказчик, произошла на самом деле.
Подведем итог.
СА, как всякий фольклорный жанр, формирует некую модель мира, характерную для тех, кто участвует в процессе рассказывания и распространения анекдота. СА часто являлся своего рода "лакмусовой бумажкой", призванной отделить тех, кто является в данной компании "своим", от тех, кто таковым не является. Если мы попытаемся сформулировать те ценностные категории, которые выявляются в нашей семантической группе, они могут быть представлены примерно так: существование Бога не отвергается, но и жесткое следование канонам той или иной религии высмеивается. Священник такой же человек, как и прочие, да и сам Господь Бог имеет человеческие проблемы. Вместе с тем на Господа Бога и его служителей, вне различения конфессий, все-таки накладываются некоторые ожидания возможности примирения противоборствующих сторон, устранения крайностей, создания гармоничного мира при условии активного участия человека в этом процессе. На наш взгляд, такое отношение к вере и религии было крайне характерно для большой части отечественной интеллигенции советского периода, в среде которой в основном и рассказывали эти анекдоты.
Иконопочитатели и иконописцы
Современные байки
В постсоветской России почитание икон становится очень популярным. Даже не очень церковные люди заходят в храм, чтобы поставить свечку перед той или иной иконой. Многие хотят в доме иметь иконы и даже заказывают их у иконописцев. Но представления об иконе у наших сограждан, несведущих в богословии и далеких от церковной культуры, порой весьма своеобразные. Приведенные здесь истории взяты в основном из реальной жизни, рассказаны иконописцами или услышаны в церковной лавке.
Разговоры в церковной лавке.
– Дайте мне, пожалуйста, икону Николу зимнего.
– Бабушка, у нас нет такого, есть просто иконы святителя Николая Мирликийского.
– Эка, девушка, работаешь в лавке, а не знаешь ничего. Николы разные бывают: летний и зимний.
– Ну, хорошо, а как вы их отличаете?
– Очень просто: зимний – в шапке, а летний – без шапки.
– Скажите, а у вас есть икона, которую вешают в кухне?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, чтобы пища освящалась.
– Я такой иконы не знаю. Может, вам нужна "Тайная вечеря"?
– Нет, мне называли другую.
– Какую же?
– А вот вспомнила: "Достойно есть".
Одна женщина походит к киоску и тычет пальцем в медальон Богоматери:
– Дайте мне, пожалуйста, вот эту женщину с ребенком!
– Скажите, а вот на всех иконах Богоматерь нарисована с мальчиком. А с девочкой бывает?
Другой случай: после крещения младенца женщина подходит к ящику:
– А у вас икона Богородицы есть?
– Да. Вот, пожалуйста.
– Нет, а другая есть?
– Какая другая?
– Ну вот, видите, тут с мальчиком, а нам надо с девочкой. Мы ведь сегодня дочку покрестили.
– Дайте, пожалуйста, икону Богоматери. Нет, не эту, а вон ту – сине-зеленую.
– А почему сине-зеленую?
– Так ведь будет год сине-зеленой козы.
Одна женщина долго выбирает икону св. Пантелеймона. Перебрала несколько вариантов.
– Ну как, вы выбрали? – спрашивает продавец.
– Нет.
– Почему?
– Да тут они все с кудряшками. А мне с кудряшками не нравится.
Разговоры в храме
В храме Воскресения Словущего есть большая старинная икона с частицей мощей свт. Спиридона Тримифунтского, к ней приходит много народу, почитающего этого святого.
Однажды пришла молодая женщина и спрашивает:
– Покажите, куда ставить тапочки?..
– Какие тапочки?!..
– Ну, мне сказали, что к Спиридону надо поставить тапочки…
– Зачем?!!
– Сказали, он будет тапочки носить, а за это мое желание исполнит…
В храме Большое Вознесение женщина покупает свечи:
– Скажите, пожалуйста, а кому лучше молиться о детях: Пресвятой Богородице, Божьей Матери или Деве Марии?
Приходит некий раб Божий в храм, купил свечи, обошел все иконы и, явно неудовлетворенный, подходит к священнику:
– Батюшка, а что это у вас в храме иконы не по фэн-шую висят?
Разговоры с иконописцами:
– Ты можешь написать икону Богоматери? Хочу, чтобы в нашей семье была семейная реликвия.
– Какой вам образ хочется иметь, икон Богоматери много?
– Ну с птицей, например.
– Хорошо. Есть такая икона – Голубицкая, или Коневская. Там голубица изображается.
– А с перепелкой можешь?
– Почему с перепелкой?
– А фамилия у меня – Перепелкин.
Приходит к иконописцу бизнесмен и говорит: –Ты напиши мне икону Спаса, но только так, чтоб он не смотрел на меня.
– Как это? Почему?
– А я вот буду ходить по дому, а Он глазами своими будет смотреть за мной. Жутко как-то.
Одному иконописцу-реставратору было поручено подновить старую роспись в храме. Храм был старообрядческий, строгий, и мастер старался как мог.
Приходит староста проверять работу, смотрит, а архангел Михаил с бородой нарисован.
– Ты что же это, архангела с бородой нарисовал?
– Так ведь он же старообрядец!
– Слушай, ты можешь мне написать хорошую икону? Я заплачу.
– Ну конечно. Какой образ ты хочешь? Какого святого?
– А такого, от которого всегда везёт!
Собрала Ирина Языкова
Размышления
Гилберт Кийт Честертон
Смех
Если мы предложим поговорить о смехе, наши собеседники откликнутся одним из двух способов. Одни засмеются, и поступят совершенно правильно, потому что практика лучше словопрений, а человек, вздумавший написать о смехе статью, действительно смешон. Но если у них хватит ума засмеяться, у них, я думаю, хватит ума и уйти – так что спор наш не состоится, или, точнее, мы только на секунду скрестим шпаги слов.
Если же собеседники не засмеются сразу, они сделают вот что: состроив яростно-серьезную и мрачную гримасу, они примутся толковать о первобытной психологии и безусловных рефлексах питекантропа; а проболтав так месяц-другой, придут к выводу, что "смех в конечном счете можно возвести к одной из разновидностей инстинкта жестокости". По нынешнему обычаю они употребят научные термины как можно менее точно. Инстинкт жестокости доказан не лучше, чем инстинкт жевания стекла. Некоторые сумасшедшие жуют стекло; жевали его и выдающиеся люди – кажется, небезызвестный сэр Ричард Грэнвил увлекался этим. Некоторым людям свойственно извращение, называемое жестокостью; но, если мы скажем, что первобытный дар смеха развился из этого извращения, мы ничего не объясним. С таким же успехом можно возвести поэзию к первобытному увлечению наркотиками. Конечно, все эти полунаучные, скороспелые теории никак не связаны с серьезной наукой, но они построены на весьма конкретном нравственном (или, точнее, безнравственном) основании. Они хотят убедить нас, что человек унаследовал все свои черты от сомнительного существа, называемого питекантропом, и что этот питекантроп, до отвращения отсталый, томился во тьме злобы и страха.
Такая теория поистине смехотворна. Вы можете рассмешить ребенка самой простой нелепицей, например, если наденете очки плюшевому мишке. Неужели нам предлагают поверить, что в пещере детской головки просыпается троглодит, наслаждающийся мучениями непривыкшего к очкам медведя или терзаниями близорукого дядюшки, на время лишенного очков? Больше всего дети смеются от нелепиц, вроде знаменитого стишка о корове, перепрыгнувшей через луну. Неужели мы должны считать, что они радуются страданиям теплокровного млекопитающего в холодных космических просторах? Без сомнения, необычность, нелепость ситуаций развеселит их гораздо раньше, чем они подумают об ее неудобствах. Почему нелепость веселит – вопрос глубокий, и мы не ответим на него, если не взглянем совсем иначе на человеческую историю. Мы ничего не поймем, если у нас не хватит терпения уважать тайну многих тайн и ждать просветляющих, а не затемняющих объяснений. Пока что позволю себе предположить, что это связано скорее с достоинством, чем с низостью человека.