- Пандион, возьми эту женщину и ребенка и доставь на корабль. Я хочу, чтобы они были целы и невредимы.
Корабль Неоптолема, охраняемый лишь несколькими воинами, стоял на берегу возле самой воды - прибой омывал его киль. Этот корабль, восемь других, приплывших к берегам Троады с мирмидонскими воинами и четыре корабля, принадлежавших Ахиллу, а теперь оставшихся Неоптолему, уже нагружали тюками боевой добычи, которую сваливали в беспорядке среди аккуратно составленных и прикрытых парусиной бочек троянской дани, незадолго о того полученной от Приама. Ахилл не успел выговорить себе определенной доли, но часть привезенных богатств ему выделили по приказу Агамемнона, даже не обсуждая этого с ним самим, и с приездом его сына, разумеется, никто не заикнулся о переразделе.
Андромаха ничего этого не знала, и когда Пандион, вскинув ее на плечо, поднялся с нею и с Астианаксом по шатким, вибрирующим доскам и посадил ее среди этих тюков и бочек на какой-то мешок, она только заметила, что мешок этот в одном углу порван, и из него торчит лоскуток дорогой блестящей ткани.
- Ого, Пандион, ты и разжился! - закричал, заглядывая через борт, с другой приставной лестницы, один из воинов охраны. - Вот так птичка! Поделишься? Хотя бы на время плавания?
- Забудь и думать об этом, Лукиан! - резко и строго ответил богатырь. - Эту женщину взял себе Неоптолем и приказал, чтобы никто и пальцем к ней не прикасался. Запомни это и сейчас же скажи остальным. Или мне сказать самому?
Охранник пожал плечами.
- На что ему это? Правда, она с ребенком - будет и забава, и хороший раб…
"Раб? Мой сын?! Сын моего Гектора?!"
Эта мысль будто ожог, резкой болью пронзила сознание и вывела Андромаху из оцепенения. Она прижала к себе дрожащего Астианакса и дико, недоуменно огляделась. Нет, это был не бредовый сон - она с сыном на ахейском корабле, и этот корабль должен увезти их в рабство!
Тут вдруг у нее шевельнулась другая мысль. Она вспомнила, каким именем называли воины ее спасителя - Неоптолем. Так же назвал его сейчас и Пандион. Но ведь это имя сына Ахилла! И юный могучий базилевс был, действительно, похож на него… Неужели он сделает рабом Астианакса, сына ближайшего друга его покойного отца?!
Но память вернула горящую Трою, трупы, трупы, трупы… Доспехи Неоптолема тоже были в крови. Он тоже убивал троянцев. И ведь Ахилл говорил, что вдали от него сын может вырасти ему чужим… Значит, так и случилось! Или нет… Нет! Он же подхватил падающего со стены мальчика и ее, он спас их, даже не зная, что они близки Гектору. Значит, в нем, во всяком случае, есть то, что было в Ахилле: способность к милосердию. Говорить ему или не говорить, кто они такие? Он - это он, но если другие ахейцы узнают, что у них в руках сын Гектора, то…
Она вся задрожала, будто ей передалась дрожь мальчика, и еще теснее прижала его к груди. Пандион, все еще стоявший возле них и пристально их разглядывавший, счел, что она дрожит от студеного морского ветра, и, скинув с плеча плащ, набросил на женщину и мальчика.
- Послушай… - в его голосе прозвучало сомнение. - Падая со стены, ты дважды прокричала имя мужчины. Помнишь?
- Нет!
Она похолодела от ужаса. Да, да, она позвала Гектора, позвала дважды, думая, что сейчас погибнет, и взывая к нему - то ли прощаясь, то ли возвещая, что сейчас они будут вместе… Теперь ахейцы поймут! И могут убить Астианакса прежде, чем к кораблям вернется Неоптолем!
- Ты крикнула: "Гектор", - проговорил воин. - Я слышал это. В Трое, быть может, были и другие Гекторы, но я слыхал об одном. Ты не его ли звала? Не того ли Гектора, который двенадцать лет был во главе ваших войск?
Андромаха покачала головой.
- Я не помню, кого я звала…
- Но кто такой Гектор? - упрямо допытывался Пандион.
- Гектор - мой папа! - вдруг сказал Астианакс, поворачиваясь к ахейцу и глядя ему прямо в глаза. - Он - самый большой воин! Если обидишь маму, он тебя убьет!
Теперь ничего уже нельзя было исправить. Ребенок не мог солгать, и его слова не было нужды проверять… Пандион присвистнул.
- Да-а-а… Вот так добыча! Ну, ладно…
Он повернулся и стал спускаться с корабля. Андромаха слышала, как он сказал стражникам:
- Не спускать глаз с женщины и с мальчишки. Это не простые пленники. Надо сказать Неоптолему.
Андромаха едва вновь не лишилась сознания. Ее всю трясло, голова кружилась.
- Мама! - услышала она голос сына. - Мама… Что будет? Мама!
Она поцеловала прижавшуюся к ней головку, влажную, то ли от брызг, приносимых порывами ветра, то ли от ее слез.
- Астианакс… Потерпи… Все будет… хорошо…
- Где папа?
Он теребил ее руку, и она поняла, что вновь уходит в какую-то нереальность, перестает понимать, что происходит. Где Гектор? Где? Она видела, как он погиб. Но разве она сможет поверить в его смерть? Разве сможет сказать о ней сыну?
- Я не знаю, где папа, маленький!
- Но он придет? Он к нам придет, да?
- Да… - хрипло прошептала Андромаха. - Или он к нам, или мы к нему…
Темная тень перемахнула через борт под недоуменные возгласы, донесшиеся снизу - стража не могла понять, что происходит. Пленница Неоптолема не заметила этого шума и возни, но тут что-то влажное и теплое ткнулось в ее плечо, и лежавшую поверх плаща руку лизнул горячий, широкий язык. Андромаха вздрогнула, подняла голову. И тотчас вскрикнула:
- Тарк! Тарк, милый!
Огромный пес тихо взвизгнул и облизал ей лицо.
- Тарк пришел! - крикнул в восторге Астианакс и протянул руки к собаке.
- Что это за псина? - заорал один из караульных, перевешиваясь через борт и свободной рукой стягивая с плеча лук. - Откуда она, и зачем она нам на корабле? Эй, воины! Это собака троянки… Пристрелить?
- Не смей! - крикнула Андромаха, вдруг обретая твердость голоса и вытягивая вперед руку. - Это - собака Ахилла. Если Неоптолем узнает, что вы хотели убить ее, он не простит вам…
- Да? - воин растерялся. - Собака Ахилла? Откуда ты знаешь, женщина?
- Я видела его с нею, - голос пленницы зазвенел. - Он говорил мне об этой собаке. Не трогайте ее, и она никого не тронет.
- А, пускай Неоптолем решает! - донесся снизу голос другого караульного. - Нам-то что? Пес ничего плохого не делает.
Голова воина еще поторчала над бортом корабля и исчезла. Тарк понюхал воздух, недовольно зарычал и лег у ног Андромахи. Астианакс вырвался из рук матери и, скатившись с ее колен, обнял пса и зарылся личиком в густой золотистый мех. Всего несколько дней прожил Тарк во дворце Приама, но за это время сын Гектора успел полюбить его.
И тут Андромаха поняла, что, наконец, может заплакать. Не навзрыд, как обычно плачут женщины в великом горе. Ее плач был похож на все усиливавшуюся внутреннюю дрожь, разрывающую душу, извергающую из глаз слезы, жгучие, как сама ее боль, ничего не облегчающие, лишь дающие выход отчаянию.
Она плакала, вся содрогаясь, почти беззвучно, не закрывая лица, не опуская головы. А у ее ног трехлетний малыш, смеясь, возился с гигантским псом и теребил его густой мех. И это было все, что осталось от мира, в котором она жила, от всего, что она любила…
* * *
Наступил март, как-то очень быстро в этом году начались оттепели, а ночами вновь приударял морозец, и улочка, что вела от укатанной шоссейки к дому профессора Каверина, из твердо утрамбованной сахарно-белой дорожки превратилась в шероховатый каток, местами грозивший проломиться. Аннушка неосторожно поставила ногу на вроде бы надежный лед и ойкнула, по щиколотку уйдя в студеную ледовую крошку.
- Вот разиня! - шедший впереди Миша обернулся к жене и подхватил ее под локоть. - Ну что? И в сапог попало?
- Попало, а ты как думал! - отозвалась расстроенная Анюта. - И ведь новые сапожки…
- Вот-вот! Зачем же за город на каблуках? Ладно, положим у камина - быстро высохнут.
Они торопились к профессору, потому что в прошлый раз ему пришлось прервать чтение пока что наполовину переведенной второй книги романа на самом интересном месте. Но вовсе не потому, что Каверин устал. Просто Вера, с которой они в очередной раз оставили малышей, позвонила уже в двенадцатом часу вечера и сообщила, что у маленькой Нинки поднялась температура, она капризничает, а по сей причине готовы поднять рев и Сашка и Алешкой. Лишнее говорить, что Миша с Аней бегом кинулись на последнюю электричку. Правда, в итоге все обошлось: температура была небольшая и к утру прошла, а "мужской состав" близнецов к приезду папы и мамы уже мирно сопел носами.
- Слушай, а у кого-то из античных авторов есть ведь такой вариант развития событий, - сказала Аня, когда неделю спустя они водрузились в полупустую электричку, и та, загудев, "отчалила" от мокрого весеннего перрона. - У кого-то из них Астианакс тоже не погибает при осаде Трои, как в большинстве мифологических вариантов, а попадает вместе с Андромахой в рабство к Неоптолему.
- Путаешь! - возразил Миша. - Тебе вспомнились не античные пьесы, а драма Расина "Андромаха". Вот там, действительно, Астианакс остается жив во время штурма Трои и оказывается вместе с матерью у Неоптолема. Опять загадка: почему никто из авторов древности не знал, а драматург XVII века знал? Может, Александр Георгиевич выскажет какие-нибудь предположения?
Однако скользкая дорожка и вымокший в ледяной каше сапожок заставили молодых людей на время позабыть приготовленный заранее вопрос. И когда Каверин, кинув Аннушке на колени плотный плед и заварив своего знаменитого чаю, уселся в кресло и взялся за кипу новой распечатки, Михаил спросил совсем другое:
- Александр Георгиевич, а что, все эти Агамемноны и Менелаи не узнали, кого именно взял в качестве боевой добычи Неоптолем? Помните, в конце первой книги Гектор высказал опасение, что его сына ахейцы могут убить?
Профессор улыбнулся:
- Зришь в корень, Мишенька, зришь в корень! Сейчас об этом и пойдет речь. Мы с вами покинули Андромаху в тот страшный, вероятно, самый страшный в ее жизни вечер, когда корабли ахейцев еще стояли у троянских берегов. А на рассвете…
Глава 3
На рассвете корабли вышли в море. Шторма не было, но ветер не утихал, и тяжело груженые суда, низко осевшие в воду, сильно шатало, опасно креня их борта почти к самой волне.
Перед отплытием на берегу царили шум, крики, брань и пьяные песни, а потому Андромаха не услышала того, что произошло почти у самых сходен корабля, на котором она находилась.
Когда Неоптолем, проверив, все ли корабли готовы к плаванию, и все ли его люди погрузились на них, уже собирался взойти на свое судно, к нему подошли трое базилевсов - Менелай, Аякс Локрийский и Иодамант. От всех троих отчаянно разило вином, а Менелай, к тому же, шел нетвердо, ступая по земле так, будто она качалась, как палуба корабля. Десятка два воинов, сопровождавших царей, тоже были сильно пьяны.
"Как они поплывут-то? - подумал Неоптолем, не понимая, для чего они пришли, и глядя на них в недоумении. - Их же от качки рвать начнет!"
- Отважный Неоптолем, ответь нам на один вопрос! - проговорил Менелай, ответив приветствием на приветствие юного базилевса. - Н… нам сказали, что среди твоей боевой добычи - вдова Гектора и его сын?
- Я сам только недавно узнал это, - ответил Неоптолем. - Да, они у меня на корабле. А что?
- Никто не оспаривает твоего права на пленницу, - сказал маленький Аякс, хмуро глядя себе под ноги и поправляя сдвинувшийся на голове шлем. - Раз ты ее захватил, она твоя и есть! Но мальчишка - другое дело.
- Он тоже мой, - сказал Неоптолем спокойно.
- Само собою, - вновь заговорил Менелай. - Твой. Но это не просто ребенок. Это - сын нашего злейшего врага, того, кто за двенадцать лет убил сотни и сотни наших воинов и героев! Ты это п… понимаешь?
Четко очерченные брови Неоптолема стремительно сдвинулись. У Ахилла, когда он хмурился, брови никогда не сходились вплотную, у его сына в мгновения гнева они становились почти одной линией.
- Воины-мирмидонцы рассказали мне, что мой отец примирился с Гектором, и они очень близко сдружились - проговорил мальчик глухим, напряженным голосом. - Я думаю, они не врут, а раз так, то и я не хочу ненавидеть Гектора, тем более, когда он уже умер. Ведь он убит, так?
- Гектор убит, - резко сказал вождь абантов Иодамант, самый трезвый из всех троих базилевсов. - Он сам похоронил себя под сводами одного из залов дворца и вместе с собою, по крайней мере, пару сотен наших… Но сын его, когда вырастет, станет за него мстить, ему будет наплевать на дружбу Гектора и Ахилла.
- Тем более, что мы все считаем эту дружбу со стороны твоего великого отца, Неоптолем, по крайней мере, странной! - икнув, вытолкнул Менелай.
- Вы считаете, что отец сошел с ума? - с яростью спросил юноша. - Я уже слыхал такие слова, да не расслышал, кто их произнес! Ну, повтори их, Менелай!
- Я такого не говорю и не думаю… - спартанский царь был не настолько пьян, чтобы не заметить угрожающего взгляда Неоптолема. - Я не знаю, отчего он так странно повел себя с Гектором. Его усилия заключить мир были достойны уважения, но напрасны! И троянцы остались нам врагами, и мы уничтожили наших врагов. Да! А сын Гектора никогда не забудет, что ты участвовал в штурме Трои и что ты убил его деда, царя Приама!
Лицо Неоптолема потемнело.
- Чего вы хотите от меня? - проговорил он, опуская голову.
- Мы хотим, чтобы ты вместе с нами принес в жертву этого щенка. Перед плаванием это будет как раз то, что нужно… Боги пошлют нам попутный ветер, и мы благополучно вернемся домой!
Неоптолем резко выпрямился. Его лицо, только что побледневшее при упоминании о гибели Приама, вспыхнуло яркой краской, а глаза загорелись бешенством.
- Вот оно что! - крикнул он, сжимая кулаки. - Вам мало того, что на мне кровь семидесятилетнего старика, и вы хотите, чтобы я еще и трехлетнего младенца зарезал! Напугали, как же - не забудет он, мстить станет! Что там и когда там будет, я не знаю и знать не хочу, вам понятно? Андромаха - моя, и ее сын тоже мой, и я вам ничего не дам с ним сделать!
- Мы могли бы потребовать!.. - скрипнув зубами, выдохнул Менелай. - Все цари поддержат нас!
- Не верю! - голос Неоптолема зазвенел. - Не верю, что поддержит Одиссей, не верю, что поддержит Нестор… Остальных я просто не знаю. Да и не хочу никого спрашивать! - его глаза сверкнули. - Ты сказал "потребовать", так, Менелай? Ну, что же, требуй!
Менелай выругался, длинно и гнусно, примешав к непристойным словам имена двух-трех богов, и дрожащей от винного угара рукой сжал рукоять меча. В ответ Неоптолем тоже взялся за меч и даже наполовину вытащил его из ножен.
- Ну?! - вновь грозно крикнул он.
- Что случилось, мой господин? - прозвучал рядом низкий голос, и могучий Пандион подбежал к своему базилевсу с копьем наперевес. - Что здесь происходит? Звать воинов?
- Стой, Менелай! - воскликнул, опомнившись, Аякс Локрийский. - Рядом мирмидонские корабли, а за сына Ахилла мирмидонцы пойдут в бой, не раздумывая… Да и твой великий брат Агамемнон вряд ли обрадуется схватке между ахейцами в канун отплытия от этих проклятых берегов…
- Менелай, брось! - произнес вслед за локрийцем Иодамант, которого возможность драки с неукротимым и сильным, как бык, Неоптолемом, а также, вероятно, с несколькими десятками его воинов, совершенно отрезвила. - Брось, не затевай драку… Гекторов щенок вырастет еще не завтра, сейчас он безвреден. Идем отсюда!
Они ушли. Неоптолем какое-то время смотрел им вслед, продолжая стискивать потными пальцами рукоять меча. Гнев в его душе перемешивался с досадой: стоило ли так явно выходить из себя? Но можно ли было ответить по-иному на такое требование?
Уже в открытом море, убедившись, что его корабли идут в отдалении от прочих ахейских судов, юный базилевс отдал несколько распоряжений кормчему и гребцам и подошел к мачте, где в тени паруса, среди тюков и бочек, сидела Андромаха с малышом и собакой. Прочие троянские пленники, ставшие добычей Неоптолема, плыли на других мирмидонских кораблях.
- Я уже знаю, кто ты такая, - сказал базилевс, когда женщина подняла к нему обведенные темными кругами, сильно запавшие глаза. - А этот пес действительно принадлежал моему отцу?
- Да, - ответила Андромаха, и мальчика поразила мелодичность и одновременно тусклая однозвучность ее голоса - он словно погас от тоски. - Этого пса зовут Тарк. Ахилл и Патрокл нашли его слепым щенком и сами выкормили. Если не веришь, взгляни, как он на тебя смотрит… Он рычит на всех остальных и никого к нам не подпускает, а тебе верит.
Громадный пес и в самом деле не встретил мальчика рыком. Правда, он и не проявил никаких других чувств - просто чутко втягивал воздух, пытаясь понять, отчего в общем незнакомый запах Неоптолема вызывает в нем ощущение, что это свой.