Медленно, собирая все силы, стараясь не замечать волною накатывающего озноба и мучительного головокружения, он поднялся на ноги. В ушах вновь нарастал шум, каменная тяжесть наполняла ноги. Однако, герой не хотел, чтобы девочка видела, как он ослабел. Только что произнесенные ею слова изумили Ахилла. И это Авлона, отчаянная задира, которая так упрямо верила в свои силы, которая всегда так рвалась сражаться, которая год назад умолила Пентесилею посвятить ее в воины, чтобы драться с разбойниками Пейритоя? Тогда, в ответ на замечание царицы, что ей только девять лет, она закричала: "С половиной, с половиной!" А теперь сказала: "мне десять лет", словно позабыв про эту самую половину… Что было тому причиной? Или она действительно испугалась, что останется одна посреди огромной, враждебной и чужой страны, не зная языка и не имея знаний об этой стране? Да, наверное, это так… Но ведь она ни за что бы этого не показала! Значит… Значит она нарочно старалась внушить ему мысль, что без него погибнет? Чтобы он понял, что должен выжить? Ради нее, ради Пентесилеи, ради своего сына… Неужели такая маленькая девочка уже так умна?
Ахилл вытащил из песка мешок с остатками их припасов и воды, который в начале бури предусмотрительно придавил коленом, чтобы его не смело ветром, и вскинул на плечо. Вновь наклонившись, поднял свое копье и оперся, точнее, всем телом навалился на него.
- Идем, Авлона, - он изо всех сил старался, чтобы его голос не срывался и не звучал слишком хрипло. - Вода на исходе, а идти еще далеко.
Глава 8
Они дошли. Путь их занял не два, а три дня, и на второй день вода кончилась. Но они дошли.
Самое страшное началось на другой день после песчаной бури.
Впереди, там, где по карте, данной Яхмесом, ничего не могло быть, вдруг встали перед путниками зеленые, заросшие лесом горы. Огибая их подножия, текла широкая, сверкающая в лучах солнца река. Она была очень близко…
- Вода! Оазис!
Со смехом и визгом Авлона кинулась вперед, но Ахилл успел поймать ее за руку:
- Стой! Ничего там нет. Ни реки, ни гор, никакого оазиса. Ты же сама видела, только что здесь была одна пустыня…
Она смотрела на него с изумлением.
- Но… Мы наверное, не видели из-за солнца… Вот же, смотри!
- Нет этого, Авлона! - он делал над собою отчаянные усилия, чтобы тоже не сорваться и не броситься к реке-призраку. - Это колдовство демонов пустыни! Оно называется "мираж".
Девочка смотрела на зеленые горы, на синюю реку, потом снова на своего спутника и не верила ему.
- Почему?… Откуда ты знаешь? Тоже от своего старого учителя, да?
- Да. И не только от него. Все, кто бывал в пустыне, знают это. Это видение будет бежать от нас, а мы за ним. Оно уведет нас от цели, лишит последних сил, а потом исчезнет перед самым носом! Не верь ему!
И вот тут она едва не заплакала.
- Ахилл, но… Но кажется, что все это есть. А вдруг оно есть?
- Нет его, слышишь! Смотри!
Будто услыхав его слова, видение, только что абсолютно реальное, вдруг заколебалось, стало вытягиваться, подниматься над землей и исчезло, оставив в воздухе туманные контуры гор, которые тут же, в свою очередь, растаяли…
Авлона что есть силы закусила губу.
- Я больше не поверю этим гадким демонам! А как же мы узнаем, когда покажутся настоящие горы?
- Они есть на карте, - сказал герой. - Мы знаем, сколько до них идти. И еще: Хирон учил меня, как отличить призрак от настоящего - надо нажать кончиком пальца на оболочку глаза. Да, да, прямо на глаз, под веком! Только песка не натолкай в глаза, пожалуйста! Видишь: и я, и все эти песчаные волны раздваиваются перед тобой? А вот если это будет мираж, то он не раздвоится, потому что ты на самом деле его не видишь, и в твоем глазу его нет!
Авлона глубоко вздохнула:
- Как бы я хотела знать столько, сколько ты знаешь!..
Герой засмеялся.
- Я знаю раз в пятьсот меньше Хирона и раз в двадцать меньше Гектора. Все дело в том, что с чем сравнивать. И у тебя, в любом случае, еще очень много времени на то, чтобы узнать не меньше моего.
Он говорил, а сам чувствовал, что его вновь с непреодолимой силой скручивает лихорадка…
Каким невероятным образом он смог протащить себя по этим убивающим пескам до тех пор, пока перед ними не прорисовались реальные, не зеленые, а темные и низкие горы, почему силы не покинули его раньше?
Ахилл не мог этого вспомнить. Но у самого подножия плато его сознание померкло, и он упал. Авлона пыталась привести его в чувство, но он словно не слышал ее голоса и только глухо хрипел сквозь почерневшие, покрытые язвами губы:
- Пить…
Воды у них не было уже сутки, и лихорадка сжигала его изнутри. Авлона глянула на темные скалы, которые будто вырастали прямо из желтых волн песка. Скалы были настоящие - то был не мираж, и, скорее всего, по ним можно было подняться, чуть дальше склоны становились пологими, и на них росли какие-то кустики и трава. Но было ли у нее время? В свои десять с половиной она уже не раз видела агонию и отлично понимала, что Ахилл умирает. Несколько глотков воды, и он снова сможет бороться. Но воды не было, а жизнь героя уходила, уходила быстро.
- Великий и Единственный Бог, помоги нам! Очень тебя прошу… - прошептала девочка, стоя на коленях возле лежащего лицом вниз героя.
И тотчас ее взгляд вновь поднялся по уступам скалистого кряжа, и она увидела на высоте примерно в шестьдесят локтей, почти у самой верхней кромки плато, сверкающие на солнце струйки. Ручеек не стекал вниз, он терялся там же среди красноватых камней, должно быть, уходя в какую-то щель.
- Спасибо, Бог!
С этими словами она вскочила, подобрала пустую флягу и стала карабкаться наверх. Подъем был опасен, растрескавшиеся от солнца камни крошились под сандалиями, больно царапали пальцы. Один раз большой камень вывернулся из-под руки и ударил в грудь так сильно, что у девочки потемнело в глазах. Она заскользила вдоль вертикального склона, почти случайно зацепилась за какой-то торчавший из камней корень, повисла, подтянулась… И вновь поползла вверх.
Когда Авлона спустилась, таща налитый до половины мешок, ей показалось, что она опоздала: огромное тело Ахилла было неподвижно, дыхание стало почти неслышным. Однако, приложив ухо к его груди, она еще различила совсем слабые толчки сердца.
Девочка попыталась влить ему воду в рот, но сжавшиеся в судороге губы не размыкались. Тогда она вытащила свой нож, ввела тонкое лезвие меж стиснутыми зубами героя и, надавив что есть силы, разжала их. Затем набрала полный рот воды и, прижавшись губами к его губам, вдула холодную влагу ему в горло. Он глотнул, поперхнулся, застонал и тотчас приоткрыл мутные, почти слепые глаза.
- Воды…
Авлона приподняла ему голову, поднесла ко рту горлышко фляги, и на этот раз он сам жадно поймал его губами.
Потом наступило полное затмение. Мрак, вновь поглотивший сознание Ахилла, был так густ и непрогляден, что в нем не осталось ни мыслей, ни памяти. Только глухая боль и тупые судороги лихорадки проникали сквозь него.
Он пришел в себя лишь на четвертые сутки. Открыв глаза, увидел над собой какой-то странный, будто живой потолок - он весь подрагивал и шевелился, колеблемый несильным ветром, временами в нем возникали просветы, в которые врывались тонкие пронзительные лучи солнца. Всмотревшись, Ахилл понял, что этот необычный свод состоит из каких-то очень больших листьев, прикрепленных тонкими прутьями к жердям, расходящимся круговым веером от центральной опоры.
"Листья пальмы! - понял троянец. - Какие они тут широкие… Кто-то мне рассказывал, что в этих краях часто кроют хижины пальмовыми листьями. Хирон? А может, и не он… Феникс? Фу, что с головой? Словно ямы какие-то, ничего не помню!"
Он лежал на спине, на тонком тюфяке, видимо набитом сухой травой, прикрытый каким-то тряпьем Головы была перевязана все тем же египетским платком. Головная боль притупилась, лишь шум в ушах еще ощущался, но стал слабее. Зато ныла спина и остро, почти невыносимо, болела левая нога - должно быть рана над коленом, которую он разбередил во время пути, теперь воспалилась. Приподняв голову, герой разглядел ногу - она была открыта, и он увидел, что рана перевязана грубым лоскутом ткани, но выше повязки нога опухла.
"А вот это совсем скверно!" - подумал Ахилл.
С трудом повернувшись на бок, он осмотрел хижинку, в которой лежал. Она была очень маленькая, совершенно ничем не обставленная, и стены ее, как и потолок, были сплетены из пальмовых листьев, скрепленных прутьями. Вдоль одной из стен стояли тыквенные сосуды и один глиняный горшок, явно египетской работы, а в углу были сложены несколько кусков такой же грубой сероватой ткани.
"Мы у них! - подумал он. - Мы добрались… Только вот как я сюда дошел? И где Авлона?"
В отверстии, которое служило входом в хижину, появилась в это время фигура в белом балахоне. Вошедший оказался юношей, почти мальчиком, лет шестнадцати. Он остановился на пороге и, заметив, что Ахилл привстал и смотрит в его сторону, сперва слегка попятился, но затем вновь сделал шаг вперед и, улыбаясь, поклонился. У него было забавное, очень круглое лицо, почти совершенно черное, однако с довольно правильными чертами - только губы были слишком полные и яркие, точно подведенные краской. Кроме балахона, юноша носил лишь широкий платок, забавно повязанный вокруг головы, да пестрое ожерелье из каких-то раскрашенных черепков. Его ноги были босы, правую украшал широкий медный браслет.
Вошедший, продолжая улыбаться, внес и осторожно поставил возле стены плетеную корзину с какими-то крупными красными плодами, похожими на отполированные камни, и небольшим кувшином. Потом он заговорил по-египетски, правда, очень коряво, однако вполне понятно:
- Здравствуй, большая светлый человек! Слава добрым духам, ты не умирай! Я неси еда и молоко. Моа говори - нужно пить, чтобы раны не боли. Молоко от верблюд - сильный молоко, харашо пить!
- Здравствуй, добрый человек! - ответил герой, в свою очередь, постаравшись улыбнуться и понимая, что это у него пока плохо получается. - Спасибо. Мое имя Ахилл. А как зовут тебя? И кто это Моа?
Мальчик весело затряс головой, и обнаружилось, что, кроме браслета, он носит еще медные серьги, заблестевшие его платком.
- Я зовут Эша. Сын Суры. Третий сын, плохой. Никому не надо столько сын. Женщина лучше - работай, детей рожай, а сын только ешь лепешка! Но я ходи с караваны, уже четыре раза ходи, знай язык людей с большой-большой река Хапи! А Моа - наша… - он запнулся, подбирая египетское слово, - как у египтяна большой царь, Моа - наша царь, только мы мало, и наша царь только наша. Но Моа сказать, чтобы тебе надо помогай, чтобы поправиться. Ты не враг, да?
Молодой человек кивнул:
- Не враг, конечно. С чего мне быть вам врагом? А Авлона? Где Авлона?
- О, Ав-ло-на! - Эша еще шире заулыбался, сверкая своими роскошными зубами и, высунувшись в проем, закричал: - Ав-ло-на-а!
Маленькая амазонка тут же появилась, подлетев к хижине со всех ног. Она завизжала от радости, увидав, что Ахилл очнулся, но тут же поняла, что радоваться рано: он был так слаб, что с трудом мог приподняться. Видно было, что и лихорадка его не отпустила: глаза болезненно блестели, окруженные темными кругами, губы были так же сухи и воспалены.
- Как мы дошли? - спросил Ахилл, когда девочка дала ему напиться молока из тыквенной чашки и сменила повязки на голове и на ноге (раны на спине и на плече затянулись и, хотя болели еще сильно, их уже не надо было перевязывать). - Я ничего не помню. Помню, что свалился возле самых скал. Не на себе же ты меня тащила…
- Я бы тебя не подняла! - силясь улыбнуться, сказала девочка. - Нет, ты сам шел, только был как в бреду. Мы нашли место, где склоны стали пологими, поднялись на плато, и здесь к нам вышли эти черные люди. Тебе опять стало очень плохо, и они помогли дойти до вот этой хижины. И ты целых четыре дня пролежал без памяти, в лихорадке. Еще дольше, чем тогда, в гробнице, когда лихорадка у тебя только началась. Я… Я боялась, что ты… что…
Он тоже попытался улыбнуться и ощутил боль в высохших, искусанных и потрескавшихся губах.
- Я тоже думал, что не выживу, Авлона. Ты давала мне ивовый отвар?
Девочка странно зашмыгала носом и опустила голову:
- Нет коры! Когда я карабкалась в гору, за водой, сумка на моем поясе порвалась, и сверток с корой выпал… Потом я пыталась найти, но там такие заросли - ничего не найдешь! А здесь… Здесь не растет ива… Прости меня!
Она опять шмыгнула носом, и герой, привстав на локте, ласково взял ее за руку.
- Полно, перестань! Ты не могла всего предусмотреть, как и я. Вообще, если бы не ты, меня бы уже не было… Слушай, не сопи так, не то втянешь меня к себе в нос! Не растет ива, найдем что-нибудь другое - есть разные средства снимать лихорадку. Лишь бы мне хоть немного оправиться и вылезти из хижины. Что за люди эти туареги?
- Они… Мне кажется, они не враждебны к нам. Любопытные - то и дело заглядывали в хижину, некоторые что-то спрашивали, но я ведь не знаю ни их языка, ни языка египтян. Я им услужила - набила из лука сусликов, которых тут водится множество и которых они пытаются ловить силками, а те хитрые и почти не попадаются. Черные даже представить не могли, что в суслика можно попасть стрелой! Ахали, цокали, в ладоши хлопали. И мне дали несколько тушек, так что я уже два раз варила для тебя отвар. Вообще они живут очень бедно - мясо, даже сусличье для них - целый пир. У них тут есть ручные звери - громадные и с горбами. Этих зверей туареги ужасно берегут и любят. На них можно ездить верхом, они даже по песку умеют бегать - у них широченные копыта. И они умные - я разговаривала с ними, как с лошадьми, они понимают.
- Это верблюды, - уточнил Ахилл. - Я их видел только на рисунках. Хорошо бы уговорить туарегов дать нам хоть одного. Ведь нам надо уйти отсюда, Авлона, надо добраться до Мемфиса. Если, конечно, я выкарабкаюсь! - Ты выкарабкаешься! - твердо сказала лазутчица. - Если уж после всего, что с нами было, ты жив, значит добрый Бог не хочет, чтобы ты умер!
Глава 9
Оазис Великого ящера был небольшим - плато, на котором он располагался, по форме почти прямоугольное, имело в длину около сорока и в ширину не более тридцати стадиев. Несколько ручьев и источников сделали его почву достаточно плодородной, поэтому здесь, среди пустыни, росли пальмы с "мохнатыми орехами", кустарники и травы, водились в изобилии не только суслики, змеи и ящерицы, которые умели жить и в пустыне, но и птицы, а также великое множество жуков, кузнечиков, пауков и прочей мелочи. Из крупных животных здесь жили только верблюды, но они, уж конечно, не были тут с самого начала, их предков привели сюда люди.
Племя туарегов, жителей оазиса, было маленькое, под стать ему, их жило здесь всего две с половиной сотни человек. Они не умели выращивать хлеб, да и земли у них для этого было слишком мало, а зерна, которое выменивали у египтян проводники редких теперь караванов, явно не хватало. Однако женщины пекли хлеб, добавляя в муку растолченные коренья. Получались крупные пышные лепешки, на вид очень аппетитные, но на вкус горьковатые и пресные. Кроме того, пищей жителям оазиса служили красноватые плоды величиной с кулак, мясо сусликов, которое они варили либо коптили в примитивных очагах и верблюжье молоко. Мяса верблюдов здесь не ели - горбатыми великанами дорожили, как главным сокровищем - их было у племени тридцать, и подрастали шесть верблюжат. Когда-то, скорее всего, кочевое племя приехало сюда на таких же могучих горбачах и почему-то здесь осталось. Эти люди не знали ни плавки, ни ковки металла, однако у них были медные ножи и посуда, определенно египетские, а также ткани египетской работы.
Моа, о котором Ахиллу рассказал веселый Эша, был главой рода, которого туземцы, судя по всему, любили и слушались. Это был красивый высокий старик, еще крепкий и подвижный. К тому же, он очень неплохо знал египетский язык.
- Наши предки живут здесь с незапамятных времен. Когда-то земли и деревьев здесь было больше, и тогда всем нравилось, когда египетские караваны оставались надолго: египтяне привозят зерно, привозят масло, привозят кувшины, привозят такие же красивые бусы и ожерелья, как те, что ты подарил моим женам и женам моих сыновей. Однако теперь у нас не так много травы и листьев, не так много и воды: источников было шесть, осталось четыре. А ослы и лошади египтян пьют не меньше наших верблюдов! Так что кое в чем не так и плохо, что караваны ходят редко. Думаю, пройдет лун пять-шесть, и торговцы костью придут с большой добычей. Тогда ты и твоя девочка сможете уехать в Мемфис. А продавать одного из наших верблюдов я не хочу: у египтян их не купишь, а нам они очень нужны. И тебе рано сейчас пускаться в путь: ты еще не поправился до конца.
Они с Ахиллом расположились, полуразвалившись на войлочных подушках, в хижине главы рода. Это была даже не хижина, а, скорее, дом: ее стены были сделаны не просто из прутьев, крытых пальмовыми листьями, а представляли собой частокол тонких сухих кольев, переплетенных лианами. Пол сплошь покрывали циновки из сухих травяных стеблей. Крыша была, само собою, пальмовая, с отверстием над очагом.
Ахилл уже не в первый раз беседовал с вождем и видел, как не хочется хитрому старику снаряжать их с Авлоной в дальний путь. Само собою, Моа жалел и своих верблюдов, но, возможно, ему хотелось и подольше подержать у себя гостей, побольше расспросить невиданного "светлого великана", узнать, что привело его в эти края. В отличие от большинства дикарей, занятых лишь своим бытом и нехитрыми заботами, этот был любопытен. Правда, Авлона высказала предположение, что Моа может подозревать в неведомом богатыре опасного врага Египта и подумывать, а не выдать ли его соседям, дабы не вызвать их гнева и мести. Но герой, подумав, не согласился с девочкой: никаких связей с египетскими властями туареги этого племени явно не имели, а торговцам слоновой костью, что изредка сюда заходили, не было ровно никакого дела, кто и каким образом оказался на затерянном в песках оазисе.
Как бы там ни было, в одном Моа был прав - лихорадка только что отпустила Ахилла, он пролежал много дней, был измучен и слаб, к тому же пронзенная стрелой нога только-только начала заживать. Долгое путешествие через Ливийскую пустыню и вправду может быть для него сейчас слишком тяжелым. Он это понимал, но его сводили с ума мысли о жене и ребенке, о брате…
- А отчего ваш оазис носит такое странное название? - помолчав, молодой человек решил заговорить о другом. - Расскажи мне про Великого Ящера, Моа! Египтянин, который указал нам дорогу к вашей земле, говорил, что в окружающей оазис пустыне обитает какое-то чудовище… Кто это такой?
- Тише! - Моа даже привстал и в испуге посмотрел по сторонам. - Лучше не говорить о нем громко. Не говори ничего…
Дни шли за днями, и Ахилл чувствовал, что силы понемногу возвращаются к нему. Он стал подолгу упражняться в беге и прыжках, метании копья, стараясь как можно скорее вернуть своему телу прежнюю мощь и гибкость. Раны и болезнь изнурили его, но он был уверен, что быстро сумеет стать прежним. Только скудная пища оазиса мешала ему окрепнуть.