- По-моему, он миролюбив, - заметила Пентесилея. - Его движения и взгляд не выдают никаких тайных умыслов. Однако мы не знаем, что у него за родня, и чего им захочется… Найти нас они, само собою, сумеют, если мы им и не скажем, где наша стоянка - они тут все хорошие следопыты. Но в любом случае, пускай знают, что мы их к себе не зовем…
- Мы сами к вам придем, - сказал Ахилл Муаббе и, не зная, как сказать "завтра", указал на солнце, затем на противоположную сторону небосвода.
Муабба закивал, продолжая улыбаться, потом приложил обе руки к груди и попятился. Через несколько мгновений он исчез за зеленой завесой.
- Они без труда нас найдут, даже если они и не такие уж прекрасные следопыты, - заметил Гектор. - Наша стоянка в пяти стадиях отсюда, а дым от костра отлично виден даже на том краю саванны. Тем более, думаю еще до заката они всем племенем явятся разделывать и уносить слоновье мясо. Но прятаться от них глупо.
- Мы с Авлоной услышим, если они вздумают подойти вплотную, - сказала амазонка. - Авлона различает даже движение змеи в траве, не то что самые неслышные шаги. Но, поверьте мне - в этом случае опасности нет!
- Я тоже так думаю, - проговорил царь Трои задумчиво и затем вдруг засмеялся:
- Представляешь, Пентесилея: я метнул "пелионский ясень"! С сорока шагов. И он воткнулся в старого слона на четверть своей длины!
- Почти на треть! - возразил Ахилл. - Я видел: бросок был великолепный, брат! А ты уверял, помнится, что тебе его и на двадцать шагов не бросить…
- Думаю, даже и на десять. Это я с перепугу… А вернее потому, что помолился об этом… о твоей силе, Ахилл, хотя бы на пару мгновений!
Глава 3
Вскоре все трое вышли на прогалину среди редко растущих деревьев и невысокого, покрытого розовыми цветами кустарника. Здесь блестело на солнце небольшое озерцо. В него не впадали ни река, ни ручей, однако оно, видимо, подпитывалось подземным источником, потому что и сейчас, в пору, когда дождей не было уже много дней, не пересыхало, и вода в нем оставалась свежей.
Маленький переносной шатер, сшитый из шкур антилопы, прятался среди кустов. Свободно в нем могли разместиться только двое, но больше места и не требовалось - путники обычно дежурили ночами по двое - так было безопаснее.
Приближаясь, они услыхали детский смех, шлепанье босых ножек и, выйдя из зарослей, увидели, что Авлона бегает вокруг озерца, на всякий случай не выпуская из рук дротика, а за нею, визжа и смеясь, гоняется маленький Патрокл.
Авлоне шел тринадцатый год. За эти два года она сильно выросла, хотя не обещала стать очень рослой - в ней сохранилась вся ее легкость и кажущаяся хрупкость. Девочка стала еще легче и одновременно еще стремительнее в движениях. Сейчас на ней была только ее кожаная набедренная повязка да широкий египетский платок, накинутый на плечи и завязанный узлом на груди. На шее блестела нитка стеклянных бус - подарок Яхмеса. Волосы она распустила, и бронзовые кудри змеились по спине до пояса.
Патрокл в свои без малого два с половиной года был необычайно крупным мальчиком - если бы не младенческие пропорции тела, он выглядел бы на все пять. Он был светло-смуглый, как и его отец, черноволосый и крупно кудрявый, как все Приамиды. Глаза - карие с золотыми искрами, тоже как у Ахилла, но в них никогда не появлялось того задумчиво-печального выражения, которое было присуще его отцу еще в детстве. Это был очень веселый мальчик, полный радости и озорства, что никого не удивляло - как ни тяжелы были условия их похода, как ни необычна из-за этого жизнь малыша, он рос среди любви, и эта любовь освещала всю его жизнь.
Обычно мальчик носил короткую белую тунику, которую мать сшила ему из тонкого, но плотного холста, чтобы защитить от безумного здешнего солнца, однако сейчас он бегал голышом, и Пентесилею это не беспокоило - кожа мальчика, хотя и нежная, как у всех малышей, была уже хорошо закалена, и час-другой, проведенный в прозрачной полутени легких ивовых ветвей и на освещенном солнцем берегу озерца, в которое он то и дело окунался, не могли ему повредить.
Как и его родители, Патрокл научился плавать едва ли не раньше, чем ходить: в скальной пещере, спрятанной за древней гробницей, где троянцы укрывались от лазутчиков Панехси, было озеро с прохладной, но очень чистой и мягкой водой, и Ахилл быстро приучил к нему малыша. Правда, потом почти пожалел об этом - за время их путешествия Патрокл то и дело пытался влезть без спросу то в реку, то в ручей, не желая уразуметь, что там могут быть крокодилы… В озерце, возле которого они на сей раз устроили стоянку, страшных водяных тварей уж точно не было, и мальчику разрешили купаться - само собою, только под присмотром взрослых.
- Папа! Я лыбу помал! - завопил Патрокл, увидав показавшегося из зарослей Ахилла, и помчался ему навстречу, что-то зажимая в кулачке.
- Покажи! - Ахилл нагнулся, и розовая ладошка раскрылась, как цветок, перед его лицом.
На ней, действительно, оказалась крохотная рыбка, голубоватая, с красными плавниками. Она чуть шевелила хвостиком, судорожно дергая жабрами.
- Замечательная рыбина! Но мы с Гектором принесли сегодня много другой дичи. Так что, может, отпустим ее? Вдруг через пару дней нам не повезет на охоте, вот тогда ты эту рыбу снова поймаешь. Она как раз подрасти успеет. Верно?
- Вено!
Малыш улыбнулся и ловко, по-взрослому размахнувшись, запустил рыбешку в воду. Сзади к нему подбежала Авлона, подхватила подмышки, закружила. Но при этом она серьезно, с тревогой смотрела на взрослых. Когда подошла Пентесилея, девочка решилась спросить:
- Что там случилось? Что был за рев, что за крики? Я слушала землю, и мне показалось, что там носится стадо слонов.
- Их там было два, - ответила Пентесилея. - Вон, Гектор принес их хоботы. Но один слон ростом с гору. Давай придумывать, что делать со слонятиной - жарить на палочках, или испечь в золе? Я никогда слонов не готовила.
Пока амазонки занимались стряпней, а маленький Патрокл играл возле них, сооружая шалашик из щепок, мужчины искупались в озере и затем растянулись в тени на полосатой шкуре зебры.
- Прости, брат, - проговорил Ахилл, небрежным движением руки отгоняя мушек, крутившихся над его лицом. - Я даже не сказал тебе "спасибо" за то, что ты снова меня спас!
- Это как "снова"? - не понял Гектор. - Даже если допустить, что ты бы не справился с тем слоном, то все равно, это в первый раз. До сих пор именно ты несколько раз спасал меня.
- У тебя плохая память! - усмехнулся Ахилл. - В самый первый раз ты спас меня, когда тебе было пять лет, а мне - три месяца. Забыл?
- Помню. Но ты тогда не утонул просто чудом, так что спасение относительное…
Гектор, повернувшись на бок, ловким движением поймал и раздавил слепня, который упрямо вился над плечом его брата.
- Вот. Если уж так считать, то сейчас я тебя в третий раз спас!
- Ну да. И убил второе чудовище подряд - сперва слона, потом эту муху… А что до спасения чудом, то знаешь, Гектор, я все меньше и меньше верю в такие чудеса. Мне кажется, это Он, Бог, которому мы с тобой молимся, все это решает и определяет. Он не отнимает у нас нашей воли, но когда мы оказываемся в безвыходном положении, проявляет свою волю. Если, конечно, хочет нас спасти.
- А разве проявления его воли не есть чудеса? - воскликнул Гектор. - Разве это не самое чудесное, что вообще бывает, братец?
- Да… Да, наверное. Эй, брат, по тебе ползет такое же чудовище, и сейчас оно тебя цапнет… Бей скорее - мне не дотянуться!
В это время тишину нарушил пронзительный визг и детский смех. Маленький Патрокл, подкравшись сзади к Авлоне, занятой возней с очагом, вскочил на нее верхом и вылил ей на голову воду из глиняной чашки. Девочка взвизгнула, но только для того, чтобы доставить озорнику удовольствие: она отлично слышала, как он подкрадывался. Однако она была амазонка и оставить нападение безнаказанным тоже не могла, а потому, быстро заведя руки за спину, поймала круглые мягкие пятки малыша и защекотала их. Патрокл завизжал еще громче девочки и кубарем скатился на землю.
- Ага! - закричала Авлона.
Вскочив с колен, она пустилась во весь дух вдоль берега.
Мальчик тоже вскочил и под звонкий смех матери, с удовольствием наблюдавшей за их возней, ринулся в погоню.
- Не поймаешь, не поймаешь! - кричала Авлона, хлопая в ладоши.
- Помаю!
- Догони! Ну! Догони!
Гектор привстал на локте и некоторое время следил за игрой детей. Впрочем, он смотрел только на стремительно бегущую Авлону. Ее бронзовые волосы, развеваясь, сверкали на солнце, загорелая кожа блестела, влажная от пота, глаза-изумруды, когда она оборачивалась, дразнили и смеялись.
Молодой царь опустил голову. Ахилл, искоса за ним наблюдавший, тихо спросил:
- Опять, да? Опять вспоминаешь?
- Да. Видишь, тебе уже и говорить не надо. Ты читаешь мои мысли, как я твои, - Гектор говорил, не поднимая глаз, стыдясь затаившихся в них слез. - Я ведь не говорил тебе о том, что чувствую, когда… когда смотрю на эту девочку. Она вырастает и становится все больше похожа на свою сестру! Вот точно так же когда-то Андромаха убегала от меня по берегу пруда, и дразнила, и кричала мне: "Догони! Догони!" Так же развевались ее волосы. Ей было шестнадцать. Авлоне сейчас тринадцатый год, но она взрослеет быстрее - слишком много испытаний… Знаешь, Ахилл, я привык терпеть эту боль, но иногда это слишком!
- Я понимаю тебя, - сказал Ахилл грустно.
- Знаю, что понимаешь! Знаю, что, кроме тебя, никто не поймет. Знаю, что нужно молчать об этом, и не могу. Если бы хоть знать наверняка, что Андромаха жива! Пускай даже я не увижу ее никогда больше, но только бы быть уверенным, что она где-то есть. Что Астианакс жив и растет… Пусть без меня… Я бы согласился на это. Правда!
- Они живы, Гектор! - голос Ахилла прозвучал необычайно твердо и одновременно нежно - он чувствовал боль брата с такой остротой, как свою. - Верь мне, я говорю не просто так. Я и в самом деле научился чувствовать близких людей издали. Я знаю, что твои жена и сын живы.
- Мертвые тоже живы, - печально проговорил Гектор. - Душа ведь не умирает.
- Нет, нет, они живут на земле, я знаю! Поверь!
Старший брат улыбнулся и ласково коснулся ладонью плеча Ахилла.
- Тебе я верю. Потому только с тобой этим и делюсь.
Некоторое время они помолчали, потом Ахилл проговорил:
- В конце концов, если мы не найдем Андромаху, ты можешь через несколько лет жениться на Авлоне.
Гектор усмехнулся.
- Смешно, но я об этом думал. Нет, не смогу… Сходство - это только сходство. Ты мог бы любить женщину, похожую на Пентесилею?
- Не мог бы, - честно сказал Ахилл. - Второй такой нет и быть не может.
- Вот-вот… И второй Андромахи тоже.
- Но ты - царь. Все равно тебе придется взять жену, чтобы у тебя был наследник.
Теперь Гектор рассмеялся.
- Сперва добраться бы до царства, братец! А что до наследника, то найдем и так - во-он бегает… Чем не наследник? И тоже - внук Приама.
Ахилл хотел было возразить, но, поймав взгляд брата, вновь понял его без слов. И промолчал.
Глава 4
На следующий день решено было оставаться здесь же, однако проявлять осторожность во всем: насторожиться заставила близость племени дикарей, о которых они ничего не знали, кроме того, что они (по крайней мере, один из них) носят мех черной обезьяны, и что их если верить словам Муаббы, примерно полторы сотни. Такое количество негров, вооруженных примитивными луками, копьями с каменными наконечниками и дубинами, никак не могло испугать великих героев, однако они слишком хорошо знали (из рассказов египтян, из историй, услышанных в детстве и юности), как эти самые дикари любят ядовитые стрелы и всевозможные ловушки, а быть уверенными, что племя будет миролюбивым, коль скоро Ахилл и Гектор спасли Муаббу от слонов, путешественники вовсе не могли - у дикарей зачастую были свои собственные представления о долге, благодарности, и тому подобных понятиях, которым развитые народы уделяли так много внимания.
Сообразуясь со всем этим, путники решили, что в этот день уходить на охоту вдвоем никак нельзя. Можно было и вовсе не ходить - у них оставался еще один хобот (великолепный вкус этого блюда привел к тому, что второй съели дочиста), а также мясо подстреленной Гектором антилопы. Однако, за время стоянки они собирались заготовить копченого мяса дней на семь-восемь пути, чтобы в дороге не тратить на это времени. Значит, нужно было добыть еще дичи, и Пентесилея вызвалась сходить на охоту одна.
- Мужчинам лучше остаться в лагере, так надежней, - сказала она. - Вы будете отдыхать, Авлона поиграет с Патроклом, а я вернусь к вечеру с добычей. Слонов убивать не стану - как ни вкусны их хоботы, с ними слишком уж много возни. А кого поменьше вполне добуду. Можно мне пойти, Ахилл? Да?
- Если тебе уж так хочется… - нехотя ответил герой и повернулся к брату, чье начальство в их небольшом отряде признавалось всеми и всегда: - Можно, Гектор?
- Пусть идет, - кивнул молодой царь. - Ей нужно размяться, а нам после вчерашних приключений не помешает отдохнуть. Иди, сестрица!
Амазонка ушла на рассвете, пока еще спал малыш - успей он проснуться, стал бы проситься с ней "на хоту".
Она направилась не в глубь саванны, через которую им предстояло потом идти, а назад, по пути, который был пройден ранее, по такой же равнине с редкими зарослями.
Из всего отряда она, возможно, менее всех ощущала те жесточайшие трудности, которые им приходилось испытывать. Ее невероятная закалка, привычка к многодневным конным и пешим переходам по самым разным местам - от раскаленных, безводных степей до заснеженных нагорий, ее привычка к бессонным ночам и к долгому отсутствию пищи и воды, к ночлегу на голой земле, иногда смертельно холодной, постоянная тренировка внимания и быстроты реакции, выучка передвигаться абсолютно бесшумно и слушать любой шорох, - все это вместе давало ей возможность почти не замечать испытаний, иногда утомлявших ее могучих спутников. Даже Ахилл, выросший почти в таких же жестких условиях, обладающий почти тем же звериным чутьем и привычкой к лесу, все же иногда испытывал напряжение в этих непривычных и диких местах, полных постоянной, будто ждущей везде и всюду опасности. Амазонке эти места нравились, своими ежедневными неожиданностями, таинственностью и пугающим множеством незнакомого и непонятного. Она всегда это любила, равно как любила узнавать новое. Правда, ей, не меньше, чем Ахиллу и Гектору, хотелось добраться до Трои, она тоже мечтала о том, чтобы Гектор нашел жену и сына, а ее приемная дочь Авлона - свою сестру, но чтобы дойти, надо было идти, и этот путь не пугал Пентесилею.
Она прошла рощицу, миновала заросли кустов, чутко вслушиваясь: в таких кустах нередко ночевали львы и пантеры. Правда, путешественники не слышали ночного рычания и не видели следов, но хищники могли явиться в любое время.
Дальше вновь шла равнина, залитая таким ярким утренним солнцем, что даже пожухлая выжженная трава на ней казалась вызолоченной, сверкающей.
Амазонка, заслонившись ладонью от солнца, всмотрелась в неровное колыхание трав и кустарника. Она знала, что кто-нибудь да есть среди них, кто-нибудь, кого она сможет подкараулить и подстрелить.
Чуть в стороне, среди полос света и тени, немного ярче выделились и понеслись черно-белые полосатые спины. Пентесилея ощутила в душе легкую дрожь. Она узнала животных, пасшихся неподалеку в саванне. Это были зебры. Путешественники видели их уже не раз и изумлялись их необычайной, казалось, просто нереальной раскраске. Но для царицы амазонок они были не только и не столько нарядными, странными на вид существами - прежде всего она видела их сходство с лошадьми, и это вызывало в ней неотвязное, неуемное желание… Вот уже год, как она не садилась верхом. Ей все время казалось, что втайне зебры соблазняют и Авлону, но та не решалась ей ничего сказать.
Сейчас животные оказались очень близко - в каких-нибудь двух сотнях локтей, и двигались в сторону охотницы, не подозревая ее присутствия, так как она, само собою, подошла к открытому пространству с подветренной стороны. Зебр было шесть.
Пентесилея встала, пригнувшись, за кустом и ждала, уже отчетливо понимая, что на этот раз не сможет преодолеть искушения. Тем более, что у нее было достаточно времени, и она не видела в своей затее никакой опасности. От Ахилла и Гектора, которым так или иначе приходилось много слышать о диковинных зверях Черной земли, она знала, что нрав у зебры злобный, а повадки самые свирепые. Они своими глазами видели, как однажды жеребец зебры забил копытами и растерзал зубами крупную гиену, посмевшую явиться вблизи стада полосатых. Видели, как отступила от бешеного натиска двух зебр молодая пятнистая пантера, гроза всех здешних травоядных. Зебра была сильна, свирепа и стремительна, куда свирепее и стремительнее дикой лошади. Но именно это подогревало Пентесилею. Не родился еще в мире такой скакун, на которого она не сумела бы сесть верхом!
Крупный полосатый жеребец втянул ноздрями воздух и тонко злобно взвизгнул. Он почуял чей-то чужой запах.
Боясь, как бы он не обратился в бегство, амазонка выступила из своего укрытия и спокойно пошла навстречу полосатому коню. Она понимала, что вряд ли покажется ему опасной - он только разозлится, а это ей и было нужно.
Жеребец завизжал еще громче, уже с явной угрозой.
- Иди сюда, иди! - негромко сказала ему Пентесилея и остановилась.
Полосатый кинулся на нее, дико оскалив большие белые зубы, высоко вскидывая мощные копыта. Ему оставался десяток локтей, всего полтора прыжка, и тут она сама взвилась в воздух, пролетела над его головой, по-кошачьи развернулась в полете и упала прямо на спину ошеломленного жеребца. Ее колени, как тиски, сжали его круп, левой рукой она вцепилась в короткую жесткую гриву.
Жеребец уже не завизжал, а взвыл от ярости и, будто обезумев, извиваясь всем телом, начал метаться и скакать. Он был гибче и резче в движениях, чем самая буйная лошадь, а его скачки на десяток локтей вверх могли лишить равновесия кого угодно. Иногда и пантера, впившись всеми двадцатью когтями и зубами в тело могучей зебры, не может усидеть во время такой пляски - тогда ей приходится вновь прыгать на свою добычу… Однако Пентесилея держалась на спине жеребца, будто на нем родилась.
Во время этого поединка полосатый раз двадцать изворачивался, пытаясь схватить бесстрашную всадницу своими мощными зубами. Дотянись он до ее колена или лодыжки, и она осталась бы без ноги… Однако каждый раз правый кулак всадницы, заранее обмотанный кожаным поясом с медными бляшками, как дубина, врезался между ноздрей жеребца. Его морда покрылась пеной вперемешку с кровью, он стал хрипеть.