Убедившись, что Эфра ушла, и что дверь за нею закрылась плотно, Андромаха быстрыми шагами прошла во вторую комнату и, подойдя к своей постели, вытащила из-под подушки что-то, завернутое в кусок темной ткани. Она развернула сверток. В нем был кинжал средней длины, тонкий, в прекрасных, отделанных перламутром ножнах. Это была тоже часть троянской добычи Неоптолема, и Андромаха давно приметила его в той комнате, где юный царь хранил свое оружие. Этой ночью она похитила кинжал и очень тщательно укрепила на его ножнах длинный и тонкий ремешок, который отрезала от одной из своих сандалий.
Откинув полу хитона, женщина приподняла правую ногу, поставила ее на скамью и, несколько раз обмотав ремешок вокруг бедра, прочно привязала к нему ножны. Она опустила легкую ткань, оглядела себя, чтобы убедиться, что кинжала не видно, потом несколько раз прошлась по комнате, проверяя, не соскользнет ли ремешок вниз. Но он держался крепко.
- Ты где, госпожа? - послышался из соседней комнаты голос Эфры.
- Здесь.
И Андромаха вышла к рабыне и приняла из ее рук большой серебряный кубок.
"Последний глоток вина в моей жизни! - подумала она. - Пью за тебя, мой Гектор!"
В то же самое время неподалеку от гавани, среди густых зарослей олеандра, полтора десятка человек так же сосредоточенно вооружались, пряча короткие мечи под праздничные пеплосы и плащи.
- Ты в каждом из них уверен? - спросила Гермиона Ореста, стоявшего, как и накануне, на корабле, слегка позади нее.
- Это - воины моего отца, и все они мне преданы, - ответил юноша спокойно, поправляя свой пояс и проверяя, не выступит ли конец его меча из-под плаща во время ходьбы.
- И их не остановит то, что Неоптолем - сын Ахилла? - резко проговорила красавица, сжигая двоюродного брата жестоким упрямым взглядом.
Орест угрюмо усмехнулся.
- Жителей Микен не остановила преданность моему отцу. Почти все они верно служили Эгисту, его убийце! Нет, Гермиона, эти люди послушны мне, так что можешь в них не сомневаться. Но ты уверена, что действительно хочешь смерти Неоптолема?
- Что?! - не вскрикнула, а взвизгнула Гермиона. - Ты смеешь… смеешь спрашивать?! Хочу ли я смерти человека, которому год назад призналась в любви и поклялась в верности, и который променял меня, МЕНЯ на грязную троянскую рабыню?! Он ведет ее в храм, к алтарю, ЕЕ!!! Ведет, чтобы назвать своей женой, чтобы сделать гекторово отродье своим наследником! И я должна смотреть на это?! И пережить это?! И не отплатить за это?! И ты смеешь сомневаться?! И это любя меня, да?!
- Не кричи так громко, - зло оборвал ее Орест. - Я не спорю с тобой. Не спорю, заметь, хотя мне и думать-то гнусно, что я совершу убийство безоружного человека, в храме, возле алтаря!
- Чего тебе бояться после того, как ты зарезал свою мать?! - крикнула девушка и насладилась судорогой, исказившей его лицо. - Ишь ты, совесть заедает - "безоружного"! Да вы справьтесь с ним, все шестнадцать человек! Он и безоружный может вас передавить, будто слепых щенят!
Орест, побелевший, как чистый холст, нашел в себе силы расхохотаться почти с таким же презрением, с каким звучали последние слова царевны:
- Ого, вот это ненависть! Да ты же любишь его тем сильнее, чем отчаяннее пытаешься ненавидеть, Гермиона! Ты восторгаешься им, любуешься… И в душе хочешь, чтобы он нас перебил, а не мы убили его!
- Нет, - она вдруг овладела собой и заговорила спокойно и сухо. - Моя честь для меня дороже какой-то там любви… И раз он решился меня унизить, я могу желать только его смерти. Если ты убьешь его, Орест, я буду твоей, как и обещала.
Глава 8
Еще ни разу в своей жизни Неоптолем не был так счастлив.
Он не обманывал себя. Он понимал, что не произошло никакого чуда, и не любовь заставляет Андромаху идти с ним к алтарю храма. Она и не скрывала этого - троянка была с ним по-прежнему честна.
Но она сказала "да", она должна была в этот день стать его женой и царицей, она обещала ему принадлежать, и это был подарок, которого Неоптолем уже не ожидал, это была награда за четыре года терпения, это было как воздаяние и как прощение…
Быть может, тайно он надеялся, что их новая близость и само обладание ею разрушат неодолимую преграду верности мертвому супругу, и она, наконец, захочет любить его и полюбит?…
Быть может, ему казалось в глубине души, что раз все же она произнесла слово "да", то, значит, ей уже хочется его любви, и она ищет только повода, чтобы решиться, чтобы, наконец, все начать заново?
А быть может, это было просто сумасшедшее желание обнять, наконец, это хрупкое и нежное тело, получить право охватить губами ее спелые губы, вдохнуть в нее свое дыхание?..
Он купался в своем счастье, как в лучах солнца, показавшегося после долгого зимнего ненастья. Он ликовал откровенно и неудержимо, не желая от кого-либо скрывать свое состояние. Он хотел, чтобы все видели, как ему хорошо!
В храм Артемиды они отправились к полудню. Храм находился неподалеку от дворца и стоял на насыпи, специально сооруженной для его возведения. Сложенный из светлого известняка, обрамленный круглыми колоннами со всех четырех сторон, он смотрелся среди невысоких домишек, как большая белая лилия, поднявшаяся над луговой травой.
О свадьбе царя знал весь город, и храм был окружен толпой самого разного люда. В основном это были ремесленники и торговцы, прервавшие ради такого случая свои труды, а также крестьяне, с утра прикатившие на рыночную площадь тележки с фруктами и овощами, и теперь оставившие товар под присмотром рабов или ребятишек. Все эти годы в Эпире ходили легенды о прекрасной пленнице, которую без ума любит их юный царь, и увидеть ее хотелось всем.
Неоптолем и Андромаха шли к храму пешком, благо идти было всего ничего. Царь вел невесту за руку, сияя своей радостью, и она шла рядом, такая спокойная и горделивая, такая прекрасная, что в толпе зашумели и восторженно зашептались, любуясь ею.
Ее светло-зеленый наряд удачно гармонировал с одеждой царя: на Неоптолеме был золотистый хитон из дорогой троянской ткани и кожаный, отделанный медными наковками пояс. Золотой венец на голове юноши украшали несколько крупных аметистов - их добыл в одном из сражений еще его дед, царь Пелей, то был его венец, который он мечтал передать Ахиллу, но оставил своему внуку.
Двое жрецов уже ждали их, приготовив все для торжественного жертвоприношения. Центральная часть храма оставалась свободной, вдоль стен рядами стояли старейшие воины Эпира, знатные горожане и богатые торговцы, остальная толпа, успевшая войти, стеснилась возле входа, а те, кому младшие жрецы приказали остановиться, собрались на широкой лестнице либо стояли внизу.
Обводя глазами собравшихся, Неоптолем увидал вблизи алтаря своего воспитателя Феникса и успел поймать его недоуменно-вопрошающий взгляд. "Ты все же сделал это?!" - будто спрашивали глаза старика. "Да, я это сделал!" - взглядом ответил юноша.
Ни Менелая, ни Гермионы в храме не было - но Неоптолем и не ждал их увидеть. Тем не менее, спартанские корабли были еще здесь, об этом царю недавно сказал Пандион. Что же, это их дело - уедут, когда захотят.
Царь и его невеста подошли к алтарю, и старший жрец Артемиды, призвав всех к молчанию, начал обряд. Огонь на жертвеннике возгорелся ярче, чем обычно - это был добрый знак, и толпа собравшихся радостно зашепталась, зашелестела.
Жрец соединил руки новобрачных. Неоптолем принял от него чашу с драгоценным маслом, пролил его в огонь и, повернувшись к собравшимся, проговорил необычайно звонким, переполненным радостью голосом, который светло отразился от каменных сводов и охватил весь храм:
- Перед тобой, могущественная богиня, перед всем сонмом Олимпийских богов, перед жрецами храма и перед всеми вами, жители Эпира и мои подданные, я называю эту женщину, Андромаху, дочь Фиванского царя, моей супругой и царицей Эпира. Астианакса, ее сына от первого брака, я нарекаю отныне моим наследником, независимо от того, сколько будет у нас еще детей. До вступления его в возраст мужчины мою власть наследует моя жена. Клянусь, что так будет, и беру всех вас, моих подданных, и всех богов Олимпа в свидетели, что слово мое свято и нерушимо!
- Да будет так! Боги слышали! - воскликнул жрец.
Толпа зашумела. Жрецы с двух сторон взяли Андромаху за руки и повели по широкому кругу, чтобы все стоявшие в храме люди могли увидеть вблизи и запомнить лицо своей царицы.
И в эти мгновения, в те недолгие мгновения, когда Неоптолем остался один возле пылающего жертвенника, от толпы с разных сторон неожиданно и стремительно отделились человек пятнадцать в широких плащах. Внезапно плотно обступив юношу, они откинули плащи, и, отражая яркое пламя, не менее ярко сверкнули лезвия мечей.
- Умри, царь! - взвился чей-то полусорванный голос.
Первых двоих бросившихся на него убийц Неоптолем отшвырнул почти непроизвольно, еще не осознав, что произошло, просто вдруг увидав перед собою искаженные бледные лица и оскаленные рты. Один из двоих успел полоснуть мечом его руку, но лишь рассек кожу, так и не сумев ударить. Однако сзади кто-то с силой нанес удар в спину, потом другой вонзил меч в бок царю.
Резкий, дикий крик, вырвавшийся у Неоптолема, отразился воплем ужаса в толпе. Кто-то бросился к выходу, кто-то шарахнулся назад, давя и опрокидывая стоявших за ним. В храме все были безоружны, и никто не подумал броситься на вооруженных убийц.
Неоптолем почти вслепую ударил кулаком одного, второго, кого-то отбросил пинком ноги в живот. Но они были кругом, и у них были мечи. Царь почти сразу попытался, перехватив руку ближайшего из убийц, вырвать его оружие. Но не смог: рука воина была продета в кожаную петлю, прикрепленную к рукояти. Нападавших было слишком много, они даже мешали друг другу, и быть может, из-за этого не сумели сразу нанести царю смертельных ран. Он дрался отчаянно, неистово, уже весь залитый кровью, понимая, что погибает.
Его взгляд скользнул к жертвеннику. Он вспомнил о жертвенном ноже жреца. Но ножа не было - кто-то из убийц догадался убрать его…
- Оружие! - во всю силу, страшным, хрипящим голосом выкрикнул царь. - Кто-нибудь… если кто-то здесь мне верен - какое-нибудь оружие! Дайте мне оружие!
И в этот миг Андромаха, оттолкнув вцепившегося в ее руку ошеломленного ужасом жреца, подбежала к алтарю.
- Неоптолем! Лови!
Ее звонкий голос перекрыл вопли толпы и нестройные крики убийц. Кинжал, который она выхватила из привязанных к бедру ножен, блеснул в воздухе и полетел над их головами. Неоптолем, который был почти на голову выше большинства нападавших, вскинув окровавленную руку, подхватил нож на лету и в то же мгновение один из убийц упал, пораженный в сердце. Следующим движением Неоптолем перерезал ременную петлю и поднял меч убитого.
Неоптолем подхватил нож на лету, и в то же мгновение один из убийц упал, пораженный в сердце
- Вот так! И так! - ревел юноша, нанося удары направо и налево, уже не чувствуя боли от все новых и новых ран.
Андромаха смотрела и понимала, что сейчас убийцы добьют царя. Он убьет их много, но не сумеет убить всех - они напали слишком неожиданно… Вблизи не было Пандиона, не было никого из воинов - они все охраняли храм снаружи, а находившаяся внутри толпа была в полной растерянности. И тут молодая женщина вспомнила светлую тень, что проводила их с Неоптолемом почти до самых ступеней храма и отступила, лишь повинуясь ее резкому окрику. Ее верный пес - он шел за ними, будто чуя беду.
- Тарк! - закричала она что есть силы. - Тарк, на помощь! Сюда, Тарк, ко мне!
Ей и в голову не пришло, что она кощунствует, призывая пса под своды храма, да и о каком кощунстве можно было думать там, где у священного алтаря совершалось убийство?
Гигантский пес, мелькнув золотой молнией, пронесся мимо кричащей в ужасе толпы, подлетел к Андромахе и тут же, повинуясь уже не голосу, а взгляду и движению руки, кинулся сзади на убийц. Он сразу прыгнул на спину одному из них, и тот, едва успев вскрикнуть, упал с перекушенной шеей. Еще прыжок, и еще одно тело рухнуло в корчах на белые мраморные плиты.
В то же время меч Неоптолема поверг еще одного врага, потом второго, третьего…
И тогда они поняли, что будут убиты все. Смятенный крик "Бежим!" потонул в визге и вое, и уцелевшие, выставив перед собою мечи, бросились к выходу из храма. Тарк успел настичь двоих, и оба остались в оскверненном ими святилище. От входа пес повернул, не решаясь покинуть свою хозяйку.
Неоптолем тоже рванулся за убийцами и сумел заколоть еще одного из них посреди зала. Наружу выскочили только пятеро из шестнадцати и, кинулись прочь, пользуясь тем, что растерявшаяся охрана, не поняв сразу, что произошло, устремилась в храм, а не за ними.
Юный царь Эпира, весь залитый кровью, отшвырнул от себя труп врага и повернулся, ища взглядом остальных. Их не было, да и он уже почти ничего не видел. Багровый туман застилал ему глаза. Он еще пытался удержаться на ногах, выронив кинжал, хватаясь за воздух и глухо хрипя, потом упал навзничь. По телу пробегали судороги, он бился на мраморном полу, и красные ручейки растекались, заполняя щели между плитами и окружая юношу сетью кровавых квадратов.
Вопли толпы вдруг умолкли. Только несколько надрывных женских рыданий еще раздавались, нарушая страшную тишину.
- Неоптолем! - закричала Андромаха, подбегая и падая на колени возле юноши. - Неоптолем, ты видишь, ты слышишь меня?!
- Вижу.
Он смотрел на нее расширенными совершенно черными глазами: непомерно увеличенные от боли зрачки поглотили их настоящий цвет.
- За-чем… Зачем ты пришла в храм с кинжалом?
Он пытался взять ее за руку, но судорога сводила пальцы, они скользили по плечу женщины, срывались, цеплялись за складки ее хитона.
- Я не думала ни о чем дурном… Я…
- Я знаю, - он хотел засмеяться, но с хрипом и кашлем изо рта вырвались темные сгустки крови, и он едва не захлебнулся, однако продолжал говорить. - Я знаю, ты не меня хотела… ты себя… чтобы не изменять, чтобы оставить все сыну… и остаться… остаться с Гектором… Вот… ты победила! Я умираю, ты - царица, твой сын - наследник… и ты не изменила…
- Нет, Неоптолем, нет, мне не надо этого!
Пока царь говорил, она нашла дрожащими пальцами его руку и стиснула в своей. Но едва он умолк и вновь по его лицу и телу прошла мучительная судорога, Андромаха вздрогнула и подняла голову. Вокруг них стягивалось кольцо человеческих лиц, возбужденные, тревожные, испуганные голоса начинали разрывать страшную и гибельную тишину.
- Охрана! - крикнула молодая женщина, вдруг возвысив голос и ощутив, что на ней, именно на ней собрано сейчас внимание и повиновение всей этой ошеломленной толпы. - Охрана, сюда!
- Мы здесь, царица!
Мощный мужской голос раздался позади толпы, но через несколько мгновений Пандион уже стоял рядом, наполовину вытянув из ножен меч. - Что нам делать? - воин смотрел то на полубезжизненное тело своего царя, то на склонившуюся над ним женщину, которую его царь только что перед богами и людьми назвал своей женой и преемницей царства.
- Лекаря сюда, и немедленно! - голос Андромахи все креп, и она уже почти не узнавала его, таким он стал сильным и звонким. - Бинты и все, что есть, для остановки кровотечения. И догнать убийц! Догнать! Быстрее!
- Они, боюсь, уже в городе, госпожа! - сокрушенно воскликнул Пандион. - Где их там искать? Мы виноваты… не поняли сразу…
- Кто они?! Кто?! - молодая женщина обводила взглядом лица воинов. - Кто-нибудь их знает?
- Это были спартанцы, - один из охранников пнул ногой валявшийся на каменных плитах окровавленный меч. - Такие мечи у нас не делают. И, сдается мне, одного из них я узнал - он утром был во дворце с Менелаем.
- Прикажи воинам бежать к гавани, Пандион! - резко проговорила Андромаха. - Пускай гребцы выводят корабли и лодки от пристани и перегораживают бухту. Не выпускать отсюда спартанцев, пока я не разрешу! Пандион, ты понял?
- Да, царица! - твердо ответил воин.
- А сейчас лекарей, лекарей, и скорее!
- Да, царица…
- Лекарь сейчас будет здесь! - произнес младший жрец, подбегая к Андромахе. - Я тотчас же позвал его…
- Не нужно уже никаких лекарей… - еле слышно выдохнул Неоптолем, как во сне слышавший все, что говорилось. - Это - воля богов. Пусть так и будет. Ты свободна, моя Андромаха!
Женщина почувствовала, как его пальцы слабеют, разжимаются и начинают холодеть. И одновременно смертельный холод окатил ее сердце.
- Нет, Неоптолем! - крикнула она. - Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты умер… Держись! Ты нужен мне, слышишь…
- Уже нет… - он еще пытался смеяться, но ничего не получалось. - Ты можешь сама.
- Прости меня! - молодая женщина захлебывалась, плакала, задыхалась. - Я не понимала до конца. Я люблю тебя, Неоптолем!
Его пальцы, только что остывшие и почти разомкнувшиеся, до боли, до хруста в суставах, вновь сжали ее руку.
- Пов-то-ри…!
- Я люблю тебя, муж мой! Не оставляй меня!
Глава 9
- Я убью тебя! Убью! Щенок, мальчишка, ничтожество, не способное думать! Как ты мог угодить в этот бабий капкан?! Кого ты послушался?! Дрянь! Безумец! Ты можешь стать причиной войны и раздора, каких ахейские племена не знали уже пару столетий! Все, что сделал твой отец, мой брат, ты сейчас пустил по ветру!
Менелай метался по своему походному шатру, тому самому роскошному шатру, что стоял еще под Троей, и что был сейчас поставлен на берегу бухты. Разъяренному царю в нем было тесно, он то и дело натыкался на опоры, спотыкался о походные сумки и сундуки, пинал их ногами и отшвыривал от себя, будто пытаясь этим дать выход своему бешенству.
Орест все это время стоял, прислонившись к одной из опор, совершенно неподвижный и безучастный - к гневу царя, к его угрозам, вообще ко всему миру вокруг.
Все решилось для него получасом раньше. Тогда, когда он, весь в крови и в пыли, еще содрогаясь от возбуждения, вбежал в шатер Гермионы и крикнул ей, смятенно вставшей ему навстречу:
- Мы убили его! Убили! Он еще жив, но ему не выжить!
Орест не сомневался, что говорит правду. Он не был воином и не участвовал в войнах, но раны и смерть ему приходилось видеть, к тому же его воспитывали опытные воины, и он хорошо знал, какие раны несут гибель. Без сомнения, Неоптолем был убит - ему нанесли, по меньшей мере, шесть или семь наверняка смертельных ран. Невероятная сила, дикое сопротивление, нож, оказавшийся в его руках и повергший мертвыми половину убийц (человек пять досталось страшному псу, прибежавшему на помощь царю), - все это не меняло дела: уже выбежав из храма, Орест обернулся и успел увидеть, как юный царь упал, корчась в судорогах. Он должен был умереть.
- Вы убили его? Ты в этом уверен?
Голос Гермионы как-то странно звенел.
- Да, я уверен. Я не видел его смерти, но он умрет непременно. Он смертельно ранен и, скорее всего, сейчас уже мертв.
- Так будь же ты проклят, убийца!