* * *
- Проклятье!.. - воскликнул я, неловко выронив вилку. - Как же я не вспомнил этот разговор раньше?!
- Какой еще разговор?
- С Клинором. Это было пару лет назад. И он сказал все… так ясно…
- Пару лет назад?
- Да, как раз тогда, когда, говорят, пытался наставить нашего местного буяна Дизака на путь истинный. - Это забавляло всю округу, но по крайней мере, Клинор остался жив-здоров и все этим удовлетворились. Впрочем, в те времена Дизак был еще не так опасен как потом, просто грубиян и забияка, не слишком склонный к честности. А вот потом он стал и опаснее и честнее - зачем плутовать, если достаточно возможностей убивать достаточно "честно". Вот чем его привлек Клинор - научил кое-чему из того, чему здесь было еще не время, и это дало ему преимущество еще до того, как он стал, частично, человеком из будущего.
Я рассказал обо всем в двух словах. Отец задумчиво повертел в руке вилку.
- Интересно, с чего бы ему вообще с тобой об этом заговаривать?
- Может быть, ностальгия? И если он уже тогда считал, что я могу быть тобой?
- Это возможно. Допущение превращает тот разговор прямо-таки в историю, леденящую кровь.
- Но раз он чувствовал, что ему еще ничего не грозит, то ничего не грозило и мне. Если он присматривал за нами, ему было удобней, чтобы однажды мы стали тем, кем стали, а не неизвестно кем, за кем он мог не уследить.
- И значит, только то, что мы ничего вовремя не вспомнили, в какой-то мере и сохранило нам жизнь. Стань все ясно раньше, у него наверняка был какой-то план, что ему делать. Но мы не обращали на него никакого внимания, и в какой-то момент он решил, что точно выиграл. А теперь - исчезновение, сгоревший дом, отец Франциск - все это явная импровизация. Должно быть, он давно уже не очень-то верил, что мы сможем сделать хоть что-то. Сперва - наверняка волновался, что мы все же разгадаем его трюк и пожалуем гораздо раньше. Но этого не случилось. Не случилось и сразу же после перемещения Карелла - а ведь, казалось бы, нам нельзя терять время в такой ситуации. И он наконец почувствовал себя в полной безопасности.
- И решил поставить точку, прислав сюда Дизака с компанией. Тоже ностальгия? Ему хотелось окружить себя старыми знакомыми или кем-то очень похожим на них. Это бы всю жизнь грело ему душу, свидетельствуя о его полной победе.
- Думаю, ты совершенно прав. Он не ожидал, что наше перемещение, если оно вообще состоится, будет настолько не идеальным. Но нас волновали какие-то мелочи, а главное мы старательно его игнорировали, значит, что бы мы ни делали, это были не мы.
- И все-таки, если он нас путает, то кто тогда, по его мнению, я? Неужели ты?
Отец скорчил довольно смешную рожицу и пожал плечами.
- Может, и так. В конце концов, если у нас все получится, это не имело бы никакого значения, а будь я тобой, я получил бы большую свободу действий. А возможно, он думает, что ты - Мишель. В конце концов, кто еще был с тобой во время самой Варфоломеевской ночи?
- Тогда ты был бы обычным человеком этого времени? Это слишком странно. Как бы мы собирались в таком случае действовать, по его мнению?
- Мало ли, может, примерно так же как он - опоив всех, кто может зачем-то понадобиться.
Теперь я ошалело уставился на него.
- А мы на такое способны?
Отец усмехнулся и пожал плечами, ехидно подмигнув.
- Поживем - увидим, - ответил он мрачновато и как-то очень устало.
Я вдруг вспомнил о времени и начал терзаться смутными угрызениями совести. В отличие от некоторых, я почти весь день проспал.
- Увидим… Да… думаю, мне пора, - проговорил я, неуверенно проведя рукой по подлокотнику. Покрепче оперся о него, приподнялся, и тут меня занесло в сторону, а кресло, как норовистый бычок на родео, резво скакнуло назад и вбок.
- Черт!.. - я приложился лбом о край стола и смирно сел на ковер. Из глаз сыпались звездочки и томно вальсирующие мушки. Отец как по волшебству очутился рядом, придерживая кресло, - похоже, оно еще намеревалось прихлопнуть меня спинкой по макушке, - ухмыляясь, он поставил его снова на резвые ножки, и осторожно подхватив меня под руку, помог подняться. Я почувствовал, что от досады у меня горят уши.
- Извини, - пробормотал я. - От меня одни неприятности…
- Знаешь, что, - ответил он посмеиваясь, выбери уж что-то одно - или ты геройствуешь, или валяешься в обмороке. - Он прав, одно и другое вместе - чрезвычайно неэффективно.
- Ладно, - согласился я. - Уж до завтра я точно в обмороке! Только не присылайте мне цветов и священников, и может быть, моя душа обретет покой.
V. Эликсиры
Все же забавно… когда-то Линн так желал научить меня судить резче и определенней, почти навязывая категоричность, а потом, уже в образе Клинора, сокрушался, что "всяк вершит суд скорый и неправый". Ключевое слово тут конечно "неправый". Все кругом судят обо всем неправильно. Как и я когда-то. Так что лучше бы и не судили, а просто слушали, что он говорит. Там, в будущем, я еще сходил за какое-то подобие равного, значит, я должен был просто научиться судить правильно. А здесь - незачем и стараться, здесь все априори этого не могут и никогда не научатся. Слишком низко на ступенях эволюции. Да и будущее Линна разочаровало - слишком невысоким процентом "правильности". И даже Нейту, которого он забрал с собой, только потому, что его оказалось легче всего обмануть - он был самым младшим из нас и доверчивым - не было оставлено никакого шанса "судить неправильно".
Изабелла пришла одна.
- Я знаю, долго ты так не выдержишь, - сказала она задумчиво.
Она что-то держала в руке, что-то маленькое. Разжав пальцы, она показала мне хрустальный флакончик с золотистой жидкостью.
- Что это? Я схожу с ума или знаю ответ?
Изабелла усмехнулась и встряхнула флакончиком чуть увереннее.
- Знаешь ответ. Это адская смирна. Но уже не совсем. Ее основной активный компонент я подавила. Но не все ее качества потеряны. Это по-прежнему прекрасный стимулятор и ранозаживляющее. Может быть, вполовину слабее чем оригинал, но зато куда безопаснее. Словом, если появится необходимость быстро придти в себя - прими это… - Я озадаченно уставился на флакончик, одолеваемый самыми противоречивыми чувствами. - Только на всякий случай запри дверь, чтобы в первые четверть часа никто случайно не вошел. Скорее всего, это совершенно безопасно, но просто на всякий случай.
Она протянула мне флакончик.
- Спасибо… - Я взял его с опаской. - А кто-нибудь знает об этом?
- Ну… - Изабелла замялась, забавно наморщив нос. - Я высказала теорию, но кажется, не встретила ответного энтузиазма.
- Скажи честно, на чьей ты стороне?! - засмеялся я.
Она пожала плечами.
- Я не говорю, что нужно непременно это попробовать. Просто делюсь соображениями. Потому что тебе это может быть интересно. В конце концов, после вчерашнего… хочется как-то уменьшить нашу уязвимость.
- Да… - Я уже знал, что сделали с бедным священником - вынесли его открыто, но так, будто он был еще жив и ему было нехорошо, доставили домой и вызвали священника к нему самому. Среди всего, что кругом творилось, никто ничего не понял. В конце концов, пусть был выстрел, в нем самом никаких огнестрельных ран не было. А стрелял, как выяснилось, я сам - чтобы скорей позвать на помощь, когда бедный отец Франциск внезапно упал. Может, звучало не слишком убедительно, но последние дни вообще казались совершенно невероятными. - А если опыт пройдет успешно, то мы сможем пользоваться им в дальнейшем… - Я снова пристально посмотрел на флакончик.
- Если мы сможем обратить зло в какое-то подобие добра, то почему бы нет? Помнишь, для забавы я решала эти задачки еще в далеком будущем - как обезвредить большинство самых известных в истории ядов. Все уже было просчитано раньше. Единственное, что вызывает какие-то сомнения - генетические различия в разных временах. Рассчитывала я тогда модель двадцать седьмого века. Но раз действие здесь сходно, то все должно сработать. И я… даже проверила на мышах. Хоть это слабенький показатель, но они реагировали совсем иначе, чем та мышь, на которой мы провели испытания в первый раз, неделю назад.
- Верю. А еще… Ты думаешь, что это может сработать как прививка? Если вдруг с нами что-то случится? - Она ведь не сказала, что основной компонент нейтрализован, она сказала, что он подавлен. С другой стороны - это же не вирус, но и к ядам, бывает, привыкают.
Изабелла нахмурилась, пожала плечами и вздохнула.
- Хотелось бы. Но одно дело - теория, а практика - совсем другое…
Поэтому она предложила мне стать подопытным кроликом. Она знала, к кому обращаться.
- Ты ведь любишь "опыты на людях", - сказала она с самым невинным видом.
- А точнее, на собственной шее, да? - улыбнулся я.
- Ну, это потому, что ты все-таки не живодер… И на самом деле, я знаю, что ты тоже все просчитываешь и бываешь осторожен!
- Как зловеще это звучит!
- Если сочтешь, что риск чрезмерен, не делай этого. Это просто страховка. Лучше пусть будет под рукой, никто не знает, как обернутся события.
- Это уж точно… Пусть будет. Спасибо еще раз.
Мы снова улыбнулись друг другу, и Изабелла выскользнула из комнаты, мягко прикрыв дверь. Я со вздохом посмотрел на флакончик, серьезно задумавшись. Риск все-таки был, и она это знала. Только какой? Какие еще могут быть побочные действия? Строго говоря, сама по себе, смирна не вызывала физической зависимости. Да и психологической тоже - по причине отсутствия критического отношения к собственному состоянию. Хорошее? Пусть. Плохое? Это для человека было уже совершенно безразлично. У него не было собственного побудительного мотива к тому, чтобы снова его улучшить. Он не осознавал, что за чем следует. А вот если будет осознавать… То это опасность номер раз… А номер два - даже при отсутствии какого бы то ни было внушения, можно потерять критическое отношение к своим поступкам. И тогда, пример мы уже знаем. Если "накладка сознаний" ослабляла действие смирны и в итоге превращала человека в "последнюю сволочь"… то это вполне может случиться. Неважно, внушит мне кто-нибудь что-то или нет. Не исключено, что это могу сделать я сам, думая о чем-то чуть более напряженно, чем следует - а как именно следует, никто не знает. И даже путь эти опасения не подтвердятся, я могу убить своего "внутреннего цензора". И если буду считать себя после этого гением мысли и истиной в последней инстанции, то это совсем не значит, что так будет на самом деле. Все что останется тогда сделать - пристрелить меня как бешеную собаку. В лучшем случае. Так как проводить остаток жизни взаперти или сея вокруг мор и разрушения, что-то не хотелось…
И все-таки, в этом был такой соблазн.
Даже в том, чтобы стать "последней сволочью". Чтобы поменьше беспокоиться о происходящем, о последствиях своих действий.
Именно потому я и медлил, глядя на пузырек - потому что это было так соблазнительно.
Но чем тянуть и чем ждать новых опасностей…
Притертая пробка оказалась скользкой, и открыть флакончик одной рукой, не вылив его содержимое, было не так-то просто. Эта мелочь меня разозлила - тем больше, чем сильнее я сомневался в правильности того, что делаю. Так, как дела обстояли сейчас, мне совсем не нравилось. Беспомощность и неизвестность - верный способ сойти с ума. Особенно, когда есть шанс легко от них избавиться. Эта легкость - уже сомнительного свойства. Но если можешь кому-то помочь и не делаешь этого, то это уже просто трусость. Какой выход тут ни выбери, всегда будет в чем себя обвинить. В том, что потакаешь соблазну или в том, что прячешь голову в песок. Лучше уж не в последнем. И так слишком много упущено, и действовать надо быстро, именно в то время, в которое иначе от тебя не будет никакого толка.
Наконец пробка была вынута. Пальцы сводило от напряжения, рука подрагивала, и лучше было перевести дух. Несмотря на злость, я был аккуратен и ювелирно осторожен. "Может быть, последний раз в жизни?" - подумал я ехидно, и усмехнулся.
Вряд ли я думаю, что это серьезно, если разыгрываю сам с собой такой театр.
Прищурившись, я примерился к открытому флакончику и осторожно отпил половину его содержимого. Дверь была незаперта. Но какого черта? Или все будет в порядке, или - уже неважно.
И все же, на всякий случай, я постарался ни о чем не думать, зажмурившись и крепко сжав пузырек в кулаке, чтобы не вылить остаток - пробку закрою потом…
Часа через два я сидел за столом в своем кабинете и пытался постигнуть логику Линна. Почему он наметил главное выступление на Варфоломеевскую ночь? Это имело для него какое-то практическое значение или только символическое? Да, конечно, чем время смутнее, тем "мутнее вода", но при его возможностях все можно было сделать исподволь, не зацикливаясь на датах и исторических событиях, которые легко отменить. Так может, для него это имело какое-то иное значение? Попустительство до нужной поры, а затем - картинная кара грешникам, докатившимся до подлого братоубийства? Роль Немезиды, божьего гнева, небесного правосудия? И как с этим вяжется то, что он сам готов был развязать это братоубийство, если бы что-то пошло не так? Его люди должны были убить Колиньи, если этого по какой-то причине не сделает Гиз. Просто потому, что он знал, что так должно быть. Он знал о "намерении согрешить", а кто "согрешил в сердце своем", тот все равно, что согрешил на деле. Остальное - декорации и воля провидения. Он ждал, когда род людской достигнет вершины скверны в выбранном им клочке времени и пространства. Это будет "правильно" и "идеально", назидательно в своей основе, пусть даже никто не сумеет оценить урока и не будет подозревать, что должно было происходить на самом деле.
Прежде чем наслать казни египетские, надо ведь не забыть ожесточить сердце фараона, чтобы он не прислушался к Моисею. А потом за это наказать весь Египет. Вполне божественно, на чей-то взгляд.
И только поэтому король и его семейство еще в порядке. Они должны находиться в своем первозданном грешном состоянии. Если, конечно, они на самом деле в порядке. Ведь ясно, что к ним должен быть "индивидуальный подход", как к отцу Франциску. Они не должны походить на обычных хранителей. Не обязаны обладать теми же установками.
Но будь я Линном и стремясь к "совершенству", я бы и впрямь отложил нисхождение благодати до эффектного часа в своей пьесе. Тут есть только одна тонкость - я не Линн. И многое допуская, я могу упускать какие-то мелочи, которыми он руководствуется.
Одно ясно. Готовиться столько лет и теперь отступить - невозможно. Кажущееся затишье не может быть долгим. Оценив ситуацию, он пустит в ход запасной план. Быть может, найдя в этом свои "совершенные" стороны. Он ведь, в какой-то степени, ждал нас. И вот, мы здесь. Он дождался.
Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и задержал дыхание. Удивительно. Легче. Хотя действие было почти незаметным. На меня по-прежнему то и дело накатывали приступы головокружения, и довольно сильные, но тяжесть и разбитость понемногу отступали. Других серьезных изменений я в себе не замечал. Кроме того, что сидел уже не в надоевшей мне постели, а в кресле, не чувствуя при этом, что скоро умру от усталости. Если все пойдет хорошо, через день-другой я уже сумею выйти из дома не только подышать в сад. Вот только неясно, нужно ли будет повторить… или все же крепко садиться на этот крючок не стоит. Первый пузырек опустел. Легко и незаметно. Когда мне показалось, что ничего особенного не происходит, я допил остаток. Теперь было бы неплохо переговорить с Изабеллой, поделиться впечатлениями, но ее в доме не было. Как не оставалось никого из наших. Все отправились куда-то, куда я пока не мог за ними последовать.
Раздался знакомый стук в дверь, вызвавший у меня мгновенный всплеск раздражения.
- Войдите! - немедленно отреагировал я, чуть удивившись этому раздражению.
Заглянувший в приоткрытую дверь Мишель был бледен и серьезен. И я тут же подумал, что странная вспышка, возможно, вызвана его нервозностью, с которой он постучал. Он нервничал, и это передалось мне - я уловил его настроение. На него самого у меня не было причин сердиться. И это лучшее объяснение происходящему.
Его взгляд остановился на мне довольно ошарашенно. Затем Мишель, проскользнув в дверь, плотно прикрыл ее за собой. Растерянно кашлянул, и то отводя взгляд, то тревожно меня им окидывая, приблизился.
- П-простите… - пробормотал он, намеренно стараясь говорить как можно тише. - Но как вы себя чувствуете, ваша милость? Т-там - господин П-пуаре… Он к вам…
Я изумленно посмотрел на Мишеля. "С каких пор ты заикаешься, дружище?" И тут же сам себе ответил - наверное, с тех самых, с каких моих гостей выносят из дома бездыханными.
- Ты думаешь с ним что-то не так?
- Э, нет… не знаю, не думаю, что с ним…
Про отца Франциска тоже никто ничего плохого не думал. Я выдвинул ящик стола. Сверху на бумагах лежал заряженный пистолет, положенный туда совсем недавно. А прямо на столе, как обычно, всегда можно было отыскать парочку стилетов. Правда, один из них протыкал пачку исписанных листков бумаги, а другой покоился в футляре. Тот самый. Вчерашний.
Еще один вздох, для проверки. Все неплохо. Если не накатит очередной приступ, врасплох меня не застать.
- Ну что ж - впусти его.
- Я… - Мишель снова начал заикаться, даже толком ничего не сказав.
- В чем дело, Мишель? Ты ведь на самом деле не боишься меня?..
Возможно, вчера мы все же напугали его до полусмерти. Мишель посмотрел на меня с протестующим отчаянием, и наконец заговорил открыто:
- Нет, сударь, не вас! За вас. У него такой вид, будто… будто… Он пришел за вами. И он приехал в карете!..
- О, вот как…
- Думаю, мы можем не впустить его. Ведь вы же больны.
И я не узнаю сразу, зачем он приходил? Вернее, приезжал? Или дело сразу же дойдет до драки?
- Ладно, Мишель, впускай, каков бы ни был. Я разберусь.
- Вы правда… Я не знаю…
- Давай, Мишель. Все хорошо.
Мишель помотал головой, и все еще отчаянно беспокоясь, вышел из комнаты. Через минуту я услышал тяжелые шаги, и дверь широко распахнулась.
Пуаре, с трагической серьезностью и в позолоченной кирасе, вошел, едва не печатая шаг. На бледном, явно не выспавшемся, лице застыло выражение строгой отрешенной скорби.
Я пристально посмотрел на него и, не пошевельнувшись - если понадобится пистолет, его лучше будет схватить внезапно, беспечно улыбнулся:
- Приветствую, Теодор!
Пуаре в ответ резко, почти официально наклонил голову. Брови сдвинуты к переносице, на лбу залегли складки - он всем своим видом пытался выразить, как ему жаль. Осталось выяснить, чего именно.
- Что-то стряслось? - Я продолжал ободряюще улыбаться.
- Тебя желает видеть король, - мрачно ответствовал Теодор. - Как можно скорее.
- Король Карл? - уточнил я, выдержав короткую паузу.