Серьезность Пуаре наконец подернулась удивлением.
- Разумеется!.. - Стало быть, такое лицо у него не потому, что король скоропостижно скончался.
- Никто не умер? Тогда что у тебя с лицом? - спросил я напрямик. - Это арест?
По лицу Пуаре тенью прошла мучительная судорога:
- Не знаю! - ответил он хрипло. Поистине историческая фраза!
- Покушение? - предположил я весело.
Он лишь с еще более горестным видом развел руками и пожал плечами. Он не был ни в чем уверен и подозревал худшее. А может быть, все-таки, скрывал правду?
- Так может, еще обойдется. Зачем ты пугаешь слуг?
Пуаре вздохнул и посмотрел на меня неуверенно и оценивающе.
- А может, ты еще не в состоянии? - он слегка, намекающе, подмигнул. - Ну правда?..
Как интересно… Прямо до чертиков.
- Теодор, что ты подозреваешь? Честное слово, я никому не скажу!
- Не знаю! - упрямо и даже раздраженно повторил Теодор.
- И тем не менее, считаешь, что у меня есть выбор?
- Ну… да… - он удивленно оглядел меня, пытаясь сообразить, в каком я состоянии на самом деле, и снова озадаченно нахмурился. Должно быть, вид у меня был не по срокам цветущий.
- То есть, ты бы просто вернулся и сказал, что я при смерти или что-то в этом роде?
Теодор, как-то воровато оглядевшись, кивнул.
- Интересно, - сказал я вслух.
- А мне, честно говоря, нет, - сумрачно буркнул Пуаре.
- У тебя есть какие-то основания полагать, что все обернется скверно?
- У короля есть причины тебя не любить, - напомнил он. - Кому нравится признавать свои ошибки? А у тебя есть причины ему не доверять. И сейчас, когда ты не здоров, кто знает, какую шутку он вздумает выкинуть, и чем это для тебя может кончиться.
Я понимающе кивнул.
- Выходит, тебя больше всего беспокоит, что я нездоров, а он в это время топает ножкой? Что ж, но он ведь до сих пор наш король.
Подумаешь - ошибки. В последний раз, когда мы с ним разговаривали, он начал с гнева, а потом спас мою жизнь. Он никогда не был стабилен. Правда, тогда я произнес одну фразу, которая теперь совсем не в чести, не в пример тому, что тогда. Неизвестно, с каким настроением ему захочется узнать, что все это значило. И не смеюсь ли я над ним до сих пор. Должно быть, Теодор имеет в виду как раз это.
Пуаре промолчал.
- Я поеду, - сказал я. В каком бы состоянии я ни находился, во мне еще достаточно сюрпризов для любого человека этого времени. И если даже не этого, то благодаря Изабелле - отчасти тоже… По крайней мере, это повод снова войти в игру. Я могу узнать что-то важное. - Не вижу причины для обмана.
Пуаре вздохнул. И обреченно, и не без облегчения. Он выполнял приказ с чистой совестью.
- Хорошо. Я подожду тебя в карете.
- Вот видишь - тем более, ты захватил с собой карету.
Теодор вышел, озабоченно качая головой. Будто без слов сказав на прощанье: "Как хочешь, но я предупреждал". Если, конечно, это можно было назвать предупреждением.
Вернувшийся Мишель подобрал мне для вылазки подходящий костюм. Правда, взглянув на него, когда он, чтобы мне было удобнее, вынес одежду из спальни в кабинет, я на мгновение остолбенел:
- Мишель, что это?.. Черное? Я кто, по-твоему, кающийся грешник?!.. - Может, конечно, и грешник, только не кающийся. И не кальвинист, чтобы питать пристрастие к "отсутствию цвета".
Мишель, похоже, пребывал в легком ступоре.
- Просто… подумал…
- Что должно выглядеть строго и торжественно, - продолжил я за него. - И подобающе горам трупов на улицах. - Не говоря уж о трауре по безвременно ушедшему священнику. А с горами могло быть гораздо хуже, сейчас я выражался почти что фигурально. Мишель ответил потерянным взглядом. Я кивнул. - Хорошо, пойдет.
Тем более, выглядело все на самом деле не так уж траурно. Черное с золотом - в чопорном испанском духе. Скорее эффектно, чем мрачно. Пожалуй, Мишель был прав - что-нибудь зеленое или синее придало бы довольно смешной оттенок моей романтической бледности. Что-нибудь более яркое тоже внесло бы дисгармонию. Пуаре, едва завидев меня, одобрительно кивнул, видно, полагая, что подобная серьезность, почти надменная, не должна вызывать ни малейшего желания шутить даже у короля.
- И все же странно, - пробормотал он, помогая мне усесться в карету. - Не думал, что застану тебя на ногах.
- Слишком много всего происходит… - проговорил я отдышавшись. И в этот момент я даже не играл. На меня напал один из тех приступов слабости, что после принятия эликсира Изабеллы оказывались едва ли не сильнее, чем если бы все шло естественным путем. Впрочем, с чем я сравниваю? Иди все естественным путем, я вряд ли выбрался бы из дома при всем желании. А теперь, пусть меня и трясло, так что зуб на зуб не попадал, я даже куда-то ехал, причем до зубов вооруженный. Помимо обычного оружия при мне был очень маленький пистолет, который можно спрятать в ладони - в наше время таких почти не делают, разве что на очень особый заказ и, можно сказать, для развлечения - толку от него немного, но иногда не повредит любая неожиданность. Также, не на виду, в левом рукаве, помимо повязки, был припрятан стилет с гербом Медичи на щитке у рукояти. Если придется оставить его у кого-нибудь в глазнице, этот герб еще наделает шума - будет славная шутка. - Не хочу надолго выбывать из строя…
- Да… - Пуаре продолжал заботливо придерживать меня за плечи, усадив на обитую бархатную скамейку и вглядываясь мне в лицо с более искренней тревогой чем прежде, пока я, сволочь такая, исподтишка следил за ним, не забывая просчитывать в уме, что с ним можно будет сделать при малейших признаках опасности. - Послушай, у тебя же лихорадка! Знаешь, так бывает - становится лучше, а потом… Надо вернуться?!
- Ничего… Пройдет.
Круги перед глазами стали выцветать, теряя ядовитую яркость и вращаясь все медленнее. На самом деле, я и сам уже немного тревожился, что переоценил себя и недооценил возможное побочное действие непроверенного лекарства. Ох уж… проверять так с музыкой… А если мы с Изабеллой ошиблись и все испортили, то так быстрее закончится. Тоже, по-своему, неплохо.
А в следующее мгновение я перестал беспокоиться. Самочувствие стремительно улучшалось, а сознание прояснилось, став чистым как стеклышко. Периоды слабости сменялись ощущением почти полного восстановления, будто мой организм, то и дело расклеиваясь, тут же "склеивался" снова, и с каждым разом у него это получалось лучше и лучше. Интересный эффект, но не то, чтобы какой-то уникальный. К тому же, благодаря этим приступам я даже все еще походил на нормального человека. Пуаре на самом деле разволновался, увидев меня в таком состоянии, тогда как будь все гладко, на его месте я перестал бы верить самому себе и на ломаный грош.
Теодор наконец спокойно уселся на сиденье напротив и посмотрел на меня с глубокой укоризной, если не с осуждением.
- Что происходит, Поль? И как ты только во все это вмешался?
- Расскажу, когда узнаю получше. - Это была шутка. Есть вещи, о которых не рассказывают.
Он насупленно покосился в окно.
- Это ведь ты расспрашивал меня о хранителях, когда еще ничего не было ясно. Ты что-то знал или подозревал.
- Я бы не расспрашивал, если бы все знал.
Пуаре кивнул и снова молча уставился в окно.
Что ж, и он никогда не был склонен откровенничать о вещах, которые казались ему государственными.
- Я думал, ты не любишь политику, - пробормотал он, спустя какое-то время.
- Ненавижу, - подтвердил я.
Воздух, проникавший в окно, был не так уж свеж. Прохладный ветерок приносил с собой не только запахи палой листвы, речной влаги и сточных канав. Мертвецов убрали, но всю пролитую кровь так просто не соберешь. И не в теплые августовские дни. Перестук копыт, поскрипывание ремней, на которых покачивался короб кареты, отдавались чем-то безмятежно-будничным. Как синее небо и тепло дня - которому все равно, что происходит. Время течет своей дорогой, и ему нет дела, какие события его наполняют, даже если кто-то вздумает поставить запруду и переменить русло. Воде все равно, куда течь.
- А куда, собственно, девают трупы? - поинтересовался я.
- За городскими стенами выкопали ямы, - ответил Пуаре. - Главным образом - туда. Некоторых сбрасывают в реку. Но зачем ее травить? - он пожал плечами. - А некоторых, кого повезет, доставляют в катакомбы.
Лувр тоже был пропитан смешанными миазмами. Заметив, как я украдкой повожу носом, Теодор тихо усмехнулся:
- Приходится жечь благовония.
- Неблагодарное занятие, - посочувствовал я. И подумал, уж не из подобных ли соображений неунывающая герцогиня де Ла Гранж вылила на корзинку с цветами столько духов. Может быть, мы зря над ней потешались.
Пуаре свернул в неприметный переход.
- Куда это мы?
- Тс… - прошипел он ныряя за занавеску и сворачивая в следующий коридорчик. - Надо, чтобы тебя видели как можно меньше. Хотя бы пока что…
Это при том, с какой помпой мы приехали в карете? Правда, после этого мы сразу двинулись к одному из боковых входов, а не к главному, будто на встречу к какой-нибудь фрейлине или для каких-то сугубо казарменных дел.
То, как мы передвигались, живо напоминало рассказ Рауля. Должно быть, теперь это обычное дело. Один запущенный коридор сменялся другим, и наконец мы остановились у неприметной двери, невыразительной и рассохшейся.
- Вот и все, - отрешенно сказал Теодор. - Дальше ты пойдешь один. Там тебя должен кто-то встретить и проводить. Я подожду тут неподалеку. Удачи.
Я окинул его заинтересованным взглядом. В меру похоронен, но не слишком.
- И долго будешь ждать?
Он пожал плечами.
- Мне еще везти тебя обратно. - Прозвучало с каким-то сомнением.
- Что ж, ладно. - Я положил руку на дверь.
- Постой… Оружие ты должен оставить здесь.
Я обернулся и посмотрел на него в упор:
- Точно должен?
Перевязь, поддерживающую левую руку, я снял еще в карете, под предлогом обычной вежливости - а на самом деле, чтобы не мешала. Теодор, разумеется, предупреждал, как мог.
А ведь мог бы поведать, каким путем мы должны пройти. Одно это показало бы, почему он беспокоился. Но он этого не сделал. Катакомбы, стало быть?..
- Ладно. - Одой рукой я отстегнул пряжку и Пуаре сам подхватил портупею с пристегнутой рапирой и дагой.
На мой пристальный вопросительный взгляд он кивнул.
- Теперь все.
Давно меня зная, он мог хотя бы спросить, нет ли при мне чего-нибудь еще. Но он не спросил. По его глазам я видел - он знает, что есть. Но тут уж он готов был рискнуть.
Косвенно это говорило о том, что он не уверен в том, что это действительно опасно. Если бы ему дали знать точно и дали прямое указание, то обнаружься потом при мне что-то, ему не сносить головы. Но он только подозревал и не собирался лишать меня всех шансов, уповая все же на то, что все обойдется само собой.
Пуаре неуловимо подмигнул, я слегка кивнул ему в ответ и толкнул рассохшуюся створку. Шагнув за порог с показной беспечностью, я переместил ушки на макушку и приготовился к сюрпризам. Бисер перед свиньями. Комната была пуста, если не считать развернутого ко мне спинкой старого кресла. Все в точности как рассказывал Рауль. В замызганное, а вернее еще и в забитое наполовину доской окошко сочился тусклый свет. Я плавно прикрыл за собой дверцу, хоть глаза еще не совсем привыкли к полумраку, и не очень удивился, расслышав тихий смешок. В кресле кто-то прятался. Но судя по звуку, кто-то нестрашный.
- Всегда мечтал увидеть привидение, - сказал я вслух, поощряя последнее появиться на сцене.
Из-за высокой спинки старого кресла, в котором, по слухам, некогда нашел себе пристанище мертвец, выглянула симпатичная маленькая фрейлина в хрустящем кремовом платье со стоячим кружевным воротничком и с лукавой улыбкой присела в реверансе. Очень хорошенькая и совсем молоденькая - лет пятнадцати, не больше. Ее глаза блестели в сумраке как большие яркие бусины.
Определенно, подобный сюрприз был куда приятней того, что подвернулся тут Раулю.
- Очарован, мадемуазель, - признался я, с удовольствием галантно поклонившись в ответ.
- Виконт де Ла Рош-Шарди? - уточнила маленькая фрейлина веселым голоском, напоминающим щебет певчей птички. Я подтвердил это предположение дружелюбным кивком. - А меня зовут Анжелика де Ла Кур, - она мило качнула аккуратной головкой в жемчужном уборе, стягивающем плотно уложенные косы. - Надеюсь, по пути сюда у вас не возникло никаких затруднений?
- Абсолютно никаких, мадемуазель де Ла Кур, - заверил я.
Она легонько пожала плечами и как бы по секрету добавила с извиняющейся улыбкой:
- Мадам немного беспокоилась.
Мадам - ясное дело, кому она служит, стоит лишь взглянуть на посланницу. Я был совершенно уверен, что она не имела в виду ни мадам Елизавету, ни мадам Маргариту… И уж тем более, она не имела в виду короля. Что ж, никто не обещал, что он непременно должен быть у себя. Почему бы ему не быть в этот момент у матушки? Или она просто хочет перехватить меня раньше?
- Она ждет вас, и я вас провожу, - заключила фрейлина, как нечто само собой разумеющееся.
Анжелика де Ла Кур подошла к стене, завешенной выцветшей тканью, приподняла тяжелую пыльную материю, и просунув внутрь свою детскую ручку, нажала на рычаг. Восхитительно… совсем не таясь. Или это уже не такой уж секрет? Часть стены ушла вглубь, пахнуло сыростью.
Здесь пахло прелою листвой,
И безмятежностью сырой,
Сквозь мох, едомый слизняком,
Тянуло в склепе сквозняком… -
едва не пробормотал я вслух. Эх, сколько же времени прошло с тех пор, как мы занимались археологией и сочиняли по этому поводу дурацкие стишки на замогильные темы?..
Анжелика деловито просеменила обратно к креслу и взяла оставленную там свечу. Зажечь ее ей удалось не сразу. Пришлось прийти на помощь. Потом я забрал у нее подсвечник, достаточно увесистый, чтобы подобный жест казался элементарной вежливостью, и подал руку, заранее предупредив, чтобы она не слишком в нее вцеплялась. Она проявила понимание. Поначалу. Но когда мы вошли в тоннель, ее хватка вдруг стала ощутимой. Впрочем, она поспешила исправиться, виновато пробормотав:
- Простите. Я немного боюсь привидений.
- Серьезно? - спросил я, решив, что несерьезность ее развеселит. - А они тут есть?
Это была ошибка. Анжелика сильно содрогнулась, снова дернув меня за руку.
- Вы шутите?!
- Да… надо полагать, - осторожно выдохнул я, отпустив прикушенную губу. Сам виноват.
Колеблющееся пламя свечи мало спасало от мрака, хотя блики разливались, мерцая, по тонкому слою влаги, покрывавшей своды. Под ноги нам попалась черная яма. Мы аккуратно ее обошли, пол ведь был довольно скользким.
- Осторожнее, - прошептала фрейлина. - Тут есть еще и ловушки и лучше их не задевать.
Я заглянул в черную пустоту очередной ямы.
- Да, жутковато.
На ее месте я бы определенно боялся тут не привидений.
- Ничего, я знаю, где тут безопасно, - ободряюще отозвалась Анжелика. От нее исходило приятное тепло, как от свернувшегося комочком котенка.
Но вот наконец и тупичок с нишей… А в нише - молоточек. Я едва удержался, чтобы не потянуться к нему, уже зная, куда надо постучать этим легендарным гномьим орудием.
Анжелика сама постучала молоточком в дальнюю стенку углубления и отступила назад. Мы подождали немного, и вскоре часть стены сдвинулась, плавно отъезжая в нашу сторону, а за ней открылась комната, освещенная множеством маленьких свечей, хотя был еще день. Анжелика забрала у меня свечу, погасила ее и, вся подтянувшись и посерьезнев, на цыпочках вошла в комнату, я последовал за ней. Стена за нами бесшумно закрылась, став лишь зеркалом в черной раме.
Прямо перед нами стоял темный резной стол, на котором громоздились среди теней книги и свитки. За столом, над книгой, лицом к нам, сидела пожилая женщина (кто же открыл дверь? - подумал я, - или ближе к столу находился еще один рычаг?) Тяжелые неподвижные складки темного платья окутывали ее как каменные драпировки плакальщиц работы Микеланджело. Веки ее были полуопущены, спокойное лицо светилось легкой желтизной слоновой кости, оно казалось неожиданно гладким и все еще красивым, хотя, как известно, южная красота увядает рано.
Екатерина Медичи мягко подняла голову, посмотрев на нас со странной едва уловимой улыбкой. А ведь с нее вполне можно было писать загадочную Джоконду. Движение развеяло иллюзию ее "каменности". Мы поклонились. Короля тут не было и в помине. Хотя кто знает, кто еще мог нас здесь видеть и слышать, оставаясь невидимым и неслышимым.
- Мадам, - смиренным чистым голоском произнесла фрейлина, приседая в реверансе и продолжая сжимать тяжелый подсвечник обеими руками. - Все исполнено.
- Хорошо, милая, оставь нас, - отрешенно-ласково сказала старая королева.
Анжелика будто на цыпочках удалилась в переднюю.
- Итак, вы здесь, виконт, - мягким, шелковым тоном произнесла Екатерина Медичи, ее взгляд проскользил по мне, отметив и скованность левой руки и видимое отсутствие оружия, ее брови чуть дернулись вверх, то ли одобрительно, то ли нет, то ли иронично. - Вы, должно быть, удивлены?
- Нисколько, мадам, - заверил я.
- Ой ли, - проговорила она с фамильярностью "добросердечной тетушки". - Разве вас известили, что вы должны прибыть ко мне?
- Нет, мадам. Но с тех пор как я увидел вашу посланницу, я вовсе не удивлен.
- Это ясно, - она кивнула, и как-то украдкой кольнула меня быстрым взглядом. - Однако когда за вами посылали, сказано было иное.
Я кивнул, превратив кивок в полупоклон.
- Да, мадам.
- И все же вы осмелились явиться, хотя у вас был выбор? - казалось, она просто подшучивает. Но куда же деть такие тонкие расчеты? Раз ей было в точности известно все - как и что будет передано…
- Разве могло быть иначе, мадам? - я удивился так же мягко, как она.
Она тихонько усмехнулась. Ее глаза были темны, как два твердых орешка.
- Или вы умнее, чем кажетесь, или напротив…
И повела рукой, указав на место напротив себя.
- Подойдите, виконт, Сядьте здесь. Прошу вас. Мне не нравится смотреть снизу вверх. Я хочу с вами кое о чем поговорить.
Как правило, беседы с пожилыми дамами у меня выходят неплохо… Готье уверяет, что все "старые перечницы" от меня без ума. Осталось только выяснить, все ли королевы входят в разряд обычных пожилых дам, не говоря уж о "старых перечницах".
Некоторое время она молчала, перевернув лицевой стороной вниз какие-то бумаги и рассеянно их разглаживая.
- Вам никогда не представлялось любопытным… время вашего рождения? - спросила затем она.
- Нет, мадам, - ответил я, удивившись лишь на мгновение. О ее любви ко всякого рода гороскопам было известно. Может быть, с ее точки зрения, она вовсе не начинала разговор издали, а брала быка за рога.
- Назовите его, - попросила она, пристально глядя мне в глаза. В чем мог бы быть подвох? Сомнительно, чтобы она могла подозревать, что я помню очень даже разные времена своего рождения, хотя к такому подозрению великолепно подошел бы этот ее взгляд.
- Это был вечер, мадам.
- Год и день, - подсказала она без выражения.
- Год тысяча пятьсот пятьдесят первый, пятнадцатое января, - ответил я уже без всяких шуток.