- Ты, кажется, чем-то расстроен?
- Да нет, просто… - Может, мне следовало прыгать от радости и торжествующе потрясать головой врага? - Он был все-таки одним из нас.
Готье пожал плечами. Его серые глаза стали холодными и жесткими как северные фьорды.
- По-моему, вернее было бы сказать "одним из них".
- Смотря из кого это - "из них".
- Готье, - негромко и предупреждающе вмешалась Диана. - Думаю, он устал, пойдемте, я вам сама все объясню.
- Конечно, - кивнул Готье, положив стилет снова в футляр, а футляр рядом со мной.
- Не забудьте эту грядку, - напомнил я. - Лавры можете отправить на кухню. Диана, а с цветами, я думаю, вы разберетесь, с Изабеллой и с Жанной.
- Разумеется, - сказала Диана, - будем надеяться, что духи скоро выветрятся, в любом случае, если разделить на три охапки, концентрация будет не такой чудовищной.
И чудо современной флористики наконец покинуло мою комнату, вместе со всем обществом. Запах духов, к сожалению, остался, хотя Мишель предусмотрительно приоткрыл окно. Поразмыслив, я решил, что это было все-таки издевательство - я же никуда не могу отсюда уйти. По крайней мере, в ближайшее время, пока тут и висит этот, с позволения сказать, аромат. Вот и еще один повод призадуматься о том, как бы поскорее снова оказаться на ногах.
Даже если предполагалось, что я устал, это еще не означало, что меня можно не кормить.
Вскоре вернулся Мишель с блюдом, наполненным аппетитными кусочками мяса, запеченного в сыре со специями и яблочными ломтиками, и постарался впихнуть в меня как можно больше. Получилось у него совсем неплохо, и вот теперь меня действительно стало клонить в сон, несмотря на беспокойство. Но тут же выяснилось, что меня ждал еще один непредвиденный визит. И пожаловал ко мне ни много, ни мало, священник. Которого, к тому же, можно было смело назвать другом семьи. Отец Франциск из прихода Сен-Дени - славный плотный пожилой человек, похожий на гигантскую престарелую белку с забавными круглыми темными глазами и белесыми редкими волосами, давно не нуждавшимися в искусственной тонзуре. И сейчас его очень интересовало, отчего же, находясь уже больше недели в Париже, я еще ни разу не наведался к нему на исповедь. Нельзя сказать, чтобы когда-нибудь прежде я навещал его аккуратно, но похоже, отец Франциск беспокоился просто по-дружески. Когда-то мы имели с ним несколько весьма увлекательных долгих теософских бесед. Но на исповедь я был сегодня категорически не настроен. По счастью, отца Франциска быстро удалось убедить, что дело это несрочное, да и последние события интересовали его, как и меня, куда больше чем рутинные дела.
- Должен признать, - сокрушенно проговорил отец Франциск, немного картинно понурившись над стаканчиком с вином и тарелочкой с кусочками сладкого пирога, что то, что приходит мне на ум в последнее время, слишком сумбурно и вызывает смятение у меня самого. А пастырю это никак не пристало.
- Что же вызывает в вас такое смятение, отец мой? - вежливо полюбопытствовал я.
- Не правда ли, чудесен мир, сотворенный Господом?.. - поинтересовался отец Франциск, и я невольно глянул на дверь и мельком подумал о бархатном футляре со стилетом, припрятанном под углом подушки. Священник хитро поглядывал на меня искоса.
- Отрицать подобное, конечно же, глупо… - ответил я осторожно.
- Хвала Господу! - подхватил священник, энергично кивнув и закусив кивок кусочком пирога. - Вы не поверите, сын мой, сколько прихожан начинали подобными странными словами свою исповедь. И это вместо того, чтобы сказать прямо: "отпустите мне грехи мои, ибо я грешен!"
- Прошу прощенья, но как же тайна исповеди? - напомнил я.
Священник развел руками.
- Но что поделать, раз они затем не исповедовались и не каялись в грехах?
- Что же они делали, в таком случае?
- Проповедовали! Пытались проповедовать, по меньшей мере. А поскольку, как говорится, никто не ставит свечу под спудом… я не нахожу необходимым оставлять это в такой уж строгой тайне. Хвала Господу, они еще не были слишком назойливы! (Хотя слышал я от братьев и иное). Я принимал первых из них за чудаковатых нечестивцев, съехавшихся сюда в дни мира. Но когда стали приходить давно знакомые люди из моего же прихода, это сильно меня… обеспокоило.
- Я вас искренне и всецело понимаю.
- О, нисколько не сомневаюсь, что понимаете!.. - отец Франциск, волнуясь, отхлебнул вина. - Но все же, поначалу это казалось так безобидно!
Я поощряюще вздохнул.
Отец Франциск прожевал кусочек и проглотил.
- Насколько верно то, что я в сердце своем одобряю происходящее? - проговорил он вдруг тихо. - Не страх ли это перед неведомым? Не крик ли с иными: "распни его"? Не потакание ли львам на римской арене? Не правда ли, второе пришествие должно стать страшнее первого, и принести с собою Страшный суд?
Он, как будто, спрашивал всерьез.
- Все же, крайне сомнительно, что оно суждено нам в скором времени… - попытался я его утешить.
Отец Франциск неуверенно поводил пальцем по столу, расталкивая случайно оброненные крошки.
- Откуда вы знаете, сын мой?
- Его ждут уже слишком долго.
Не поднимая головы, священник, как будто, хитро улыбнулся в складочки своих щек.
- А что вселяет в вас такую веру? Не прорицатели ли и толкователи сновидений?
- Нет, - сказал я холодно. Подобный намек на Жанну меня взбесил.
- Мне вовсе не угодно испытывать… ваше терпение, - снова вздохнул священник, - уверяю вас, сын мой. Но поистине странные вещи творятся в мире. И я не раз слышал от этих людей ваше имя!
- Мое имя?
- Несомненно, ваше! И подумайте только, от чего меня предостерегали!..
- От чего же?
- От того, что вы не человек, сын мой.
- А кто же тогда? - поинтересовался я. - Единорог?
- Немного хуже, - признался отец Франциск не без смущения. Он прекрасно понимал, что мелет чепуху, но конечно, тревожился, в чем, собственно, и честно признавался.
- Если только немного, то это, кажется, не так уж страшно, - попробовал я свести все к шутке.
Отец Франциск горестно вздохнул, сложил вместе пухлые ладони, а потом поскреб в затылке.
- На самом деле, гораздо хуже. Эти люди ни много, ни мало, назвали вас князем тьмы, который явился на землю и ходит повсюду аки лев рыкающий… - он замолчал и перевел на меня пристальный взгляд своих проницательных водянистых глазок.
- В самом деле? - переспросил я, менее риторически, чем собирался.
- А в иной раз, один человек назвал вас, прости господи, сразу Люцифером.
Как Дизак вчера ночью. А я-то думал, что он импровизировал.
- Вы уверены, что не хотите исповедаться? - с фальшивой благожелательностью поинтересовался отец Франциск. И глядя мне в глаза, вдруг переменился в лице, побледнел и задергался.
- Абсолютно уверен, - сказал я, подумав, что мне совершенно неинтересно, что он там увидел в моих глазах. Мне всего лишь захотелось, чтобы он убрался прочь со своими глупостями. И вдруг понял, что бархатный футляр давно уже не под углом подушки, а у меня под рукой, и я даже успел отомкнуть замочек. Задергался священник не потому, что что-то увидел, а потому, что вопросительно нагнувшись вперед, вытащил из-под края сутаны пистолет и какая-то часть его личности еще пыталась осознать этот поступок. Крупные капли пота на его лбу выступили не оттого, что в комнате было жарко. Он поднял пистолет дрожащей рукой, но едва дуло поднялось на уровень моего сердца, дрожь прекратилась. Глаза омертвели. Скорее всего, отдачей пистолет отбросит вверх, и пуля попадет мне в голову. А может, он попадет и туда, куда целится - после адской смирны рука становится не в пример тверже…
"Какого черта?.. - подумал я. - Я же все равно не хочу его убивать".
И пока он взводил курок, не открывая футляр, швырнул его в ствол пистолета.
Любого легкого толчка в этот момент должно быть достаточно. Грохнул выстрел, перекошенное лицо священника заволокло дымом.
Послышались испуганные вскрики и топот за дверью. Она с треском распахнулась прежде, чем осатаневший отец Франциск кинулся меня душить. Готье и Мишель набросились на него сзади, схватив за руки, а подбежавший Рауль, подобрав валяющийся на полу пистолет, с размаху опустил его тяжелую рукоять священнику на макушку. Тут же столкнулись в дверях и подоспевшие Диана и Изабелла. Отец Франциск почти не заметил удара, и Рауль, плотно сжав губы, ударил еще несколько раз, прежде чем тот соизволил потерять сознание.
- Не скучно у тебя тут… - прохрипел Готье, опуская на пол грузное тело.
Рауль потрогал сонную артерию жертвы и, чертыхнувшись, с досадой вцепился себе в волосы, отшвырнув пистолет.
- Черт побери!..
Готье тут же понял, в чем дело, быстро отстранил Мишеля, выхватившего было бесполезный флакончик с нюхательной солью и, положив священника на пол ровнее, стал помогать Раулю предпринимать реанимационные меры. Хотя не думаю, что оба отлично себе представляли, что делать, если тот вдруг опомнится. Меня это тоже не слишком занимало и я пытался, как и Мишель, давать советы, но как бы то ни было, через несколько минут, Рауль сдался и сел на пол, переводя дух.
- Мертв!..
Кто бы мог подумать… В его-то возрасте и столько ударов по голове… Нет, что-то не так. После адской смирны отец Франциск должен был стать не только практически бесчувственным, но и более жизнеспособным.
- Сердце не выдержало, - сказал я. И Рауль и Готье уставились на меня так, будто у меня самого с головой было плохо. Рауль подобрал с пола и недоуменно поднял повыше злосчастный пистолет. Я нервно махнул здоровой рукой. В сон меня не клонило уже давным-давно. - Это было еще до вас. Что-то случилось. Его начало трясти, когда он только схватился за оружие. Какой-то внутренний конфликт.
- Какой еще конфликт? - буркнул Рауль. - Если ему было приказано тебя убить, у него бы уже не было никакого конфликта!
- А вы заподозрили, что с ним было что-то не так? Видимо, нет, раз пустили его сюда.
- Верно, - сказал Готье. со вздохом выпустив коченеющую руку. - Он был таким же как обычно.
- И на пароль не отозвался, так? - и сколько их еще может быть, не отзывающихся. И особенно, среди друзей, на которых теперь начнется настоящая охота…
- Никакой реакции.
- Он не похож на других хранителей. Индивидуальная тонкая программа, в которой могло быть какое-то внутреннее противоречие…
- Я знаю, какое противоречие! - Рауль, поморщился и ударил себя по лбу. - Он просто тебя не убил! И раз он не мог этого сделать - это ввело его в неразрешимый конфликт и убило. Вот, что случилось!
Все потрясенно замолчали, глядя на безжизненное тело добродушного священника. Мишель вдруг громко шмыгнул носом и по столбику кровати ополз на пол.
- Господи боже… - с ужасом прошептал он. - Он же был, был…
- Он был очень хорошим человеком, - глухо подтвердил Готье.
- Что же нам теперь делать?..
- Убрать тело… Наверное, доставить к нему домой. И никому лучше не знать, что произошло на самом деле. Как никому не стоит знать, во что его превратили…
Мишель сильно вздрогнул.
- Отец Франциск! Священник! Мы убили священника?..
Рауль мрачно и зловеще покачал головой.
- Если тебе так нравится считать, то все равно, не "мы", а я! - заявил он. - А теперь, давайте займемся делом.
Отца Франциска подхватили под мышки и поволокли прочь. Диана и Изабелла молча расступились, пропустив похоронную процессию, и вошли в комнату.
- Безумие! - пробормотала Диана, растерянно оглядываясь - на столе все еще стояли остатки недоеденного гостем сладкого пирога, на полу валялись опрокинутые стулья и распахнутый бархатный футляр с выпавшим стилетом.
Изабелла покачала головой, посмотрела на дыру в спинке кровати и, подойдя, смахнула с моей подушки выбитые щепки.
- Похоже, Линн все еще здорово заблуждается на мой счет, - заметил я.
Надо же было хоть как-то скрыть свое потрясение.
IV. Вечерний звон
Омерзительный липкий обморок едва ли походил на сон. Да и как можно было уснуть после того, что произошло? Что на самом деле сделали с бедным священником? Вынесли его отсюда отнюдь не завернув в ковер. Да и было бы странно, если бы он так и не вышел из дома. Объявили, что у него случился удар? Тем более что это правда?
Похоже, я действительно просто отключился через какое-то время, проведенное в относительном покое. "Наверное, тебе нельзя засыпать", - заметила "утром" Диана. Может быть, она права. В черепной коробке стояла, угрожающе побулькивая, тягучая трясина. Тонуть в ней, едва все поняв и вспомнив, было просто преступлением против человечества.
За окнами уже стемнело, но еще можно было обойтись без свечей. Я аккуратно сдвинул в сторону одеяло, напомнив себе тайно просыпающуюся в гробнице царскую мумию, и потихоньку сел. Прислушался к ощущениям. Кажется, все не так уж плохо. Подумаешь, голова кружится… И пока я так прислушивался, кто-то подобрался сзади с закутанной в войлок кувалдой и стукнул меня по голове. Мозги ухнули куда-то под пол, вместе с желудком и, отдуваясь, я опять пристроился поближе к подушкам и даже вернул на место одеяло - внезапно неприятно затрясло от внутреннего озноба.
"Ну уж нет… - подумал я все же через некоторое время. - С похмельем бывало и похуже…" Вру, конечно… Неважно… И не только с похмельем - ох, сколько я всего мог теперь припомнить по разным случаям своей и не своей жизни… душа бы радовалась - если б было, чему тут радоваться. И выждав немного, подкараулил момент, когда легкие перестали пытаться объявить войну до последней капли крови пульсу и взбесившейся центрифуге в мозжечке, и повторил попытку. Не то, чтобы все было радужно и гладко, но что-то получилось… Главное - осторожность. Система, последовательность, хладнокровие… и желательно не терять в ближайшем окружении предметы, на которые можно опереться - хорошо, что с правой рукой все было, в общем, в порядке.
Из собственной кровати я выбрался крадучись, как тать в нощи - не стоило будить чудовищ наполовину вгрызшихся в некоторые участки тела, или подстерегавших рядом с войлочной кувалдой.
Следующей проблемой было найти одежду - меньшая часть проблемы и влезть в нее - большая часть проблемы. Можно было, конечно, позвать Мишеля, но к черту - опять начнется кудахтанье, что мне следует лежать себе тихо как в деревянном ящике, а лишних сил с кем-то спорить у меня пока не было. И стоило еще проверить, были ли они на что-то другое, прежде чем кого-то в чем-то убеждать. Наконец я разыскал нечто подходящее, во что было бы нетрудно облачиться и что выглядело бы достаточно прилично. Осторожно провозившись не больше получаса, я оделся, умудрившись потревожить руку до сдавленного чертыхания всего полудюжину раз, и даже заботливо уложил ее в перевязь.
- Попалась, - пробормотал я злорадно, отправив ее в ловушку.
И переводя дух, мрачно уставился в пол. Вот тут он и умер. Совсем недавно. И кому после такого захочется оставаться в этой комнате?..
Я осторожно отцепился от кроватного столбика и пустился в свободное плавание к двери в кабинет. Что ж, качка была вполне терпимой. Вместе с дверью выпал в соседнюю комнату и совершил путешествие до письменного стола. Гениально! Получилось.
Можно было бы сделать здесь остановку. Но кто знает, не окажется ли она куда длиннее, чем хотелось бы? Я открыл маленький резной ящичек за позолоченным глобусом, в котором лежала крошечная шкатулка. Минуту я смотрел на нее, колеблясь, затем извлек из ящичка и забрал с собой. Выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, постоял немного в коридоре, прислушиваясь. Где-то раздавались приглушенные голоса. В целом, было тихо. Кто же теперь тут остался? Вдруг ощутив на этот счет беспокойство, я двинулся туда, откуда доносились голоса - это было недалеко. Похоже, в той маленькой гостиной, где мы частенько собирались на свои "военные" советы. И чем ближе я подбирался, не спеша и осторожно, но упорно, тем больше зрела уверенность, что я не ошибаюсь. Один из голосов принадлежал брату Жанны. Я тихонько вздохнул с облегчением. Они еще здесь. Если бы они нас покинули, сейчас это было бы слишком опасно. Пусть даже мы сами притягивали опасность.
- Это неразумно, - расслышал я усталый голос Рауля. - Вам все еще может грозить опасность. Будет лучше, если вы останетесь здесь.
Я еще немного взбодрился. По крайней мере, Рауль думал так же, как я.
- Но право же, я более не могу злоупотреблять вашим гостеприимством, - немного раздраженно ответил Бертран.
- Очень даже можете, Ранталь, - сказал я, появляясь в дверях. Получилось не очень чисто, пришлось кашлянуть, чтобы прочистить горло. - Простите… Не говоря уже о том, что мы чрезвычайно благодарны за то, что вам пришлось держать здесь вчера оборону.
Удивленно поднявший голову Ранталь скромно порозовел. Остальные, повернувшись, застыли с открытыми ртами. Да они, никак, призрак увидели? Лигоньяж рефлекторно подбросил свой любимый кожаный мячик, набитый конским волосом, и так же рефлекторно поймал. Судя по всему, и в частности, по его несколько отвисшей челюсти, это был жест крайней растерянности.
- Спокойно, господа, - заверил я. - Я только что подошел и не подслушивал под дверью.
Готье откашлялся.
- Э… что это ты?..
- Раскопался? - услужливо подсказал я. Готье отчаянно заглушил смех, снова закашлявшись.
Рауль вскочил, догадавшись, что я непринужденно придерживаюсь о косяк не потому, что надумал позировать воображаемому живописцу, но я уже перевел дух и, подмигнув ему, вошел в комнату самостоятельно. Рауль проводил меня скептически-бдительным взглядом, в любой момент готовый перехватить, как опрометчиво брошенный мяч на поле. Дам тут не было. Уже легче. В некотором смысле, можно было вести себя более непринужденно, чем в их присутствии и меньше задумываться, как выглядишь. А главное - некому слишком волноваться и не давать даже шагу сделать.
"Выпендрежник", - явственно читалось во взгляде Готье. Д’Авер воодушевленно вскочил, его разноцветные глаза смотрели, как обычно, будто в разные стороны.
А что, собственно говоря, все здесь делают? - подумал я, очень аккуратно садясь на свободный стул, чтобы не промахнуться мимо. Чтобы в такое время все сидели дома… Хотя, спору нет, всем иногда надо переводить дух, не только мне.
- Видите ли, - сказал Готье, снова повернувшись к Ранталю. - Вы ведь здесь не просто так. Мы очень надеемся, что вы продолжите некоторое время распоряжаться здесь как дома. Потому что мы не сможем быть здесь все время. Нам всем будет безопаснее некоторое время не разделяться. С вашим домом все в порядке, вы ведь уже знаете.