- Вы не сможете, но как же… - Бертран с сомнением посмотрел на меня. Собственно говоря, если и не смотреть на меня, Готье все равно преувеличивал. Диана или Изабелла могли чудесно распоряжаться здесь сами, реальная власть все равно принадлежала здесь им, как и бездна необходимых знаний. Разве что и им скоро придется переходить к самым, что ни на есть, активным действиям и некого будет оставить дома. - И все-таки, я ничего уже не понимаю… - проворчал Ранталь. - Какие-то страшные заговоры, какие-то никому не известные люди. Что происходит на самом деле?! Чем они опасны? Откуда они взялись? Как им удалось собрать такую силу, что все кругом так переполошились?
Неудивительный вопрос, и наверняка он волнует всех кругом. И чем дальше, будет волновать только больше. У Бертрана была еще сестра с необычными способностями, которой он мог верить. А что у других? У большинства других, впрочем, есть инерция и вера в авторитет вышестоящих.
Бертран чувствовал, что совсем рядом с ним есть люди, которым известно гораздо больше. И пытался прояснить как можно больше для себя самого. Вполне естественно.
Хорошо хоть, его и Лигоньяжа, как протестантов, похоже, совершенно не интересовала судьба сгинувшего в нашем доме священнослужителя. Д’Авер если и волновался, то помалкивал. А вот Жанна… Она наверняка все знает. Диана и Изабелла вряд ли могли что-то от нее утаить. И по дружбе, и потому, что такова уж она есть.
- И в конце концов, почему вы говорите о какой-то особой опасности, грозящей нам, - продолжал он, - если у нас нет ничего общего с этими людьми? Прежде, когда с ними был Дизак, конечно, это было опасно, но теперь…
- Прошу прощения, Бертран, но как вы думаете, почему Дизак преследовал вашу сестру?
- Э?.. - Бертран недоуменно и сердито покраснел. - Это же… Да бог мой… все же и так ясно!..
- Будь ваша сестра обычной прелестной юной особой, - Лигоньяж при этих словах приглушенно заворчал, будто мои слова прозвучали слишком близко к тому, чтобы быть оскорбительными, - возможно и было бы ясно. Но она необычна. Очень необычна.
Лигоньяж удовлетворенно тихо хрюкнул.
- Англоподобна… - пробормотал д’Авер, мечтательно положивший подбородок на кулаки и умильно глядевший в пространство.
- Она может предвидеть будущее.
- Ох, да прошу вас! - деланно и неловко усмехнулся Бертран. - Все это девичьи фантазии!
- Вы сами в это не верите. Вы верите в то, что это правда.
Последовавшую затем несколько напряженную паузу прервало тихое бульканье. Готье налил вина из графина в свободный стакан и подвинул ко мне поближе. Горка орехового печенья и так была мне вполне доступна. Я кивнул ему с признательностью. "Всегда пожалуйста" - кивнул в ответ Готье.
- Я не могу в это верить, - натянуто проговорил Бертран.
- И все же, вы верите.
- Это неправильно. Так не должно быть.
- Но никто из нас ничего не может с этим поделать.
Бертран помолчал, глядя в стол.
- Я так надеялся, что этот "божий дар" не искалечит ее жизнь.
- Я тоже, - сказал я.
Бертран бросил на меня быстрый взгляд, будто вдруг понял, что даже если это и не так, я имею полное право этого бояться, и сдавленно вздохнул.
- Почему вы думаете, что им нужно именно это? Вы что-то знаете о них. Вы знаете о них чертовски много, не правда ли? И вы не можете нам об этом рассказать? - в голосе Бертрана появилась сдержанная, давно накипавшая и наконец прорывающаяся злость. - Мы не имеем права знать то, что знаете вы?!
- Вы не имеете несчастья, а не права.
Бертран помолчал, прикрыв глаза.
- Но мы, кажется, имеем несчастье подвергаться опасности?
Я вздохнул.
- Верно. Вы ведь не спорили, что угроза существовала, пока был жив Дизак?
- Да, - вдруг мягко ответил Бертран и даже поднял голову. Все так, как я говорил - стоит кого-нибудь убить, и все будут рады. Впрочем, тут они в своем праве. В этом мире, в этих обстоятельствах, все могло быть только так и никак иначе. Это было правильно. В серых глазах Ранталя засветилась подсказка - готовность услышать то, что я должен был сказать.
- И пока он был жив, и был уверен, что победит, вы думаете, он считал нужным скрывать от меня некоторые вещи?
- О… - потрясенно выдохнул Ранталь. И не он один.
Пусть то, что я сказал, строго говоря, не было полной правдой. Но разве "не скрывать" и говорить вслух - непременно одно и то же? То, что Дизак "не сумел скрыть" - кем он был, откуда, и какова его цель, вполне подходило под это определение, и это был единственный способ сказать что-то похожее на правду.
- Каков мерзавец! - негодующе воскликнул Лигоньяж, так, что на столе задребезжали стаканы. Готье изумленно глянул на них, будто опомнившись, и решил подлить в них еще вина, видно, чтобы придать им устойчивости.
- И кроме того, он не главный мерзавец, который все это затеял, - продолжил я. - А тот, кто все это затеял, цел и невредим.
- Кто же это?! - нервно воскликнул тонким голосом д’Авер.
- Этого мы еще не знаем точно, - наконец окончательно солгал я. - Все еще требует проверки…
Рауль тихо выдохнул. В любом случае, эту информацию стоило если не придерживать при себе, то пока не раскрывать целиком.
- Что именно требует проверки? - нетерпеливо перебил Лигоньяж. - Значит, все же, есть что проверять?..
- Есть, - сказал я, глянув на него прямо. - Но поверьте, уж этого я не скажу, пока все не будет ясно.
- Почему это не скажете?! - вопросил он почти агрессивно.
- Потому что это небезопасно слышать, - ответил я, зловеще понизив голос.
Некоторое время мы мерялись с Лигоньяжем взглядами. Гасконец был возмущен и взбудоражен, но по понятным причинам я находился сейчас не в том состоянии, чтобы затевать со мной ссоры и выяснять отношения.
- Оставьте, Шарль, - мрачно проговорил Ранталь. - Кажется, я понимаю, в чем может быть дело.
Рауль едва слышно хмыкнул и философски захрустел ореховым печеньем.
- Но я полагаю, - добавил Бертран, - что если вам понадобится оставить нас здесь, вы все-таки скажете нам, кого нам следует опасаться более всего. Когда придет время и это будет необходимо.
- Разумеется, - искренне ответил Готье. Я кивнул. Так или иначе - когда и то, что будет необходимо.
Я еще раз задумчиво и сосредоточенно оглядел комнату. Все-таки шустро крутить головой пока еще не получалось. Возникало странное ощущение, что я никак не могу воспринять комнату целиком, только какими-то обрывками и ничего не значащими деталями, будто у меня на глазах шоры. Озерца свечей в муаровом сиянии, отдельные золотистые блики на стенах, темные и светлые клинья инкрустации на круглой столешнице.
- А где остальные? - спросил я. - Если только это не государственная тайна?
Ранталь даже смешливо фыркнул, расслабившись. Похоже, это подсказало ему, что все-таки все тут чего-нибудь да не знают. А складывать мозаику не то чтобы сложно, а просто долго, и еще неизвестно, какие фрагменты сойдутся.
- Для тебя это именно она, - промолвил Рауль, с удивившей меня угрюмой серьезностью. - Потому что если ты не проведешь пару дней в мире и покое, ничего путного из этого не выйдет, уж поверь.
Где-то негромко хлопнула дверь. Я инстинктивно навострил уши. Кажется, я догадывался, что это была за дверь… Через ничтожный срок уже в дверях гостиной возник Мишель с совершенно одичавшими глазами. Шевелюра у него, правда, всегда стояла дыбом - от природы, но почему-то я вдруг впервые задумался - а точно ли это у него от природы или просто по привычке, в силу характера службы?.. За то время, что ему понадобилось, чтобы перевести дух, Мишель мысленно пересчитал нас, затем, выдохнув, пробормотал "Прошу прощенья, сеньоры…", и успокоенно удалился на задний план.
Однако приближающееся шелковое шуршанье, заполнившее пространство коридора, подсказывало, что инцидент не исчерпан. Вместо Мишеля в дверях появилась Диана - золотая греза Эльдорадо. Золотисто-коричневый бархат платья, золоченые кружева, яркие топазы, золотистые локоны, как рама в стиле барокко - еще одно озерцо расплавленного муарового света, с голубыми глазами, ясными и опасными как карающие небеса.
- Прошу прощенья, господа, - тонкие, изящные ноздри моей сестрицы яростно раздувались, как у тигрицы. - Я явилась за моим братом!
Еще шорох, похожий на шорох ангельских крыльев, и рядом с Дианой возникли Изабелла и Жанна. Благородное серебро атласа, нежная шелковая зелень, теплая бронза и вороненая сталь, мерцающая в завитках галактик… это я, конечно, отвлекаюсь. Но почему бы и нет, если мы еще в силах наслаждаться каждым мгновеньем? При появлении дам все в гостиной встали и галантнейшим образом поклонились. Лигоньяж и вовсе как будто съежился при виде Дианы, несмотря на свои медвежьи габариты. А я ощутил легкий приступ паники - просто оттого что почувствовал, что так легко подняться не смогу. Это чудное виденье грозило оказаться страшным ударом по моему внезапно разыгравшемуся самолюбию. Если я не смогу подняться, мне никак не доказать, что я нахожусь здесь по праву, а не просто валяю дурака, выкидывая коленца.
Я улыбнулся, сделал вдох, стараясь ни о чем не думать, и все-таки поднялся. Это оказалось легче чем я думал - только казалось невозможным. И поклониться мне тоже удалось не хуже прочих.
- Дамы, - проговорил я мягко, - я весь к вашим услугам. - Собственно говоря, именно здесь меня уже действительно ничего не держало. Свои силы я проверил, говорить о чем-то важном тут пока никто не хотел, и еще, на самом деле, больше всего я хотел увидеть Жанну.
Диана недоверчиво приподняла четко-очерченные брови, похожие на тонкие перышки райской птицы. Чуть повернувшись на каблуке, я осторожно кивнул друзьям. "Пижон", - прочитал я категорический и ироничный диагноз в глазах Готье, и приблизился к двери, осторожно сжимая в пальцах крошечную шкатулочку, припрятанную до того в складках перевязи. Если дышать очень ровно и не делать лишних движений, все пойдет гладко, а раз приходится думать о дыхании, то волноваться всерьез о чем-то другом уже не получится.
- Мадемуазель дю Ранталь, - произнес я, глядя в ее удивленные зеленые глаза, в которых, как в живущих своей жизнью мирах танцевали огни и тени, яркий полдень и вечерние сумерки. - Я уважаю ваш траур и не прошу вас прервать его, но я хочу, чтобы это было у вас. - И я протянул ей вырезанную из красного дерева ажурную шкатулочку.
И все-таки, моя рука дрожала, хотя я точно знал, что был спокоен. Диана, кажется, улыбнулась.
Кольцо, лежавшее в шкатулке, принадлежало моей матери. И оно давно терпеливо дожидалось своего часа. В кольцо было вставлено четыре крупных изумруда, напоминавших расположеньем четырехлистный клевер, а между листками вкраплено по маленькому золотистому топазу - как чашелистики геральдической розы.
Жанна нерешительно взяла шкатулку, и я постарался плавно опустить руку, а не уронить ее. Пальцы Жанны тоже подрагивали. Она ласково и немного неловко открыла резную крышечку и мягко зарумянилась, глядя на вспыхнувшие внутри радужные искорки.
- Мой дом - ваш дом, - сказал я, не дожидаясь ответа, и оглянулся на Бертрана, смотревшего на нас и удивленно и благожелательно.
- Оно очень красивое, - сказала Жанна чуть скованно, не доставая кольцо из шкатулки. Я знал, что она его и не достанет. Не сейчас и не здесь.
- Оно принадлежало моей матери, - сказал я вслух. И на этот раз Жанна улыбнулась, подняв сияющий взгляд - весенняя зелень, пронзенная солнцем - изумруды и топазы чудесно подойдут ее глазам.
- Я знаю, - ответила она тихо.
И это знание тоже кружило мне голову.
- Я бы на вашем месте не торопился так говорить о доме, - с явно натянутым благодушием насмешливо проворчал Лигоньяж. - Пока еще он принадлежит вашему отцу, а не вам.
- Вы абсолютно правы, - признал я, переведя взгляд на него. И я тоже был прав, прежнее дружелюбное подшучивание, если оно когда-то было искренне-дружелюбным, с некоторых пор превратилось в ядовитое недоверие. Гасконцу я не нравился, как когда-то Фортингему, похоже, теперь они поменялись местами. Вероятно, потому, что в отношении шотландца было меньше личного. Он полагал меня опасным раньше, принципиально, но не для себя самого. Лигоньяж же после событий минувшей ночи, должно быть, считал меня опасным, прежде всего, в отношении себя. Не исключено, что это была лишь легкая нервозность, так как он не знал, что ему теперь делать с его обычным поддразниванием, возможно, не слишком безопасным, но избавляться от него так уж сразу он полагал обидной сдачей привычных позиций. - Но смею надеяться, что я постиг его волю, а он благосклонен к моей и она прекрасно ему известна.
- Надеюсь, - обронил Лигоньяж, явно надеясь на что-то совсем другое. С неделю назад я действительно сильно его огорошил. Следовало этого ожидать.
Снизу донесся шум. Двери гостиной выходили прямо на лестничную площадку над нижним залом, выстланным плитами в шахматную клетку и уставленным вдоль стен латами - так и не двинувшимися вперед шахматными фигурами.
С поразительным проворством я вслед за девушками кинулся к перилам.
- Наконец-то!
Отец глянул наверх, откуда расслышал шум, и приветственно кивнул нам. Он был не один, его сопровождал человек, показавшийся мне смутно знакомым. Общим образом, движениями, обманчиво грузным силуэтом…
- Не может быть, - сказал я, по-видимому, вслух. И опередив всех, двинулся к лестнице и вниз по ступенькам. Не слишком ли быстро?.. - задумался я запоздало, уже на спуске. Ничего, спускаться легче, чем подниматься, если не останавливаться… и не слишком разгоняться… Я явно разволновался. Этого человека я точно уже видел - хитроватый взгляд, черную бороду, топорщившуюся как щетка - в "Румяной пулярке", в компании погибшего в ту же ночь Моревеля. И предполагалось, что именно этот человек - его убийца. На чьей, собственно, стороне этот тип?
Чернобородый вскинул голову, бросив на меня, должно быть, такой же подозрительный взгляд, как и мой, и слегка поклонился.
- Мне кажется, мы уже знакомы.
- Мне тоже так кажется, - ответил я.
- Но едва ли под настоящим именем, - вставил отец. Он выглядел до крайней степени вымотанным, но не слишком угнетенным. Может быть, для этого он просто слишком устал. - Это господин де Жиро, человек большой храбрости и незаурядного ума. Он располагает сведениями, которые могут быть нам полезны. Полагаю, все мы сможем быть полезны друг другу.
- Вот как. Очень рад, - заверил я.
Отец снова перевел взгляд вверх. Мимо меня - я остановился на нижней ступеньке, придерживаясь за перила - спустился Готье, уже в плаще и шляпе, как будто возвращение отца было для него каким-то сигналом. Раскланявшись с Жиро, как если бы он видел его уже не впервые, Готье решительно поспешил прочь. Так, так, значит, я один был не в курсе насчет личности, исчезнувшей некогда из "Пулярки" при столь драматичных обстоятельствах?
- Прошу прощенья… - раздался за спиной голос Рауля. Я посторонился, пропустив и его.
- Принесите свечей в мои комнаты, - велел отец Антуану и оценивающе посмотрел на меня. - Полагаю, вам стоит к нам присоединиться, если вы, конечно, в состоянии.
- Разумеется, - подтвердил я и глянул вверх.
Дамы исчезли с площадки. Не дамы тоже, там попросту никого не было. У девушек тоже была разработана тактика? Например, немедленно увести всех, пока не посвященных? Я перевел взгляд на саму лестницу, и от одной мысли о ступеньках, ведущих вверх, на лбу выступила испарина. Ничего. Загадочный мсье де Жиро был слишком лакомым кусочком, чтобы его упускать. Я пропустил всех вперед и двинулся в кильватере. И снова все вышло куда лучше, чем можно было подумать. Впрочем… главное - не увлекаться. На верхних ступеньках у меня в глазах замелькали, бешено кружась, тучи черных мушек. Черных точек и клякс аннигиляции… Паршиво… кровь отлила от головы. Я остановился, глубоко вздохнув, и зажмурился. Так, что там надо сделать, чтобы поднять давление? Надо разозлиться… Черт возьми, я не хочу выпадать из событий, как будто меня стерли из истории. Еще раз!.. В голове что-то вспыхнуло… Прояснилось… Да. Сработало. Я все еще жив и намерен таковым и оставаться. Уж сколько получится. Я почти не отстал. В ушах у меня еще дразнящее звенело, но это была уже спасительная злость. Ничего не стоило ускорить шаг, оторвавшись от перил, на всякий случай, держась поближе к стенке.
В коридоре плясали огни и тени. Вот они пляшут уже в комнате. И мы тоже в ней. Как мыши в мышеловке. Хотя нет, виноват, кажется, это не совсем то сравнение, что хотелось бы, не то, что нужно. Совсем…
Жиро остановившись, озадаченно, украдкой, потянул носом. В кабинете отца, как обычно, пахло маслом и олифой. О его странном хобби, конечно, знали многие, но всегда бывает удивительно во всем удостовериться лично.
Антуан подвинул кресла для вящего удобства и мы наконец расселись. "Ну, отсюда я теперь уже точно не встану", - подумал я. Под ребрами согласно трепыхался издыхающий воробей.
Пока отец отдавал Антуану еще какие-то распоряжения, Жиро с каким-то странным выражением посмотрел на меня. Собственно говоря, выражение-то отсутствовало. Но глубоко посаженные темные глазки смотрели едва ли не вспугнуто.
- Я не убивал его, - заявил Жиро. - Это вы вчера убили того, кто это сделал.
Я удивленно моргнул. Просто рефлекторно.
- Простите?..
- Дизак.
- Он был там? - Глупый вопрос, не требующий ответа. - Но почему он убил его? Ведь он мог…
Жиро с полуслова схватил мою мысль и качнул головой.
- Моревель знал, что он мог. Он бы успел поднять шум.
- Но поднять шум могли и вы.
- Слишком поздно. Было лучше, чтобы хоть кто-то сохранил свое знание, а не унес собой в могилу.
- Весьма разумно, - признал я.
Жиро чуть-чуть склонил голову. Довольно печально. Он мало походил на того развеселого балагура, которым казался в тот день в "Пулярке".
- Вижу, вы уже кое-что прояснили, - заметил отец.
- Да, - ответил я, - Прошу прощенья, господин Жиро, мне никто не рассказал о вашей роли этом случае. Для меня все это несколько неожиданно.
Жиро снова чуть наклонил голову: "Я так и понял".
- Должно быть, никто не счел это минувшее дело достаточно важным, - сказал он вслух. Что ж, по сравненью с тем, что мы вспомнили и с последними событиями, это минувшее дело и впрямь было уже не так важно. Жиро расстегнул несколько пуговиц своего потертого кожаного дублета, извлек из-под него обернутый в коричневую промасленную бумагу пакет и протянул отцу: - Здесь все копии.
- Благодарю, - сказал отец. - И вы, и мадам весьма любезны.
Губы Жиро изогнулись в усмешке.
- Тут далеко до любезности.
Антуан появился вновь, с бутылкой хереса и стаканами. И он был настолько предусмотрителен, что захватил с собой и кувшин с водой, чему я обрадовался. Сейчас что угодно могло слишком быстро ударить мне в голову. Он налил херес отцу и Жиро и повернулся ко мне, выжидающе подняв брови. Я кивнул на кувшин и пристально посмотрел на дворецкого - он был поразительно безмятежен для человека, что-то знающего об убийстве священника под этой крышей. Куда же дели тело? И как? Мне пришло в голову, что останься я в своей комнате, об этом было бы легче спросить первого, кто туда бы вошел. Забавно, пожалуй…