14 мая 1875 года
Нам сообщили, что индейцы собираются устроить Общинную Свадьбу, которая, несмотря на торжественное название, представляет собой лишь особое угощение и пляски; однако эти планы осложнились присутствием преподобного Хейра, который чувствует себя обязанным провести христианский обряд венчания. Кстати, о преподобном: хотя он никогда не отказывался переводить для нас и помогал приспособиться к нашей странной новой жизни, это один из самых ленивых людей, каких я когда-либо встречала; первые дни нашего пребывания на индейской земле он сидел в своих одеждах бизоньей кожи возле вигвама, который делил с одним из шайеннских "святых людей" – человеком со странным именем Женщина-Собака. Почему его так прозвали, я напишу позже… В самом деле – столько всего случилось, наши чувства подвергаются одному странному испытанию за другим, и я так устаю от впечатлений и от работы, что совершенно не представляю, как должным образом описать всё происходящее.
Как бы то ни было, преподобный только запутал дело: по предварительному договору мы имели право "развестись" с индейскими мужьями после двух лет жизни. Но, очевидно, что некоторые конфессии, участвовавшие в программе НДИ от Миссионерского общества, не приемлют развода – что существенно затруднило проведение христианской свадебной церемонии. Экая чушь! По мне, лучше всего было бы устроить только языческий обряд – в конце концов, в чужой, пусть языческий, храм никто не ходит со своим уставом. К тому же, вышло бы, что мы никому и ничем не обязаны. В любом случае, пока все не уладится, ни о каких супружеских отношениях не могло быть и речи, – хотя вот что я вам скажу: надо решать насущные проблемы.
Должна признаться, что я почти позабыла капитана Джона Берка и приготовилась стать послушной женой своему вождю. Конечно, говорить – не делать, но так я, по крайней мере, не свихнусь. Я не должна думать о том, чего не может быть – иначе я точно сойду с ума. Этот урок я прочно усвоила в лечебнице: надо жить сегодняшним днем, не сожалеть о прошлом и не думать о будущем – и то, и другое выше моих сил. Этот урок отлично подходил и для жизни с язычниками – поскольку, честно говоря, я не вижу разницы между приютом для сумасшедших и моей теперешней жизнью, которая еще и побезумнее будет. Еще несколько слов о том, как проходят наши дни: утром почти все мужчины собираются у ручья, чтобы устроить совместный заплыв. Кажется, женщины даже не подглядывают за ними – но сами иногда ходят к ручью днем, чтобы окунуться в одежде, чего явно недостаточно после дня, проведенного за самой грязной работой, которую только можно себе представить. Лично я привыкла мыться каждый день, и мне очень не хватало этого в лечебнице и в долгой дороге. Так что на третье утро я последовала за вождем к ручью. Пока он не обращает на меня особенного внимания – он едва заговаривал со мной, а уж о каких-либо приставаниях и речи не идет. Среди моих скудных пожитков был старый купальный костюм, который я когда-то носила, когда мы с Гарри ходили на пляж на озере Мичиган. Он оказался в чемодане, когда меня отправили в лечебницу, и я взяла его с собой, главным образом из сентиментальности. Однако в глубине души я уже думала о том, что буду купаться на лоне природы. Я понятия не имела, что делают дикари для того, чтобы блюсти личную гигиену, но догадывалась, что это что-то совсем простенькое, вроде вот купания в ручье, и вовсе не собиралась появляться перед окружающими в чем мать родила. Когда я увидела, что каждое утро, пока женщины таскают хворост, воду, разжигают очаг и готовят еду, мужчины ходят купаться, я для себя решила, что лучше буду присоединяться к мужчинам. Вообще, в юности я очень неплохо плавала – и очень соскучилась без плаванья в лечебнице.
Так что однажды утром, когда я проснулась, то сразу надела купальный костюм, прикрывшись бизоньими шкурами (надо сказать, что, несмотря на невозможность уединения, постель из сосновых веток, бизоньих шкур и выменянных у белых одеял вовсе не была неудобной). Когда вождь вышел из дома, чтобы отправиться на утреннее купание, я последовала за ним. У запруды, образовавшейся из-за бобровой плотины, его уже ждали другие мужчины, болтая, как школьники, и шумно вдыхая воздух, перед тем как погрузиться в ледяную, как я быстро выяснила, воду. При моем появлении раздался общий ропот неодобрения, больше походивший на звериное ворчание. Потом кто-то из них что-то сказал – теперь я уверена, что он имел в виду мой костюм – и все они рассмеялись жутким неприятным смехом, хватались за бока и валились на землю, как полудурки. Только Маленький Волк хранил обычное спокойствие.
Грубость мужчин меня разозлила и, должна признаться, задела мое тщеславие: я-то считала, что костюм демонстрирует мою фигуру в самом лестном свете. К тому же я не привыкла, когда надо мной смеются. Вынуждена признаться: я вся покраснела, и мне пришлось бороться со слезами гнева и стыда. Но чувствовать себя побежденной и унижаться перед кучкой дикарей я отказывалась. Я собралась с силами, прошлась по бревну, перекинутому через бобровую запруду, и нырнула – так грациозно и изящно, как только могла, – в ледяные воды, молясь, чтобы прудик не был слишком мелок! Право, я боялась, что сердце моё остановится, когда я коснулась обжигающе холодной воды! Я нырнула глубоко, и, стоило мне появиться на поверхности, я заметила, что мужчины уже не смеются, а смотрят на меня с некоторой долей восхищения.
И вот сегодня я узнала от преподобного Хейра, что индейцы окрестили меня Месоке, что означает "ласточка". Красивое имя, что и говорить, мне несказанно повезло. Потому что преподобный сообщил, что наша большая и бойкая подруга Гретхен получила совершенно непроизносимое имя, которое переводится на наш язык как "Та, у которой большой голос", что, как я понимаю, является описательной формой слова "горлопанка". Господи, да эти люди чистые поэты!
После моего заплыва, который, стоило мне привыкнуть к ледяной воде, оживил меня, мужчины остановились в нерешительности и стали перемещаться в другое место – лишь Маленький Волк остался наблюдать за мной. Подозреваю, что я нарушила какой-то дурацкий Кодекс поведения язычницы, посмев искупаться с мужчинами. Какая, простите за каламбур, дикость! Напоминает душный мужской клуб в Чикаго для таких, как мой отец и его друзья… И тут же меня осенило: отныне это место будет зваться "Дикарский клуб пловцов".
Наконец сам Маленький Волк вошел в воду. На нем была лишь набедренная повязка – крайне нескромная одежда, если только ее можно так назвать – практически это была лишь полоска кожи вокруг бедер, нетуго завязанная на бедрах. Она едва прикрывала его естество…
Позвольте описать вам вождя. Это стройный человек с тонкой костью и изящными мышцами, темноглазый и смуглый. У него поразительно гладкая, без морщин, кожа цвета отполированной меди. Очень высокие скулы, как у монголов, и волосы черного-черного цвета, блестящие, как вороново крыло. Вообще он весьма красив особой "экзотической" красотой и преисполнен собственного достоинства и благородства. И я еще ни разу не видела, чтобы он вел себя иначе, нежели самым благородным, присущим вождю, образом. Да, он очень суров. Признаться честно, когда он вошел в воду, я подумала: вот бы хоть раз увидеть, как он улыбнется мне. И – подумать только – в этот самый момент мне почудилось, что на лице вождя мелькнула тень улыбки: но в то же самое время это вполне могла быть гримаса – вода-то была холодная.
Мистер Маленький Волк нырнул, весь лоснящийся и грациозный, как речная выдра, вынырнул на поверхность, слегка, точно пес, встряхнулся, взволновав воды запруды, и не удостоил меня взглядом. Откровенно говоря, я была несколько разочарована, потому что у нас появлялась отличная возможность познакомиться поближе – без посторонних, которые постоянно маячат поблизости. Не то чтобы я ожидала или поощряла романтические авансы в ледяной воде запруды, но было бы неплохо, если бы вождь хоть раз заговорил со мной.
15 мая 1875 года
Мы, белые невесты, условились ежедневно собираться все вместе в разных местах лагеря. Делиться впечатлениями и, как мы надеялись, помогать друг дружке адаптироваться к жизни дикарей. Предполагалось, что за организацией встреч будет следить преподобный Хейр, но его тучнейшество, как я уже упоминала, все время скрывался в вигваме, которое делил с местным жрецом Женщиной-Собакой. Пришла пора пояснить: в племени считали, что жрец может обернуться в собаку; кроме того, шайенны называли его э-эмнанте – полумужчина-полуженщина. Не знаю, одевался ли он в женское платье из прихоти или же и вправду был гермафродитом и обладал женскими и мужскими половыми органами. Но более странного существа мне прежде не доводилось встречать. Одетый в платье из выворотной кожи, яркую накидку и узкие штаны, он (или она?) вполне сходил за женщину, пусть и не слишком привлекательную. Это очень сбивает с толку, лишь закрепляя ощущение, что мы попали в другой мир, населенный инопланетным народом. Снова и снова мне вспоминались слова Джона Бёрка…
Кажется, Женщина-Собака пользовался уважением среди соплеменников, раз ему позволили поселить у себя преподобного. Двое священников – один дикарь, второй цивилизованный, один толстый, как шар, второй одетый в женское платье – престранная пара, согласитесь? С ними также живет старая карга – преподобный Хейр перевел ее имя как "та, что спит с Женщиной-Собакой", что окончательно запутало вопрос; она готовит и убирает в жилище, и, похоже, это просто живущая в доме служанка.
У преподобного имелся солидный опыт проживания среди индейских племен Среднего Запада, – он легко смирился с отсутствием удобств и, кажется, устроился с относительным комфортом. Можно было решить, что толстяку в таких условиях скоро придется расстаться с лишним жирком, но преподобный умудрялся держать неплохой запас кулинарных изысков, которые ему приносили индейские женщины. Они целый день шли к его вигваму неиссякаемым потоком, вручая подношения с таким почтением, будто приносили их священному идолу. Не могу удержаться от подозрений, что преподобный охотно не вполне честно использует репутацию святого человека.
Но самое важное, что он знает индейские наречия, и лишь за одно это мы необычайно благодарны ему. Спустя всего несколько дней я ощутила, что наш кружок становится не столь тесным. Как я уже говорила, лагерь был довольно большим, поэтому оказалось так непросто следить за переменами в жизни каждой из нас. Я могла лишь урвать минутку, чтобы перекинуться парой слов с ближайшими подругами. У индейцев существовал глашатай – старик, который каждое утро ходил из конца в конец деревни и громко сообщал "новости" и "повестку дня"; я решила, что мы можем завести такую же традицию.
Признаюсь, когда я наконец увиделась с Юфимией на вчерашнем сборище, я была потрясена и восхищена одновременно. Я, кажется, упоминала, что ни разу не видела ее здесь за работой. И вот она гордо вступила в наш круг, точно черная принцесса; она давно забросила "цивилизованную" одежду и с гордостью носила индейское платье из выворотной кожи оленя, вышитое нитками из жил, мокасины и узкие штаны из кожи, гамаши. Должна сказать, этот костюм ей поразительно идет: она ослепительна.
Наши девушки обступили ее, любуясь костюмом. Я немедленно пошла к ней и взяла ее руки в свои.
– Я так тревожилась за тебя, Фими! – сказала я. – Уже решила, что ты заболела. Почему ты не работаешь, как другие?
Фими засмеялась своим красивым грудным смехом.
– Мэй! Я приехала сюда не для того, чтобы снова стать рабыней. Однажды я бежала от такой жизни, и тогда я пообещала себе: никогда больше я не буду выполнять тяжелую работу. Я – свободная женщина. Отныне я выбираю, что стану делать, а чего не стану.
– Но как тебе удалось этого добиться? – недоумевала я. – Мы-то все пашем.
– Просто отказалась, сказала, что я свободна в своем выборе, – сказала Фими. – Я решила, что лучше стану охотиться, чем копать коренья, и сказала об этом мужу. А что они могут со мной сделать? Заковать в цепи? Выпороть? Пусть попробуют. У меня на спине и так на всю жизнь остались шрамы от хлыста и клеймо в напоминание о рабской жизни среди мучителей, и я не собираюсь переживать это снова!
– Отлично, Фими! – сказала я. – Надо будет рассказать о твоем опыте на сегодняшней встрече.
– Позволь показать тебе еще кое-что, Мэй, – сказала она и задрала подол своего платья, демонстрируя мне шайеннский "пояс верности". Эту богомерзкую штуковину подарили женщины племени каждой из нас в день прибытия. Очевидно, ее носят все шайеннские девушки. Она представляет собой тонкую веревку, обмотанную вокруг талии, с узлом спереди, два конца которого охватывают бедра, спускаясь аж до колен. Вот и теперь некоторые из особенно стыдливых (если честно, я вообще не понимаю, как они согласились на участие в программе) дружно издали возглас негодования.
– Никто не может проникнуть сюда без ключа, – сказала она своим мелодичным голосом и рассмеялась. – Жаль, что на мне не было этой штуки, когда я ходила в рабынях! Столько ночей, когда хозяину приспичивало, маленькой негритянке было не до сна. Зато теперь я распоряжаюсь и этой частью своей жизни.
– Господи, Фими, – выдохнула я. – Так ты на самом деле носишь эту неудобную штуку? Старая карга, которая живет с нами, пыталась нацепить на меня такой же, но я отказалась. По виду – ужасно неудобный.
– Но ведь она не заставила тебя силой? – подчеркнула Фими. – Вот видишь, у этих людей в некоторых вопросах настоящая демократия. Что до удобства, то уж поудобнее корсетов, из которых иные из вас не вылезают целыми днями.
– Но мы здесь, чтобы рожать детей, – возразила я, – а не чтобы хранить непорочность.
– Да, но когда именно это случится – я тоже решу сама, – ответила Фими.
Должна сказать, что, несмотря на популярные статьи в газетах и журналах, дикари оказались вовсе не похотливыми, жадными или аморальными. На наших ежедневных встречах мы выяснили, что ни к одной из нас потенциальные мужья не прикасались. При таких обстоятельствах носить пояс представлялось излишним.
– Да, ты права-а, Мэй, – сказала по этому поводу дерзкая Мегги Келли. – Я пытаюсь заставить своего парня зарядить ружье с тех пор, как приехала, но он ни в ка-акую. Стыдлив, как кролик. – По загадочной логике замуж их решили выдать "симметрично" – за двух близнецов. Обе пары, собираясь вместе, выглядели престранно – точно двойное отражение в зеркале. Индейцы верят, что близнецы приносят удачу, так что им тоже полагается особый статус. Разумеется, сестры Келли не спешили разубеждать хозяев и пока что занимались тем, что слонялись по лагерю вчетвером вместе с женихами, вызывая всеобщее восхищение.
Слова Мегги вызвали у некоторых из нас улыбку, но тут резко вмешался преподобный:
– Позвольте напомнить вам, дамы, что пред очами нашего Господа вы еще не замужем, – строго сказал он. – Так что подобное будет считаться прелюбодеянием до тех пор, пока ваш союз не благословит Господь.
– Ай, вы ведь говорите про вашего Бога, – возразила Сьюзи Келли, – но вы ж, отец, чертов протестант! Так что пока католический священник нас не повенчает, ничего не будет. А если повенчает, то мы с Мегги до конца жизни застрянем в прерии с выводком дикарят. Мы догова-аривались на два года. А потом у нас с Мегги будут важные дела в Чикаго, правда, Мегги?
– Истинная правда, Сьюзи, – ответила Мегги. – Но пусть себе жирный старый еретик женит нас в своей дьявольской манере. Как ты и сказала, двум до-обрым католичкам это будет не указ.
В этот момент преподобный побагровел и стал заикаться:
– Вы не смеете говорить со мной так, юная леди. Я требую ув-важения! Лишь Англиканской церкви, как истинному дому Божию, наше правительство могло поручить спасение языческих душ!
– Что ж – тем хуже для душ язычников, святой отец, – сказала Мегги, ничуть не смущенная гневом преподобного. – Все ведь знают, что протестанты отправляются в ад.
– Богохульницы! – взревел багровый от ярости священник, тыча пальцем в рыжих сестер. – Богохульницы! Сатанинские отродья!
Мне подумалось, что обратить язычников в истинную веру будет сложновато – ведь мы сами толком не можем договориться, какой из наших богов истинный.
– Тут я соглашусь со Сьюзен и Маргарет, – вступила я. – Брачная церемония будет простой формальностью и не должна обязывать к обетам ни одну из нас. Дело в том ведь, что нашей основной миссией станет родить детей нашим язычникам-мужьям, и чем раньше мы ее осуществим, тем скорее сможем вернуться домой свободными. Так что я скажу: давайте поторопимся.
– А по какому праву, мисс Додд, вы возомнили себя духовным вождем нашей компании? – спросила Нарцисса Уайт, редко упускавшая возможность подорвать мои усилия по объединению невест. Полагаю, она делает это и из ревности – меня ведь выбрал в жены сам вождь Маленький Волк, тогда как ее саму – молодой долговязый индеец, метко названный Индюшачья Нога, не имевший практически никакого веса среди соплеменников.
– Ни по какому, – отрезала я. – Я просто стараюсь помочь скорейшему завершению нашей миссии.
– Ваша помощь, – сказала она самым самодовольным тоном, на какой была способна, – вовсе не означает, что вы можете диктовать моральные нормы или судить о святости таинства брака. Поскольку я – официальный представитель Миссионерского общества Америки, а преподобный Хейр – духовный представитель Епископального комитета по делам индейцев, то все вопросы подобного рода решаем именно мы. Хотя сомнений в том, что у вас достаточно опыта в делах плотских, – добавила она невыносимо елейным тоном, – у меня нет. – Ее последние слова вызвали ропот. К этому времени все уже знали, почему меня заточили в лечебницу – одно лишь обвинение в распущенности способно погубить репутацию женщины, особенно – среди прочих женщин. Ну, и, вполне возможно, нас с капитаном Бёрком застали в момент страсти…
– Как мать двоих детей, – ответила я, – я, надо думать, знаю о предмете куда больше, чем тучный священник или набожная старая дева. – И добавила: – Но это вряд ли делает меня "опытной".
Услышав такой ответ, мои сторонницы весело рассмеялись.
– Полагаю, многие из нас не поняли, – продолжала я, – что наша миссия проходит под эгидой Церкви. Нам казалось, что те, кто нас посылает, – исключительно правительство Соединенных Штатов, доверив нам миссию родить детей от индейцев.
– Отчасти так и есть, – сказала мисс Уайт. – Но правительство, в свою очередь, возложило ответственность за духовное образование индейцев попечению Церкви и Миссионерского общества. Так что главные тут мы.
– Ой, да-авай не заливай, – огрызнулась Сьюзи. – Нет тут никаких "главных".
Я посмотрела на преподобного, который снова добрался до своей миски с едой: оскорбленное достоинство, очевидно, слегка поутихло, когда он сунул в рот кусочек мяса, прямо пальцами, точно языческий император.
Он вытер жирные губы тыльной стороной ладони и улыбнулся – само отеческое благословение.
– Милые леди, – спокойно сказал он. – Англиканской церкви поручена забота о душах язычников; необходимо спокойно переселить их в резервацию под защиту Божьего крыла.
– У шайеннов нет резервации! – возразила я.
– Скоро будет, – ответил он. – Мы работаем в этом направлении.