Чашка обжигала пальцы даже сквозь перчатки. Германец ушёл к флагу. На полотнище сверкали капельки росы, солнце просвечивало сквозь тонкую ткань. Лоскут материи, олицетворяющий всё, за что они сражаются.
Шарп отхлебнул из кружки и блаженно прикрыл веки. Минута покоя, чашка горячего чая, заря… Как мало надо порой для счастья.
Его уединенье нарушила тихая поступь. Лелея надежду, что неизвестный уйдёт, Шарп отвернулся вправо. По склону брели возвращавшиеся из лощинки солдаты, нагруженные вещами.
– Ричард?
– Жозефина?
Она сбросила с головы отороченный серым мехом капюшон и робко улыбнулась:
– Можно?
– Конечно, можно. Не замёрзла?
– Немножко. С Рождеством, Ричард.
– И тебя.
Шарп кожей чувствовал, как все стрелки на крыше уставились на них двоих.
– Почему бы нам не присесть?
Они уселись прямо на черепицу в шаге друг от друга. Жозефина повела носом:
– Чай?
– Да.
– Поделишься?
– С удовольствием.
Взяв у него оловянную посудину, португалка сделала глоток. Небрежно укорила:
– Я думала, ты вернёшься ночью.
– Занят был.
Он заходил к заложницам, но, видя, что дам уже обхаживают три лейтенанта, не задержался надолго, убедившись лишь, что у них всё в порядке и ещё раз заверив, что в самом скором времени они вернутся к мужьям. Его позабавила непоколебимая уверенность дам в неотвратимой смерти обидчиков. Но женщины умели быть и благодарными: Шарпу пришлось по их настоянию составить список дезертиров, которые обходились с пленницами прилично, и пообещать, что попытается избавить тех от виселицы. Принимая от Жозефины чашку, майор невинно поднял бровь:
– А, что, разве меня приглашали?
– Ричард! – она засмеялась. Куда девалась робкая скромница… – Ты помнишь, как мы познакомились?
– Твоя лошадь потеряла подкову.
– Ты был такой сердитый и неприветливый. – она отобрала у него чай, – Важный, как гусак.
– Я и сейчас такой.
Жозефина подула в кружку, прежде чем отпить, и серьёзно спросила:
– Когда-то я предсказала тебе, что однажды ты станешь полковником и будешь до жути пугать своих подчинённых. Предсказание сбывается.
– Я их пугаю?
– Лейтенанты при твоём появлении едва в обморок не упали. Кроме мистера Прайса, но он-то тебя знает близко.
– И, без сомнения, желал бы узнать поближе тебя?
– Желал бы. А кто это одноглазое чудо-юдо в капитанском чине?
– Один английский лорд, чудовищно состоятельный и чудовищно щедрый.
– Правда? – она оживилась, но поняла, что Шарп её дразнит, и засмеялась.
– А ты – леди Фартингдейл…
Она повела плечами под плащом, как бы говоря: это чудной мир.
– Он волнуется?
– Очень.
– Правда?
– Правда.
– Прелестно.
– Ему мнится, что тебя насилуют каждый божий день.
– Не так уж он неправ. Самозваный "полковник" Хейксвелл строил планы на мой счёт.
– И как?
– Я поведала душещипательную историю о больной матушке и, кстати, не соврала. Поразительно, но Хейксвелл купился. Никто меня не тронул. Зато каждый вечер он являлся и рассказывал о своей матери. Бесконечная тягомотина! Я, само собой, поддакивала, говорила, что его мамочке повезло с таким любящим примерным сыном. Он млел и не мог наслушаться.
Шарп ухмыльнулся. Сдвиг Хейксвелла относительно матери был ему отлично известен. Играя на сыновних чувствах Обадии, Жозефина не могла получить лучшей защиты.
– Что привело тебя в Адрадос?
– Я же сказала, помолиться. Моя матушка хворает.
– Не думал, что ты так сильно её любишь.
– На дух не переношу, и она мне платит тем же, но она и вправду больна.
Жозефина допила чай и поставила чашку на парапет. Лукаво покосилась на Шарпа:
– Ладно, вру. Хотела вырваться из-под опеки Огастеса на денёк.
– Сама?
– Ну-у… нет. С неким очаровательным капитаном. Увы, Огастес навязал нам третьего лишнего…
Невообразимо долгие ресницы, волшебный овал лица, пухлые губы…
– Я его понимаю.
Она кивнула:
– Огастес влюблён в меня.
– А ты – в него?
– Ну, что ты. Он, конечно, милый.
– Милый и состоятельный?
– Очень состоятельный. И даже больше. Отказа мне ни в чём нет. Он поначалу хорохорился, но я заперла дверь в свою спальню на пару ночей, и теперь Огастес как шёлковый.
Шарп зыркнул по сторонам. К счастью, часовые находились далеко и откровений Жозефины услышать не могли. Звякали ножи и миски перекусывавших на галереях стрелков. Фузилёров всё ещё не было.
– Я так рада видеть тебя, Ричард!
– Ты была бы рада любому, кто вытащил тебя из лап Хейксвелла.
– Нет, именно тебя. С тобой мне легко и нет нужды лгать.
– У тебя много друзей. Я тебе для этого не нужен.
– Ты знаешь меня, как облупленную, но никогда не пытался осуждать.
– А они осуждают?
– Да. В глаза говорят красивые и правильные вещи, но мысли у них другие. Я интересна лишь пока молода и красива, но молодость и красота, к сожалению, не вечны.
– Поэтому ты вышла замуж за Фартингдейла?
– И да, и нет. Идея его. Чтобы возить меня с собой и избежать кривотолков. – она насмешливо качнула хорошенькой головкой, – Он хочет взять меня с собой в Браганцу, а потом – в Кадис. Не может же он представлять меня на официальных приёмах, как свою любовницу?
– Почему бы и нет? Многие так и делают.
– Это о-очень официальные приёмы, Ричард.
– То есть, ты вышла за него, соблазнившись о-очень официальными приёмами?
Она удивлённо воззрилась на Шарпа:
– Ты не понял, да? Ричард, мы с Огастесом не женаты.
– Не женаты?
Её смех брызнул, как разбитый хрусталь, приковав к ней внимание всех, кто был на кровле:
– Он хочет, чтобы я говорила, что замужем за ним. И щедро платит за это.
– Сколько?
Перечисляя, она загибала пальцы:
– Я получу поместье под Кальдас да Райна – три сотни акров и дом; экипаж, четыре скакуна; ожерелье ценой в половину Испании и тысячу фунтов стерлингов в лондонском банке. Ты бы отказался от подобного предложения?
– Едва ли такое мне бы кто-нибудь предложил… Так ты не леди Фартингдейл?
– О, Боже! Нет! Хотя бы даже потому, что Дуарте для закона не мёртв, а я не имею права вступить во второй брак, пока нет подтверждения смерти первого мужа.
– Фартингдейл настаивает, чтобы ты называлась его женой, я правильно тебя понял?
– Сперва в шутку, а, когда уяснил, что я не против, всерьёз. Кто платит, тот и заказывает музыку, а уж он-то всегда платит щедро. Почему бы и не назваться его женой? Это почти то же, что и стать ею, правда?
– Уверен, твой духовник с тобой согласился. – беззлобно сыронизировал Шарп, – Неужели никто не заподозрил обман?
– По крайней мере, у них хватает ума держать язык за зубами. Огастес же объясняет всё проще: любой был бы счастлив обладать мною даже ценой свадьбы, отчего же им не верить лорду Фартингдейлу?
– А как сам лорд Фартингдейл…?
– Ричард, я же говорила. – в её голосе проскользнули нотки раздражения, – Лорд Фартингдейл влюблён, по-настоящему влюблён. Он не может насытиться мною. Я – "создание грёзы ночной", во всяком случае, так он выразился как-то ночью.
Шарп засмеялся, и она с готовностью улыбнулась:
– Нет, правда. Он не устаёт повторять, что я – совершенство, хочет меня всю, до последнего волоска, ежечасно, ежеминутно. И он платит.
– Его не беспокоит твоё… э-э…
– Моё прошлое? Слухи. Я призналась ему, что принимала офицеров. Что в этом такого? Респектабельная соломенная вдова приглашает на чашечку чая воспитанных джентльменов.
– Он верит?
– А как же? Мужчины склонны верить женщинам, в которых влюблены.
– Как долго это будет продолжаться?
– Не знаю. – португалка помрачнела, – Он хороший. Он похож на котёнка: чистоплотный, нежный и ревнивый.
История невероятная, думал Шарп, но крылатый шалун с луком и стрелами был горазд на выдумки.
– Я счастлива, Ричард.
– И богата.
– Да. – слабая улыбка вновь осветила её лицо. – Надеюсь, то, что я тебе рассказала, останется между нами? Ты же не скажешь Огастесу?
– Очень хочется.
– Ричард! Не надо. Месяц-два, и всё кончится. Так что я тебе ничего не говорила!
Он чопорно склонил голову:
– Да, мадам.
– Леди Фартингдейл.
– Да, миледи.
– Миледи… Волшебно звучит.
Жозефина туже запахнула накидку на шее:
– Ты-то как?
Он пожал плечами, подыскивая для ответа что-нибудь лёгкое и ни к чему не обязывающее. В этот миг его позвали с дальнего конца крыши:
– Сэр! Майор Шарп, сэр!
Шарп вскочил:
– В чём дело?
– Те всадники, сэр. Мелькнули и снова как сквозь землю провалились!
– Вы успели их разглядеть?
– Пожалуй, сэр.
– Что значит "пожалуй"?
– Форма на них, сэр, сдаётся, французская, но их трое всего.
Сомнение стрелка были понятны Шарпу. В Испании, где за каждым кустом таился гверильяс, французы по трое не ездили.
– Сэр? – солдат замялся, не решаясь высказаться.
– Смелее. – ободрил его Шарп.
– В армии дезертиров полно лягушатников, сэр. Может, это ихние?
Опасения Шарпа подтверждались. Потофе разнюхивал путь на восток.
Майор повернулся к Жозефине и виновато развёл руки:
– Мне пора.
Он помог португалке подняться. На долю секунды она задержала его ладонь в своей:
– Скажи, Ричард…
– Да?
Он ждал расспросов о французах в долине, однако её волновало иное:
– А ты… рад встрече со мной?
– Жозефина. – Шарп тепло улыбнулся, – Конечно…
Майор с португалкой шли по ровной полосе, отделявшей парапет от черепицы. Стрелки, восхищённо взирая на Жозефину, уступали им дорогу. У флага Шарп остановился. Внизу, на подступах к перевалу, где клочья тумана прятались в утёсах, он уловил движение. Одновременно раздалось восклицание дозорного:
– Сэр! Сэр!
– Вижу, спасибо!
Фузилёры. Наконец-то. Батальон тонкой ниткой бус тянулся по дороге к Вратам Господа, а беспокойство всё не отпускало. Отогнав несвоевременные предчувствия прочь, майор подвёл спутницу к пандусу и громко, чтобы все слышали, сказал:
– Менее чем через час ваш супруг будет здесь, миледи!
– Благодарю вас, майор Шарп. – царственным жестом обведя присутствующих стрелков, Жозефина объявила, – Благодарю также всех вас за мужество, доблесть и верность воинскому долгу!
Солдаты смущённо переглядывались, и Шарп подсказал ближайшему сержанту:
– "Ура!" Её милости.
"Ура!" прогремело трижды, спугнув кота.
Майор стоял под флагом, улыбаясь своим мыслям. Шарп готов был поклясться, что, покидая крышу, португалка едва заметно подмигнула ему. Утро сюрпризов. Рождественская ёлка, которая не ёлка; леди Фартингдейл, которая не леди и кавалеристы Наполеона, поменявшие выскочку-императора на выскочку-маршала. У подножия хребта застрельщики фузилёров рассыпались в цепь, прикрывая колонны взбирающихся рот. Шарп привык верить своей интуиции, она его никогда не подводила, а, значит, главные рождественские сюрпризы впереди.
Глава 11
На подходе к перевалу подполковник Кинни приказал разомкнуть ряды. Пленные уверяли, что две пушки установлены на сторожевой башне, а третью, охраняющую развалины восточной стены форта, невозможно перетащить к перевалу, но валлиец не хотел рисковать.
Шарп с изумлением понял, что его задевает то, что он больше не был самым старшим из офицеров во Вратах Господа. Кинни, Фартингдейл, да и единственный майор фузилёров, имея полковое звание, превосходил Шарпа в чине. Кинни спешился и, наплевав на условности, сердечно пожал стрелку руку.
Восторгам подполковника не было конца. Восхищение у него вызвали и ночной марш, и дневное бдение, и атака, но более всего – отсутствие потерь. Представленные Шарпом Фредериксон, Кросс и Прайс тоже получили свою долю славословий от пылкого валлийца. Сэр Огастес Фартингдейл был не так любезен. С помощью слуги он выбрался из седла, неторопливо расправил шарф, стягивающий высокий воротник его плаща, и лишь тогда снизошёл до Шарпа:
– На этот раз вы справились, Шарп?
– Как видите, сэр.
Фартингдейл что-то невразумительно буркнул, нервно постукивая кнутом по голенищам высоких сапог. Орлиный нос покраснел от холода, губы брезгливо кривились.
– Что с леди Фартингдейл?
– Ждёт-не дождётся вас, сэр.
– Хорошо. – без интереса окинув взглядом форт и селение, сэр Огастес сухо уронил, – Проводите меня к ней.
– Конечно, сэр. Прошу прощения. Лейтенант Прайс!
Перед тем, как последовать за Прайсом, Фартингдейл снял двууголку и с достоинством кивнул Кинни:
– Управитесь пока без меня, Кинни?
– Нет, чёртов штафирка, сейчас всё брошу, и завалюсь дрыхнуть! – зло проворчал валлиец и в сердцах пнул камешек под ногами так, что тот взмыл в воздух и с силой врезался в монастырскую стену. Похоже, ночной поход в обществе сэра Огастеса дался Кинни нелегко, – Должно быть, его супруга – ангел.
– Внешне – точно, сэр. – улыбнулся Шарп.
Кинни взглянул на свой полк, строящийся восточнее обители, там, куда не достанет картечь пушек с башни или из форта: "Итак, с чего начнём?" Реплика не предназначалась Шарпу, Кинни размышлял вслух.
– Выкурим прохиндеев из деревни и займёмся замком.
– А сторожевая башня, сэр?
Орудия на башне держали под прицелом обрушенную восточную стену форта. Чтобы взять форт, следовало прежде захватить башню. Кинни поскрёб щёку:
– Думаете, мошенники будут драться?
Привольное житьё для Потофе закончилось. Заложниц у него больше не было, монастырь отобрали и целый батальон небритых эриний в красных мундирах готовился к отмщенью. Бегство могло спасти бывшего повара, но всё так же блестели штыки караульных меж зубцов замка, и в окопах у подножия башни.
– Почему они не ушли, пока была возможность, Шарп?
– Считают, что победят нас, сэр.
– Придётся их разочаровать. – жёстко сказал Кинни, – Меня выводит из себя перспектива посылать моих ребят на смерть в праздник. Возьмём на штыки деревню, а там потолкуем. Коль не захотят решить миром…
Подполковник посмотрел на башню:
– …Тогда, если не возражаете, я возьму у вас, Шарп, роту стрелков.
Дипломатичный Кинни умел подать приказ как вежливую просьбу.
– Пожалуйста, сэр.
– Давайте всё же надеяться, что до этого не дойдёт. А там, глядишь, и ваш Джилиленд подоспеет.
Из-за сломанного обода ракетчики отстали от 113-го полка. Кинни весело прищурился:
– Шарахнет по ним ракетами, те и лапки кверху!
Подозвав лошадь, валлиец взгромоздился в седло:
– А не сбежали бродяги потому, что надрались вчера, как сапожники. Вот так-то.
Натянув поводья, валлиец собрался отъезжать, но вдруг застыл, как громом поражённый, вперив взгляд поверх головы Шарпа.
Опираясь на "мужа", Жозефина спускалась с крыльца обители. Фартингдейл преобразился. Пожилой брюзга исчез, уступив место джентльмену, пусть не очень молодому, зато сияющему от присутствия рядом цветущей юной дамы. До крайности самодовольно сэр Огастес обратился к валлийцу:
– Подполковник Кинни, позвольте представить вам мою дражайшую половину. Дорогая, это подполковник Кинни.
Кинни обнажил голову:
– Миледи, мы отмахали полмира, чтобы спасти вас.
Жозефина одарила его благосклонной улыбкой и выразила признательность как подполковнику, так и его героическому полку. Сэр Огастес цвёл, наслаждаясь произведённым на Кинни впечатлением. Португалка отошла потрепать коня валлийца по холке, а Фартингдейл требовательно дёрнул Шарпа за рукав:
– На пару слов!
Неужели Жозефина имела глупость сознаться Фартингдейлу в знакомстве с Шарпом? Сомнительно, но другого повода для разговора тет-а-тет подальше от ушей португалки стрелок не видел. Сэр Огастес прошипел:
– Там, во дворе, мужчины в чём мать родила, Шарп!
– Дезертиры, сэр.
Чтобы пленные не прохлаждались, Шарп отдал команду занять их пробиванием бойниц.
– Какого дьявола они голые!?
– Свои мундиры они обесчестили, а другой одежды здесь нет.
– Господь всемогущий, Шарп, вы что же, не понимаете, что их нагота оскорбляет взор моей благородной супруги?!
Шарпа так и подмывало сказать доморощенному ревнителю нравственности, что его жена видела больше голых мужчин, чем он сам, но стрелок одолел соблазн:
– Я прикажу прикрыть их наготу чем-нибудь, сэр.
– Прикажите, да поживее. И ещё: вы небриты! Небриты, но при этом смеете рассуждать о чести мундира!
Сварливость на его лице будто по волшебству превратилась в снисходительность, – вернулась Жозефина.
– Дорогая, ты твёрдо решила остаться на свежем воздухе? Не замёрзнешь?
– Ничего, Огастес. Я хочу видеть, как подполковник Кинни воздаст по заслугам моим утеснителям.
Шарпа позабавила вычурность оборота. Жозефина говорила с Фартингдейлом на его языке, и сэр Огастес послушно кивнул:
– Как скажешь, дорогая. Шарп, распорядитесь о кресле для миледи и подкрепиться.
– Да, сэр.
– Зрелище едва ли будет захватывающим, дорогая. Проходимцы не настроены сражаться.
Спустя час казалось, что сэр Огастес не ошибся в прогнозах. Отсиживавшиеся в Адрадосе дезертиры боя не приняли, бежав с жёнами и детьми, едва только Лёгкая рота полка фузилёров появилась на северной околице деревни. Они рассеялись по дну долины, хоронясь в колючих зарослях между селением и башней. Человек двадцать улепётывали верхом, не пытаясь воспользоваться ни мушкетами, ни болтающимися на боку саблями. Мадам Дюбретон и две её французские товарки присоединились к Жозефине. Француженок стужа загнала обратно, вокруг португалки ужом вился Прайс, а Шарп перемолвился словечком с соплеменницей. Его занимало, что она испытывала, видя мужа на балконе над собой, близкого и одновременно недостижимого.
– Я боялась, что более никогда не увижу его.
– Внешне вы этого никак не выказывали. Нелегко пришлось?
– Очень. Ему же пришлось ещё больней, но нельзя было давать врагам повод для злорадства.
Предположение Шарпа о том, что англичанке тяжело живётся во Франции, она отмела:
– Я замужем за французским офицером, поэтому очевидно, кому принадлежит моя верность, а враждебности к родине от меня не вправе требовать никто. – мадам Дюбретон оживилась, – Французская глубинка мало отличается от какого-нибудь Гемпшира. Хозяйство, редкие балы. Рутина. Раз в год гремят фанфары очередной победы, напоминая местной публике о войне. Я не имею в виду тех, у кого воюет брат, сын или… – она вновь погрустнела, – Или муж. Тяжела разлука, майор, но ведь война когда-нибудь закончится?
Война Потофе заканчивалась сейчас. Очистив от врага Адрадос, Кинни построил полк, а сам с двумя офицерами поскакал к замку. Шарп взобрался на склон, откуда открывался лучший обзор. За ним последовал Фредериксон. Указав на валлийца и его спутников, капитан уточнил:
– Предложение о сдаче?
– Да.
– Без толку. Кто же в здравом уме поменяет пулю на верёвку?