- А сколько она стоила? - спросил я его.
- Для своих - сто пятьдесят пиастров.
- Я хочу купить ее у тебя.
- Купить? - удивленно спросил он. - Эфенди, ты это серьезно?
- А почему нет?
- У меня же нет лошади.
- Ну и что? Я раздобуду ее.
- Где?
- У воров. Если я их настигну, то отберу твою лошадь.
- А если нет?
- Это мои трудности. Короче говоря, если ты согласен на эту сделку, я покупаю у тебя лошадь.
- С превеликой радостью. Ведь лошадь я и так никогда не увижу. Но, эфенди, не обмани меня! Ты заплатишь за лошадь, когда добудешь ее.
- О нет! Кто знает, сколько я буду гоняться за этими негодяями и когда их настигну! Как я потом передам тебе деньги? Я вручу тебе двести пиастров сейчас же.
- Полторы сотни я сказал.
- Нет, двести.
- Ты меня неправильно понял.
- Это моя беда. Я думал про двести пиастров и заявил тебе, что куплю лошадь за эту цену. Согласен?
- Слишком дорого.
- И еще я добавлю тебе пятьдесят пиастров на детей. Итого ты получишь двести пятьдесят.
В общей сложности получалось не больше полусотни марок за лучшую лошадь, которой владел этот человек. Но в тех краях за лошадей обычной породы выплачивают совсем иные деньги, чем у нас. В сельской местности лошади есть даже у бедняков, ведь пастбища стоят дешево и часто за выпас даже не надо платить. Но раз уж у корзинщика не было никакой лошади, значит, он жил в страшной нищете.
Итак, за лошадь я уплатил небольшую сумму, зато как я обрадовал этого храброго человека! Кража очень его огорчила; теперь же я возместил ее сторицей. Да и себя не оставил в убытке, ведь заплатил я за лошадь деньгами тех, кто ее и украл. Впору было пожалеть, что я не прихватил с собой кошелек аладжи. Его содержимое я мог раздать этим бедным и храбрым людям.
Мы позавтракали и начали собираться. Я снова задумался, что делать с ногой. Что мне надеть? Пока я ломал голову, пришел врач.
- Эфенди, - сказал он, - я пришел, дабы нанести тебе утренний визит и полюбопытствовать, как ты отдохнул.
Одет он был так же, как вчера вечером; в руке он держал какой-то сверток.
- Благодарю тебя, - ответил я. - Мой сон был сладок, и желаю, чтобы у тебя он выдался таким же.
- Аллах не исполнил твое желание, ибо я не спал всю ночь. Моя голова была переполнена сернокислой известью, и из-за этого я не мог заснуть. А стоило мне слегка вздремнуть, мне снился океан, полный гипса и воды, небо казалось чистым ситцем; оно погружалось в гипс, а потом неудержимо скручивалось вокруг меня. Этот ужасный полог обвивал меня, пока я не задохнулся. Я заорал от страха - и проснулся. Оказалось, что я так отбивался от стянувших меня пут, что сполз с подушек, на которых спал, и укатился на середину комнаты.
- Теперь ты ощутил, каково было твоей вчерашней модели?
- Ему это не понравилось, и все-таки он уже целый час лежит у меня. Он сломал себе левое бедро и два пальца на правой руке. Я отлично его перевязал; теперь он курит чубук и пьет апельсиновый лимонад.
- Он сам к тебе пришел?
- Нет, я велел доставить его.
- А как дела с твоим гипсовым кафтаном?
- Он уже висит на железном шесте возле моей двери, и перед домом толпится множество людей. Я поставил туда юношу, который истолковывает публике смысл сего кафтана. Любой из зевак может бесплатно посетить мой дом и осмотреть повязки, надетые на пальцы и бедро моей модели. Пройдет несколько дней, и я стану знаменитым человеком; благодарить за это я могу лишь тебя. А как дела с твоей ногой?
- Прекрасно!
- Тогда я, как твой лейб-медик, рекомендую тебе полнейший покой. Там на дворе седлают лошадей. Ты разве собираешься куда-то уезжать?
- Конечно, собираюсь.
- Гм! Это же неосторожно.
- Я знаю, что могу рискнуть.
- Да, ты еще вчера вечером был готов поутру отправиться в путь. Но что ты наденешь на ногу?
- Я как раз думал об этом.
- И я всю ночь думал об этом. Мне пришла в голову хорошая идея. Живет у меня за городом один богатый пациент, которого мучит подагра. Его ноги опухли; пальцы щиплет. Для него я заказал в городе пару красивых, мягких сапог - как раз такие носят больные подагрой. Я собирался отослать их ему, но я ведь могу заказать еще пару сапог. Раз ты не захотел принять от меня в дар ни скелет, ни глистов, то я надеюсь, что хоть теперь ты не вгонишь меня в краску и позволишь вручить эти сапоги в знак моего уважения и благодарности тебе.
Он развернул сверток и показал сапоги. Они были сделаны из плотной ткани, обшиты кожей и снабжены высокой подошвой.
- Порадуй меня, эфенди! Примерь-ка на левую ногу, - сказал он.
Я охотно исполнил его желание. Сапог подошел мне, и я пояснил, что приму подарок. С несказанной радостью он принялся благодарить меня. Когда я пытался пояснить, что сам стал теперь его должником, он поспешил к двери и, прежде чем та захлопнулась, успел пожелать мне счастливого путешествия.
Когда корзинщик вернулся и пришло время отправиться в путь, я попросил у хозяина гостиницы счет.
- Ничего не нужно платить, эфенди, - коротко ответил он.
- Мы же обязаны заплатить!
- Уже уплатили.
- Кто?
- Хаким. Ты обучил его чему-то, что принесет ему много денег. Он велел покорнейше раскланяться тебе и пожелать счастливого возвращения в свое отечество.
- Сиди, - шепнул Халеф, - не возражай, а лучше согласись! Этот хаким умнее и порядочнее, чем я о нем сперва подумал. Он знает толк в гостеприимстве. За это пусть в Книге жизни ему будет обещана легкая смерть.
Я с трудом вышел во двор и взобрался на лошадь. Зато в седле было очень удобно. На рысях мы выехали в город, снова так и не заплатив за ночлег.
На одной из узких улочек, по которой мы проезжали, я увидел толпу людей. У дома, где они собрались, висел какой-то белый предмет. Когда мы приблизились, я узнал кафтан; на его воротник была нахлобучена феска с развевавшимися ленточками от сигар. Стало быть, хаким не шутил. Он и впрямь вывесил кафтан - вот чудный пример турецкой рекламы.
На мой взгляд, ничего смешного здесь не было. И у людей в толпе, сквозь которую мы пробивались, тоже были очень серьезные лица. Я остановился и отослал корзинщика узнать, дома ли хозяин. Он вернулся с отрицательным ответом; ну а госпоже докторше мы никак не смели нанести прощальный визит.
Оставив позади себя узкие улочки с их невзрачными базарами, мы повернули на дорогу, ведущую в Скопье. Расстояние до него было почти таким же, как от Остромджи до Радовиша. Но мы проделали по этой дороге лишь небольшую часть пути. Пока мы двигались по ней, мы мчались галопом. Потом проводник свернул направо, и мы поехали вдоль двух поросших лесом холмов; по долине, разделявшей их, протекал ручей.
Долина довольно круто взбегала вверх; затем мы увидели перед собой гладкий гребень горы, где не росло ни деревца; туда мы и поскакали на рысях.
Что сказать об этом крае? Как известно, хорошо запоминаются лишь те места, где пришлось что-то пережить, а тут ничего не произошло. Вслед за корзинщиком мы ехали по местности, где почти не было ни лесов, ни интересных пейзажей.
В Карбинци, деревушке, лежащей близ левого берега Брегальницы, мы спешились и попрощались с проводником. Он получил еще и дополнительную плату, которой был чрезвычайно рад. Потом мы переправились через реку, чтобы попасть в Варци, что расположена на правом берегу. Через эту деревню пролегает старинная кавалерийская тропа, которой часто пользуются. Она связывает крупные селения и города, лежащие к югу от Истиба, с Каратовой, Костендилом, Дубницей, Радомиром и, наконец, с Софией. Мы миновали крохотное местечко - Слетовску - и очутились в деревне Сбиганци, составлявшей сегодня цель нашего путешествия.
Мы покинули Радовиш около девяти часов утра, и в три часа пополудни прибыли сюда. Обычным шагом мы не успели бы добраться до деревни засветло.
Глава 4
ДОМИК В УЩЕЛЬЕ
Деревню Сбиганци не назовешь невзрачным местом; я бы предпочел назвать ее "торговым селом", ведь там имеется базар. Расположена она между Брегальницей и Слетовской; здешняя земля хорошо орошается и приносит много плодов. По сравнению с другими деревушками, которые мы миновали, здесь даже по обличью домов было видно, что местные жители тешатся в некотором роде достатком.
Конечно, мы тотчас попросили показать нам хане. Дом этот состоял из нескольких строений, обступивших огромный двор; он напомнил нам дворянское поместье средней руки. По тому, как велось хозяйство, было видно, что владел им болгарин. Так оно и было.
Он принял нас чрезвычайно радушно и даровал мне самые пышные титулы, ибо наверняка был знатоком лошадей и восхитился моим Ри. Затем он пригласил нас войти в комнату.
У него было целых две приемные комнаты - одна для обычных посетителей и другая, получше, для гостей, которым он собирался воздать особые почести.
Двое слуг сняли меня с лошади и отнесли в комнату для почетных гостей, где, к моему изумлению, стоял некий диван, на котором лежала длинная, широкая, мягкая подушка.
Заметив, как внимательно я рассматриваю предмет, на который меня посадили, он промолвил, самодовольно улыбнувшись:
- Ты удивляешься, господин, обнаружив здесь эту софу? Ее изготовили в Софии и привезли сюда на повозке. Ты привык к восточной мебели, ведь я вижу, что ты мусульманин, хаджи. Я же, наоборот, христианин и сижу с вытянутыми ногами. Ну а поскольку твои ноги затекли, то и ты сочтешь эту позу удобной.
- Я привык так сидеть с юности, - прозвучал мой ответ. - Я не мусульманин.
- И носишь хамайл паломника, побывавшего в Мекке?
- Это запрещено?
- Да.
- Кем?
- Законами халифа.
- Они не касаются меня, ведь я христианин. Я ничего не буду иметь против, если магометане станут носить с собой Библию.
- Если ты христианин и с юности привык к софе, то, наверное, ты родился очень далеко отсюда?
- Я из Германии.
- Ого! Я хорошо знаю эту страну.
- В самом деле? Это меня радует.
- Да, она лежит рядом с Баварией, - там, где течет Волга, - и рядом со Швейцарией, - там, где Дунай впадает в Средиземное море.
- Я рад слышать, что ты знаешь границы моего отечества. Здесь редко встретишь людей, обладающих подобными познаниями.
- Они ничему не хотят учиться, - польщенно ответил он. - А вот мои глаза и уши всегда отверсты, и я никогда ничего не забываю. Я знаю о твоем отечестве больше, гораздо больше.
- Это я уже заметил.
- Вашего султана зовут Вильгельмом Победоносным. Его великий визирь - Бисмарк Безбородый, а ваши пушки называют аркебузами. Столица - Мюнхен, где варят лучшее пиво, - и у меня, кстати, ты можешь пить его столько, сколько душа пожелает, - и в…
- У тебя есть пиво? - перебил я его. - Ты сам, наверное, варишь пиво?
Я подумал, не заглянул ли сюда бравый Байер, чтобы в обмен на свой рецепт открыть здесь свободную торговлю.
- Да, - ответил он, - я сам его готовлю; оно очень пьянит, особенно летом.
- Что ты кладешь туда?
- Господин, я не выдаю такие секреты.
- А почему?
- Это великая тайна.
- Ох! В Баварии эту тайну знает любой ребенок. Я даже знаю несколько разных секретов приготовления пива; мне известно, как делают темное и светлое пиво, тяжелое и легкое, а также очень светлое пиво, которое называют белым.
- Господин, так ты более искусный пивовар, чем тот, кто побывал у меня и научил этому ремеслу.
- Откуда прибыл тот человек?
- Из Стамбула.
Ага! Это, конечно, был он.
- И куда он держал путь?
- На родину.
- А куда он поехал отсюда?
- Он направился к Туне.
К Дунаю. Стало быть, на север. А я направлялся на запад. Конечно, я не мог настичь резвого посланца Гамбринуса. Я бы рад был какое-то время следовать "по его стопам, покрывшись румянцем", то бишь покраснев за его ученика, у которого недавно пригубил одно турецкое изделие, изготовленное по этому немецкому рецепту.
- Я уже слышал о нем и пил его пиво, - заметил я.
- Каким оно было, господин?
- Очень… теплым.
- Так нужно добавить к нему колодезной воды да похолоднее. Хочешь принесу полный кувшин пива?
- Да.
- Большой кувшин?
- Дай сперва маленький попробовать.
Он удалился в тот момент, когда вошли трое моих спутников. Они отвели лошадей на пастбище, лежавшее позади дома, и передали на попечение пастуха. Когда я сказал им, что угощу их пивом, они живо обрадовались. Впрочем, мне показалось, что они сделали это скорее из любезности, нежели повинуясь внутреннему инстинкту. Конечно, их не мог не обрадовать главный напиток моей родной страны, придающий силы всем ее жителям.
Хозяин принес кувшин, вмещавший, пожалуй, полтора литра. Я смело открыл рот и приложился к кувшину. Верно, в нос ударила углекислота.
- Где ты хранишь это пиво? - спросил я.
- В больших кувшинах, а горлышко плотно затыкаю.
- Зачем ты затыкаешь его?
- Потому что тогда в пиве возникают газы, и вкус его становится лучше. К его поверхности поднимаются пузыри и пена.
- Кто же тебе показал этот рецепт?
- Беверьяли, научивший меня варить пиво. Попробуй-ка!
Я не только попробовал, но и выпил, потому что напиток был вовсе не таким скверным. Моим спутникам он тоже понравился. Тогда я заказал себе кувшин куда больших размеров и этим, как заметил, моментально завоевал сердце болгарина.
Он принес другой кувшин - его содержимого нам, пожалуй, хватило бы до позднего ужина - и спросил, не хотим ли мы вдобавок перекусить.
- Позже! Сейчас пока нет, - ответил я. - Сперва нам надо переговорить с одним из жителей этой деревни. Ты знаешь всех людей в округе?
- Всех.
- И мясника Чурака?
- И его. Он был мясником, а сейчас торгует скотом и разъезжает повсюду.
По мне, милее всего было бы пойти к Чураку и заглянуть к нему домой. С людьми лучше всего знакомиться у них дома; там вернее всего поймешь, что это за люди. К сожалению, я не мог сейчас ходить. А попросить, чтобы меня принесли к нему в дом, было бы и неудобно и смешно.
- Как ему живется сейчас? - осведомился я.
- Очень хорошо. Раньше он был беден, но торговля, кажется, приносит много денег; теперь Чурак - один из самых богатых людей в округе.
- Много ли хорошего о нем говорят?
- Конечно. Он человек дельный, набожный, очень уважаемый; он немало хорошего сделал. Если у тебя какие-то дела с ним, то ты убедишься, что он человек честный.
- Это меня радует, ведь мне хотелось заключить с ним своего рода сделку.
- Важную?
- Да.
- Значит, ты лишь на какое-то время остановился у меня, а потом будешь жить у него?
- Нет, я останусь у тебя. Мне Сбиганци понравились; мне очень красочно описали эту местность…
- Вот в таком краю мы живем, господин, да, вот в таком. Он окружен двумя реками - уже хорошо. А какие великолепные горы тянутся вверх, в Слетово, и еще дальше. Тут так и тянет всюду побродить.
- Мне это говорили. Особенно романтична, наверное, дорога к Дерекулибе.
Я умышленно повернул наш разговор к домику, затерянному в ущелье. Я хотел из уст этого постороннего человека узнать, что же это за место.
- К Дерекулибе? - переспросил он. - Не знаю такого места.
- Значит, это малоизвестное место?
- Я о нем еще ни разу не слышал.
- Но ведь где-то в ваших краях есть какой-то уединенный домик, который так и называют - Дерекулибе.
- Вряд ли. Я в Сбиганци родился и прожил всю жизнь. Казалось бы, кому как не мне знать об этом домике?
- Гм! Человек, со мной говоривший, называл его этим именем. Наверное, он его и придумал.
- Возможно.
- Все равно домик должен быть где-то здесь. Судя по названию, он находится в ущелье. Может, ты знаешь такой домик?
- В нем живут люди?
- Не знаю.
- Если не живут, есть такой домик на примете. Он стоит в лесу, в самом мрачном уголке ущелья. Этот деревянный домик построил мой отец, ведь лес принадлежал ему, но лет восемь назад лес купил у меня мясник.
Эта история убедила меня, что речь идет именно об этом доме. Я продолжил расспросы:
- А для чего твой отец построил его?
- Чтобы хранить там инструмент: мотыги, лопаты, заступы и тому подобное.
- А для чего он нужен мяснику?
- Не знаю. Не знаю даже, пользуется он им или нет; понастроил в нем, правда, лавок, которых прежде не было.
- Домик закрыт?
- Да. Разделен он на две половины. Построен в дальнем конце ущелья, где по скалам стекает ручеек. А почему ты так подробно о нем расспрашиваешь?
- Мне описали его и сказали, что дорога, ведущая туда, выглядит очень романтично.
- Тебя обманули. Тебе придется идти открытым полем, а потом - мрачным лесом, где никаких приятных видов не встретишь. Скалы сходятся все ближе. Там, где они соединяются, лес угрюмее всего. Вот там ты и увидишь домик, стоящий возле ручья, что пробивается прямо из скалы. Там нет никаких красот.
Тут вмешался Халеф:
- Сиди, мы ищем одно место, которое не можем найти; сегодня утром ты уже называл похожее имя. Это не то место, которое значится в записке Хамда эль-Амасата? Ты говорил, что наш путь, возможно, проляжет через него.
- Ты имеешь в виду Караорман?
- Да, звучало именно так.
- Там недостает одной буквы. Мы ищем Каранорман.
- Быть может, там написано с ошибкой?
- Возможно. А в Караормане знают тебя? - спросил я хозяина.
- Да, - ответил он. - Я часто бывал в этой деревне, ведь дорога в Истиб пролегает через нее.
- А там есть большое хане?
- Нет, гостиницы там нет никакой. Деревня лежит возле Истиба, и люди предпочитают идти туда, а не сворачивать в деревушку.
- Речь идет о местечке или о доме, который называют Каранорман-хане.
- Не знаю. В этой округе такого точно нет.
- Я тоже об этом думал. А кто деревенский староста в Сбиганци?
- Это я. Еще мой отец был старостой.
- Ты здесь вершишь правосудие?
- Да, эфенди. Мне, правда, редко докучают подобными делами. Здесь живут хорошие люди. Если что и случается, так все по вине чужаков. Увы, власть киаджи слаба. Порой эти мерзавцы только посмеиваются: знают же, что скорее их поддержат, чем меня.
- Это плохо. В таких случаях надо проявлять строгость, чтобы тебя уважали.
- Это я и делаю, но полагаться приходится больше на самого себя, чем на своих начальников. Я имею дело с плутами, для которых нет ничего святого, которые уважают лишь крепкие кулаки, а они у меня есть. Вот так я и веду здесь суммарный процесс. Случается порой, что поколачиваю обе стороны, но это не всегда кончается безобидно. Вот несколько недель назад я едва не поплатился жизнью.
- За что?
- Ты, может, слышал о двух аладжи?
- Да.