- Ну, жена, ты сама попираешь священное достоинство мужчины! Разве ты не знаешь, что нам воспрещено обнажать главу нашего тела!
Но остроумная бабенка нашла, как ему помочь. Она ответила:
- Надень-ка коробку из-под муки!
В тот же миг она схватила круглую картонку, в которой еще оставалась мука, и, не обращая на это внимания, нахлобучила коробку прямо на "главу его тела". Его лицо тотчас покрылось пудрой. Однако он не рискнул проронить хоть слово и спокойно отнесся к необычному цилиндру, надетому на лысое вместилище его учености. Как правоверный мусульманин, он не мог обнажить свою голову и потому был счастлив, что она вновь была чем-то покрыта. Какое впечатление эта шляпа произвела на меня, умолчу. Он же, опустившись на колени, принялся рыться в старой посуде.
- Что ты там ищешь? - спросила его прекрасная половина.
- Бутылку, чтобы отлить туда ртуть для эфенди. Вот как раз одна завалялась.
Он поднялся и протянул жене бутылку. Она была так велика, что в нее уместился бы весь запас ртути и, может быть, даже осталось еще место. Жена поднесла бутылку к огню, взглянула на ее содержимое и сказала:
- Там еще есть старый лак!
- А разве это повредит?
- Очень здорово! Возьми-ка воду и отмой бутылку!
Он послушно удалился с бутылкой.
Через какое-то время, проведенное мной в беседах с ученой женщиной, он вернулся, раскрасневшись от напряжения, и в отчаянии промолвил:
- Я так и не отчистил ее. Попытайся сама!
- Ну и бестолочь ты! - сказала она. - Вы, мужчины, ничего не умеете.
Она удалилась с бутылкой. Я не проронил ни слова. Он доверительно принялся рассказывать мне случаи из своей счастливой семейной жизни, пока не вернулась жена, еще более красная, чем прежде был он.
- Эфенди! - пожаловалась она. - Бутылка заколдована. Лак не достать оттуда.
- Я знаю, как это сделать.
- Как? Неужели?
- Да. Его надо удалять оттуда не водой, а скипидаром. Вода не растворяет лак.
- Ты бы мог нам это сказать!
- О нет, это вас обидело бы.
- Почему?
- Аптекарь обязан это знать. Вообще это знает любой, кто даже и не учился химии. Если бы я сказал вам об этом, вы сочли бы мои слова за невежливость, ибо они прозвучали бы как сомнение в том, что вы изучили тысячу и одно лекарство.
- Ты прав. Ты человек учтивый и очень внимательный. Поэтому ты получишь задаром еще и лак. Я наливаю тебе ртуть. Эй муж, где весы?
- Они во дворе. Я вчера взвешивал там кролика, которого мы сегодня собирались съесть.
- Так принеси весы!
О горе! На аптекарских весах взвешивать убитого кролика! Когда он принес их, я увидел, что коромысло весов вырезано из дерева вручную. Стрелкой служил кусок проволоки, болтавшейся между зубьями вилки. Чаши представляли собой круглые деревянные коробки, закрытые крышкой. Однако привести в равновесие сей удивительный прибор оказалось делом несложным.
Итак, с помощью этих весов мне взвесили все, что я заказал, и я остался доволен ценой, которую назвала мне аптекарша; к тому же висмут был кристаллизован в виде ромбоэдров.
Прикупив себе и свинца, я покинул этот странный магазин, получив в дорогу самые теплые напутствия и пожелания.
Оттуда я направился к милой Набатии, которая уже проснулась и встретила меня с огромной радостью.
Она показала мне своего короля-чертополоха. Теперь, при свете дня, я его разглядел. Она хотела мне подарить его, но я не позволил. Конечно, я поблагодарил ее за работу и пояснил, как это важно для меня. Когда я сказал, что она спасла мне жизнь, она изумилась этим словам.
К этой отважной женщине я относился самым сердечным образом. Еще вчера мне пришла в голову мысль, как облегчить ей жизнь.
У меня были деньги, найденные у Манаха эль-Барши, Баруда эль-Амазата и тюремного смотрителя. Вообще-то мне надо было их отдать. Но кому? Властям Остромджи? Ба! Самим верховным властям? Лично у меня на это времени не было. Послать гонца? Пожалуй, он посмеялся бы надо мной втихомолку. Ведь названная троица и так сбежала. Отдать им деньги было бы чистым безумием. Так что мне не оставалось ничего лучшего, как раздарить деньги беднякам. К ним относилась и Набатия.
Конечно, я не мог ей сказать, откуда я получил деньги; это, может быть, напугало бы ее. К тому же всю сумму я не собирался ей отдавать. Я был уверен, что встречу еще немало бедняков, а даже часть этой суммы вполне защитит ее от нищеты.
Она оцепенела от радости, когда, оставшись наедине, я передал ей деньги. Она никак не хотела верить, что располагает теперь подобной суммой, которая в глазах ее была сущим богатством. Слезы катились у нее по щекам. Особенно радовало ее, что теперь она может отвести своего ребенка к нужному врачу. Я же с трудом отстранился от ее объятий и избежал благодарных излияний.
Тем временем Халеф, стоя у ворот, ждал меня с нетерпением. Завидев меня, он воскликнул:
- Наконец-то, наконец-то, сиди! Мы спешим, а ты и так здесь задерживаешься. Как у тебя дела с трюком?
- Очень хорошо. Хозяин уже проснулся?
- Все уже на ногах.
- Тогда я пойду к очагу. Надо варить и плавить.
- Я буду с тобой. Ты мне все объяснишь, чтобы я мог повторить.
- Нет, мой дорогой, с повторением ничего не получится. Тут нужны особые знания, которых у тебя нет, и даже если у кого-то они есть, то по невнимательности он легко может допустить ошибку, которая будет стоить жизни ему или еще кому-то. Поэтому я никому никогда не назову все четыре ингредиента и ни словом не обмолвлюсь о том, как их смешивать. Пусть Оско принесет мне свою форму для отливки пуль; она подходит к калибру здешних винтовок.
Наши приготовления заняли не более получаса. Листья садара были сварены в разбавленном растворе Eau de Javelle, а щелочь процежена через старую простыню. Из имевшегося металла вышло восемь пуль; они напоминали настоящие свинцовые пули. Кроме того, мы отлили несколько свинцовых пуль, слегка пометив их острием ножа. Потом, взяв винтовку Оско, я зашел за дом, никому не позволив меня провожать. Я сунул в ствол одну из ртутных пуль, направил дуло в сторону доски, лежавшей всего в полутора футах от меня, и нажал на спуск. Прогрохотал обычный выстрел, но доска осталась неповрежденной. На земле не было ни следа пули; она исчезла.
Без этой пробы было не обойтись. Теперь я знал, что беды не случится. Предательства я не боялся. Лишь Халеф, Оско и Омар были посвящены в мою тайну, а эти трое уже доказали мне, что могут хранить молчание.
Все было сделано вовремя, потому что, едва я вернулся, прибыли казий-муфтий с наибом и аяк-наибом. С ними были и другие. Когда казий-муфтий заметил меня, он подошел, отвел меня в сторону и промолвил:
- Эфенди, догадываешься, зачем я пришел?
- Решил сообщить, что стало с коджабаши?
- Нет, о нет! Мне хотелось узнать, не ты ли просил своего маленького хаджи, чтобы он дозволил выстрелить ему прямо в голову.
- Это тебя и впрямь очень волнует?
- Да, ведь это подлинное чудо. Он сегодня уже трапезничал листами Корана?
- Спроси его сам об этом!
- Лучше не буду его спрашивать, а то он может обидеться. Ты знаешь, что у него есть нож! Да и плетку он раздает щедро и ловко!
- Ну, он же бравый малыш.
- Так, скажи, спрашивал его?
- Да еще перед сном.
- Что же он ответил?
- Гм! Он, кажется, не прочь.
- Великолепно, изумительно! Когда можно начинать?
- Терпение! Не все так быстро, как хочется. У моего покровителя есть свои причуды. Вчера я тебе не все сказал. Мы все - три моих спутника и я - наделены этим даром. Мы не боимся пуль.
- Что? Ты тоже?
- Говорю как на духу.
- Так ты тоже ешь листы Корана?
- Много спрашиваешь! Такими секретами не любят делиться.
- Значит, мы можем и в тебя стрелять?
- Да, если ваша жизнь надоела вам.
- Почему? Мне пока еще не надоела.
- Тогда будь осторожен и не стреляй ни в кого из нас, пока мы тебе не позволим.
- Почему нет, эфенди?
- Если мы дадим позволение, это не принесет тебе вреда. Но если ты вздумаешь выстрелить исподтишка, пуля вернется к тебе и поразит ту часть тела, в которую ты стрелял, целясь в нас.
- Значит, если я прицелюсь в голову твоего хаджи или в твою голову, пуля попадет мне в голову?
- Верно. Хочешь попробовать?
- Нет, эфенди, благодарю! Но почему же вы устроены так, а не иначе?
- Доверься своей смекалке: все дело в наших врагах. Чтобы их покарать, нам надо не только защищаться от их пуль, но и уметь стрелять в них так же метко, как они - в нас. Это древний закон справедливого воздаяния.
- Да, око за око, зуб за зуб. Не хочется мне быть вашим врагом. Когда вы уедете отсюда?
- Ты этому, наверное, обрадуешься?
- Нет, по мне, лучше бы вы остались здесь навсегда. Но ты произвел у нас настоящий переворот.
- Что ж, к лучшему.
- Да, мы благодарны тебе за это, хотя и предпочли бы, чтобы все шло так, как заведено Аллахом.
- Разве Аллах повелел, чтобы Мубарек обманывал вас, а коджабаши освобождал ваших арестантов?
- Пожалуй, нет.
- Как дела у коджабаши?
- Он крепко увяз.
- Надеюсь, ты ничего не предпримешь, что помогло бы ему уйти от праведной кары.
- Что ты обо мне думаешь! Я верный слуга падишаха и выполняю свой долг. За это ты мог бы оказать мне услугу и замолвить словечко перед хаджи.
- Ладно, напомню ему.
- А позволишь мне привести еще людей?
- Ничего не имею против.
- Я скоро вернусь сюда. Мне надо предупредить доброго Тома, которому так хотелось увидеть представление.
- Кто такой Тома?
- Он из тех, кто выполняет поручения, из тех, кого мы посылаем в Радовиш.
- Храбрый парень?
- Храбрец. Вчера, когда ты удалился, он нахваливал тебя. Я рассказал ему, что хаджи питается листами Корана и потому его не берет ни одна пуля. Он тоже хотел бы это видеть; он рад вам; он ваш друг. Позвать его?
- Веди!
Он торопливо пошел.
Эти люди были как нараспашку! Я подумал, что аладжи, быть может, поручили этому бравому посыльному Тома наблюдать за нами и сообщать обо всем. Вскоре мы убедились в старательности казия-муфтия. Сюда спешила целая толпа. Удалившись в комнату, мы избежали восхищенных взоров собравшихся, но "прокурор" нашел нас и там.
Рядом с ним был какой-то кривоногий человек, коего он представил нам:
- Смотри, эфенди, это тот посыльный, о котором я рассказывал.
Я посмотрел человеку в глаза и спросил:
- Так, значит, ты-то и дело ходишь отсюда в Радовиш?
- Да, господин, - отвечал он, - но не хожу, а езжу верхом.
- Когда ты поедешь в следующий раз?
- Послезавтра.
- А раньше нет?
Он покачал головой, и я сказал ему:
- Это очень хорошо для тебя.
- Почему?
- Потому что сегодня та дорога опасна для тебя.
- Почему же, эфенди?
- Это неважно. Просто, если ты хотел сегодня ехать туда, то я тебя предупредил.
- А сам-то ты ведь поедешь, наверное?
Поначалу он смотрел на меня искренним, честным взором, но с каждым вопросом взгляд его становился резче и злее.
- Разумеется, - непринужденно ответил я.
- Когда, эфенди?
- Ровно в полдень.
- Не к добру это время выбрано. В дорогу нужно отправляться за пару часов до захода солнца, во время послеобеденной молитвы.
- Так делают в пустыне, а не здесь. Ночью нет резона скакать по неизвестным лесам, да еще и аладжи шастают неподалеку.
- Они? - с притворным изумлением переспросил посыльный.
- Ты их знаешь? - спросил я его.
Он коротко качнул головой.
- А разве ты не слышал о них? - продолжал я прощупывать его.
- Немного. Казий-муфтий сказал мне, что они хотят на тебя напасть.
- Я знаю об этом.
- От кого?
- От одного хорошего друга. Если они умны, пусть держатся от меня подальше. Я не позволю с собой шутить.
- Да, я слышал это, - он лукаво улыбнулся, - тебя и твоих людей даже пуля не берет.
- О, это еще не все!
- Да, пуля даже отлетает к тому, кто выстрелил.
Он смерил меня хитро прищуренным взглядом, как будто хотел сказать: "Послушай, у тебя все дома, у меня тоже; друг друга нам не провести". Он был умнее "прокурора". Тог тоже заметил его улыбку и верно истолковал ее, спросив:
- Ты, пожалуй, не веришь этому, Тома?
- Ох, если сам эфенди это говорит, так тому и быть!
- И я тебе присоветую думать так же. Сомневаться в этом оскорбительно, а ты ведь всегда был учтивым человеком.
- Да, Аллах тому свидетель. Поэтому я думаю, что эфенди тоже проявит к нам некоторую учтивость и докажет, что пуля его не берет.
Халеф наблюдал за нами. Это вошло у него в привычку, ведь всякий раз, когда мы встречали кого-нибудь, он читал у меня по лицу все, что я думаю о встречном. Он тут же показал мне, что не доверяет этому посыльному, и взялся за рукоятку плети, промолвив:
- Эй ты, послушай-ка! Ты принялся обучать учтивости нашего знаменитого эмира? Ежели ты думаешь, что тебе это дозволено, я готов ударами этого бича начертать правила учтивого тона у тебя на спине. Раз уж ты так заважничал и надулся, как лягушка, отчего бы тебе не поквакать?
Он встал и с явной угрозой сделал несколько шагов в сторону посыльного. Тот моментально отлетел к двери и прокричал:
- Постой, постой, о хаджи! Мне и в голову не приходило читать вам проповеди. Пусть плетка повисит у тебя за поясом. Я вовсе не намерен знакомиться с ней ближе.
- Тогда веди себя так, чтобы мы остались довольны тобой. Мы дети единого пророка и сыновья падишаха, и нам не нравится тот, кто носит имя Тома. Так могут звать лишь неверного, коему дозволено глодать только корки от дынь мусульманина. Впрочем, мы докажем вам, что в наших словах не было лжи и что нам даровано творить чудеса и знамения, взирая на которые вы онемеете от удивления. Эфенди, сделать нам это?
- Да, Халеф, если тебе это по нраву.
- Мне по нраву. Дозволь нам выйти во двор!
Когда мы выглянули туда, двор был полон людей, застывших в ожидании чуда, обещанного им казием-муфтием. Те, мимо кого мы шли, взирали на нас широко раскрытыми глазами, а стоявшие поодаль вытягивали шеи, дабы видеть любое наше движение.
Маленький хаджи схватил плеть и начал расчищать себе дорогу, раздавая удары налево и направо. Наш путь лежал к небольшому сараю.
- Сиди, ты дашь мне пули? - тихо спросил он.
- Нет, я хочу быть уверен, что несчастья не приключится. Сперва мы попробуем настоящую свинцовую пулю. Поговори с людьми. Из тебя оратор лучше, чем из меня.
Он был очень польщен этой похвалой. Его лицо вытянулось; он произнес громким голосом:
- Люди Остромджи, вам даровано незаслуженное счастье зреть четырех отважных мужчин, сквозь тела которых не проникает ни одна вражеская пуля. Откройте ваши глаза и напрягите ваш ум, дабы явленное вам чудо никоим образом не ускользнуло от вас и вы могли рассказать о нем вашим детям, детям ваших детей и внукам ваших далеких правнуков, если вы доживете до них. Держитесь порядка и не шумите, чтобы не мешать нам, ну а теперь пришлите ко мне человека, слывущего лучшим стрелком, и пусть он возьмет свое оружие.
Послышалось негромкое бормотание. Все искали стрелка. Наконец, вперед выступил человек с ружьем в руке. Кроме него, я не видел ни одного человека с оружием.
- Твое ружье заряжено? - громко спросил я его.
- Да, - ответил он.
- Много у тебя с собой пуль?
- Нет, господин.
- Ничего страшного, я дам тебе свои. Но сперва покажи нам, что ты умеешь стрелять. Видишь, к сараю прибита новая доска? Там есть сучок. Попробуй в него попасть.
Он отошел назад, вскинул ружье и выстрелил. Многие из присутствующих поспешили проверить, куда он попал, и обнаружили, что он промахнулся лишь на полдюйма.
- Выстрел не вполне удался, - сказал я, - попробуй еще раз.
Я дал ему одну из отлитых нами свинцовых пуль. Второй выстрел был точнее; на этот раз стрелок тщательнее прицеливался. Я дал ему три другие пули, украдкой спрятав свинцовую пулю в правый кулак, и сказал:
- Теперь попробуй попасть в отверстие, пробитое тобой в доске, но сперва покажи людям пулю, чтобы они убедились, правильно ли ты заряжаешь ружье.
Некоторое время пули переходили из рук в руки. Каждому хотелось посмотреть и потрогать их. Получив их назад, он зарядил ружье.
- Подойди поближе! - приказал я, подвинув его к мишени. - Теперь стреляй.
Сказав это, я подошел к доске. Он опустил взведенное ружье.
- Господин, - сказал он, - как же я могу стрелять по доске?
- Почему нет?
- Вы же стоите у меня на пути!
- Ничего страшного.
- Вы же своей грудью закрываете мне мишень.
- Так стреляй сквозь меня.
- О, господин, я же убью вас!
- Нет. Я ведь хочу вам показать, что пули меня не задевают.
Он растерянно почесал за ухом.
- Вот так дела! - молвил он. - Боюсь за себя, боюсь.
- Почему?
- Пуля отскочит от тебя и пробьет мне грудь.
- Не беспокойся. Я схвачу ее рукой.
Гул изумления прокатился по рядам присутствующих.
- Это правда, эфенди? Я же кормилец семьи. Если я умру, лишь Аллах позаботится о ней.
- Ты не умрешь, клянусь бородой пророка.
- Раз ты говоришь так, господин, я попытаюсь.
- Стреляй спокойно!
Я внимательно наблюдал за посыльным Тома. Он подошел почти вплотную и не спускал с меня глаз. Стрелок прицелился, стоя всего в десяти или одиннадцати шагах от меня. Внезапно он вновь опустил ружье и сказал:
- Я же никогда не целился в человека. Простишь меня, господин, если попаду в тебя?
- Я ничего тебе не прощу, ведь ты не попадешь в меня.
- А если все же?
- Не кори себя, ведь я тебе приказал.
Я поднял правую руку, тайком сунув свинцовую пулю в рукав, показал пустую ладонь и произнес:
- Вот этой рукой я поймаю пулю. Итак, я считаю. При слове "три" можешь нажимать на курок.
Я опустил руку и незаметно поймал пулю, выкатившуюся из рукава. Все взоры были прикованы ко мне.
- Раз, два, три!
Прогремел выстрел. Я протянул руку вперед, в сторону дула, словно пытаясь поймать летевшую пулю, а потом показал заранее приготовленную пулю, зажав ее между большим и средним пальцами.
- Вот она. А возьми-ка ты ее, Тома! Посмотри, та ли эта пуля, которой заряжали ствол.
Конечно, она выглядела очень похоже. Посыльный широко раскрыл рот, уставившись на меня, словно перед ним был призрак. Остальные были не менее изумлены. Они сомневались, наверное, до последней минуты, и вот теперь мнимое чудо свершилось. Пулю передавали друг другу, а когда она вернулась к стрелку, я сказал так громко, чтобы слышали все:
- А теперь снова заряди ее в ствол и прицелься в мишень.
Он сделал так и выстрелил. Конечно, пуля пробила отверстие в доске.