- Это именно так, и запрет очень строг.
- И это сказано в Коране?
- Истинно и верно.
- А в ту пору, когда пророку были ниспосланы откровения, люди уже научились готовить ракию?
- Нет, ведь о ней не сказано ни слова ни в истории мира, ни в истории природы.
- Так, значит, она не была запрещена.
- О нет! Ведь сказано же: "Все, что пьянит, запретно и проклято". Стало быть, и ракия проклята.
- Но она же не делает нас пьяными!
- Пожалуй, что так. Вам она не запрещена.
- И вино нам тоже ничуть не опасно.
- Тогда вкушайте его умеренно и с молитвой.
- Вот это хорошо! Это приятно слышать! Сдается мне, ты умеешь толковать Коран. А доводилось ли тебе самому пить ракию?
- Хотя мне немного знаком вкус вина, нет.
- А что значит немного?
- Полный наперсток, разбавленный вот такой бутылкой воды.
Я показал на большую, пузатую бутылку водки, стоявшую перед нами.
- Да уж разумеется, ты не мог опьянеть. Тогда я налью тебе воды, и ты выпьешь с нами.
Он встал и вскоре принес полный кувшин воды и стакан. Он наполнил четвертую часть стакана водой, а потом доверху долил в него ракию.
- Вот, - молвил он, подвигая стакан ко мне. - Сейчас в нем вода. Можешь пить с нами, не нарушая заповеди Корана. Да благословит Аллах твою жизнь!
Он поднес бутылку ко рту, сделал долгий глоток и передал ее своему брату, столь же изрядно хватившему ракии. Я скромно пригубил стакан.
Мой собеседник прямо просиял, тогда как второй сидел молча и наблюдал за мной. Вскоре он переспросил меня:
- Итак, откуда же ты взялся?
- Собственно говоря, я родом из Аврет-Хиссара.
- А куда ты направляешься?
- В Скопье, чтобы наставлять тамошних верующих в законах и заповедях Корана.
- В Скопье? Немного же радостей тебе доведется испытать.
- Почему? - растерянно и удивленно спросил его я.
- Разве ты не знаешь, что там издеваются над благочестием?
- Слышал и именно потому туда направляюсь.
- Там ты скорее наживешь чахотку, чем обратишь кого-нибудь в истинную веру.
- Чему быть, того не миновать. Так сказано в Книге жизни.
- Похоже, ты очень дотошно изучал эту Книгу?
- Аллах знает ее, и лишь Он один читает ее. Я надеюсь, что хоть кто-то из жителей Скопье тоже запечатлен на этих страницах.
- Что-то я в этом сильно сомневаюсь. Там живет много штиптаров, а они ни на что не годятся.
- К сожалению, я тоже об этом слышал.
- Что штиптары ни на что не годятся?
- Да.
- И почему же?
- Они одержимы шайтаном. Я не знаю их, но говорят, что они воры, разбойники и убийцы. Сам ад для них, пожалуй, слишком хорош.
- Так ты не видел еще ни одного штиптара?
- Мне никогда пока не доводилось встречать этих грешников. Аллах миловал меня этой беды, - ответил я, вздохнув и состроив простодушное лицо.
Они же толкали друг друга под столом ногами и, казалось, немало потешались над моей глупостью.
- А ты не испытываешь ужаса перед ними? - продолжал он расспросы.
- Почему я должен их страшиться? Разве могут они сделать мне что-либо, что не было бы уже предопределено?
- Гм! Ты ведь едешь в страну штиптаров. А если один из этих разбойников нападет на тебя?
- Было бы жаль его трудов. Вот все мое состояние.
Я бросил на стол шесть пиастров, сказав чистую правду, ведь я не взял с собой денег, а оставил их маленькому Халефу.
- Да, немногим они могут у тебя разжиться, но ведь ты должен был взять с собой деньги в дорогу.
- Деньги? Зачем?
- Ну, чтобы жить.
- В этом я не нуждаюсь. Разве пророк не заповедовал быть радушным к гостям?
- Ах, ты побираешься?
- "Побираешься"? Ты вздумал оскорбить шерифа? Еду, питье и ночлег я найду везде.
- Где же ты спал прошлой ночью?
- В Остромдже.
- Ах, там! Это интересно.
Они украдкой переглянулись.
- Почему? Вы оба оттуда?
- Нет, но мы слышали, что прошлой ночью там был сильный пожар.
- Сильный? О нет!
- Говорят, выгорело полгорода.
- Это вам сказал какой-то великий враль. Пожар был, это верно, но незначительный, да и случился он за городом.
- Где же?
- Вверху, на горе.
- Там же нет ни одного дома!
- А хижина?
- Дом старого Мубарека?
- Да.
- Известно, кто его поджег?
- Сам Мубарек.
- Не верю. Такой набожный человек и устроил пожар?
- О нет, он совсем не такой набожный, как представлялся.
- Значит, правда, что мы о нем слышали!
- А что вы слышали?
- Что он великий мошенник, преступник.
- Вот теперь вы говорите правду.
- Ты точно это знаешь?
- Да, я же видел, как его арестовывали. Был я и на пожаре.
- Так ты, может быть, видел четырех чужаков, которые все это подстроили?
- Я даже жил и спал в одном доме с ними.
- Вот как? Ты наверняка с ними разговаривал?
- С каждым из них!
- Ты их узнаешь, если они встретятся тебе сейчас?
- Мгновенно.
- Хорошо, очень хорошо. Их-то мы и ждем, надо с ними поговорить. Вот только мы еще ни разу их не видели, боимся ошибиться. Ты не укажешь на них, когда они появятся?
- С удовольствием, с большим удовольствием, если только они не заставят себя ждать.
- У тебя же есть время!
- Нет, послезавтра мне надо прибыть в Скопье.
- Тебе придется ждать здесь всего три часа.
- Это слишком много для меня.
- Мы заплатим тебе за это.
- Заплатим? Тогда другое дело. Сколько же вы хотите мне заплатить?
- Пять пиастров.
- А если они не приедут или появятся слишком поздно, когда стемнеет, и я не смогу продолжить путь?
- Тогда мы заплатим за твой ночлег и за еду.
- Тогда я остаюсь, но уплатите мне пять пиастров сразу.
- Шериф! Ты думаешь, у нас нет денег?
- Нет, я думаю о том, что у меня нет денег, поэтому я хотел их получить.
- Ну, эту мелочь мы выплатим тебе сразу. Вот!
Он бросил мне десять пиастров, а когда я удивленно взглянул на него, презрительно молвил:
- Возьми это. Мы люди богатые.
Они были, разумеется, при деньгах. Кошелек у этого человека был велик, и в нем явно звенело золото.
Теперь они расспрашивали меня о моей собственной персоне. Мне пришлось дотошно описать себя и своих спутников. Я подтвердил, что видел, как пули нас не брали.
Я рассказал обо всем, что произошло, а потом штиптар спросил меня:
- А разве ты не слышал, когда эти четверо хотят отправиться в путь?
- При мне один из них сказал, что они уедут в полдень.
- Это и мы знаем, да сдается нам, что они все же не приедут.
- Почему нет?
- Потому что боятся.
- О, не похоже, чтобы эти чужаки кого-нибудь боялись! И перед кем же они должны перетрусить?
- Перед штиптарами.
- Не верю я в это. Даже я их не боюсь, а их ведь четверо! Вы бы только поглядели на оружие, что у одного из них.
- Слышал я о нем. Да вот говорили, что штиптары хотят его подкараулить.
- Не ведаю ничего об этом, зато слышал о двух разбойниках.
- Ах вот как! И что же?
- Старый Мубарек нанял двух разбойников. В дороге они должны убить этих четырех чужаков.
- Откуда об этом стало известно?
- Из одного разговора, который подслушали.
- О дьявол! Какая неосторожность! Имена разбойников известны?
- Нет. Я думаю, их не знают.
- А что говорят эти чужаки?
- Они смеются.
- Аллах! Аллах! Они смеются? - вспыльчиво бросил он. - Они смеются над теми, кто собирается на них напасть?
- Да, над кем же еще?
- Думается, если речь и впрямь идет о штиптарах, смех этот скоро у них пройдет.
- Не верю я в это.
- Как? Ты в это не веришь? Ты думаешь, что штиптары - дети малые?
- Пусть они сильны, но этим четырем чужакам они ничего не сделают, ведь их не берет пуля.
- Не берет пуля? Проклятье! Я в эти глупые сказки не верю. Чтобы человека не брала пуля! Сам-то ты это хорошо видел?
- Очень хорошо. Я стоял рядом с ними.
- Пули не попадали в них? А кто-то даже хватал их на лету?
- Рукой. А потом, когда снова стреляли теми же пулями, они пробивали доску насквозь.
- Трудно в это поверить!
- Там было человек пятьсот, а то и больше. Они видели все это и даже держали пули в руках.
- Тогда остается в это уверовать. Если бы я тоже научился такому фокусу, то до скончания дней питался бы одним Кораном.
- Дело не только в этом. По моему разумению, есть тут еще какие-то тайны.
- Не сомневаюсь. Я бы многое дал, чтобы выведать эти тайны.
- Никто их не раскроет.
- Гм! Может, и раскроет.
- Я в это не верю.
- А я, пожалуй, знаю двух человек, которые все это могли бы выведать.
- Кто же они?
- Разбойники, которые их караулят.
- О, эти-то меньше всего могут знать!
- Ничего-то ты в этом не смыслишь, хоть ты и шериф. Полагаю, что штиптары сохранят одному из чужаков жизнь, если только он откроет им свой секрет.
- Ты забываешь о главном, - хладнокровно сказал я.
- О чем? - поспешно спросил он.
- Что эти люди не боятся штиптаров. Их же не берет пуля. Вы сами только что с этим согласились.
- Нам пришлось согласиться, раз мы слышали это из надежных уст. Но только я спрошу тебя: а против ножа или топора они тоже неуязвимы?
- Гм! Этого я не знаю.
- Значит, нет. Иначе бы они и этим прославились. Стало быть, их можно прикончить. Или ты думаешь, что мы, будь мы эти штиптары, побоялись бы сразиться с чужаком, который гарцует на арабском скакуне?
- В подобных схватках я не разбираюсь.
- Нет, они вовсе не так уверены в себе. А все же я убежден, что с ними ничего не случится, ведь мы готовы прийти им на помощь.
- Вы и впрямь хотите помочь им? - спокойно спросил я.
- А почему ты в этом сомневаешься? Мы выехали навстречу им из Радовиша; мы хотим их встретить. Мы приготовили им сюрприз: они будут жить у нас. Мы будем радушными хозяевами. Нам жаль тех, кто собирается причинить им зло!
- Гм! Пожалуй, мне в это верится. А если на них нападут до того, как они приедут сюда?
- О нет, там нет ни одного подходящего места.
- Ты точно это знаешь? - спросил я, стараясь сохранить простодушие на лице.
- Да, ведь я же был солдатом. Дальше вверх, в сторону Радовиша, есть одно подходящее место - там, где дорога идет через лес. По обе стороны ее высятся громадные скалы, а лес так густо растет, что нельзя убежать ни влево, ни вправо. Если там на них нападут, им не спастись - они погибли.
Он многозначительно глянул вниз. В наступившей паузе я явственно услышал стон, доносившийся из дома. Я уже слышал его раньше, хоть и не так отчетливо. Казалось, плакал ребенок. Что-то тут было не так! Но не отважились бы эти штиптары, думал я, совершив злодеяние, спокойно посиживать здесь.
- А кто там плачет внутри? - спросил я.
- Мы не знаем.
- Это постоялый двор?
- Нет, скромная ночлежка.
- А где хозяин?
- В комнате.
- Пойду-ка я посмотрю, - сказал я и, встав, направился к двери.
- Стой! Куда? - спросил один из них.
- В дом, к хозяину.
- Подойди к ставню!
Я тотчас догадался, что они хотели помешать мне поговорить с хозяином наедине. Ведь он знал этих людей, и они боялись, что он их выдаст. Прихрамывая, я подошел к открытому ставню и заглянул внутрь. Плач все еще слышался.
- Хозяин! - крикнул я.
- Я здесь, - ответил мужской голос.
- Кто там у вас плачет?
- Дочь.
- Почему?
- У нее болят зубы.
- Сколько ей лет?
- Двенадцать.
- Ты был у бербера или хакима?
- Нет, я слишком беден.
- Так я могу помочь. Я войду в дом.
Оба аладжи внимали каждому слову. Когда я снова направился к двери, они поднялись со своих мест и последовали за мной.
Комната выглядела очень бедно даже по тамошним понятиям. Здесь не было никого, кроме хозяина и пациентки, сидевшей на корточках в углу и плакавшей.
Мужчина сидел на табуретке, положив локти на колени и подперев подбородок руками. Он не смотрел на нас.
- Так, значит, ты хозяин? - спросил я его. - А где хозяйка?
- Умерла, - глухо ответил он, не взглянув на меня.
- Тогда тебе есть о чем скорбеть. Дети у тебя еще имеются?
- Еще трое младшеньких.
- Где же они?
- Внизу, у реки.
- Какая неосторожность! Детей нельзя без присмотра пускать к воде.
Теперь он поднял голову и удивленно посмотрел на меня. Наверное, он не ожидал сочувствия.
- Почему ты не позовешь их к себе? - продолжил я свои расспросы.
- Не могу.
- Почему?
- Мне нельзя выходить на улицу.
- Ого! Кто ж тебе запретил?
Он бросил мрачный взгляд на обоих аладжи. В ту же минуту я увидел, что один из них пригрозил ему пальцем. Я сделал вид, что ничего не заметил, пошел в угол комнаты, сказал малышке несколько дружеских слов и подвел ее к открытому окну.
- Подойди сюда! - попросил я мягким тоном, стараясь, чтобы она доверилась мне. - Сейчас я сниму твою боль. Открой рот и покажи мне зуб.
Она не заставила себя ждать. Больной зуб никак не выделялся. Возможно, боль была ревматической. Против этого у меня не было никаких лекарств, но из опыта я знал, как влияет внушение - особенно на детей. Сперва надо было покончить со слезами.
- Теперь закрой-ка рот и, когда будешь отвечать мне, кивай или качай головой, - сказал я. - Боль еще чувствуешь?
Она кивнула.
- Слушай меня внимательно. Я подержу чуть-чуть руку на твоей щеке, потом боль уйдет.
Я повернул к себе голову пациентки, положил ладонь на больную щеку и тихо погладил ее. Разумеется, я ничего не понимал в магнетизме, но полагался на фантазию ребенка и на то благодатное ощущение, что возникало, когда теплая рука осторожно касалась больной щеки.
- Боль уходит? - спросил я немного погодя.
Она кивнула.
- Совсем?
- Да, совсем! - ответила она. Ее лицо просияло, а глаза благодарно улыбнулись мне.
- Не говори и постарайся дышать носом. Тогда боль не вернется.
Это было так просто, так естественно, однако, когда я направился к выходу, мужчина подошел, схватил меня за руку и сказал:
- Господин! Она плакала со вчерашнего дня. Это было невыносимо, и все остальные дети ушли из дома. Воистину ты творишь чудеса!
- Нет, тут нет никакого чуда. Я использовал очень простое средство, и оно поможет, если твоя дочка останется сегодня дома. Я позову остальных детей.
- Ты, господин? Ты? - переспросил он.
- А кто же, раз ты не можешь выйти отсюда?
Оба аладжи бросили на него бешеные взгляды. Он наклонился, будто хотел что-то поднять, и, приблизив ко мне голову, шепнул, пока выпрямлялся:
- Гляди в оба! Это аладжи!
- Что такое? - крикнул один из них, возможно, что-то уловивший. - Что ты сказал?
- Я? Ничего! - ответил хозяин как можно естественнее.
- Я же слышал!
- Ты ошибаешься.
- Не ври, собака, иначе я убью тебя!
Штиптар поднял кулак, но я схватил его за руку и сказал:
- Дружище, что ты делаешь! Ты разве не знаешь, что пророк запретил правоверным искажать лицо гневом?
- Что ты пристаешь ко мне со своим пророком?
- Я не понимаю тебя. Ты ведешь себя как дурной человек. Ты же хочешь быть другом этих четырех чужеземцев, которые не обидят и мухи!
Он опустил руку, мрачно посмотрел на хозяина и ответил:
- Ты прав, шериф! Но я люблю правду и ненавижу ложь. Поэтому я так разозлился. Выйдем!
Я последовал за ним и на улице, сделав вид, будто уверен, что по-прежнему пользуюсь полной свободой, поковылял к реке. Я не сомневался, что аладжи относились ко мне уже почти как к пленнику. Им нельзя было отпускать меня никуда, потому что я легко мог их выдать, пусть даже я не знал их и не намеревался их выдавать. Так что, теперь они не сводили с меня глаз.
Внизу, возле воды, сидели трое ребятишек, которых я посчитал за хозяйских детей. Я дал им десять пиастров, оставшихся у меня, и сказал, чтобы они шли домой, потому что их сестренка выздоровела. Они радостно подпрыгнули и, вскарабкавшись на берег, побежали домой. Когда я снова сел за стол, то увидел, что аладжи уже приняли какое-то решение.
Сидеть здесь им было опасно. Они могли встретиться с кем-то, кого им не хотелось бы видеть. К тому же близился час, когда они ожидали нашего появления, поэтому, думал я, они решили отправиться в путь. И верно: один из них - тот, кто чаще всего заговаривал со мной, - молвил:
- Я уже сообщал тебе, что есть только одно место, где на чужеземцев могут напасть. Скажи-ка нам откровенно, как ты относишься к ним? Пожалуй, враждебно?
- Почему враждебно? Они же мне ничего не сделали!
- Значит, дружески?
- Да.
- Это нас радует, ведь мы хотим позаботиться об их безопасности, а заодно о твоей, и ты нам в этом поможешь.
- С удовольствием, хотя не понимаю, кто мне может угрожать. Скажи только, что надо делать.
- Ты, наверное, все же веришь, что на чужеземцев могут напасть?
- Да, я слышал об этом как о деле решенном.
- В таком случае штиптары скрываются только в том месте, о котором я говорил. Мой брат считает, и я с ним согласен, что хорошо бы нам спрятаться там. Тогда мы поможем им, если на них нападут. Ты готов к этому?
- Гм! Меня это дело вообще-то не касается.
- Но как же! Если штиптары устроят там засаду, они нападут и на тебя, когда ты продолжишь путь. Заодно нам хочется показать тебе, кто такие настоящие штиптары, чтобы потом было о чем рассказывать в Скопье.
- Ты меня интригуешь; я поеду вместе с вами.
- Так садись на коня!
- Вы заплатили за ракию?
- Нет, хозяин дал нам ее даром.
Ему пришлось дать ее даром! Так, пожалуй, было бы правильнее. Я подошел к окну и бросил туда несколько оставшихся у меня пиастров. Разумеется, аладжи подняли меня на смех. Один завернул за дом, чтобы привести лошадей, а другой остался со мной, дабы я сохранил им верность.
Когда мы переехали через мост, я обернулся. Хозяин стоял перед дверью дома и тянул руку вверх, остерегая меня. Я не думал, что увижу его.
Дорога по ту сторону моста вела сперва между скалами; далее начинались пастбища, затем кустарник и, наконец, мы въехали в густой лес.
Никто не проронил ни слова.