- Нету никакой беды, кроме той, что он сам себе накликает, - говорю я. - Он мне предложение сделал, и я от него отказалась. Вот и все. Нам он без надобности.
- Ну а вдруг пригодится? - говорит Кочет. - Платить за него не надо. Зато у него есть крупнокалиберный карабин Шарпса - если на нас вдруг нападут бизоны или слоны. И стрелять, говорит, умеет. Я за то, чтоб ехал с нами. Нам может выпасть энергичная работенка.
- Нет, нам он не нужен, - стою на своем я. - И я ему уже так и сказала. У меня теперь есть лошадь, и все готово. Вы все свои дела сделали?
Кочет отвечает:
- Готово все, кроме харча, а за ним дело не встанет. Старший помощник спрашивал, кто мне ведомости заполнял. Сказал, что ежли тебе работа нужна, он тебя устроит на хорошее жалованье. А еду нам жена Поттера готовит. Кухарка она не то чтоб очень, но сойдет, да и деньги ей сейчас не лишние.
Тут Лабёф встрял:
- Должно быть, я ошибся в человеке. И ты, Когбёрн, позволяешь таким соплюшкам помыкать собой?
Кочет холодно так взглянул на техасца и говорит:
- "Помыкать", ты сказал?
- Помыкать, - подтвердил Лабёф. - Так я и сказал.
- А может, хочешь взглянуть, как по-настоящему помыкают?
- Никто здесь никем не помыкает, - сказала я. - Исполнитель работает на меня. И я ему плачу.
- И сколько же ты ему платишь? - осведомился Лабёф.
- А вот это уже вас не касается.
- Сколько она тебе платит, Когбёрн?
- Она мне платит довольно, - отвечает Кочет.
- Пять сотен долларов?
- Нет.
- А столько выкладывает за Челмзфорда губернатор Техаса.
- Да что ты, - говорит Кочет. Подумал немного, а потом: - Да, звучит заманчиво, но я уже пытался как-то поголовные взыскивать со штатов, да и с железных дорог. Там тебе наврут, и глазом моргнуть не успеешь. Еще повезет, если хотя бы половину обещанного взыщешь. А иногда и вообще ничего не получаешь. Как-то подозрительно все это. Пятьсот долларов - что-то маловато будет за того, кто убил сенатора.
- Биббз был мелкий сенатор, - говорит Лабёф. - Они б там за него ни шиша не предложили, только это бы скверно выглядело.
- Каковы условия? - спрашивает Кочет.
- Плата по приговору.
Кочет и это обдумал. Потом говорит:
- Может, убить его придется.
- Не придется, если с осторожностью.
- А если и не убьем, его все равно могут не осудить, - говорит Кочет. - А если и осудят, к тому времени на деньги эти уже с полдюжины заявок наберется от всяких занюханных местных законников. Нет, я, наверно, лучше все-таки с сестренкой поеду.
- Ты самого интересного еще не дослушал, - говорит Лабёф. - Семейство Биббз за Челмзфорда пятнадцать сотен дает.
- Вот оно что, - говорит Кочет. - На тех же условиях?
- Нет, тут условия такие: просто взять и доставить Челмзфорда шерифу округа Макленнан в Техасе. Все равно, живого или мертвого. Платят, как только его опознают.
- Это мне больше по душе, - говорит Кочет. - И как думаешь деньги делить?
Лабёф ему:
- Если доставим живым, эти пятнадцать сотен я разделю с тобой пополам, а себе заберу награду штата. Если же придется его убить, я отдам тебе треть денег Биббзов. Это пятьсот долларов.
- И ты собираешься все денежки штата прикарманить?
- Я на это уже почти четыре месяца потратил. По-моему, мне причитается.
- А семья раскошелится?
Лабёф ему:
- Кривить душой не стану, Биббзы прижимисты. Они к деньгам липнут, как холера к негритосу. Но я прикидываю, что раскошелиться им придется. Они уже и на людях выступали, и объявления в газетах печатали. У Биббза имеется сын, Толстяк, так он метит на стариковское место в Остине. Он просто вынужден будет платить.
Из пальто своего плисового Лабёф достал объявления о награде и газетные вырезки, разложил на столе. Кочет их несколько времени перебирал. Потом спрашивает:
- Ну так что ты на это возразишь, сестричка? Откажешь мне в лишнем шальном заработке?
Я говорю:
- Этот человек желает увезти Чейни в Техас. А мне этого не надо. И мы так не договаривались.
А Кочет:
- Но мы же все равно его сцапаем. Ты хочешь, чтоб его поймали и наказали. Это мы и намерены сделать.
- Я хочу, чтоб он знал - наказывают его за убийство моего папы. И мне без разницы, сколько собак и толстяков он прикончил в Техасе.
- Вот ты ему это и сообщишь, - говорит Кочет. - Прямо в лицо и выложишь. И плюнуть в него можешь, а то и песок дорожный пускай жрет. Можешь пулю в ногу ему засадить, а я его тебе подержу. Только сначала его надо поймать. И тут нам подмога не помешает. Ты какая-то насчет этого несговорчивая. Молодая потому что. А пора учиться, что не может выходить по-твоему в самой малейшей частности. У других людей тоже есть интересы.
- Коли я что-то купила и заплатила за это, оно по-моему и будет. Думаете, почему я вам плачу? Чтоб не по-моему было?
Тут опять Лабёф встревает:
- Она все равно никуда не поедет. Не понимаю я вообще, о чем вы толкуете. Это неразумно. Я не привык в своих делах советоваться с детьми. Беги домой, малявка, мама заждалась.
- Сами бегите домой, - отвечаю. - Вас никто сюда не звал с этими вашими шпорами.
- Я ей уже сказал, что может тоже поехать, - говорит Кочет. - Я за ней сам присмотрю.
- Нет, - отвечает Лабёф. - Она будет только мешать.
А Кочет ему:
- Многовато на себя берешь.
А Лабёф:
- От нее будут только хлопоты и путаница. И ты сам это прекрасно знаешь. Сядь подумай. Она тебя совсем затуркала своим нахальством.
Кочет говорит тогда:
- А может, я сам поеду тогда, и один этого Чейни поймаю, и все денежки себе заберу.
Лабёф задумался.
- Доставить-то ты его, может, и доставишь, - говорит. - Да только я лично прослежу, чтоб ты за него ничего не получил.
- И как же ты это сделаешь, арестант?
- Оспорю твою заявку. Воды намучу. Им немного понадобится, чтобы отступиться. И когда все закончится, тебе, может, руку пожмут и спасибо скажут за труды, а может, и нет.
- Только попробуй, тут тебе и конец, - говорит Кочет. - И в чем тут твоя выгода?
- А твоя? - спрашивает Лабёф. - Я б не стал сильно рассчитывать, что смогу обставить незнакомого человека.
- Тебя-то я обставлю как пить дать, - говорит Кочет. - Не встречал я еще таких техасцев, которых не мог бы обставить. Только попробуй мне дорогу перейти, Лабёф, опомниться не успеешь, на тебя воз кирпичей обрушится. Пожалеешь, что в Аламо с Трэвисом не остался.
- Стукните его, Кочет, хорошенько, - не выдержала я.
А Лабёф смеется:
- Сдается мне, - говорит, - она опять тобою помыкает. Послушай, мы уж довольно с тобой цапались. Давай вернемся к делу. Ты, как мог, постарался вот этой дамочке угодить, аж из кожи вон лез, а она все равно упорствует. Отправь ее восвояси. Поймаем мы ей этого типа. Ты на это и подписывался. А если с ней что-нибудь случится? Ты об этом подумал? Родичи вину на тебя же и повесят, а то и закон привлекут. Чего ты о себе-то не думаешь? Или считаешь, она будет за твои интересы переживать? Да она тобою пользуется. Надо быть тверже.
И Кочет ему:
- Мне очень бы не хотелось, чтобы с ней что-нибудь произошло.
- У вас всё награда эта из головы нейдет, - говорю тогда я. - А это кот в мешке. От Лабёфа один звон пока, а я вам живые деньги уплатила. Если вы хоть единому его слову верите, сомневаюсь, что в вас хоть капля рассудка осталась. Поглядите, как лыбится. Он вас надует.
Кочет на это мне говорит:
- Так я ж и о себе, сестренка, иногда думать должен.
- Ну и что вы делать собираетесь? - спрашиваю. - На двух табуретках-то и не усидеть, пожалуй.
- Мы его тебе достанем, - отвечает он. - Вот что главное.
- Отдавайте двадцать пять долларов обратно. Вот прямо сейчас, давайте.
- Я уже их потратил.
- Ах вы жалкий мерзавец!
- Постараюсь тебе их вернуть. Почтой вышлю.
- Так я вам и поверила! Если думаете, будто сможете меня так облапошить, вы ошибаетесь! О Мэтти Росс вы еще услышите - и не раз!
Я так разозлилась, что чуть язык себе не откусила. Стерлинг Прайс - кот этот - почуял, в каком я настрое, уши прижал и прыснул у меня с дороги, чтоб не попадаться под ноги.
Наверное, я даже поплакала по пути, только ночь стояла холодная, и когда я дошла до "Монарха", гнев мой остыл до того, что можно было думать без помех и строить планы. Времени нанимать другого следопыта уже не оставалось. Скоро сюда приедет адвокат Дэггетт - меня искать, вероятно, завтра же и приедет. Не пожаловаться ли главному исполнителю? Нет, это и потом можно. Адвокат Дэггетт спустит червивую шкуру с Кочета Когбёрна и приколотит ее к стене. Самое важное - не упускать из виду цели, а цель - поймать Тома Чейни.
Я поужинала и стала собираться. Попросила миссис Флойд наделать мне маленьких сэндвичей из бекона и галет. Хотя не такие уж и маленькие получились - из одного сэндвича миссис Флойд вышло бы два маминых. Только у нее галеты совсем плоские - она в них соды недокладывает. Еще у нее я купила клинышек сыру и сушеных персиков. Все это я положила в мешок.
Миссис Флойд вся просто изводилась от любопытства, и я ей сказала, что отправляюсь с судебными исполнителями на Территорию поглядеть, кого это они там арестовали. Ее это вообще никак не удовлетворило, но я сказала, что никаких подробностей не знаю. И добавила, что меня не будет, скорее всего, несколько дней, а если мама или адвокат Дэггетт станут спрашивать (наверняка), то пускай она их заверит, что у меня все хорошо.
Я свернула одеяло в скатку, мешочек с продуктами сунула внутрь, а потом обмотала все дождевиком и перевязала бечевкой. Поверх своего пальтеца надела папин тяжелый пыльник. Рукава пришлось подвернуть. У меня шляпа была не такая толстая и теплая, как у него, поэтому я поменяла. Она, конечно, мне слишком велика оказалась, поэтому я взяла несколько страниц из "Новой эры", скомкала и затолкала внутрь под ленту, чтобы шляпа на голове хорошо сидела. Затем взяла узел, мешок с пистолетом и пошла на конюшню.
Стоунхилл как раз уходил оттуда. Басил себе под нос гимн "Замужняя земля" - он у меня любимый. А как меня увидел - замолчал.
- Опять ты, - сказал он. - На мустанга жаловаться пришла?
- Нет, я им очень довольна, - ответила я. - Малыш-Черныш теперь - мой "дружок".
- Довольный покупатель - радость на сердце.
- С последнего раза, я вижу, вам стало получше.
- Да, вроде пошел на поправку. Вновь Ричард стал самим собой. Или станет до конца недели. Ты нас покидаешь?
- Выезжаю завтра поутру, вот и решила, не переночевать ли у вас на конюшне. Зачем платить миссис Флойд за всю ночь, коли спать осталось два-три часа?
- И то верно, зачем?
Он завел меня в конюшню и сказал сторожу, что я могу ночью поспать в конторе. Сторожил конюшню один старик. Помог мне вытрясти пыльное одеяло, лежавшее на койке. Я проверила Малыша-Черныша в стойле, убедилась, что у меня все готово. Сторож от меня ни на шаг не отставал.
Я у него спрашиваю:
- Это вам зубы выбили?
- Нет, Тиму. Мои зубодер вытащил. Называл себя "дантистом".
- А вас как зовут?
- Тоби.
- Сделаете для меня кое-что?
- Ты что это задумала?
- Этого я вам сказать не могу. Но вот вам дайм. Можете накормить этого мустанга за два часа до рассвета? Дайте ему две полные горсти овса и где-то столько же кукурузы, но не больше, а еще немного сена. И проследите, чтобы хорошенько напился. А за час до рассвета меня разбудите. Потом оседлайте и взнуздайте этого мустанга. Все запомнили?
- Я не дурачок, я просто старый. С лошадьми уж полвека.
- Тогда все хорошо сделаете. Вам в конторе чего-нибудь еще надо сегодня?
- Даже не знаю, что бы мне там могло понадобиться.
- Если надо, сейчас и берите.
- Мне тут ничего не нужно.
- Хорошо. Тогда я закрою дверь, и ходите здесь потише, пока я буду засыпать.
Завернувшись в одеяло, выспалась я прилично. Жар в конторской печке загребли, но в комнатке было не очень холодно, удобно. Сторож Тоби слово сдержал и разбудил меня в промозглой тьме до рассвета. Я тут же села и стала застегивать ботинки. Пока Тоби седлал мустанга, я умылась, подлив в ведро ледяной воды немного кипятка, который он на кофе себе сделал, чтоб так не ломило.
И тут опомнилась: надо ж было один сэндвич с беконом себе на завтрак оставить, а в скатку не совать, - но всего не учтешь. А распаковывать все мне теперь не хотелось. Тоби со мной поделился затирухой, он себе разогревал.
- А масла у вас к ней нету? - спрашиваю я.
- Нет, - отвечает, поэтому есть пришлось всухую. Скатку я привязала за седлом - видела, что папа так делал, - и дважды все узлы проверила, чтоб не упала.
А вот пистолет положить мне было некуда. Лучше, если б он все время был под рукой, но ремень с меня спадал, а сам пистолет слишком большой и тяжелый, просто так за пояс не запихнешь. В конце концов я привязала сахарный мешок горловиной к луке седла и узел затянула хорошенько - он с индюшачье яйцо получился.
Вывела Малыша-Черныша из стойла и села верхом. Мустанг немного нервничал и пугался, но на дыбы не вставал. Когда я уже была в седле, Тоби еще раз подтянул подпругу.
Спрашивает:
- Ты ничего не забыла?
- Нет, я, наверное, готова, - отвечаю. - Открывайте ворота, Тоби, да пожелайте мне удачи. Я еду на земли чокто.
Снаружи еще было темно и ужас как холодно, хотя ветром, к счастью, не задувало. Почему ранним утром всегда так тихо? Перед самым рассветом озера обычно спокойные и гладкие. Малыш-Черныш в своих новых подковах по колдобинам подмерзшей грязи на улицах ступал с опаской. Фыркал, время от времени дергал головой, словно чтоб на меня взглянуть. Я с ним разговаривала, глупости всякие говорила.
На Гарнизонном проспекте лишь четыре-пять человек было видно - они спешили из одного тепла в другое. В окнах лампы зажигались, это у добрых граждан Форт-Смита начинался новый день.
Доехав до паромной переправы на реке, я спешилась и стала ждать. Чтоб совсем не закоченеть, пришлось шевелиться и танцевать на месте. Комки газеты я из шляпы вытащила, натянула ее на уши потуже. У меня не было перчаток, поэтому я опять откатала рукава папиного пыльника, чтобы руки себе закрыть.
Паром через реку водили двое. Когда он добрался до моего берега и с него конный съехал, один паромщик меня окликнул:
- На ту сторону? - говорит.
- Я тут жду кое-кого, - отвечаю. - А сколько стоит?
- Десять центов, если с лошадью.
- Вы сегодня исполнителя Когбёрна не видали?
- Это Кочета что ль?
- Его самого.
- Не видали.
Ездоков в такой час было мало, но едва пара человек появилась, паром отчалил. Расписания, похоже, у него никакого не было, ходил по надобности, но переправа тут недолгая. Занялась серая заря, и я различила, как на воде по течению покачиваются льдины.
Паром круга два сделал, только потом приехали Кочет с Лабёфом - спустились по склону к пристани. Я уж начала волноваться, не разминулись ли мы. Кочет сидел на крупном гнедом жеребце, росту в нем было ладоней шестнадцать, а Лабёф ехал на косматом пастушьем мустанге не сильно больше моего.
Арсеналом они увешались так, что любо-дорого поглядеть. Поверх одежды - ремни с пистолетами, а Лабёф со своими белыми накладками и мексиканскими шпорами прямо сражал наповал. Кочет на свой черный костюм надел куртку из оленьей кожи. На ремне у него был только один револьвер - простой, с кедровой рукояткой, ну или еще из какого-то красноватого дерева. На другом боку, справа, у него висел шотландский кинжал. Ремень у Когбёрна был не такой форсовый, как у Лабёфа, - скромный и узкий, без патронташа. Патроны он носил в мешочке, в кармане. Но в седельных кобурах у бедер у него было еще два револьвера. Больших, как у меня. Еще у следопытов были ружья: у Кочета - магазинный винчестер, а у Лабёфа - этот самый карабин Шарпса, я таких раньше не видела. И первая мысль моя была: "Ну что, Чейни, теперь берегись!"
Они спешились и с лязгом и грохотом завели лошадей на паром; я шла за ними чуть в отдалении. Ничего не говорила. Прятаться не пыталась, но и особого внимания к себе не стремилась привлекать. Кочет меня узнал не сразу.
- И что ты думаешь? Мы не одни, - говорит.
Лабёф очень рассердился.
- Ты вообще головой своей ничего не понимаешь? - спрашивает у меня. - А ну марш с парома сейчас же. Ты что, удумала с нами ехать?
Я ему ответила:
- Паром для всех. Я за проезд уплатила.