Госсекретарь Сьюард сказал: - Изложив те позиции, где мы не согласны, я думаю, что нам вряд ли удастся сделать что-либо больше сегодня. В любом случае, я хотел бы информировать по телеграфу о текущем состоянии дел президента Линкольна. И прежде чем продолжить, получить его указания. Могу ли я предложить, чтобы мы снова встретились снова в среду седьмого?
Ли обнаружил, что Стивенс и Бенджамин смотрят на него. Это не означало, что два других уполномоченных не осознают свою значимость в гражданской власти. Но они ждали решения от него. Он решил не демонстрировать свое раздражение перед комиссарами из США.
- Это кажется удовлетворительным для нас, - сказал он, добавив: - Мы также должны будем проконсультироваться с нашим президентом.
- Вам это сделать просто, - сказал Стэнтон. - А мы, как собаки, привязанные к проволочному поводку.
Его голос действительно прозвучал, как рычание. Ли улыбнулся. Батлер сказал: - Лучше быть собакой на проволочном поводке, чем собакой, гуляющей свободно, как Форрест в июне прошлого года.
- Я надеюсь, господа, что из этого кабинета мнение генерала Батлера не выйдет за его пределы, - быстро сказал Ли. Батлер не был джентльменом; он демонстрировал это каждым своим действием во время войны, и сегодня продемонстрировал своими грязными словами, направленными на Джуда Бенджамина. Но Натан Бедфорд Форрест, судя по всему, не был джентльменом и подавно. Если он услышит, как обозвал его Батлер, он не будет возиться с тонкостями официального вызова. Он просто пристрелит Батлера… как собаку.
Федеральные комиссары встали, раскланялись и вышли. После их ухода Александр Стивенс сказал: - Прошу меня простить, генерал, господин министр, но я вынужден покинуть вас, оставляя консультацию с президентом в ваших, без сомнения, умелых руках. Мы с президентом, всегда сохраняя наше уважение друг к другу, достаточно часто не могли прийти к согласию в последнее время, и сейчас вряд ли сможем легко говорить друг с другом без трения. Всего вам хорошего, увидимся в среду.
С трудом выбравшись из своего кресла, он вышел из кабинета.
Бенджамин и Ли подошли к лестнице в апартаменты Джефферсона Дэвиса. - Нелепо, не правда ли, - сказал госсекретарь, - что четыре года назад Бенджамин Батлер предпринимал все, что в его силах, чтобы сделать Дэвиса кандидатом от Демократической партии в президенты. Интересно, где мы все были бы сегодня, если бы ему это удалось?
- Где-то в другом месте, явно не здесь, я думаю, - ответил Ли, любуясь тем, как беспристрастно Бенджамин говорит о человеке, который оскорбил его. Интересно, знает ли Бенджамин истинное происхождение людей из Ривингтона; после разговора с Андрисом Руди он часто задумывался об изменчивости истории. Прежде, чем он смог придумать, как бы узнать об этом, они с госсекретарем дошли до двери президента. Дэвис выслушал их отчет, а затем сказал: - Все, как я и ожидал. Мэриленд будет стоить нам еще одной войны, и сделает США нашим вечным врагом, даже если мы захватим его. Точно то же самое насчет отделившихся округов Вирджинии.
Он не упомянул о том, в чем Ли видел проблему - что теперь Западная Вирджиния по сути находится в начале внутренней войны. Это была боль для любого южанина.
- Я думаю, что мы утвердимся насчет индейских территорий, в конце концов, - сказал Бенджамин.
- Что касается остального, что тут можно сказать? Кентукки не так важны для нас, хоть я и родился там. - Дэвис нахмурился. - Неплохо было бы завладеть Нью-Мексико, Аризоной и Калифорнией заодно. Железная дорога через континент, несомненно, скоро будет, и я хотел бы, чтобы она прошла по южному маршруту. Но опять же, это будет очень трудно. В настоящее время эта земля у федералов, и мы должны будем либо завоевать ее, либо, несмотря на наше нынешнее плачевное состояние финансов, купить ее у них, если они будут готовы продать. Возможно, мы сможем договориться с императором Максимилианом о постройке дороги от Техаса до тихоокеанского побережья Мексики.
- Лучше бы, если вся трансконтинентальная железная дорога пройдет по нашей собственной территории, - сказал Бенджамин.
- Нам придется сражаться, чтобы сделать тысячемильный участок этой территории нашим собственным, - заметил Ли. - Стэнтон уже отмечал сегодня утром, что наша логистика оставляет желать лучшего, хоть у нас и есть несколько промежуточных станций на транс-Миссисипи. Кроме того, без войны с Соединенными Штатами мы не закрепим наши западные границы…
Джефферсон Дэвис вздохнул: - Я боюсь, что вы, вероятно, правы, сэр. И даже, имея автоматы, нам просто необходимо сначала восстановить страну, а уж затем думать о дальнейшей борьбе. Ну что ж, хорошо. Если мы не сможем договориться с северянами о Нью-Мексико и Аризоне, мы обойдемся без них. А вот с Кентукки и Миссури так не получится.
- Соединенные Штаты не отдадут их, - предупредил Ли. - Об этом ясно сказал Линкольн, когда я был в Вашингтоне, да и его комиссары проявили непримиримую позицию по этому вопросу во второй половине дня.
- Я не буду покорно уступать им во всем, - сказал Дэвис. - С ними мы должны говорить уверенно, да и не все зависит только от Соединенных Штатов. Независимо от них, баланс сил склоняется в другую сторону. Мы должны развивать особо ценные мануфактуры, которые возникли в Луисвилле и в других районах Огайо. Мне бы не хотелось, чтобы, покончив с войной, мы остались нацией, состоящей исключительно из земледельцев, чтобы в будущем США подавляли нас своим промышленным превосходством.
- У нас есть есть, конечно, ривингтонцы, чтобы помочь нам с нашими заводами, - сказал Бенджамин. - Но тогда они могут подмять нас под себя.
Он все знает, подумал Ли. Дэвис сказал: - Ривингтонцы как бы и с нами, но они не наши. Если настанет день, когда их цели и наши, возможно, разойдутся, я хотел бы, чтобы конфедераты к тому времени были в состоянии доказать свою состоятельность, как независимо от них, так и от севера.
- Это кажется мудрой предосторожностью, - согласился Бенджамин.
Дэвиса в данный момент не слишком интересовали ривингтонцы; его главной заботой были переговоры с Соединенными Штатами. Он вернул разговор обратно к этим переговорам: - Как федералы восприняли вопрос о возмещении ущерба на двести миллионов?
- Шумно, - ответил Бенджамин, что заставило президента рассмеяться. Государственный секретарь продолжал: - Стэнтон заявил, что даже четверти будет много.
- Это означает, что Соединенные Штаты могли бы заплатить четверть этой суммы или даже больше, - сказал Дэвис. - Даже пятьдесят миллионов в звонкой монете будет более ценным, чем все наши банкноты сейчас, и сможет значительно повлиять на их курс, что в свою очередь, поможет удерживать цены на более реалистичном уровне. Джентльмены, я полагаюсь на вас, чтобы вы смогли выжать как можно большую сумму из северной казны.
- Мы постараемся, господин президент, - сказал Ли.
- У меня есть полная вера в ваши способности, а также в способности мистера Стивенса, хотя мы часто не в ладах друг с другом, - Джефферсон Дэвис сказал это почти теми же словами, что использовал вице-президент, описывая их отношения. Дэвис продолжал: - Теперь я хочу обратиться к другим вопросам, затрагивающим наше государство, в частности, это последнее письмо от британского министра о перспективе нашего участия в военно-морском патрулировании у берегов Африки, направленном на пресечение работорговли. Вы уже видели его, мистер Бенджамин?
- Да, сэр, - сказал Бенджамин.
- Мне не понравился сам его тон. Признав нас, британцы должны использовать ту же вежливость, с какой они обращаются к любой другой стране. Наша Конституция запрещает ввоз рабов из Африки, и это вполне должно удовлетворять их, но, видимо, им этого мало. В любом случае, мы, в отличие от Соединенных Штатов, не имеем военно-морских сил, чтобы содействовать Ашбертонскому договору, и это факт, о котором министр не может не знать, но тем не менее они игнорируют это.
Губы Дэвиса скривились презрением.
Джуд Бенджамин сказал: - Народы Европы продолжают выражать неодобрение нашей политики. Постарайтесь как можно убедительнее уверить их, что мы не можем поступить иначе. Мистер Мейсон написал из Лондона, что правительство Ее Величества вполне могло бы признать нас еще два года назад, если бы не существование рабства у нас: так лорд Рассел заверил его, по его словам. Товенель, министр иностранных дел Франции, выразил аналогичное мнение господину Слайделлу в Париже…
Рабство, подумал Ли. В конце концов, отношение внешнего мира к Конфедерации Штатов Америки было омрачено почти исключительно из-за своеобразного законодательства Юга. Не следует забывать, что Конституция США позволяла отозвать договор между независимыми государствами и что Север постоянно использовал свое численное большинство, чтобы протолкнуть в Конгрессе тарифы, которые ущемляли юг. Пока черные люди покупались и продавались, все высокие идеалы Конфедерации будут игнорироваться.
Президент Дэвис сказал: - Так называемые свободные фабричные рабочие в Манчестере, в Париже или в Бостоне, как известно, имеют лишь свободу голодать. По словам мистера Хаммонда из Южной Каролины, который так откровенно высказался в кулуарах сената США несколько лет назад, каждое общество опирается на принцип грубой силы, из которой возникает здание цивилизации. Мы же говорим более открыто и честно о наших принципах, чем другие народы, которые с удовольствием эксплуатируют труд работника, но, когда он больше не нужен, отбрасывают его в сторону, как использованный лист писчей бумаги.
Ли понимал, что в этом нет ничего, кроме правды, но ничем невозможно было убедить кого-либо, кто выступал против рабства, а таких было подавляющее большинство среди стран и отдельных мужчин и женщин вне Конфедерации Штатов. Неуверенным тоном он проговорил: - Господин президент, в настоящее время мы больше не находимся в состоянии войны с Соединенными Штатами, так может возможно оборудовать один военный корабль для патрулирования у берегов Африки? Символическое значение такого жеста, мне кажется, намного бы перевесило затраты, которые это повлечет за собой.
Глаза Дэвиса вспыхнули. Ли прочитал в них: И ты, Брут? Казалось, его гнев затмил разум. Джуд Бенджамин сказал: - Если это возможно, господин президент, было бы неплохо каким-то образом приближать нас к обычаям ведущих держав.
- И насколько далеко, по-вашему, нам придется зайти, не поступаясь нашей собственной независимостью? - сказал Дэвис горьким голосом. - Всегда, насколько я помню, уверенные в своих силах, они презирали нас, особенно премьер Британии, и теперь что, они ожидают, что мы забудем все это, ей-богу?!
- Ни в коем случае я не советую забывать, сэр, - сказал Бенджамин. - Я просто согласился с генералом Ли, предполагая, что мы продемонстрируем молчаливое согласие там, где мы можем, и выступим против, когда будем находимся в состоянии дать убедительные доказательства нашего неудовольствия.
Дэвис пробарабанил пальцами правой руки на столе.
- Что ж, хорошо, сэр. Запросите мистера Мэллори в отделе военно-морского флота, как лучше сделать то, что предложил генерал Ли, а затем подготовьте меморандум с подробным описанием его предложений. Если все это можно сделать, я свяжусь с британцами о нашей готовности пойти им навстречу. Временами мне кажется, что наша жизнь была бы проще, если бы негры никогда не появлялись на этих берегах. Но тогда нам был бы нужен другой принцип, на котором строится наше общество.
- Бесполезно притворяться теперь, что черный человек не является частью нашей Конфедерации, - сказал Ли. - А поскольку такая часть есть, мы должны определить ей свое место в нашей стране.
- Одной из причин прошедшей войны и была цель определить место черного человека в нашей стране, или, скорее, сохранить наше старое определение их места в нашем обществе, - сказал Бенджамин. - Вы сейчас считаете, что этого будет недостаточно?
- Сохранение старого положения может оказаться дороже, чем мы можем себе позволить, - сказал Ли. - Благодаря федералам, негры части Вирджинии, на побережье Каролины, Теннесси, и в долине Миссисипи год, два, три, приучали себя к мысли о том, что они свободные мужчины и женщины. Генерал Форрест может победить их вооруженные отряды на этих территориях. Но сможет ли он штыками восстановить прежние обычаи рабства?
В течение некоторого времени ни один из трех мужчин в кабинете президента Дэвиса не произнес ни слова. Дэвис хмуро слушал слова Ли и даже улыбка Бенджамина казалась замерзшей. Ли сам удивлялся, зачем он сказал больше, чем до того намеревался сказать. Но опасность постоянных восстаний рабов, чему несомненно, помогают и содействуют в Соединенных Штатах, была худшим из кошмаров для каждого Южного человека.
Он посмотрел в сторону Джефферсона Дэвиса.
- Скажите, сэр: если раньше во время войны, вас бы вынудили принять выбор между возвращением в Соединенные Штаты со всеми нашими традициями, гарантированными их законом и сохранением в качестве независимого государства за счет освобождения наших негров, что бы вы выбрали?
- Когда делегаты южных штатов собрались в Монтгомери, генерал, мы сделали свой выбор, - твердо сказал Дэвис. - Чтобы сохранить нашу нацию, мы были готовы на все, вплоть до проведения партизанской войны в горах и долинах против федералов, если бы они оккупировали всю нашу страну. Мы бы предприняли любые шаги, сэр, какие только возможны.
Ли задумчиво кивнул; нет никого, знающего президента Дэвиса, кто бы сомневался, что он всегда говорит то, что он думает.
- Сам я вряд ли взялся бы за такое, господин президент. - Он погладил свою седую бороду. - Боюсь, что я слишком стар, чтобы пойти в партизаны.
- Как и я, но при необходимости я бы пошел, - сказал Дэвис.
- Так что теперь? - спросил Джуд Бенджамин. - Должен ли Форрест беспрепятственно огнем и мечом наладить порядок, или вы предлагаете амнистировать негров с оружием в руках, чтобы они с течением времени могли мирно вернуться в нашу страну?
- В качестве кого? Как свободных людей? - Дэвис покачал головой. - Такое решение создало бы больше проблем, у них был бы стимул и дальше давить на нас, видя, что мы идем на уступки. Нет, пусть они увидят, что огонь и меч останется нашей исключительной прерогативой и что они не могут надеяться устоять против нас. После того, как они убедятся в этом, только тогда мы можем проявить снисходительность.
- Вам лучше знать, господин президент, - ответил Бенджамин.
Джефферсон Дэвис обратился к Ли.
- А вы как считаете, сэр?
- Боюсь, что мы имеем в перспективе упорное сопротивление вооруженных негров, даже против такого способного офицера, как генерал Форрест. Я помню стойкость и упорство цветных полков, которые встали перед армией Северной Вирджинии, и это глубоко беспокоит меня, - ответил Ли. - Что будет разбита одна группа, а затем другая, вряд ли подлежит сомнению. Но если негр стал настоящим, правильным солдатом, может ли он стать правильным рабом?
Дэвис попытался уточнить его позицию: - Только не говорите мне, что вы аболиционист, сэр.
- Южанин не может быть аболиционистом, господин президент, - сказал Ли, закусив губу. Думая о меморандуме генерала Клиберна, что призывал освободить и вооружить некоторых черных мужчин, а также непринятии генералом Хиллом института рабства, он чувствовал себя обязанным добавить: - Даже если бы я хотел, вряд ли подобает офицеру Конфедерации проводить такие настроения.
Рот Дэвиса искривился, но после нескольких секунд он вынужден был кивнуть.
Джуд Бенджамин громко вздохнул.
- Мы отделились от Соединенные Штаты не в последнюю очередь и в надежде того, что негритянская проблема не будет досаждать нам больше, как только мы станем свободными и независимыми. И все же эта проблема с нами до сих пор, и теперь некого винить за это, кроме самих негров, конечно.
Это афористичное наблюдение подвело итог встречи.
Когда Ли вернулся в арендованный дом на Франклин-стрит в тот вечер, он был в мрачном и задумчивом настроении. Вид черной служанки, Джулии, которая открыла ему дверь, не принес ему облегчения.
- Добрый вечер, Масса Роберт, - сказала она, - Ваша жена и дочери, они уже поужинали, не дождавшись вас. Вы так поздно. Хотя осталось много курицы и пельменей.
- Спасибо, Джулия.
Он вошел в прихожую, снял шляпу и повесил ее на стойку. Сделав пару шагов по направлению к столовой, он остановился и повернул назад.
- Что-то не так, Масса Роберт? - спросила Джулия. Пламя свечи подчеркнуло беспокойство на ее лице. Она быстро сказала: - Надеюсь, что я не сделала ничего такого, чтобы вызвать ваше неодобрение.
Он поспешил ее успокоить: - Нет, Джулия, вовсе нет.
Но он все еще не шел ужинать. Когда он снова заговорил, то был осторожен, как и с президентом Дэвисом: - Джулия, ты когда-нибудь думала о том, чтобы стать свободной?
При свечах, с их преувеличенными тенями, выражение ее лица невозможно было уловить, или, вернее, это было то самое внешнее отсутствие эмоций у рабов, используемое ими для сокрытия своих чувств от хозяев.
- Говорят, что все - все цветные, я имею в виду - думают об этом постоянно. - Она по-прежнему молчала. Он настаивал: - Что бы ты сделала, если бы была свободна?
- Не понимаю, о чем вы, Масса Роберт. Не так уж много книг я читала. Да что я говорю. Вообще ни одной не читала.
Джулия продолжала осторожно изучать Ли из-под маски своего лица. Она, должно быть, решила для себя, что именно он имел в виду, потому что после паузы продолжила: - Скажу так, как думаю, свобода - она… она, как солнце.
- Я так и думал.
Этот ответ Ли и сам бы дал, будь он на месте Джулии; этот ответ, подумал он, дал бы любой, имеющий достоинство: черный или белый, мужчина или женщина.
- Если ты станешь свободной, ты готова остаться здесь, с моей семьей, и работать за зарплату?
- Если это то, что я должна сделать, чтобы стать свободной, то я это сделаю, - ответила Джулия сразу. Ли увидел, что он сделал ошибку.
- Нет, нет, Джулия, ты неправильно меня поняла. Я намереваюсь освободить тебя независимо от того, скажешь ты да или нет. Но если у тебя нет других планов, я хотел, чтобы ты знала, что ты просто можешь продолжить работать в этом доме.
- Да благословит вас Бог, Масса Роберт.
Свечи высветили слезы на глазах Джулии. Теперь, когда реальность того, что он обещал, проникла в нее, она начала думать вслух: - Если я стану свободной в ближайшее время, может быть, я научусь читать. Да кто знает, что мне захочется, если я стану свободной?
Обучение грамотности запрещалось законом для чернокожих в штате Вирджиния, как и в большинстве других территорий Конфедерации Штатов. Ли не стал ей говорить об этом. С одной стороны, закон соблюдался менее жестко для свободных негров, чем для рабов. С другой стороны, желание Джулии учиться делало необходимым ее освобождение. Как обычно, он спросил: - Я полагаю, мои дамы все еще в столовой?
- Да, сэр, Масса Роберт. Я пойду скажу, что вы здесь.