- У меня тоже был такой же опыт с корнуэльцами, ирландцами и немцами, которые работали на шахтах в штате Пенсильвания. Они многого не знают, но они не идиоты или младенцы - покажи им, что нужно сделать, объясни зачем, и дальше они продолжат сами. Тебе не нужно стоять над ними с кнутом. Те, кто не хочет работать, пусть катятся на все четыре стороны.
- Негров не отпустишь на все четыре стороны, - заметил Коделл.
- Это правда, но я, тем не менее, не хотел стоять над ними с кнутом. Но опасался, что придется: южане много лет держали их в невежестве, как животных. Ситуация сложилась гораздо хуже, чем у белых мужчин, которые работали у меня на Севере. Но я решил, что я должен сделать то же самое, как я сделал там - я разбил бригады на пары, чтобы один учился у другого. Я каждый день доплачивал полдоллара каждому человеку в той бригаде, которая положит больше шпал, или отсыпет больше гравия на земляном полотне. Я дал им нормы выработки, которые они должны были выполнить, либо оплата снижалась вдвое. Я хотел, чтобы они таким образом работали без моих понуканий - самостоятельно, если ты понимаешь, что я имею в виду. И после того, как я дал им стимул к работе, я решил со стороны понаблюдать, что из этого получится.
- Ну, и как все это сработало? Я знаю, что многие белые люди не прочь были бы помахать молотом за лишние полдоллара в день.
Летом, подумал Коделл, я и сам бы не отказался от этого.
- Не забывай, что они получили бы эти деньги, если бы сделали больше, чем другие бригады. В общем, все развивалось так же, как это было у нас в шахтах - они действительно быстро восприняли мою идею. И в течение недели уже одна из бригад нашла более быстрый способ выгрузки гравия из вагона на проезжую часть. А на следующий день другая бригада ускорила прокладывание нового пути. Да будь я проклят, если знаю, так ли умны негры, как и белые люди, Нейт, но они точно не так глупы, как люди здесь думают, и это факт.
- Если ты наладил работу у них, чем тогда были недовольны железнодорожники? - спросил Коделл.
- Я думаю, что проблема в отношении к негру, как к человеку, успешно работающему человеку. Мои бригады начали хвастаться и выпендриваться перед другими работниками, а также драться с ними, и даже огрызаться на белых, которые делали им замечания по их работе.
- Ой-ё-ёй, - сказал Коделл.
- Вот правильно, ой-ё-ёй, - согласился Плезант. - Ты скажешь мне, что это глупость со стороны негров так вести себя в этой стране, независимо от того, насколько они правы - а может быть, именно потому, что они правы. Но почувствовавший себя человеком, не станет любезно выслушивать необоснованные претензии от дурака. В этом, отчасти, была и моя вина тоже. Мои бригады начали выкладывать мне хорошие по их мнению новые идеи, или спорить со мной, если им не нравились мои задумки. Я их всегда выслушивал. Почему бы и нет? Иногда они были правы. А ведь здесь, на юге, черный по определению не может быть правым.
- Ты говоришь, прямо как аболиционист, - сказал Коделл.
Плезант пожал плечами.
- Если негры на самом деле намного уступают белым, то есть, если они глупее от природы, я имею в виду, я могу найти некоторое оправдание рабству. Если же они отстают от нас только потому, что они невежественны, то почему бы не поработить невежественных белых мужчин, которых тоже немало?
Коделл задумался. Перед ним снова встали образы Джорджи Баллентайна; черных людей в синей форме, стоящих насмерть под огнем АК-47 и Жозефины, чье прекрасное тело будет продаваться и подвергаться насилию только из-за своего темного цвета. Было ли это справедливо? До войны он принимал это как должное. Он многое принимал как должное до войны. Он подумал, а что бы произошло, если бы Север победил и заставил Юг освободить рабов. Как они будут жить? Где они будут работать?
- Ну нельзя же вот так просто взять и выпустить их на все четыре стороны, - сказал он.
- Ммм-может быть и нет, - сказал Плезант как бы сомневаясь. Затем он рассмеялся. - Я думаю, вы бы линчевали всех, кто попытался бы освободить их, после того как вы совсем недавно воевали за то, чтобы удержать их в рабстве.
- Война началась не из-за рабов, - сказал Коделл. - Это уже позже Линкольн представил это таким образом. Но он проиграл войну, и он больше не президент США. И негры, освобожденные янки во время оккупации наших земель, только усложнят нашу жизнь в течение следующих двадцати лет.
- Нет, если Натан Бедфорд Форрест продолжит свое дело, - сказал Плезант. - Когда Коделл вопросительно посмотрел на него, он продолжил: - Судя по газетам, Форрест не только убивает негров. Пойманных, он снова обращает в рабство.
- Он жестокий человек, судя по всему, - признал Коделл. - Впрочем, у нас немало таких.
Перед глазами отчетливо, как если бы это случилось накануне, предстала картинка: треск выстрелов из АК-47, ухмыляющийся Билли Беддингфилд над трупами двух негров-солдат, которые пытались сдаться под Билетоном. Плезант обратил внимание на его застывшие глаза и сжавшиеся губы.
- Лично тебе такое не по нраву, не так ли?
- Думаю, так.
Коделл почувствовал, что каким-то непонятным образом он вдруг предал Конфедерацию, признавшись в своих сомнениях этому человеку с севера, который стал ему другом. Чтобы уйти от этой темы, он спросил: - Что ты теперь будешь делать? Вернешься в Пенсильванию?
- Скажу откровенно, это первое, о чем я подумал. Но потом у меня появилась идея получше. - Плезант хитро улыбнулся. - Ты знаешь старую поговорку, "Лучшая месть - это зажить еще лучше назло врагам"? Железная дорога выплатила мне хорошие деньги, и я не стал покупать дом в Уилмингтоне, так что теперь у меня есть кругленькая сумма в банке. И я подумываю перебраться сюда, в округ Нэш, купить ферму, и работать, используя наемный свободный труд, как белых, так и черных. Тебя это не шокирует?
- Твоим новым соседям это может не понравиться.
- Кроме фермы я куплю и винтовку, - сказал Плезант тоном, напомнившим Коделлу, что этот человек командовал полком северян.
- Полагаю, именно у тебя эта затея может получиться, - сказал Коделл. Более компетентного буквально во всем человека, чем Генри Плезант, он не встречал. - К тому же наши местные отнесутся к твоей затее и к тебе снисходительнее, чем к кому-нибудь, кто родился в Северной Каролине. Они сочтут тебя просто чертовски дурацким, сумасшедшим янки, который не знает как правильно надо работать.
- Я тоже люблю тебя, Нейт, - фыркнул Плезант, подавляя смех. - Может быть, я и на самом деле выживший из ума янки. Может, мне и следовало бы вернуться в Соединенные Штаты. Но эта кучка богатых придурков в вышитых жилетах, стремящихся выгнать меня отсюда, только раззадорила меня. Так что я останусь здесь и продемонстрирую им кое-что.
- При твоем упорстве, ты удивишь южан, это точно. - Коделл склонил голову набок. - Так говоришь, ты собираешься купить ферму здесь? А почему не где-нибудь около Уилмингтона? Земля там лучше. Там можно посеять рис или индиго, и заработать больше, чем здесь на табаке или еще чем-нибудь.
- В дельте земля, конечно, богаче, но и стоит соответственно больше. Ну и кроме того, - Плезант сделал паузу и хлопнул Коделла по спине. - Я подумал, что буду жить рядом с другом.
- Спасибо, Генри.
Они прошли в молчании нескольких шагов. Коделл попытался вспомнить, когда в последний раз слышал такие приятные слова. И понял, что никогда. Несколько звездочек уже замерцали среди облаков, что медленно плыли над головой. Наступил вечер, он ощутил прохладу. Обычное дело для осени, хотя, как правило, о таких вещах забываешь во время кажущихся бесконечными летних дней. Это подтолкнуло его мысли к другому: - Нашел уже место для проживания в городе?
- Да, я снял комнату над таверной "Колокол свободы", помнишь, мы снимали такую же в Роки-Маунт, в первый день нашего знакомства?
- Угу.
Он вздохнул с некоторым облегчением. Коделл бы с удовольствием разделил свою комнату с другом, но он далеко не был уверен, что Барбара Биссет будет рада неожиданному гостю. Плезанту пришлось бы терпеть ее постоянный буравящий взгляд, хотя ему самому она никогда бы не сделала упрека.
Плезант заговорщически сказал: - Помнишь, что еще мы делали в Роки-Маунт в тот день?
- Так, местами, - сказал Коделл, задумчиво улыбаясь.
- Может, нам пойти и повторить это снова?
- Ну, не знаю, вряд ли мне следует напиваться, как тогда. Завтра мне в школу, и я должен быть в форме. Но я не против пары-тройки рюмок.
Коделл и Плезант развернулись обратно по дороге. Навстречу неярким огням небольшого городка. Они поспешили к ним.
Рэфорд Лайлз ставил коробки с гвоздикой и перцем на полку в углу своего магазина, когда Нейт Коделл вошел внутрь. За прилавком седой негр обслуживал женщину, покупающую наперсток. Она сложила сдачу и наперсток в сумочку и кивком приветствовала Коделла, направляясь к двери.
- Доброе утро, миссис Моуи, - сказал он ей. Она снова кивнула. Колокольчик звякнул, свидетельствуя об ее уходе. Коделл сказал: - Я не знал, что вы наконец-то купили себе негра, мистер Лайлз.
- Это вы об Израиле? - Лайлз обернулся и покачал головой. - Я не покупал его, Нейт - разве вы не знаете, что цена на негров слишком высока для таких, как я? Он свободный негр, в городе недавно, всего пару дней и искал работу, так что я его нанял. Он еще достаточно крепок. Израиль, это вот Нейт Коделл, школьный учитель.
- Всегда к вашим услугам, сар, - сказал Израиль.
- Откуда ты, Израиль? - спросил Коделл.
- Последний несколько лет, сар, я жил под Нью-Бем, в Хейти - в квартале для цветных.
- Вот как? - Коделл посмотрел на негра с возросшим любопытством. Нью-Бем был в федеральных руках с начала 1862 года и до конца войны и служил Меккой для беглых рабов из всей Северной Каролины. Цветные полки, набранные там, принимали участие во вторжении в северо-восточную часть штата, и большинство чернокожих там работали на поддержку военных усилий Союза. Некоторые из них ушли с выходящими войсками янки, но не все. Коделл спрашивал себя, были ли документы на свободу Израиля подлинными, и озаботился ли Рэфорд Лайлз вообще изучить их.
Негр пошарил под прилавком.
- Если вы Нейт Коделл, сар, вам есть письмо здесь.
Он подал Коделлу конверт, письмо, конечно же, было адресовано ему. Он сразу узнал почерк Молли. И тут он удивился. Затем выпалил: - Ты умеешь читать!
- Да, сар, умею, - признался Израиль. Его голос звучал тревожно; преподавание чернокожим грамоты было запрещено законом в Северной Каролине. Оправдываясь, он сказал: - Янки, они делали школы, они учили много, чтобы мы читали. Что они учили меня, не думаю, что я могу снова забыть.
- Я и нанял его потому, что он грамотен, - сказал Рэфорд Лайлз. - Вы же сами всегда говорили о пользе образования, Нейт, и я думаю, может быть, вы правы - по крайней мере частично. Вот и Израиль говорит, что не забудет, что он выучил. Проклятые янки испортили негров за многие года в Нью-Берне, в Бофорте, Каролине, Вашингтоне, Плимуте - везде. Там, наверное, тысячи и тысячи таких негров, уже умеющих писать и читать, черт побери. Будь они прокляты, но и мы должны извлечь максимум пользы из этого.
Израиль ждал, чтобы услышать ответ Коделла. Большинство северокаролинцев, подумал Коделл, с удовольствием бы расстреляли эти тысячи чернокожих мужчин. Но, как подметил Генри Плезант, сам он был против насилия.
- Я думаю, что вы поступили хорошо, мистер Лайлз, - сказал он. - Независимо от того, что мы хотим, некоторые вещи не будут такими же, как они были до войны. Война многое изменила - буквально все вокруг. Так или иначе, нам надо учиться жить вместе.
- Вы рассуждаете глубоко и здраво, Нейт, - сказал Лайлз.
- Да, сар, - тихо согласился и Израиль. - Все, что я пытаюсь сделать, это просто мирно жить со всеми.
Коделл пожал плечами.
- Если я по-вашему такой умный, то почему я не богат?
Он взял письмо и вышел на улицу. Свободной рукой он попытался надвинуть шляпу как можно ниже, на уши. Деревья вдоль улицы Вашингтона и Олстон стояли голыми; пару раз уже выпадал снег. Во второй половине дня субботы разъяснилось, но изо рта Коделла вылетал пар. Он вскрыл конверт сразу, как только вернулся в дом вдовы Биссетт.
- Дорогой Нейт, - прочитал он - сего дня в Ривингтоне был большой скандальный шум. Негра по имя Жозефина каторая принадлежал к одному из тех Ривингтон мужчин, по имя Пит Харди, шел и повесился. Я видела ее рас или два в городе и как ее жалко она была самый прелесть из всех девушков черный или белый я когда-либо видела. Но я совсем не удивился на такой счет, я была рас в доме Пит Харди живет и никагда опять не пойду туда за все золото в целый мир как он мерзкий. Ривингтон мужчины злые на негров и мы видели это когда мы были в армии вмести но даже все остальные из них говорить плохие вещи о Пит Харди. Ни один из девушки боле не идти к нему, нет не только я один. Я знать тебе не нравится разговаривать мне как я здесь делаю, но Нейт в сей день я не могу удержать себя поделать, я чувствую себя так плохо из-за Жозефины. Если ты мой правда друг, меня поймешь. Всигда твой настоящий друг, М. Бин, 47NC.
Коделл уставился в окно на улицу, не видя ее. Вместо этого, с пугающей ясностью, он увидел падение платья с плеч Жозефины, увидел ее смуглые прелести, открытые для покупателей, чтобы они смогли полюбоваться ими, увидел разочарование и похоть на лице человека из Алабамы, когда Пиит Харди - как учитель, он даже в своих мыслях правильно произносил его имя - перекупил ее. Он также видел ее лицо в зарослях жасмина на каменистом берегу, слышал ужас в ее голосе, когда она услышала лай собак, выслеживающих ее. Он подумал о том, что Харди вытворял с ней перед ее первой попыткой бежать, и в дальнейшем, если она решила расстаться с жизнью. Молли-то знает, подумал он, а затем вдруг задрожал, но вовсе не из-за холода. Без некоторых знаний в жизни, решил он, можно обойтись.
Он прочитал письмо еще раз, а затем медленно и сознательно порвал его на мелкие кусочки. Он бросил их вниз, в грязь на улице. Холодный ветер поднял их, как если бы это вновь пошел снег.
* * *
Роберт Ли посмотрел на карту Кентукки, а затем отметил последнюю пару поправок в численности гарнизонов в новых федеральных укреплениях вдоль реки Огайо. Довольно кивнув, он нанес свою подпись в нижней части листа. Потом он встал, потянулся и натянул на голову шляпу. Небо начинало багроветь, сменяя синеву очередного дня. В мирное время, подумал он, можно с чистой совестью любоваться красотами природы.
Вестибюль Института механики был почти пустым, когда он спустился вниз. Гордая медная табличка с именем Джона Бишопа Джонса сиротливо стояла на чистом столе рядом с опустевшим стулом. Лишь часовой встал по стойке смирно, когда Ли прошел мимо него в сгущающихся сумерках.
Человек в серой форме Конфедерации спускался по ступеням здания через дорогу от военного ведомства, здания, в котором расположилась ричмондская штаб-квартира организации "Америки будет разбита". Рот Ли слегка скривился; он хотел, чтобы военные держались подальше от мужчин из Ривингтона, тем более, что война закончилась более полутора лет назад. Он даже намеревался издать приказ по этому поводу, но затем отложил его в сторону, как несправедливый и не имеющий оснований: мужчины из Ривингтона угрожали ему, но по большому счету они принесли стране гораздо больше пользы, чем вреда.
Когда они подошли ближе друг к другу, он заметил, что пуговицы на форме были сгруппированы в три группы по три. Он нахмурился. Какие у этого человека могут быть интересы в общении с людьми из Ривингтона? В наступающей темноте нельзя было не признать офицера. Шедший же навстречу, казалось, не имел никаких сомнений по поводу его личности. Конечно же, его лицо было, возможно, наиболее широко известным в Конфедерации. Человек отдал честь, протянул руку и сказал: - Генерал Ли, сэр, я очень рад встретиться с вами, наконец. Я Натан Бедфорд Форрест.
- Примите мое почтение, генерал Форрест. Простите, сразу не узнал вас.
Ли пристально разглядывал знаменитого кавалерийского командира. Форрест был огромен, на несколько дюймов выше, чем он, с широкими плечами и хорошо развитой мускулатурой. Осанкой он напоминал Джефферсона Дэвиса. На висках волосы отсутствовали, борода с легкой проседью. Щеки были запавшими.
Его глаза - как только Ли увидел эти серо-голубые глаза, он понял, как Форрест заработал свою репутацию - как положительную, так и отрицательную. Это были глаза хищной птицы, готовой напасть на любого перед ними. Из всех офицеров, известных Ли, только двое могли похвастаться наличием такой печати непримиримости при достижении цели, которой был отмечен Натан Бедфорд Форрест: Джексон, о котором он вечно будет горевать, и Джон Белл Худ. Такой человек, если он поставит перед собой цель - или добьется ее, или умрет, пытаясь достичь. Ли сказал: - Я как раз собирался вернуться домой, сэр. Не хотите ли поужинать со мной?
- Мне бы не хотелось причинять вам излишние хлопоты, генерал, - с сомнением сказал Форрест. Его голос был мягким и приятным, с сильным акцентом уроженца глухих уголков штата Теннесси.
- Ерунда, - заявил Ли. - Там хватит на всех. В любом случае, вам трудно будет сосредоточиться на еде, мне хочется поговорить с вами, так что держите наготове свои уши.
Улыбка Форреста сменила его задумчивость.
- Я к вашим услугам, генерал Ли, и вы убедитесь, что мои уши всегда наготове.
- Мой дом находится всего в нескольких кварталах отсюда, - сказал Ли. - Прогуляемся вместе. Я давно хотел встретиться с вами для обсуждения ваших великолепных военных кампаний на Западе, но обстоятельства держали вас на фронте, даже в то время, когда мы уже здесь вкушали плоды мира.
- В этом виноваты янки, подстрекающие наших негров, - сказал Форрест.
- Я уже сыт по горло, генерал Форрест, от обвинений и бесконечных упреков с обеих сторон, позвольте уж на прямоту, - резко заметил Ли. - Соединенные Штаты, как и мы, обе наши две страны, имеют общую границу, которая простирается примерно на две тысячи миль. Либо мы научимся улаживать наши разногласия, либо каждое поколение будет воевать, как вошло в привычку у европейских наций. Мне бы не хотелось, чтобы такие глупости поселились и на наших берегах.
- Вы говорите, как истинный христианин, сэр, - сказал Форрест. - Тем не менее, когда необходимо, нужно бить янки, чтобы лучше спать по ночам. Что касается солдат-негров, которых они расплодили тут, то мы рано или поздно прижмем их всех, чтобы напомнить им, кто их хозяин. А ради этого, я молю Господа, пусть он пошлет всех янки прямо в ад.
- А вы не думаете, что на усмирение негров могут понадобиться годы? - спросил Ли.
- Поубивать их достаточно много, генерал Ли, сэр, и остальные станут тихими и понятливыми, - сказал Форрест с жестоким прагматизмом.
Генерал от кавалерии, борец с неграми, казалось, был очень уверен в себе, и Ли поражался, насколько до сих пор сильно мнение, изложенное еще в исследованиях древнеримского историка Тацита, что подавлять восстания рабов можно только жестокими методами. Сила главенствовала в поддержании рабства и и удерживала рабов от восстаний, и такая ситуация долго сохранялась перед войной. Он задавался вопросом, а как теперь Конфедерация сможет выдерживать постоянно возникающие бунты рабов.