- Ну что, теперь будет жить? - спросил Вишневецкий у Иеронима.
- Будет, теперь будет, - гордо доложил лекарь князю. Самое большее, недельку помучается, но, поскольку ваш Отрепьев - натура крепкая, я бы даже сказал изумительно крепкая, то, скорее всего, дня через три уже встанет.
И Адаму, и Отцу Василию одновременно нестерпимо захотелось переделать слова Иеронима: "натура крепкая" заменить на "натура царская". Однако Вишневецкий все еще сомневался, и, как только Иероним позволил беспокоить Григория, он тут же решил добиться от него каких-то подтверждений его царского происхождения.
- Ну что, Григорий, жив? - первым делом спросил Адам у Отрепьева, которому вроде бы полегчало.
- Вроде, - прохрипел Гришка.
- Это твое? - протягивая конюху свиток, который Василий вынул у "умиравшего", спросил Адам.
- Мое, - приняв смущенный вид, - прошептал Отрепьев. - Только я ведь просил Святого Отца достать сверток только после моей смерти…
- Благодари Бога, что остался жив, Григорий, - попытался оправдать Василия Адам, - ведь никто и не надеялся, что ты останешься жив. И раз уж так все вышло, выкладывай, правда ли все это? Чем ты можешь доказать слова свои?
- Истинная правда, - перекрестившись, с горящими глазами ответил Григорий.
Дрожащей рукой Отрепьев снял с груди огромный крест на простой тесемке, и на глазах удивленного Вишневецкого с легкостью разделил его на две половинки.
- Смотри, - со слезами на глазах извлекая изнутри золотой, осыпанный драгоценными каменьями крест, сказал Гришка. - Эту святыню подарил мне Иван Мстиславский, став моим крестным отцом.
Утренний луч едва коснулся дорогого подарка, и прямо в руках Адама заискрились, засверкали тысячами огоньков самоцветы, обжигая глаза, огнем полыхнуло золото…
Сомнений в том, что Отрепьев и есть царевич Дмитрий, у Вишневецкого больше не было - несмотря на все свое богатство и власть, даже князь не мог похвастаться такой вещицей, и впрямь достойной царского отпрыска.
- Отдыхай, царевич, - уходя, с улыбкой на устах обратился Адам к Григорию.
"Неужто еще и князь заболел?" - встретив Адама после беседы с Григорием, подумала Анна - у князя дрожали руки, а лицо было мертвенно бледным.
Однако Вишневецкий был бледен вовсе не из-за болезни - он и представить себе не мог, что судьба преподнесет ему такой дар. Это может быть, это на самом деле может произойти! Адам увидит своего бывшего слугу на московском троне! От всех представившихся возможностей хотелось петь…
Когда ближе к полудню в дверях конюшни появился Стовойский и пронзил Евсеева одним из своих самых отвратительных взглядов, Ярославу чуть не стало дурно. Нет, за Гришку он уже не переживал - то, что Отрепьев остался жив и с ним будет все в порядке, Ян сообщил ему едва ли не с первыми лучами, велев спешно готовить коней, причем в таком количестве, что Евсеев освободился только сейчас. Какой же будет новость Стовойского, Ярослав не знал, однако после таких взглядов ничего хорошего от Яна ждать не стоит.
Внезапно из-за спины эконома появилась настолько сияющее лицо Януша, что все неприятные предчувствия Ярослава как рукой сняло. Януш подошел к Евсееву, и, осторожно вынимая из его руки повод, радостно воскликнул:
- Ярыш, ты не поверишь, но теперь я - новый конюх!
- Гришка… - в ужасе прошептал Ярослав.
- Нет, с Гришкой все хорошо, - перебил его Януш. - А ты между прочим тоже больше не конюх.
- Это почему? Ничего не понимаю, - глядя на Стовойского, спросил Евсеев.
- Тебе приготовили местечко потеплей, - сквозь зубы процедил Стовойский. - Пошли.
За всю дорогу Стовойский не проронил и слова, и Ярослав не стал докучать эконому - мгновением раньше, мгновением позже, он все равно сейчас все узнает. Да и не до того ему было - впервые попав в другую половину замка, Евсеев внимательно рассматривал роскошные панские хоромы.
- Вот твой новый господин, - открывая двери, холодно произнес Стовойский. - Будешь теперь подчиняться ему, а за всякой надобностью обращаться ко мне.
Гришка поступил верно, решив не рассказывать Ярославу о своем плане. Знай Евсеев наперед, как решил осуществить свою задумку Отрепьев, ни за что на свете не удалось бы ему изобразить такого искреннего изумления, которое отобразилось на его лице.
- Привыкай, Ярослав, - заметив неподдельное удивление Евсеева, добавил Ян. - Теперь ты будешь служить царевичу Дмитрию, наследнику Российского престола.
Уже давно смолкли гулкие шаги Яна, а Отрепьев с видом тяжелобольного человека по-прежнему продолжал лежать на пышном ложе. Ярослав выглянул - ни возле дверей, ни по коридору никого не было, закрыл дверь на щеколду, осмотрел все углы, и только тогда собирался обратиться к другу.
- Ну, Гришка, - сдергивая с друга одеяло, гневно воскликнул Ярослав, уже собираясь поколотить Отрепьева, - ну паразит, предупредить, что ли, не мог…
Выполнить свое намерение Евсееву не удалось - моментально оживший и принявший нормальный вид Григорий, на миг забыв об осторожности, засмеялся так громко и заразительно, что Ярослав, не выдержав, рассмеялся вместе с ним.
- Я чуть не поседел, за него переживая, работаю за двоих, из одной конюшни в другую бегаю, а он тем временем вылеживается, - никак не мог успокоиться Ярослав.
- Да уж, вылеживаюсь! Врагу бы так вылеживаться, - возмутился Отрепьев. - Ярыш, хочешь, как другу, один совет?
- Давай, - из любопытства согласился Евсеев.
- Если на самом деле захвораешь, никогда и ни за что не обращайся к лекарям! Заморят ведь, непременно заморят! - злобно проговорил Гришка. - Два, Ярыш, представляешь, два лекаря нашли у меня глоточную, а ведь я ни одного мига ничем не хворал! Что они со мной только не делали! Другой на моем месте помер бы давно.
- Вот это верно, - рассмеялся Ярослав. - Тебя, точно, сам черт не берет. Ну а мне-то что не рассказал?
- Ты бы тогда рта от удивления не раскрыл, и хитрый лиса Ян непременно бы это заметил.
- Ну ладно, убедил. А теперь рассказывай, что дальше собираешься делать. Или опять не скажешь?
- Не гони лошадей, Ярослав, - ответил Гришка, - я ведь хворый пока. Вот и посмотрим, что за это время Адам сделает. А ничего не сделать теперь, когда он мне поверил, он просто не может, - предваряя вопрос Евсеева, добавил Отрепьев.
- Значит, царевич Дмитрий будет болеть, а я ему тем временем покорно служить? - улыбаясь, спросил Ярослав.
- Ну если хочешь, можешь на конюшне остаться.
- Нет уж, не дождешься, - торопливо ответил Ярослав, и оба друга в очередной раз дружно рассмеялись…
Григорий верно рассчитал и на этот раз - за то время, пока протекало выздоровление мнимо больного царевича, Адам не сидел сложа руки. Гришка почувствовал это сразу - Отрепьеву было изготовлено великолепное жилище, богатая одежда, а Ярослав, ставший во главе многочисленной прислуги, мог теперь если не свысока, то, во всяком случае, на равных смотреть на Стовойского.
Однако это не главное: по всей Литве благодаря Адаму разнесся слух о чудесном спасении Иоаннова сына. Слух этот, сам по себе от начала и до конца бывший плохой выдумкой, переходя из уст на уста, приобретал все больше и больше невероятных подробностей, так что вскоре даже Отрепьев не мог бы узнать "своего" спасения в почти сказочных народных байках.
Однако это было уже не важно. Чудесная весть, словно чумная болезнь, расползалась по землям с невероятной скоростью; выходя за пределы Литвы, долетела она и до Российского престола…
Глава 25
В отличие от Григория, старательно пытавшегося "выздороветь" и лежащего в постели, Ярослав решил вознаградить себя за хлопоты и переживания во время мнимой болезни Отрепьева и наслаждался жизнью.
Конечно, к Ярославу относились совсем по-другому, нежели чем к ставшему такой важной птицей Григорию, но это нисколько не мешало ему чувствовать себя просто счастливым человеком. Теперь, когда, казалось бы, на него свалилось хлопот столько же, сколько всегда было у Стовойского, Ярослав впервые вздохнул свободно.
А радоваться было действительно чему - в отличие от Яна, который у Вишневецкого был вечно виновен во всех бедах, происходивших в замке, новый господин Ярослава не мог на Евсеева и голоса повысить, а уж тем более заставить что-то делать. В конце концов, ведь были и другие слуги.
Однако, несмотря на то что Евсеев мог послать куда подальше все свои новые обязанности, делать он этого не стал. Распоряжаться людьми для Ярослава было куда легче, да и привычнее, чем чистить конюшни, так что он с легкостью находил время и для работы, и для всего прочего.
Вот только среди всего этого прочего у Ярослава появилась новая головная боль: к нему уже давно перестала ходить Анюта. И дело было вовсе не в том, что Ярослав жил теперь в другой части замка: ведь пришла же к нему Барбара. Найти Зелинскую самому и поговорить с ней начистоту Евсеев тоже не мог: казалось, Анна нарочно окружала себя людьми, чтобы избежать разговора наедине…
- Анюта, наконец-то! - обрадованно воскликнул Ярослав, когда на пороге его теперешней богатой комнаты появилась Зелинская. - Ты где так долго пропадаешь? Я так соскучился… - целуя Анну, прошептал Евсеев, и только теперь заметил, что она изменилась.
"И когда она только успела располнеть?" - подумал Ярослав - Зелинская уже не была той стройной красавицей, по которой он так долго воздыхал. Да и лицо у нее было какое-то опухшее, глаза красные. Похоже, плакала.
- Что-то случилось, Анюта?
Зелинская, опустив глаза, некоторое время молчала, и скрепя сердце, наконец вымолвила:
- Случилось, Ярослав. У нас будет ребенок.
- Ты уверена? - спросил Евсеев, и только после этого понял, как же глуп его вопрос: не от безделья так раздалась Анютка.
- Уверена.
Что ответить Анютке, Ярослав просто не знал - несмотря на огромный опыт за плечами, такого с ним еще ни разу не случалось.
- И что? - только и смог спросить Евсеев.
- И то, что княжна меня выгонит, если ты на мне не женишься.
Если первая весть была для Ярослава больше радостной, то вторая просто повергла его в уныние - жениться сейчас, да тем более на Анне, он вовсе не хотел.
- Ты так думаешь или вы уже с ней говорили?
- Говорили, говорили, - понимая, к чему клонит Евсеев, расплакалась Анна.
- Полно тебе, Аннушка, никуда она тебя не выгонит. Рассказывай, что княжна тебе сказала, - попытался Ярослав успокоить Анну, усаживая ее на мягкое ложе.
Спокойный тон Ярослава возымел на Анну должное действие, и, немного угомонившись, она наконец рассказала Ярославу, какой между ними с княжной был разговор.
- От княжны ведь ничего не скроешь, она быстро заметила, - со слезами в голосе пролепетала Анна. - И сразу спрашивает: "Кто он?" Я не сказала. Тут она как закричит: "Ах, негодяйка, да ты еще и не знаешь, кто он!" - голос Анны начал срываться.
- Ну, полно тебе, - еще раз успокоил Анну Евсеев. - А дальше-то что?
- Дальше княжна сказала, что ежели ты на мне не женишься, то она меня завтра выгонит…
- А если бы я был женат, на этот случай она ничего не сказала? - тихо спросил Евсеев.
- Так ты женат? - глядя на Ярослава полными слез глазами, спросила потрясенная Анна.
- Нет, Анна, я не женат, я только спросил. Ты можешь мне ответить?
- Женат, - с горечью сказала Анна сама себе, и, словно сломленный цветок, поникла.
- Княжна и об этом побеспокоилась, - потухшим голосом продолжала Зелинская. - В таком случае отец должен признать ребенка и затем помогать мне и малышу. А еще она вот что сказала. Если виновник из ее слуг и он откажется, стоит мне назвать его имя, и княжна его тотчас выгонит.
- А если он не из ее слуг?
- Тогда выгонят меня, - и Анна зарыдала во весь голос, только сейчас понимая, что Ярослав теперь слуга другого господина.
- Слушай, Анна, - строго проговорил Ярослав - весь этот плач потихоньку стал ему надоедать, - слушай меня внимательно. Никто и никогда тебя не выгонит, это раз. Жениться на тебе я не буду, это два. Ребенка я признаю и всячески буду вам помогать, это три.
Анна оторопело смотрела на Ярослава. Поначалу она надеялась на то, что вскоре станет женой Евсеева, однако после неожиданного возвышения своего любимого она в этом разуверилась, решив, что теперь ей не видать Ярослава как своих ушей. То, как радостно встретил ее Ярослав, заставило Зелинскую вновь надеяться. Но вслед за этим, что бы Евсеев ни говорил, Анна решает, что он женат.
Что же делать теперь, радоваться или огорчаться, Анна просто не знала. Ей почему-то казалось, что может произойти что-то одно: либо Ярослав на ней женится, и все будет замечательно, либо нет, и тогда ее выгонят…
- Почему же ты мне раньше не сказал, Ярослав? - вытирая слезы, грустно спросила Анна. - Кто она?
- Да нет у меня жены, пойми же наконец, Анюта, - пытаясь не сорваться, ответил ей Евсеев.
- Тогда почему ты на мне жениться не хочешь?
- Потому что очень скоро, Анна, я уеду, уеду далеко и надолго, - попытался объяснить Ярослав, и от этих слов ему самому стало грустно.
- Тебе обязательно уезжать?
- Обязательно - я человек слова.
- Значит, меня все равно выгонят. Только когда ты уедешь.
- Анна, неважно, буду я здесь или нет, никто тебя пальцем не посмеет тронуть, это я тебе обещаю. Разве я когда не сдерживал своего слова?
Эти слова были правдой - еще ни разу не пришлось Зелинской упрекнуть Евсеева в том, что он не выполнил своего обещания.
- Возьми меня с собой, Ярослав, - тихонько попросила Анна.
- Не могу, Анна, - беря Зелинскую за руку и глядя ей в глаза, ответил Евсеев, - там, куда я еду, женщине не место.
- А куда ты едешь?
- Со временем Анна, ты узнаешь, но сейчас я тебе ничего не могу рассказать. Пойми, Анюта, - заметив, что Анна снова готова расплакаться, нежно обнял ее Ярослав, - я ведь не о себе беспокоюсь. Женюсь вот на тебе, и поминай как звали. Убьют, а ты и знать не будешь. А если ты кому приглянешься, что тогда? Всю жизнь меня ждать будешь? Или среди ночи в страхе просыпаться, что я вот-вот вернусь, а ты при живом муже с другим милуешься?
- Где ж ты раньше был со своей заботой? Почему ты мне об этом только сейчас говоришь?
- Потому что я и сам не знал, что так все получится, - пытаясь сказать это как можно убедительнее, соврал Ярослав.
Какое-то время в комнате царила тишина - каждый думал о своем, однако первым из оцепенения выпал Ярослав.
- Ты на меня так и будешь дуться? - наградив Зелинскую одним из своих самых очаровательных взглядов, сказал Евсеев, будто ничего не произошло.
- Мне пора, - будто не замечая намека Ярослава, ответила Анна.
- Завтра ко мне зайдешь?
- Может быть. Если не выгонят, - закрывая дверь, ответила Зелинская.
- Фу-ф, - выдохнул Ярослав, про себя подумав о том, что в жизни не видел более упрямой женщины. Говорят же ей, что никто ее не тронет, а она заладила: выгонят, выгонят.
Однако еще не успели стихнуть шаги Анны, как в комнату Ярослава ворвалась Барбара. "Все, допрыгался, - предполагая, что обе женщины непременно должны были столкнуться, подумал Ярослав".
- Что с тобой, Ярыш? - удивленно разглядывая ходившего из угла в угол Евсеева, спросила Кучиньская.
- А с тобой? - злобно проговорил Евсеев, уже ожидая от Барбары упреков.
- Странный ты какой-то сегодня, - все больше удивлялась служанка. - Не успеешь войти, а он как зверь набрасывается. Может, мне зайти в другой раз? - уже собираясь уходить, спросила Барбара.
- Прости, Барбара, - загораживая проход, опомнился Ярослав. - День сегодня плохой, вот и все. Но если ты останешься, он станет в тысячу раз лучше.
На этот раз пылкие взгляды Ярослава не пропали даром - Барбара осталась…
Дальше день действительно стал лучше, но сделала его таким совсем не Барбара.
- Ты где пропадаешь? - едва завидев Ярослава, налетел на него с расспросами Гришка. Где тебя только не искали!
- А что случилось? Некому воды подать? - глядя на валявшегося Григория, съязвил Евсеев.
- Пока ты где-то прохлаждаешься, мы тут с Адамом разговаривали. Между прочим, он и тобой интересовался.
- Ну и что? Я буду торжественно изгнан из замка за безделье?
- Адам теперь знает, что ты сын боярский и лишился семьи из-за участия твоих родных в моем спасении. Так что со мной на Волынь ты поедешь уже не слугой.
- На Волынь?
- В замок Висневец, к брату Адама, Константину. Он птица высокого полета…
- Когда? - перебил друга Ярослав.
- Как только я выздоровею, - рассмеялся Отрепьев. - Потому тебя и искали, а ты сразу - водички подать… Что скажешь? - продолжил он уже серьезно.
- Скажу, что хватит тебе валяться. Завтра же поднимайся на ноги, а дня через четыре, думаю, можно будет и ехать.
- Значит, решено?
- Да. Кстати, Григорий, у меня к тебе небольшая просьба есть. Выполнишь?
- Сперва рассказывай, а там видно будет.
- Княжна Вишневецкая одну свою служанку, Анну Зелинскую, выгнать хочет. Так вот, пусть она ее не только не выгоняет, но и пристроит получше.
- Ха, - присвистнул Отрепьев, - а ты, Ярыш, не промах. Вот только придется мне тебя огорчить - лучшего места, чем у Анны, ни у одной служанки нет.
- Так ты выполнишь мою просьбу? Уже завтра она может потерять это место.
- Конечно, думаю, в такой мелочи Адам мне не откажет.
- Значит, договорились.
- Договорились.
- Да, Ярыш, чуть не забыл, - крикнул Гришка Ярославу, уже закрывавшему дверь. - На радостях не закрывайся завтра весь день со своей Анной, - ухмыляясь, добавил Гришка, а то тебя потом с собаками не найдешь…
Глава 26
Этой же ночью Евсееву приснился странный сон. Нет, он совсем не был кошмаром, но с некоторых пор Ярослав хотел, чтобы ему вообще никогда не снились сны. Когда это произошло впервые, Ярыш уже не помнил, но, случившись однажды, стало какой-то напастью.
Все начиналось с того, что ему всего-навсего снился сон и, может быть, даже неплохой, но по непонятной причине он долго не мог забыться, сам по себе всплывая в памяти в самые неподходящие моменты.
Но это было еще не все: проснувшись наутро после такого сна, Ярослав чувствовал себя настолько уставшим, будто ему и в самом деле пришлось испытать все увиденное. А потом, именно тогда, как только Ярослав забывал о сне, с ним непременно что-нибудь случалось.
Сперва Евсеев этого не замечал, думая, что это простая случайность, однако вскоре он все больше и больше убеждался, что его сны каким-то странным образом влияют на все с ним происходящее. Жаль только, что увидеть эту связь Ярослав мог только после того, как это что-нибудь случалось. И вот опять сон…
Такой бурной реки Ярославу еще ни разу не доводилось встречать, и, несмотря на всю свою храбрость, в жизни ни за какие коврижки он не рискнул бы по ней сплавляться. Однако во сне страха не было - уверенно взял он в руки весла, словно делал это уже тысячу раз, и со странным спокойствием оттолкнулся от берега. В тот же миг бурные воды реки стихли перед Евсеевым, будто перед своим повелителем, и вот он уже плывет по широкой и спокойной реке.