- Винтовка неплохая, Брайан. Держи, добавишь воздуха, потому что я почти все выстрелял. Вы все держались здорово. Как тебя зовут? - спросил он у поцарапанного мужчины с длинными, словно у женщины, черными волосами, из под которых поблескивала пара круглых золотых сережек.
- Мануэль Диас, сеньор.
- Ты испанец?
- Я цыган, сеньор. Мой отец родился в Андалузии.
- Робертсон уже рассказал тебе в чем здесь дело?
- Робертсон? А, священник! Да, сеньор.
- Ну и?
- Я пойду с вами на край света, сеньор!
Стоящий рядом парень отчаянно воскликнул что-то на странном языке, который не был ни испанским, ни английским, равно как и шотландским или каким-нибудь кельтским наречием, хотя все из них немного напоминал; Диас ответил ему на том же языке.
- Что это за мальчишка? - спросил Батхерст. - Похож на тебя, может…
- Да, сеньор, это мой пал.
- Что это означает, черт подери!
- Мой младший брат, по-нашему, на джибб романи "пал".
- Слушай, Диас, - злобно процедил Батхерст, - в моем присутствии ты обязан говорить на понятном мне языке.
- Понял, сеньор, прошу меня простить.
- Чего хочет твой брат?
- Хочет, чтобы забрали и его, сеньор.
- Исключено, оставишь его дома.
- Его дом, сеньор, это я. Наш табор сейчас где-то далеко на севере.
- Я не могу брать детей! Пойми, парень, туда, куда мы отправимся, смерть будет ожидать на каждом шагу! Я не хочу подвергать его жизнь риску!
- Сеньор, а разве сегодня он не рисковал? Если бы не вы и ваши люди, мы бы оба висели. Если вы его не возьмете, я тоже не поеду.
Батхерст повернулся к умоляюще глядящему мальчишке и, вспомнив вращающийся носок с камнем, спросил:
- Как тебя зовут?
- Хуан… Хуан Диас, сеньор.
- Сколько тебе лет, Хуан?
- Восемнадцать, сеньор.
- Сколько?
- Почти восемнадцать, сеньор.
- Не ври! Ну, сколько же?
Мальчишка спустил взгляд.
- Шестнадцать, сеньор… через несколько месяцев исполнится. Прошу меня взять, сеньор, я…
- Только не распускай тут сопли. Что умеешь?
- Готовить, сеньор, еще могу чистить ножи, и еще умею ставить силки на птиц…
Все рассмеялись, за исключением Диасов и Батхерста, который рассмеялся про себя. После чего сказал:
- Ладно, едешь с нами. Люблю жареных куропаток.
- Спасибо, спасибо, сеньор!!!
Мальчишка нагнулся к его руке, но Бенджамен, положив мальчишке руку на плечо, тихо сказал:
- Никогда не целуй мужчине руку, Хуан, никогда, даже если бы это был сам король. Запомни, никогда!
И, не обращая внимания на выпученные от изумления глаза парня, обратился к его брату.
- Вместе с Брайаном поработаешь над моей тростью.
- Хорошо, сеньор. У меня даже идея уже имеется.
- Отлично. И еще одно. Я слышал, ты любишь совать руку в чужие карманы. Не делай этого. Если мы выполним задание, ты будешь богат. Но если в ходе операции обворуешь меня или кого-нибудь из наших, считай, что украл сам у себя жизнь.
- Сеньор! Я ворую только у чужих!
- Святым Патриком клянусь, - воскликнул Робертсон, - вот зараза! Я тебя, браток, аккуратненько так отучу от этого!
Вечером того же дня Бенджамен нанес визит на Петтикот Лейн, тому высокому чиновнику Речной полиции, которого порекомендовал ему "гонец с Боу Стрит". Литтлфорд походил на породистого коня. Узкая, высоко посаженная голова, орлиный нос, длинные зубы, к этому еще и отличный костюм, и полные достоинства движения - все это, в соединении с благородным выражением лица, вызывало уважение и доверие, и вместе с тем, удивление, что этот человек с внешностью председателя Палаты Лордов всего лишь "гонец".
Литтлфорд, выслушав, с чем пришел к нему молодой человек, печально усмехнулся и сказал:
- Сударь, вот уже восемь лет я сражаюсь с главарем по прозвищу Док и сегодня уже твердо уверен, что воюю с тенью. Этого человека не существует, это просто миф. Мне кажется, что бандой, если это только одна банда, управляет группа мерзавцев, выдумавшая себе псевдоним "Док", чтобы обмануть всех нас. Если вы желаете побороться с ними - дело ваше. Но вы к тому же хотите взять у меня людей, причем лучших, после чего вы желаете забрать их неизвестно насколько за пределы страны. Таких людей у меня нет, растратились. Каждую неделю кто-нибудь гибнет, наша служба - это хождение по канату над могилой. А кроме того, кто, имеющий семью, захочет искать неприятностей на свой зад где-то далеко от дома?
Батхерст поднялся с места.
- Минуточку, не уходите! - задержал его Литтлфорд и продолжил своим печальным, усталым голосом: - Видите ли, я редко встречаю подобных вам людей, молодых и храбрых, которые не думают исключительно о собственном брюхе. Я бы не простил себе, если бы вам не помог. Дам вам самого лучшего человека, который у меня есть. Он холостяк и немножко лентяй, но парень - хват!
- Сколько?
- Успокойтесь. Я делаю это не ради денег. Если вы хоть немного потреплете бандитам шкуру, для меня это будет наилучшей оплатой. Я пришлю его к вам завтра. Куда ему обратиться?
Бенджамен сообщил адрес и пароль, которые тот записал. Выходя, Батхерст услышал:
- Да поможет вам Господь, молодой человек. Дай Бог, чтобы вам повезло!
В понедельник 27 октября 1806 года Батхерст уже знал, что ему удалось собрать группу, во всяком случае, желаемого количества, поскольку истинные качества этих людей ему еще были не совсем ясны. В этот день, в доме миссис Джибсон, которая вместе с дочерью перебралась в заднее крыло резиденции, уже оказалось (не считая его самого и мальчишки) девять кандидатов в коммандос, о которых мечтали он, его кузен, Кэстлри и Персеваль. А ведь это были еще не все, можно было учитывать еще двух человек.
Утром того же дня Кэстлри привез с собой второго поляка, на фамилии которого можно было поломать себе язык. К нему Бенджамен обращался по имени, как, собственно, и ко всем остальным. Сам он тем же утром побывал на Боу Стрит и забрал оттуда Руфуса Брауна, выплатив часть обещанных денег (остальные он обязался уплатить после проверки). Старый вояка с мрачным лицом и злыми глазами, в которых жила ненависть ко всему миру, ему сразу же понравился. Тот ни словом не поблагодарил за освобождение, говорил мало и как бы с трудом, отвечая исключительно на вопросы - кратко, по-военному. Он соглашался на все. Правда, его следовало накормить, поскольку он давно уже прилично не ел.
После полудня все уселись за большим столом, на который Степлтон и служанка ставили блюда. За стол сели все, кроме Сия, который не дал себя уговорить сесть на стул и поэтому наслаждался едой, сидя под стеной. Бенджамен присматривался к ним и оценивал про себя каждого. Робертсон, толстяк со щеками хомяка и маленькими, похожими на бусинки глазами, наполненными хитростью и весельем - ловкач и пройдоха. Поляк Юзеф, офицер, среднего роста, хорошо сложенный шатен, спокойный, но когда нужно - скорый, сильный и решительный, молниеносная реакция, но и высокая ответственность. Второй поляк, Матеуш или же Мэтью - длинные русые волосы, несколько туповатый вид, лапы, словно хлебные буханки с воловьими жилами, кажется, ему, нет и тридцати, интересно, как справится. Брайан Хейтер, как и Юзеф, хорош в драке, правда, немного балаболка, зато как механик - истинное сокровище, чего только этот человек не способен сделать с оружием и всяческими машинами! Мануэль Диас, золотые руки, глядит с обожанием, будет верен до конца, хорошо, что кроме Сия имеется такой, вот только одевается как цирковая обезьяна, это нужно исправить. Хуан Диас, тоже будет верен, храбрый сопляк - нужно будет сделать все возможное, чтобы остался в живых. Парвис, третий цыган, которого Мануэль привел два дня назад и за которого поручился - крикливый и нахальный, интересно, может, не только за столом. Браун, мрачный тип, несправедливо обиженный, будет убивать, не моргнув глазом; он должен хорошо владеть пистолетами, если перестрелял целую банду из окна дилижанса, да и вообще должен быть неплох, ведь был в диверсионном отряде у Смита. И, наконец, Джимми Липтон, рыжеволосый тип с веснушками, полицейский из Речной полиции от Литтлфорда, прибыл в воскресенье вечером.
Когда закончили есть, Батхерст постучал ножом по тарелке, приказав замолчать.
- У вас три часа времени на то, чтобы закончить все свои дела в городе, если кому нужно. В восемнадцать все должны вернуться. Если кто желает узнать, что будет, если опоздает на полминуты, то пускай опаздывает и жалеет потом сам. Завтра вечером идем на операцию, это будет ваш экзамен. Немного побалуемся в Сторгейте. Вопросы есть?
- Да, сэр. Когда мы отплываем? - спросил Парвис.
- Узнаете в свое время.
- Сэр, завтра пойдут все? - спросил Липтон, глядя на Хуана.
- Нет. Малый, Брайан и Аллан остаются. У Брайана имеется работа на месте, ему нужно будет успеть, Робертсон будет сдавать другой экзамен. Все свободны. Робертсон, задержись ненадолго.
Когда за последним из них закрылась дверь, Бенджамен присел на стул рядом с Робертсоном и рассказал ему про полицейского с Боу Стрит, который бросил профессию и сейчас усмиряет себя в соборе Святой Марии.
- Я был там в субботу и узнал, наконец, что его можно застать рано утром, между пятью и семью, когда он там моет полы. Слушай, Робертсон, ты должен его завербовать! Понял? Обязан! Попроси святого Патрика, чтобы он тебе помог, сделай все, что хочешь, но переубеди этого типа и приведи его ко мне.
- Сэр, не смейтесь над святым Патриком, ведь он много чего может, и если он поможет, то все как раз аккуратненько и удастся!
- Если провернешь это дело, сразу же получишь сотню гиней, ну, и будем считать, что экзамен ты сдал.
- Сэр, я как раз почувствовал, что святой Патрик с нами. Завтра к полудню я аккуратненько приведу этого братика.
В шесть вечера Батхерст собрал всех и пояснил кое-какие подробности планируемой эскапады в Сторгейте.
- С этого момента, - сказал он под конец, - никто из вас не имеет права покинуть дом без моего разрешения. Никаких пьянок и разборок! Кто нарушит этот приказ, считай, поломал себе позвоночник. Понятно?
- Так точно, сэр! - раздался общий ответ. Только Сий с Брауном не раскрыли рта.
Через час Бенджамен с Юзефом и Сием ехали в сторону Блекволла. Было уже темно, когда они миновали Западно-индийский док и приблизились к Восточно-индийскому. Уже с расстояния в сотню ярдов до них донесся пьяный говор и пение из пивных. Батхерст узнал нужную по наклеенному плакату, на который падал свет висевшей над дверью лампы, и который, после крупной надписи ДОБРОВОЛЬЦЫ с королевским гербом и девизом БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЯ призывал всех "благородных, ненавидящих французов и папу римского, защитить Короля и Страну от злобных республиканцев и радикалов, а так же от грязных намерений наших Вечных Врагов, желающих вторгнуться в нашу счастливую отчизну, Старую Добрую Англию, и убить нашего милостивого монарха, как поступили уже со своим, превратить наших жен и дочерей в продажных девок, ограбить нашу собственность, и не научить нас ничему иному, как только проклятому искусству взаимоубийства". Снизу было прибавлено, что лейтенант У. Д. Стивенс ждет добровольцев в Королевский Флот. Тут же указывались ставки оплаты для моряков опытных, обычных матросов и сухопутных крыс.
Бенджамен посмеялся про себя над этими напыщенными фразами, пафос которых был обратно пропорционален эффекту, вышел из повозки и приказал поляку присмотреть за ней. После этого он послал Сия внутрь, а сам прошел за ним через три минуты.
Это была гадкая забегаловка, не имеющая ничего общего со своеобразной элегантностью знаменитых приречных пабов, таких как "Олд Джордж Инн" или "Уважение Уитби", так, наскоро сколоченный сарай, уже сгнивший и покосившийся. Отбитая во многих местах штукатурка открывала внутренности стен столь же бесстыдно, как девки, сидевшие на коленях матросов или развалившиеся на кучах старых мешков и на покрывавшей пол соломе. Моряки, дезертиры, подозрительные купцы, контрабандисты и всяческой породы "грязные жаворонки" занимались здесь торговлей, любовью, но, прежде всего, тем, что англичане называют "the battle against the bottle". По углам ушлые "прессовщики" спаивали кого только было можно, чтобы пополнить команды линейных кораблей его королевского величества. Здешняя вонь включала в себя все возможные запахи сливной ямы, паршивого масла и мочи, а концентрация дыма из трубок и копоти от стоящих на бочках свечей была такая, что топор из поговорки долго бы не упал на доски пола, имитировавшего палубный настил.
По совету Уилсона, Бенджамен с порога крикнул:
- Том "Веревка"! Эй, есть здесь Том "Веревка"?!
Появление элегантного типчика в этом гнезде разврата само по себе не вызывало ни удивления, ни раздражения, поскольку лондонская аристократия мужского пола обожала время от времени нажраться в моряцких пивных, и здешние постоянные компании уже успели привыкнуть к их присутствию. Так что все было бы в порядке, если бы Уилсон дал Батхерсту еще один совет, а именно: ни в коем случае нельзя прерывать морских волков в их вокальных экзерсисах. Бенджамен же, переждав, пока не прозвучит строфа: "When the wine is in, the wit is out!", своим криком перебил последующие, и тем самым посеял злобное молчание. В этой тишине он повторил:
- Есть тут Том "Веревка"?
- Чего ты тут ищешь, маменькин сынок? Зачем мешаешь отдыхать приличным морякам? - прохрипел рядом бородач в полосатой тельняшке.
- Это ты Том? - спросил Бенджамен.
- Нет, но молочные зубки могу выбить так же хорошо, как и он.
- Знаешь, дядя, не стой на дороге, - попросил Бенджамен.
Бородач схватил пустую бутылку, двое его дружков, сорвавшихся со своих мест, сделало то же самое. Глаза Батхерста сузились.
- Приятель, я же сказал: не мешай мне, а то пожалеешь, - прошептал он.
Эти слова были встречены таким взрывом хохота, что даже известка посыпалась с потолка. Бородатый сделал шаг вперед, поднял бутылку и уже собирался ударить, но его удержал голос другого бородача, огромный торс которого был обтянут такой же тельняшкой.
- Не советую, Джефф.
- Чего?! Это почему же?!
- Парнишка должно быть хорош, если не испугался вашего рычания. Будь осторожнее, Джефф. Опять же, мне не нравится, когда трое против одного.
- Чего?! Ты мне еще будешь тут… Что, не слыхал, как эта салонная вонючка…
Рука Батхерста с выпрямленными пальцами выстрелила словно пружина и ударила скандалиста в лоб, в результате чего бородач без сознания свалился на землю.
- А ну, сидеть! - крикнул великан бросившимся с мест собутыльникам Джеффа, после чего подошел к Бенджамену.
- Это я Том "Веревка", - сообщил он. - А ты неплохо справился, парень, вот только плохо встал. От стенки далеко, спина не прикрыта.
- За спиной мой человек, и такую стенку он голой рукой пробьет. Мой удар, по сравнению с его, это мелочь.
- Ого! Это хорошо, ты не такой зеленый, как мне сразу показалось. Чего хочешь?
- Тебя порекомендовал мне Уилсон. Вроде бы, ты желаешь подышать свежим воздухом. Через несколько дней я отправляюсь на континент поиграть с французами. Тебя бы я взял.
- Вот так, просто за доброе слово?
- Нет. Можешь заработать столько, что выпивки тебе хватит до конца жизни. Первая работа у тебя может быть уже завтра, я хочу посчитаться с бандитами со Сторегейт.
- Вот это мне уже не нравится, - буркнул моряк. - Сторегейт я люблю. На меня не рассчитывай.
Бенджамен хотел было уйти, как вдруг вспомнил слова старого нищего.
- Ты знал Пегги Джонс? - спросил он.
- Еще как! Кто же тут ее не знал, отличная деваха, только что ты…
- Я узнал, что ее прикончил Док. Если хочешь отплатить ему за это с моей помощью, ожидай завтра в шесть вечера на углу Март Стрит и Джеймс Стрит. Но если решишь прийти, сначала научись обращаться ко мне "сэр". Бывай.
Бенджамен развернулся на месте и вышел, чувствуя за собой дыхание Сия. По Темзе ходили отблески луны и звезд. С моря дул соленый ветер. Из-за спины раздалось хоровое пение:
"When the wine is in…"
Глава III
Удачливый глупец
Церковь Святой Марии вырастала чуть ли не посреди улицы, разделяя широкую дорогу Странда на два неровных ответвления. Она выпячивалась вперед классическим двухуровневым фасадом, увенчанным круглым портиком, который был покрыт похожим на крышку супницы куполом и уходила вглубь пятиярусной колокольней, у которой каждый последующий ярус был меньшим параллелепипедом, чем предыдущий до самого верхнего малыша, на котором высился крест. Само здание церкви по бокам охранялось рядами трехэтажных жилых домов совершенно одинакового размера. Лишь справа Сомерсет Хаус, выделявшийся коринфскими колоннами фасада и группой муз на крыше, нарушал своей величественной тушей унылое однообразие улицы. Можно было сказать: как резной столб в простенькой ограде.
Чтобы оказаться здесь до того, как часы, размещенные над тимпаноном в самом нижнем, цокольном элементе башни, пробьют пять, Робертсону пришлось побить собственный рекорд применения поговорки "Кто рано встает…" Эта максима не принадлежала к его любимым; обычно он вставал около девяти, очень редко раньше. Но ведь он и крайне редко получал приказы от таких людей, как молодой Батхерст.