- Я вам скажу. Эти два миллиона пребывают в сепаратист… простите - в национальных формированиях различных окраинных в бывшей Российской империи… гм… новообразований… Словом, в польских, малоросс… украинских, финляндских, донских, кубанских, разных там кавказских и среднеазиатских легионах, дивизиях, полках, батальонах и тому подобное. Вы меня поняли?
Петлюра почувствовал себя увереннее: теперь ему все было ясно. Ну конечно же командующий всероссийской армией, армией великодержавнической по цели, но многонационального состава, пригласил его сюда, чтобы поднять крик за развал русской армии, чтобы потребовать роспуска национальных формирований, а дело дальнейшей украинизации в армии прекратить. Что же, пробовали сделать это все предыдущие главнокомандующие - и Алексеев, и Брусилов…
- Так точно! - молвил Петлюра. - Но…
- Никаких "но", господин генеральный секретарь Украинской центральной рады, тут быть не может, ибо мы имеем дело с закономерным историческим процессом!
Петлюра глянул, несколько опешив, однако генерал закончил:
- И я разрешаю этот исторический процесс.
Корнилов упруго поднялся, Петлюра тоже поторопился вскочить.
- Прошу передать вашим доблестным воинам мое… благословение! - Корнилов сделал широкий жест сверху вниз и слева направо - положил крестное знамение, осенив Петлюру, как пастырь с амвона благословляет смиренную паству перед ним. - С нами бог!
Корнилов сразу сел, откинулся на спинку кресла и на секунду утомленно смежил веки. Петлюра тоже машинально опустился в свое кресло и молчал, совершенно ошарашенный. Этого он никак не ожидал.
- Герцог! - молвил тихо и расслабленно Корнилов, как бы вынырнув из кратковременной прострации. - Сколько сейчас на всех фронтах насчитывается самовольно украинизировавшихся полков?
Адъютант звякнул шпорами и сразу из мебели превратился в живого человека:
- Сорок восемь, ваше превосходительство!
- Я разрешаю этим сорока восьми полкам быть украинизированными. - Корнилов говорил, как бы превозмогая утомление. - Вы, господин генеральный секретарь, можете оповестить их об этом хотя бы и по искровому телеграфу и даже не из Киева - в Киеве вы будете только завтра, - а отсюда, из моей ставки, и - немедленно. Герцог! Укажете господину Петлюре, где находится аппарат.
Адъютант звякнул шпорами, Петлюра поднялся.
- Нет, нет, не сейчас! - остановил его Корнилов вялым движением руки. - Несколькими минутами позже, когда мы закончим разговор.
Адъютант снова щелкнул шпорами, Петлюра снова сел. Корнилов придвинул к себе золотой портсигар, взял папироску, постучал ею о стол, затем придвинул через стол портсигар Петлюре:
- Прошу, курите!
Адъютант подскочил и щелкнул зажигалкой.
Петлюра взял папиросу, но постучать ею о стол не решился. Рука с папиросой у него дрожала. Чего угодно ожидал он, только не этого: два месяца длились непрестанные споры и раздоры с Временным правительством, которые едва не довели до конфликта, два месяца нужно было доказывать социалисту Керенскому, что Украина имеет право на создание своей украинской армии, - и доказать, убедить так и не удалось. И вдруг одним словом, одним взмахом руки этот зубр великодержавничества, этот заведомый монархист, этот самый махровый реакционер, душитель каких бы то ни было тяготений порабощенных народов к национальному самоопределению, дает согласие, разрешение, даже благословляет на то, чего сам Петлюра, если признаться как на духу, уже потерял надежду добиться…
- Да вы не волнуйтесь, - отечески ласково молвил Корнилов, следя за рукой Петлюры, в которой была папироса.
- Я не волнуюсь, - торопился заверить Петлюра и тотчас же ткнул папиросу в зубы огнем в рот.
Корнилов сделал вид, что ничего не заметил.
- Чтобы у вас не создалось впечатления, что с моей стороны это только дипломатический демарш, скажу наперед, что мною руководит лишь желание одержать победу в войне. - Он наклонился через стол, ближе к собеседнику, давая этим понять, что разговор переходит в более конфиденциальный план, и сказал доверительно: - Вы же, господин, генеральный секретарь, тоже за победу? За дальнейшее ведение войны? - И тут, в эту минуту задушевной беседы, генерал вдруг проявил незаурядную осведомленность. - Я располагаю информациями в этом вопросе еще до того времени, как вы… заняли высокий пост главы создаваемых вооруженных сил малоро… украинцев, еще с тех времен, когда вы редактировали в Москве, этот… как его… журнал. Герцог! Как название этого журнальчика?
- "Украинская жизнь", ваше высокопревосходительство!
- Вот именно - "Жизнь", то есть я хочу сказать - украинская. Мне известно, что еще в первые дни войны на страницах вашего журнала вы призывали украинцев вместе с Россией ополчиться против немецкого варварства и германской опасности с запада. Я верно формулирую ваши идеи, господин Петлюра?
Петлюра что–то невнятно пробормотал. Он, разумеется, был польщен, что столь высокая особа так обстоятельно проинформирована о его собственной персоне, но именно о журнале "Украинская жизнь" и его позиции в первый год войны Петлюра предпочитал бы… промолчать. Ведь именно это более всего доставляло ему теперь неприятностей, более всего создавало и препятствий на пути развития его деятельности во главе возрождаемой нации. Чертов борзописец Винниченко и так уже въелся ему в печенки с этой злосчастной "Украинской жизнью".
А впрочем, Петлюра сразу же и овладел собой. Ведь позиция "Украинской жизни" компрометировала его лишь перед кругом деятелей из украинского лагеря, а перед выразителем российского великодержавничества… ни в малейшей степени, даже наоборот!
И Петлюра поудобнее расположился в кресле и даже разрешил себе закинуть ногу за ногу, а руку заложить за борт френча.
- Вы позволите, ваше высокопревосходительство, всем украинизированным полкам, пребывающим не на территории Украины, тоже передать ваш приказ? Разумеется, - поторопился он успокоить верховного, - кроме тех, которые стоят на позициях, дабы этим не внести дезорганизации в боевые действия! Я имею в виду лишь те части, которые находятся в тыловых гарнизонах либо на формировании.
Корнилов пожал плечами:
- Нет, почему же? Приказ нужно будет распространить также и на те части, которые сейчас находятся на фронте. Исторический процесс, знаете, невозможно и неразумно останавливать… приказами. - Теперь Петлюра совершенно обалдел: такое не мерещилось ему даже во сне. - Возможно, некоторые украинизированные части - Западного и Северного фронтов - уже завтра получат этот приказ. Вслед за вашим сообщением о моем согласии на признание их статуса как национальных формирований. С Северного фронта части передислоцируются сначала в Петроград; с Западного - на Москву. Позднее мы передислоцируем их на Украину. Кстати, - вспомнил Корнилов, - завтра в Москве открывается Государственное совещание. Надеюсь, представители от вашей Центральной рады прибудут на это совещание?
- Нам выделено пять мест, - уклончиво ответил Петлюра, - сейчас еще идет борьба между фракциями, но, конечно, мы, руководители, добьемся, чтобы…
- Очень разумно! - одобрил генерал. И сразу же любезно улыбнулся Петлюре. Это была первая улыбка верховного за все время разговора, и на тонких губах Корнилова, на его скуластом, плотно обтянутом пергаментной кожей лице она чем–то напоминала вспышку молнии, сверкнувшей где–то далеко–далеко, за горизонтом. - Вашим представителям, видимо, приятно будет встретить в Москве во время совещания… украинские части, которые прибудут туда с фронта. Конечно, - добавил Корнилов, - украинские части будут среди иных национальных формирований - польских, кавказских инородцев… Герцог! Есть уже сведения о Дикой дивизии?
- Так точно, ваше высокопревосходительство. Она следует в распоряжение генерала Крымова.
- Так вот, Симон Васильевич, - заговорил Корнилов уже совсем по–дружески, - надеюсь, вы понимаете, что демонстрация поддержки Государственного совещания силами украинских частей, как и вообще помощь в деле доведения войны до победного конца, послужат залогом и… успеха всяких малоро… украинских… претензий относительно… гм… самоопределения, конечно, когда война победоносно завершиться! - И снова, уже второй раз, лицо Корнилова озарилось отблеском далекой молнии–улыбки. - Хочу, чтобы вы с предельной точностью поняли меня. Я убежден в том, что формирование национальных частей даст возможность возвратить армии большое количество солдат из числа двух миллионов дезертиров - украинских, польских э сэтэра. Надеюсь также, что на фронте в солдатской массе, распропагандированной и сбитой с толку разными агитаторами, - глаза Корнилова сверкнули уже не ясной улыбкой, а темной печалью, - во всей армии, которая за очень короткий срок может превратиться в кучу дерьма, ваши национальные формирования, воспламененные, так сказать, священным огнем патриотизма, пускай и своего шовинистического патриотизма, - вызовут животворный процесс, станут, так сказать, цементирующим элементом и тем самым возвратят - подчеркиваю - всей армии ее утраченную боеспособность и доблесть. - Теперь Корнилов говорил, акцентируя отдельные фразы ударами тонких пальцев по крышке портсигара, лежавшего перед ним. - Вы поняли меня? Молодое вино в старых мехах! - Он вдруг засмеялся, засмеялся громко - впервые за время беседы, - и это был неожиданный, короткий и сухой, словно чахоточный кашель, невеселый смех. - Конечно, молодое вино долго не удержать в старых мехах, и потому войну нужно кончать как можно скорее! И это уже будет зависеть от нас с вами, Симон Васильевич; подчеркиваю - от вас тоже! Вы должны поднять высоко возрожденный живой водой национальных настроений боевой дух наших славных… гм… запорожцев и гайдамаков.
Корнилов смотрел Петлюре прямо в глаза, и во взгляде его горела ненависть - лютая, свирепая и безграничная.
Этот, почти материализованный и острый, как кончик осколка разбитого стекла, взгляд жгучей ненависти стоял между ними какую–то минуту. Это был взгляд сановника императорского двора, аристократа духа и крови - на кобыштанского голодранца, родившегося с краюхой черного ржаного хлеба у голодного рта, однако уже тогда, сызмальства, охваченного безумной жаждой выйти в люди, дорваться до власти. Этот взгляд неугасимой ненависти разделял их навсегда, но и связывал их неразрывными узами дружбы - ныне.
Словно бы заслоняясь от убийственного взгляда генерала, Петлюра промолвил сдержанно, однако многозначительно:
- Смею обратить ваше внимание, ваше высокопревосходительство, что мы боремся за соборную Украину, то есть за присоединение и австрийской Украины, Галиции, ваше высокопревосходительство!
- Конечно, конечно, - небрежно кивнул Корнилов. - Прошу вас, курите!
- Благодарю, ваше высокопревосходительство!
Петлюра уже окончательно освоился. Теперь он чувствовал себя совершенно спокойно и уверенно. Что ж, в конце концов, каждая палка имеет лишь два конца. Если воинские части Центральной рады помогут довести войну до победы, да при этом еще по дороге на Украину, где–то в Петрограде или в Москве, подадут помощь при подавлении каких–то там крамольных элементов, - это будет весьма "сходная цена" за признание притязаний Центральной рады. Таков был один конец упомянутой палки. А другой? Отзывая сейчас с фронта украинские и другие национальные части - именно те части, которые только и держали теперь позиции, главнокомандующий тем самым обессиливал армию и, если хотите, даже словно бы… содействовал победе вражеского, австро–немецкого блока. Вот это и был другой конец палки. И оба конца, таким образом, били в одну цель для Центральной рады: любой ценой, при помощи любой силы, непременно создать украинское государство! Пускай даже и под началом той силы, которая победит.
- Герцог! - кивнул генерал адъютанту. - Вы можете сказать, чтобы поезд трогался через десять минут. И укажете господину генеральному секретарю Украинской центральной рады, как пройти к искровому телеграфу. Вот, Симон Васильевич, - кивнул он еще раз, теперь на окно, за которым в эту минуту снова проплыли три фигуры в иностранных формах и высоких чинах, - видите эти три чучела? Это не чучела, нет, это ангелы–хранители наших душ! Не ангелы–хранители, - вдруг разъярился генерал, - это дьяволы, которые выжидают момента, чтобы ухватить наши души, и вашу и мою! Им тоже нужна победа над Германией, соперницей каждого из них в жажде к мировому господству! Но, кроме того, французу нужны железные и угольные рудники и металлургические заводы на Юге России - на вашем, малороссийском юге, господин генеральный секретарь Малороссийский центральной рады! Англичанину нужна ваша южнорусская металлообрабатывающая промышленность и нефть на Кавказе. A американцу кроме нефти - железные дороги Российской империи. - Имейте это в виду, господин малороссийский генеральный секретарь. И не забывайте, что с семнадцати миллиардов, которые мы им были должны в начале войны, наш долг вырос к началу революции до тридцати трех и за это полугодие - до шестидесяти миллиардов! И заплатить эти денежки должны мы с вами, господин малороссийский сепаратист! Заплатить этим чучелам или их сопернице - Германии. - Корнилов вдруг успокоился, также внезапно, как и вспыхнул минуту назад. - А впрочем, мы с вами должны всегда помнить: силы русского и малорусского мужика неисчерпаемы, любезный мой Симон Васильевич! Надеюсь, вы хорошо понимаете, что ваше участие в победе России и, в частности, присоединение, как вы изволили сказать, Галиции к России, конечно, гарантирует вам… гм… некоторую перспективу в деле отстаивания ваших политических претензий потом, после войны?.. Примите изъявление моего почтения, уважаемый! Вам будет подан специальный вагон с паровозом, и утром вы будете в Киеве. Кстати, - кивнул он уже совсем небрежно, словно бы между прочим, - если все эти… агитаторы, во главе с самим Керенским, и далее будут чинить препятствия вашим домогательствам, советую вам крепче держаться силы моей армии: в моем лице вы всегда найдете доброго собеседника для дружеского разговора и вообще вашего покорнейшего слугу… Честь имею!
2
На углу Кузнечной, в особняке Шульгиных, - в том его крыле, которое выходило на Караваевскую и где проживал редактор "Киевлянина" Василий Витальевич Шульгин, - окна были широко открыты, и каждый прохожий мог невозбранно любоваться: вокруг огромного обеденного стола сидело кроме гостеприимного хозяина в черном смокинге еще тридцать два офицера в фронтовой форме гвардейских полков. Стол был не застелен скатертью и сверкал зеркальной полировкой фабрики Кимайера - ни бокалов, ни тарелок, ни яств, ни напитков на нем не было. Не в гости, а на деловое заседание собрались ныне сюда сии отпрыски влиятельных родов Шуваловых, Куракиных, Ностицев, Шембеков, Гейденов, Бобринских, Балашовыx, Браницких, Фальцфейнов, Скоропадских, Шеметов, Лизогубов, Кочубеев. Тридцать третий офицер - адъютант командующего Киевским военным округом, штабс–капитан Боголепов–Южин - стоял у стола вытянувшись в струнку и читал вслух. Это проходило - второй раз со дня Февральской революции - собрание членов армейской монархической организации "33".
Штабс–капитан Боголепов–Южин зачитывал текст телеграммы верховному главнокомандующему генералу Корнилову:
- "…Склоняемся перед вашей прекрасной деятельностью во имя отечества и победы над супостатом, заверяем в нашей верности и готовности выполнить любое ваше указание".
Далее шли подписи - сто восемьдесят одна - весь высший командный состав Киевского военного округа, все командиры корпусов, дивизий и полков Юго–Западного фронта.
Когда телеграмма была дочитана до конца и все подписи оглашены, тридцать два офицера и одно гражданское лицо, хозяин дома, поднялись - мелодичным позвякиванием пробежал вокруг стола звон серебряных шпор и сразу же замер. Офицеры, цвет российской армии еще царских времен - по национальности русские, немцы, поляки и малороссы, - стали по команде "смирно". Они постояли так всего один миг, но это был торжественный миг, и каждый был бледен от чувств, распиравших его грудь. В России должна быть восстановлена монархия, и коль скоро династия Романовых уже не способна взять скипетр и с честью и достоинством возглавлять престол, то пускай на это суровое время бразды правления, именем цесаревича, возьмет в свои руки всероссийский регент.
Регентом в подобные времена, в дни войны, должен быть, разумеется, воин. Кому же, как не верховному, и быть диктатором в это грозное время?..
В другом крыле дома Шульгиных, в том, которое выходило на Кузнечную, окна тоже были широко распахнуты. В этом крыле шульгинского особняка проживал штатный украинский националистический деятель Шульгин Александр Яковлевич - родной дядя известного черносотенца и украиноненавистника Василия Витальевича Шульгина. От партии украинских эсеров, в которую он только что вступил, вслед за своим патроном Михаилом Сергеевичем Грушевским, Александр Яковлевич должен был принять в генеральном секретариате пост генерального секретаря межнациональных и иностранных дел - дабы вершить судьбу молодого украинского государства отдельно от России. Само собой разумеется, будущая государственная деятельность первого украинского дипломата должна была опираться не только на прямые указания национального кабинета, не только на политику руководства его партии и не только на парламентский альянс всех партий, которые входили в руководство Центральной рады, но и на максимальную поддержку широчайших кругов наиболее сознательного украинского общества, наиболее выдающейся национальной интеллигенции, то есть элиты нации. Именно поэтому Александр Яковлевич перед тем, как принять предложенный ему высокий государственный пост, и пригласил к себе на чашку чая представителей этой элиты. Так вот, в гостиной Александра Яковлевича Шульгина и собрались сейчас восемь почтеннейших деятелей украинского Олимпа. Здесь присутствовали: пожилой мужчина с седым фельдфебельским ежиком на голове - историк украинский литературы добродий Ефремов; знатоки украинской старины - Гермайзе и Чикаленко: организаторы украинского школьного дела - педагоги Холодный и Дурдукивский; хранитель древнейшего опыта украинской народной медицины - доктор медицинских наук профессор Черняхивский с женой - старейшей украинской писательницей Старицкой–Чер–няхивской; а также - предполагаемой основоположник украинской автокефальной церкви и кандидат в ее митрополиты, протоиерей отец Лыпкивский.
Файф–о–клок - на английский манер - закончен, достигнуто и соглашение: представители элиты гарантировали будущему борцу за государственное возрождение нации на мировой арене полную поддержку всех сознательных национальных кругов и заверили, что поведут за собой широкие массы всей украинской интеллигенции. Будущий душпастырь всех сознательных и несознательных, блаженных духом украинцев, объединенных в своей автокефальной церкви, поручился за весь сонм национальных священнослужителей и христолюбивую православную национальную паству. В заключение он сотворил и крестное знамение над смокингом и английским пробором первого национального дипломата.