Тимофей жил в замке как гость. Его кормили-поили, а по ночам еще и ублажали. И нельзя сказать, чтобы такая жизнь ему не нравилась. Только - скучновато, хотелось чего-нибудь такого, эдакого… А чего такого, он и сам бы не мог сказать. Конюхову проще - успел найти себе целую ораву собутыльников, которые не давали соскучиться. Еще смущала неопределенность. Пан Мехловский, равно как и его свита, до сих пор не удосужились поинтересоваться: кто он такой и откуда? - обращаясь к нему "наш пан москаль", как будто вся Россия была одной сплошной Москвой. Поэтому он был чрезвычайно обрадован, когда поутру к нему явился хлоп, передавший просьбу, в которой читался приказ:
- Если пан готов, то пусть он немедля изволит проследовать в кабинет к ясновельможному пану. Ясновельможный пан приглашает вас для завтрака и для беседы.
Пан Станислав принимал гостя в халате, из которого выглядывала грудь, поросшая седой шерстью, и в турецких шлепанцах. Что означал сей вид, сказать сложно. То ли он не считал нужным одеться для столь ничтожного гостя, то ли, напротив, показывал глубину своего расположения, раз принимает его по-простому, как близкого друга или родственника. Ну да кто же их, магнатов-то, разберет?
Кабинет, как помнилось Тимофею, - место, где занимаются письмом и чтением, сиречь умственным трудом. Однако ж кабинет пана Станислава меньше всего напоминал таковой. Тут и там взгляд натыкался на охотничьи принадлежности - рогатины, изукрашенные серебром и дорогими инкрустациями, арбалеты, с которыми не на охоту ходить, а на парад, охотничьи ружья - от прадедовских фитильных до самых новомодных - французских, кремневых. Чуть в стороне была стойка с саблями. Стены украшены охотничьими трофеями - головами медведей, волков, рысей. А между чучелами птиц дремал ловчий сокол. Но главным богатством и украшением кабинета было, безусловно, генеалогическое древо, вырисованное во всю стену.
- Видите, пан? - довольно улыбнулся пан Станислав, завидев интерес гостя. - Мой род восходит к глубокой древности. По линии матери я происхожу от Агамемнона, о чем говорит и герб - черный лев в серебряном поле, а по отцу - к внуку самого Ноя!
Тимофей чуть было не ляпнул, что все люди происходят от Адама и Евы, но сдержался, решив задать более разумный вопрос:
- А что сии цвета означают?
- Желтым цветом выделены святые, имевшиеся в моем роду, - пустился в объяснения Стась. - Видите, вот тут - святая Ядвига, тут - святой Варфоломей. Красным - короли и владетели различных земель. Ну, вот, например, - сын дочери князя Полоцкого, что правил потом Русью, - ткнул пан пальцем в подпись, в которой Тимофей с трудом разобрал имя "Уарославус". А черным цветом - те, кто умер, не оставив наследников.
- Ваш род поистине велик! - склонил голову Тимофей. Будь это в Москве, то он поклонился бы поясно. А теперь нужно быть европейцем!
- Ну что же, присаживайтесь, пан… - сделал хозяин многозначительную паузу. - Уже пора бы назвать свое имя… Согласитесь, сложно говорить с тем, чье имя, как говорили римляне, - nomina obscura.
- Вы правы, - согласился Тимофей и тоже блеснул латынью, которой его когда-то обучали: - Посему, вы хотели бы, узнать меня nomine et re.
- О, пан знает язык Вергилия и Овидия? - изумился Мехловский.
- Увы, пан Станислав, учил когда-то в детстве, - честно признался Акундинов, испугавшийся, что пан перейдет на латынь, а толмача рядом нет.
Пан Стась заливисто расхохотался, а потом потянулся к лежавшему на столе колокольчику.
- Вы курите, пан? - поинтересовался он у Тимохи, а потом, не дожидаясь ответа, приказал мгновенно явившемуся лакею: - Раскури две трубки и подавай завтрак!
- В последнее время в Париже на завтрак пьют шоколад, - пояснил пан Стась, указывая на крошечные чашечки, принесенные лакеем.
Акундинов предпочел бы миску каши или, на худой конец, кусок капустного пирога с крынкой молока, но против французской моды возражать не стал и храбро ухватил свою чашку. Сделав глоток, едва не обжег язык, но, поглядывая на лицо пана Стася, на котором было написано ожидание какой-то выходки от московского варвара, удержался, чтобы не выплюнуть горькую и горячую жидкость…
С трубкой дела пошли хуже. Когда Тимофей втянул в себя дым, то закашлялся так, что пан Станислав разразился довольным смехом.
- О, юный московский дикарь, - покровительственно сказал пан, который выглядел немногим старше гостя. - К табачному дыму и к шоколаду нужна европейская привычка и европейская же культура! На Москве, как я знаю, табак до сих пор под запретом.
- Эт-то точно, - откашлялся Тимофей, вытирая слезы. А шоколад, между тем, он успел пролить на новые иноземные штаны!
- Итак, - продолжил пан, - кто же вы?
- Пан Станислав, - вместо ответа задал Акундинов вопрос, который давно его мучил, - почему вы прислали за нами своих людей?
- Мои хлопы болтали, что разбойники ограбили богатых московитов, один из которых - важный вельможа. Дескать, видели у него грамоту с королевскими печатями. Я, разумеется, этому не поверил, но… - сделал пан Стась паузу, выпуская из ноздрей красивые кольца дыма, - почему бы не полюбопытствовать? Все же в нашем захолустье нечасто происходит что-то интересное… А мне, пан, очень скучно. Вот я и приказал, чтобы мне вас доставили.
Акундинов-таки не смог вспомнить, кому он мог похвастать грамотой. Разве что Костка проболтался…
- Возможно, ясновельможный пан, - осторожно начал Тимофей, - мое имя вам ничего не скажет. И мне, возможно, следовало бы сидеть тихонько, как мышь, но… Как говорили латиняне, "некесситас нон хабет легем", - ловко ввернул он, вспомнив фразу, показавшуюся подходящей.
Тимофей полез за пазуху, откуда бережно извлек грамотку, которая уцелела в схватке с разбойниками и которую он аккуратно перекладывал из одной одежды в другую. Пан Станислав брезгливо положил бумагу перед собой, а потом, прищурившись, стал разбирать письмена, щедро украшенные завитушками. Но, как уже убедился Тимофей, русским языком он владел так же, как польским или французским.
Акундинов с тревогой наблюдал, как лицо магната менялось: равнодушное презрение сменилось на изумление, а то, в свою очередь, на загадочную улыбку.
- Стало быть, незаконнорожденный сын царя… - задумчиво проговорил пан Мехловский, сворачивая бумагу и протягивая руку за трубкой.
- Имею честь, - поклонился Тимофей.
- Какую? - спросил пан Стась, разглядывая гостя с брезгливым любопытством. - Честь бастарда, пан… Каразейский или как вас там, стоит недорого. Ну а честь холопа…
- Пан Мехловский, - сдержанно проговорил Тимофей. - Если бы я не был вашим гостем, то тогда бы…
- Тогда бы - что? - полюбопытствовал магнат, затягиваясь клубами дыма. - Вызвали бы меня на поединок? Или, как говорят в России, - на Божий суд? Смешно…
- Смешно, - задумчиво подтвердил Тимофей, посмотрев в глаза пану нагло и весело. - У тебя, пан, слуг полон двор, а я один. У меня даже сабли нет…
- А вы, пан Ян, интересный тип, - улыбнулся Мехловский. - Говорите, сабли у вас нет? Что же…
Пан Станислав поднялся со своего кресла, отошел к стене и вытащил из стойки с оружием две кривые сабли.
- Выбирайте, пан, - радушно предложил хозяин, протягивая Тимохе рукоятки.
"Е-мое! - в ужасе подумал Акундинов, вытягивая один из клинков. - Вот, гад усатый, возьмет ведь сейчас да и убьет!"
Тимофей, приняв боевую стойку, лихорадочно вспоминал все уроки, которые он получил от батьки. Как он сейчас ругал себя за то, что не пошел-таки в стрельцы! По крайней мере, умел бы рубиться. Но уже через миг он понял, что супротив пана Стася не то что стрелец, но и боевой холоп не выдержал бы дольше нескольких минут. От первых же ударов магната, принятых на лезвие клинка, рука онемела. Акундинов даже не пытался атаковать. Устоять бы на месте! Это тебе не цыган да Федот и уж тем более не пьяная побродяжка…
Мехловский, который мог убить первым же ударом, игрался с гостем, как кошка с мышкой. Однако же чудеса случаются. Бывает, что и опытный фехтовальщик проигрывает новичку из-за нелепой случайности. С паном Станиславом и случилось нечто подобное: его красивый халат, на котором развязался пояс, зацепился за стойку с оружием. Пан, отскочивши от противника, попытался освободить одежду и так резко рванул полу, что при этом обрушил всю стойку с клинками. Счастье, что оружие хранилось в ножнах, поэтому ран не было. Но досталось ему крепко. Все-таки сабли, несмотря на кажущуюся легкость, весили прилично.
Тимофей, вместо того, чтобы воспользоваться моментом, бросил клинок и стал разгребать оружейный завал, вытаскивая из-под него погребенного пана.
- Как вы, пан Станислав? - спросил Тимофей, усаживая Мехловского в кресло.
- Мать твою! - по-русски выругался пан, указывая на колокольчик.
Лакеи, которые толпились около кабинета, не осмеливались войти к своему господину без разрешения. Зато теперь они ввалились всей толпой и, мешая друг другу, засуетились вокруг пана. "Пропустите!" - послышался голос лекаря, который, раздвинув толпу, присел около господина, принявшись осматривать пострадавшее тело. Однако пан Мехловский оттолкнул его в сторону и встал сам. Потом, обведя взглядом толпу, нашел глазами одного из слуг (судя по сабле на боку - шляхтича) и сказал:
- Юзеф, того, кто виновен, - кивнул пан на разваленную стойку, обсыпанную ворохом клинков, - возьмешь за задницу да отведешь на конюшню. Пусть ему, сукину сыну, пшеклентому кошачьему выкидышу, тридцать плетей вломят. Чтобы он на жопу неделю сесть не смог! Всем комнатным слугам - по пять плетей.
Хлопы обреченно завздыхали, осеняя себя непривычным для Тимофея крестным знамением - ладонью, а не двумя перстами.
- Слушаюсь, - поклонился Юзеф и вышел, даже не обернувшись на лакеев, которые покорно пошли следом.
- Вот так и живем, пан Каразейский! - сказал магнат, усаживаясь в кресло и потирая ушибленные места - голову и плечо.
- Благодарю вас, пан Станислав, - сказал Тимофей, занимая место напротив хозяина.
- За что? - искренне удивился пан. - Это я должен сказать вам спасибо за помощь! И за то, что не воспользовались моим бедственным положением. Почему, кстати?
- Шановный пан Станислав, - протянул Тимофей, показывая всем своим видом, что говорит искренне, - это я вам признателен, что не зарубили меня первым же ударом. А ведь могли бы…
- Ну-ну, - хохотнул пан Стась, явно довольный собой. - Мог бы, мог бы… - Потом, сохраняя на лице улыбку, добавил: - И мне, скажу вам, поначалу очень хотелось зарубить самозванца! Хотя… - подумав, добавил пан, - зарубить вас я не мог. А вот приказать подвесить за третье ребро - вполне…
- Пан Мехловский, - спросил Тимоха, придав себе оскорбленное выражение. - Почему вы мне не верите?
- Дорогой пан… э, Каразинский. А, Каразейский. Я сделал ошибку! Ошибка состояла в том, что я стал рубиться с вами на саблях, как со шляхтичем. Теперь я уже не смогу считать вас холопом, коим вы и являетесь.
Тимофей открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь подходящее, но был остановлен Мехловским.
- А ну, не перебивать! - прикрикнул пан на Тимоху так, что тот едва не упал со стула. - Ты что же думаешь, хлоп, - сменил он вежливый тон на тот, которым разговаривал со слугами, - что я истинного шляхтича от быдла не отличу? Ну, понятно, что не смерд ты, но уж никак и не сын боярский. Да по тебе ж видно, что ты либо писарь какой, либо приказчик. И саблю во второй или в третий раз в руки взял!
Акундинов сидел и молчал, исподлобья посматривая на пана Станислава. Когда пан замолк, то он встал, выбрал из стойки две сабли и подошел к пану.
- Выбирайте, пан! - гордо протянул он клинки. - Или прикажите меня на конюшне запороть, как холопа!
Пан Мехловский какое-то время в бешенстве смотрел на Тимофея, а потом неожиданно расхохотался. Отсмеявшись, он вытер выступившие слезы и сказал:
- Наглец, каких мало. Но ты мне нравишься! - неожиданно заключил он.
- Пан Мехловский, - продолжал стоять Акундинов, - мне бы хотелось, чтобы вы извинились! И я хотел бы, чтобы вы обращались со мной в соответствии с моим происхождением!
- Нет, ну точно наглец! - в восхищении сказал пан, а потом негромким, но властным шепотом сказал: - А ну-ка, сядьте да послушайте! А не то ведь не то что в плети, а в батоги прикажу вбить, а ошметки псам скормлю!
Акундинов, опасаясь перегибать палку, сел, отметив про себя, что пан Мехловский опять начал называть его на "вы".
- Не знаю, пан, кто вы на самом деле. Но, видите ли, пан Каразейский, - издевательски сказал пан Стась, - вы никак не можете быть сыном покойного царя Василия Шуйского.
- Как это понимать?
Пан Станислав Мехловский не спешил удовлетворить чужое любопытство. Он встал, слегка прихрамывая, прошелся по кабинету и подошел к столу, который по счастливой случайности не пострадал. Потом собственноручно (!) налил вина в красивые хрустальные бокалы. Подавая один из них гостю, магнат сообщил:
- После свержения Шуйского гетман Жолкевский приказал отправить бывшего царя к королю Сигизмунду. Так вот, я был в том посольстве…
- Простите, пан Станислав, - удивился Тимофей. - Сколько же вам лет?
- Мне… - хмыкнул пан, потягивая вино, - нынче исполнится шестьдесят.
- Ух ты! - присвистнул Акундинов. - А ведь столько-то и не дашь!
- А сколько бы дали? - спросил явно польщенный пан.
- Думал, не больше тридцати.
- Я, конечно же, не женщина, - заметил магнат с усмешкой, - но все равно польщен.
- И что, в Польше все так молодо выглядят?
- В Польше, пан Иоанн, обычно не доживают и до сорока. Мы - щит Европы. Польское рыцарство несколько столетий ведет войну то с татарами, то с турками. Мы остановили татар под Легницей. И пусть в сражении пал князь Генрих, который стал бы великим королем, но мы преподали кочевникам такой урок, что они и думать забыли о Европе. В то же время мы сражались с немецкими крестоносцами, не пустив их на Русь. Мы - богоизбранный народ, потому что стоим, как щит, между Востоком и Западом. "Заливает, пан, - подумал Тимофей. - Всем известно, что щитом между Востоком и Западом стоит Русь!", а пан продолжал витийствовать: - Сейчас только Польша способна защитить Европу от Османской империи. И, кроме того, настоящая чума - казаки, которых тайно поддерживает ваш царь Михаил!
Пан Мехловский, севший на любимого конька, разошелся не на шутку. Он, кажется, уже и забыл, что первоначально-то речь шла о Василии Ивановиче Шуйском! Тимофей, однако, не перебивал.
- Так о чем это я? - спохватился пан, наливая новый бокал. - А, о покойном Василии Шуйском. Так вот, пан Каразейский (выговорил он на сей раз без запинки и без насмешки), я сопровождал посольство в Краков. А потом я был среди тех, кто допрашивал священника, принимавшего исповедь.
- Это как - допрашивать священника? - удивился Акундинов. - Да неужели такое можно?
- Нужно, пан Иоанн, - усмехнулся Мехловский. - Не забудьте, что Василий Шуйский, батюшка ваш, был хотя и бывшим, но царем.
- Пострижение в мнихи царя Шуйского было незаконным, - сказал Тимофей, вспоминая разговоры, которые слышал когда-то. - Клятву-то за него князь Тюренин давал. Стало быть, Тюренин-то постриг и принял. А Василий Иоаннович как был русским царем, так им и умер.
- Тем более, - согласился магнат. - Нельзя упускать такой шанс. А правители, они всегда много знают…
- А тайна исповеди?
- На то был приказ короля, - пояснил пан Станислав. - А его величество Станислав, король польский, великий князь литовский, великий князь московский и прочая, был ревностным католиком. Что для него исповедь православного царя? А православный поп, которого вздернули на дыбу, так тот - пыль…
- И что же поведал вам поп?
- Много чего интересного для польской короны, но вас это не касается. Что же до вас лично, то в исповеди царь Василий упоминал о своей жене Марии и двух дочерях. Покойных дочерях, - подчеркнул пан. - О сыне своем, законном или бастарде, он ничего не говорил.
- Я, пан Станислав, родился еще до того, как Василий Иоаннович покинул Русь, - со скромной гордостью ответствовал Тимофей. - Моя мать была неродовитой дворянкой, поэтому царю неможно было объявить, что у него есть сын, когда он имел законную супругу.
- Ладно, - сказал Мехловский как-то покладисто. - Предположим, я вам поверил. Тогда скажите-ка, мой друг, - сколько вам лет?
- Тридцать пять, - с неким усилием сказал Тимофей.
- Эх, пан, - покачал головой хозяин, - могу сказать, что вы себя состарили лет на десять. Так?
- Почти, - сознался Акундинов, понимая, что дальше врать нет смысла. - На восемь.
- Ну вот, - усмехнулся Мехловский, усаживаясь в кресло и берясь за трубку. - В крайнем случае, я мог бы позвать лекаря, который бы определил ваш возраст более точно… Так что вы, дражайший пан, родились через шесть лет после смерти царя Василия. Если бы вы заявили, что являетесь, скажем, сыном младшего брата Василия, что умер в Кракове десять лет назад, в это с натягом, но можно бы еще поверить… Но! - поднял пан трубку, аки жезл. - Младший брат царя был отправлен к королю вместе со старшим. Так что, пан Каразейский, вам было бы нужно назваться кем-нибудь другим. Ну, скажем, сыном Димитриуса…
- Гришку Отрепьева убили еще раньше, чем умер Шуйский, - заметил Акундинов.
- Точно, - кивнул пан. - Ну тогда даже и не знаю…
- Пан Мехловский, - осторожно заметил Тимофей. - Ну, а кроме вас, об этом кто-нибудь задумается? В Речи Посполитой хоть кто-нибудь твердо помнит, когда на Руси свергли одного царя, потом другого?
- Не знаю, - неопределенно сказал пан Станислав, выбивая пепел прямо о подлокотник кресла. - Может, кто-то и вспомнит.